Дневники
Интродукция
Родина
Науму Йосиповичу Сагаловському
Зоре моя веч?рняя,
З?йди над горою,
Поговорим тихесенько
В невол? з тобою...
Т. Г. Шевченко, ?Княжна?
За горами гори, хмарою повит?,
Зас?ян? горем, кров?ю полит?...
Т. Г. Шевченко, ?Кавказ?
Полети, мо? серце, туди, де нема? мене,
де живе моя пам'ять, аж поки життя не мине,
? куди я прийду перед тим, як закриються оч?:
до мого об?йстя, до ставка ? струмочка Десни,
що шука? до Бугу непевну дорогу, бо в сни
вже вони не приходять мен? серед темно? ноч?,
адже я загубився давно серед диких кра?н,
став чужим м?ж сво?х ? не став м?ж чужими сво?м,
бо сво?ми очима на землю чужую дивлюся.
Лиш од сонця веч?рнього в?тер доносить мен?
незагойданий шеп?т, як мил? под?льськ? п?сн?
про подв?р'я та п?р'я, що скинули дик?? гуси...
13 октября 2010 г.
16:28(Мск)
I. (Ностальгия)
Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
И. А. Бродский, ?24 декабря 1971 года?
У меня — ни свободы, ни славы, ни денег... Но той,
над которою благословенье и нимб золотой,
мне обещаны были любовь и защита: от злого
искушения, зависти или от чар колдовства...
Потому избирателен слух, и моя голова
не забита обидой, язык — избегает дурного,
поелику бессмысленно в душу плевать vis-a-vis,
если те, кто напротив, не только достойны любви,
но и могут её принимать, даже если не рядом,
потому что по первому зову сердечной тоски
сокращается путь — до объятий, до взмаха руки,
до того, чтобы слово сказать или встретиться взглядом.
II. (Ностальгия)
На Свердловском массиве, над Бугом — всё те же дома,
те же санные горки на склоне и та же зима,
тот же запах в подъезде и так же скрипят половицы
в коридоре общаги. Но все разбрелись: кто — куда,
и за каждой окрашенной дверью — чужая беда
или радость, и, в общем, вполне равнодушные лица.
Поиск прожитой жизни... Находишь свою, но "не ту",
и ничем, кроме водки, уже не залить пустоту,
и становится жаль на пустое потраченных денег.
С высоты обретённого роста и прожитых лет
оглянуться, увидеть, что прошлого, кажется, нет —
много хуже руин и оставленных сзади ступенек...
III. (Ностальгия)
Отрываясь от старой ступени на шаг в никуда,
вспоминаю Иосифа: "Всюду едина беда, —
ветер всюду равно холодит"... Так зачем возвращаться,
если нет ничего: ни прописки живых, ни могил,
если помнит меня только старый дощатый настил
коридорного хриплого пола, и не с кем прощаться,
потому что теперь здесь живёт неизвестный никто,
а из двери выходит не мама в дешёвом пальто,
а хромой алкоголик с сегодняшней болью в глазницах...
Возвращаются к жизни, а значит, — не к месту, — к живым,
кто живёт ожиданьем, как снами, и старится с ним,
а потом ходит птицей по заокеанским страницам...
IV. (Ностальгия)
Тот, кто хочет вернуться на улицу, в город, в страну,
и кому наплевать на судилище или войну, —
ищет вовсе не город, а жизнь, из которой он вырос,
или изгнан и брошен на берег, где всё не своё...
Но меняется время, и бывшее наше жильё
нас не примет, а жёстко проводит, как тело — на вынос,
и тогда отчуждение ставших неправдою дней
деформирует память, и всё растворяется в ней,
и прошедшая жизнь отдаляется дальше могилы.
Потому среди стен и чужих, неизвестных вещей,
где уже никого: ни родных, ни забытых друзей,
сиротеет душа, всё — чужое, ну, — было и было...
05 октября 2010 г.
19:22(Мск)
V. (Империя)
Этот мальчик боялся всегда и всего потому,
что его сумасшедшая мать превратила в тюрьму
то, что было квартирой и всё, что её окружало.
И благие семейства своих непутёвых детей
охраняли от этой святоши и ейных затей,
даже если она улыбалась и прятала жало.
По границам России — где трепет, где — мнимый покой:
умиляет соседей, как Матушка крепкой рукой
обнимает своих, — и любовь увлажняет глазницы,
потому что до лёгких увы не течёт кислород, —
и безмолствует сдавленный счастьем домашний народ,
кроме тех, кто, конечно, успел уползти за границу...
07 октября 2010 г.
19:57(Мск)
VI. (Осень)
Занавешено небо, из мглы не родИтся заря;
заливает слезами холодный пожар октября
непутёвая осень, огонь облетает — на землю,
как попало, под ноги, и в жёлтое красит асфальт,
и калитка грохочет щеколдой короткое "Хальт!" —
я застыну от окрика, даром, что крик не приемлю...
Эта осень, — она выдувает и губит тепло,
если это тепло не укрылось за дверь и стекло,
одинаково — здесь, у меня, и в твоих палестинах.
Потому что туман, — ненавижу смотреть из окна,
он по цвету похож на седины. Моя седина
безнадёжна, как время, и оные — непобедимы.
08 октября 2010 г.
18:17(Мск)
VII. (Осень. Городской склон Машука)
Тёмно-серая туча сползает на город с горы,
поглощая рельеф и равняя дома и дворы,
грязным камнем давясь и синея в своей асфиксии,
и уже горизонт растворила небесная мразь,
и дождливая скука по вязкой земле расползлась,
по холодным подъездам, по мокрой, по зябкой России.
Как-то так обошлось, что трава, не успев пожелтеть,
покрывается листьями, коим нет силы лететь,
и которые позже покроются сверху снегами.
Как-то всё — всё равно... Не с нуля и движенье идёт,
а напротив, в глубокую осень. И взглядом — не от,
а поближе до-мой, или к двери в светящемся храме...
11 октября 2010 г.
18:52(Мск)
VIII. (Поэзия-2010)
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы...
Подожди немного,
Отдохнёшь и ты.
М.Ю. Лермонтов, "Из Гёте"
От метафор текущего века в наивных стихах
разрушаются мысли и слух рассыпается в прах,
забивающий уши, и взгляд ненавидит источник
и того, кто сие создавал из измученных строк, —
отсидевшего годы и место рождения ног
у наук, бесполезно кривя за столом позвоночник
и себя не читая.
...Я пробую двери на звук.
Из верзилинских окон пытаясь увидеть Машук,
наклоняюсь к стеклу... Под ногою скрипит половица,
дверь закрылась, и дрогнула шашка на старой стене, —
я жильцу передал ненарочно порученный мне
невесомый привет и поклон неизвестной девицы,
у которой растрёпанный слог, невесома рука,
и которая пишет, как слышит и дышит (пока).
13 октября 2010 г.
00:33(Мск)
IХ. (Осень)
Ныне осень пуста, как в больничной палате окно
после долгих недугов. Едва пропускает оно
серый свет, и за это спасибо тому, кто над нами
ниоткуда ничем заполняет пустоты души,
и поскольку мне всё безразлично, то все — хороши,
если так же, как я, равнодушно пинают ногами
пятилистник каштана и бледное золото лип...
На намокший ботинок разбившийся стебель прилип,
то ли сбитый размахом ноги, то ли самоубийца...
За душой — ничего. В кошельке, в голове — нищета,
серый дождь, тротуар, между чёрных ветвей — пустота,
и на уровне глаз — то зонты, то затылки, то лица...
18 октября 2010 г.
17:48(Мск)
Х. (Оля)
Состояние рая — в наклоне твоей головы,
в невесомой улыбке, в твоём обращеньи на "Вы"
и со смехом в конце вместо рыбьих крючков удивленья.
Этот знак препинания нами придуман, и наш
синтаксический ряд не способен постичь карандаш,
и поэтому мы разбиваем его на мгновенья,
из которых составлено время, живущее до
расставанья с лихим надеванием крыльев пальто,
до моих "убегаю", до сна, до размолвок — отчасти.
Это то состоянье, когда невозможно обнять,
чтоб не смять ненарочно, и чтоб от любви не сломать
ни тебя самоё, ни моё ощущение счастья.
18 октября 2010 г.
21:44(Мск)
ХI. (Осень)
Я, пожалуй, забыл, как наутро ложится роса
на остывшее "всё", покидая свои небеса,
а потом разрушается (как паутинные сети
из намоченных нитей, которые старый паук
для меня натянул, как растяжку) — движением рук,
по-осеннему стынущих в этом холодном рассвете...
На убитой траве остаётся дорожка, темна
там, где сбита ботинком с газона воды седина, —
хорошо, хоть с чего-то слетает холодная краска...
Вот ворона — опять с высоты отпускает орех,
дети в школу идут, как из школы: смеются. Но смех —
как-то так, между матом...
Они — о погоде, для связки...
21 октября 2010 г.
22:34(Мск)
ХII. (Томик Бродского на верхней полке купе)
Мне до смерти твоей остаётся каких-то пять лет,
и ещё неизвестно, дожить — догоню или нет,
и ещё непонятно, как Бог разрешит эти годы.
Дело, в общем, не в том, чтобы я успевал догонять
мастерство рифмования, если успел перенять
(или проще — украсть) сочетанье стыда и свободы...
Перебранка колёс и порывы вагонных толчков
не дают дочитать. Пляшут стёкла дешёвых очков,
и глаза мои давятся "Письмами римскому другу".
На без четверти полночь рука, непослушная мне,
прижимает твой томик к дрожащей вагонной стене,
дрожь которой стремительней злого озноба испуга...
23 октября 2010 г.
00:05(Мск)
Кисловодск — Ростов, где-то под Невинномысской
ХIII. (Солнце, речка и память)
Если прежде за речку садилось Оно на покой,
то сегодня Оно поменялось местами с рекой, —
и теперь это Солнце встаёт из-за Тихого Дона.
Перебравшись змеёй по трясущимся фермам за Дон
и поднявшись к уроду вокзалу как будто с трудом,
поезд ввозит в Европу, рекой отрезая от дома.
Так бывает, — стирается память... И, Боже Ты мой, —
я забыл, как друзья возвращались из пекла домой:
из-за Речки — сюда, из Кабула, Панджшера, из Хоста...
За рекой снилась Родина, мама и мирный рассвет,
после — жёсткое братство, которого здесь уже нет, —
так делила река... Видно, с этим единством — непросто...
23 — 24 октября 2010 г.
15:30(Мск)
Ростов-на-Дону, Ессентуки
ХIV. (* * *)
Навалилась усталость, и кисти измученных рук
возлежат на столе. Так своими ногами паук
упирается в нити, когда пребывает в покое.
Пустота — это то, где случайный блуждающий звук
не находит ответа и тычется в стенки, но стук
не рождается в ней, ибо он не способен собою
донести от себя сквозь ничто не себя самоё...
Я запутался, ибо не зрю отраженье своё
ни в никчёмном стекле, ни в себе, ни в растерянных строках,
ибо живопись в плотном тумане по сути — враньё,
как "осеннее пение птиц", потому вороньё
резко каркает, сволочь, о жизни, о долге, о сроках...
29 октября 2010 г.
14:23(Мск)
ХV. (К тезису "Смерть уравняет всех")
Виртуальные споры не могут идти без конца,
но заочно знакомый едва различит мертвеца
и каприз наплевать на общенье своим неответом,
потому что из признаков жизни — наличье сторон
и предмета общенья, а также — каких-то имён
и присутствие в старой розетке источника света...
Отпевание, стоны, поминки, обман и делёж —
забываются быстро и право концов не найдёшь
от того, что оставило тлеть помертвевшее тело.
Но пока сохраняется имя, читают слова, —
помнят так об ушедшем, как будто бы здесь и жива
та душа, что, оставив слова, полетать захотела...
05 ноября 2010 г.
13:52(Мск)
ХVI. (Ноябрьские праздники. Хризантемы)
Запах жжёного йода — прогорклый ореховый дым
город бодро микширует с лёгким туманом, седым
накрывая тоску и волнами — свои хризантемы
по заброшенным клумбам на улице и во дворах,
обползая предметы, как облако где-то в горах,
потому что похоже на груди и белую пену,
над которой прозрачное небо, и кажется всё
притяжением к плоти и фразой Мацуо Басё
о желании тайны, сокрытой в её очевидном
но неброском наряде. Её от её наготы
отделяют берёзовый лист и шальные цветы
с чистым запахом женщины, коей в прозрачном — не видно.
08 ноября 2010 г.
05:15(Мск)
ХVII. (Ноябрь. Курортный парк)
Под конец ноября не забыть бы, что это тепло —
это всё же не лето, хотя и оно не ушло,
потому что тогда не понять, чем всё это согрето
и зачем забывают на рёбра накинуть пиджак
те, кто бодро идут к водопою, и кто просто так
легко-праздной толпою торгуют глаза, у бювета
испивая из узеньких кружек целебной воды,
тратя деньги на броскую глупость цветной ерунды
и дежурный Эльбрус, споро сбитый мазком мастихина.
Лишь моя деловая походка и пот на спине
диссонируют с парком, который уснул и во сне,
как старик, греет бок, ожидая холодную зиму...
15 ноября 2010 г.
17:25(Мск)
ХVIII. (О Евтушенке, Блоке, телевизоре и других... переменных величинах)
Гнусность нашей эпохи не в том, что пора перемен
разрывает давлением стенки артерий и вен,
наливает слезами глаза или давит на уши, —
нет, она — во всеядности тех, кто меняет ярмо
на клеймо, и спокойно приемлет душою дерьмо,
на которое нас обрекли дураки и кликуши.
То — "не верьте", то — "верьте". Всё будет "не так" или "так".
Закопать золотой и поднять на асфальте пятак,
перекладывать руль или парус при виде причала
потому, что не здесь оказался обещанный рай... —
потеряйся, душа, где нашлась, что нашла — потеряй,
затеряйся в бездушье, чтоб всё начиналось... сначала!..
19 ноября 2010 г.
20:44(Мск)
ХIХ. (К слову)
Измельчали слова. Потому что на стыке эпох
человек, как и слово его, недостаточно плох
иль хорош для того, чтоб за это поставить к барьеру,
и теперь (поелику ответ за слова — не в чести)
всякоразная мразь словесами блудливо частит,
вымывая из слова основу приятия — веру.
Нет закона для мрази и мерзости — в этом закон,
по которому честное слово идёт на поклон
к болтовне и бесчестью, поскольку потеряна мера,
за которой любые шаги — по людским головам...
И поэтому ныне слеза по хорошим словам —
это так же не в тему, как видеть на храме — Химеру.
22 ноября 2010 г.
17:59(Мск)
ХХ. (Нерв)
Через розово-красное марево сомкнутых век
пробивается свет, согревая меня (имярек),
растворяя в щеке изводящую боль невралгии...
Голове тяжело и спокойно, и можно с тоской
посылать нарушающих мой ненадёжный покой, —
всех: и добрых de facto, и кто a priori — "плохие".
Невесомость тепла и моё погружение в сон
разрушают порядок вещей и звучат в унисон
с тишиной и жужжанием мухи в оконном пакете,
о которой известно, что сдохнет меж стёкол сама, —
невозможность убийства отнюдь не лишает ума,
ну, хотя б из желанья услышать её на рассвете.
24 ноября 2010 г.
15:59(Мск)
ХХI. (Чёрные: кошки и пантеры)
Д. А. М-ву
Б. О-ме
Жду, когда надоест верноподданно ждать. Пропивать
можно даже тревогу, чтоб на ночь не класть под кровать...
Почерневшие ветки зимующей липы приелись
беспорядочным бЕгом в окне, и бегущая тень
до утра раздражает, и крона впивается в день,
словно в детскую память причёска у Анжелы Девис,
о которой мы знали, что хочет её ФБР,
потому что из всех неподатливых Чёрных Пантер
только эта была сексапильно набита коварством,
возбуждающим плоть. Приучаясь смотреть за кордон,
мы отдали своё недобытое тяжким трудом,
словно Чёрная Кошка чужие трусы — государству...
29 ноября 2010 г.
18:28(Мск)
ХХII. (Винница)
Мой любимый расхристанный город наёжился — весь,
сотней тысяч опор, пробивающих мутную взвесь
остывающей гари на фоне заката с туманом,
аллергично-пурпурного, ибо дыхания нет,
ибо легче давиться горящей смолой сигарет,
чем вдыхать перегары проспектища-токсикомана,
удлинённого в запад навылет десятками лет,
но упрямо упёртого в сумеречный фиолет
и порельсовый грохот трамваев, несущихся снова
от витрин, кабаков, от холодных заводов — туда,
где квартиры, где тапочки, коврики, ванны, вода, —
в фиолетово-красный закат и в проспект Пирогова...
12 декабря 2010 г.
15:32(Мск)
ХХIII. (Рождество)
Оттого и не так, что мы ждём непонятно чего,
от того, что не тот календарь и не то Рождество,
и святой Николай прозывается внаглую Дедом,
потому что не год начинается от Рождества,
а оно с новогодья, и к Первой Звезде голова
не способна трезветь от обильной утехи обеда,
оттого, что ни чуда, ни даже обмана не ждём, —
свет Христовой звезды проливается тёмным дождём,
оставляя при помощи разных сапог на пороге
подаянную грязь попрошаек, что рвут, как с куста,
свой дежурный оброк, оставляя мне ради Христа
все печали и беды, что жизнь растолкла по дороге...
24 — 26 декабря 2010г.
01:56(Мск)
ХХIV. (Короткие мысли)
...снегопад — это небо, которое падает ниц...
...между миром земным и небесным не стало границ...
...под ночным фонарём бесконечно падение света...
...это — небо забыло себя и стремится к земле...
...гравитация тает, как медленный снег на челе...
...вверх, навстречу ночным небесам устремилась планета...
...пыль на этой бутылке уже безнадёжно плотна,
в этом узком сосуде — по самую пробку вина
ароматней, чем Porto, теплее осеннего мёда...
Я его заедаю куском из разрезанных дыр
и того, что меж ними (оно называется "сыр")...
...и плевать, что у Нового года — не эта погода...
26 декабря 2010г. — 03 января 2011г.
21:55(Мск)
ХХV. (Наблюдения в канун Рождества)
...Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет - никому непонятно...
И. А. Бродский, ?24 декабря 1971 года?
В Рождество — ни священных даров, ни волхвов, ни Звезды...
Муравейник на улицах: поиск мирской ерунды
и всего, что убьёт незатейливый разум и печень.
Не с того ли опять начинаются сутки и год,
что с пустышки надежды, с обыденных старых забот, —
нескончаемый круг ожиданий (и ждущий — не вечен)...
Как в библейское время, как двадцать столетий назад,
бабы прячут от власти подросших в неволе ребят,
чтобы их не увёл на убойное поприще Ирод
или в южные горы — гламурный подлец Крысолов...
При отсутствии Божьих знамений и Царских Даров
эти прятки, пожалуй, — единственный признак кумира...
06 января 2011г.
03:31(Мск)
ХХVI. (Наблюдения после Рождества)
Начинаются святки. Ушло во вчера Рождество,
Не случилось иронии судеб. И не колдовство,
а похмельную ересь с утра прорябил телевизор...
Надо прятать на мёрзлом балконе избыток еды.
Из открытых бутылок остатки горючей воды
собираю по каплям, как старый еврейский провизор
собирает тинктуры в одну непроглядную взвесь,
обещая, что если не ныне и если не здесь,
если не исцелит, то хотя бы избавит от боли...
Есть за рамками тела и разума некий предел,
за который не то, что шагнуть, — посмотреть не посмел
ни в порыве восторга, ни в простеньком "да" алкоголя...
08 января 2011 г.
17:30(Мск)
ХХVII. (Крещенский сочельник)
На Крещение — снег; он кружит, он ложится, идёт,
он деревья пушит, превращает асфальт в гололёд,
а гирлянду машин — в хрупкий ряд глазированных булок,
грязноцветно промёрзших под коркой, спаявшей в одно
"Мерседес" и "Калину". И я наблюдаю в окно,
как пытается "немца" согреть замерзающий турок,
православный сосед, по-язычески жертвуя дань
железяке баварской, чтоб к ночи успеть в иордань
на каком-то пруду или прыгнуть в продрогшую речку,
не замёрзшую лишь от того, что по-горски дика...
Надоело. Покой. За огнём потянулась рука.
В яркий чайник свистит нетерпением тёплая печка...
18 января 2011 г.
12:37(Мск)
ХХVIII. (Ночь с 18-го на 19-е января 2011 г.)
Глубина темноты над белилами свежих снегов
бесконечна, как Бог, и крадёт тишину у шагов,
словно запах крахмала — у детства. Шаг — тише и тише...
Ветки чертят на точечно-белом нечёткий пунктир;
поменялись местами небесный зенит и надир;
тихий снег округляет над домом горбатую крышу...
Одинокий прохожий крадётся по снегу домой,
как Тибул по канату, и взмах равновесья рукой —
не спасает его. И его междометие "опа!",—
как созвучие с тем, чем смягчает удар его плоть!
Мир — расчётлив и скучен, и ныне — над нами Господь,
нам является Бог, о котором забыла Европа:
вопреки новизне, о которой вопит календарь,
не по датам даётся, — даётся по вере, как встарь!..
19 января 2011 г.
18:47(Мск)
ХХIХ. (Татьянин день)
На большом перерыве я грею о чашку ладонь,
вспоминая про дачу, гуденье в печи и огонь,
невпопад комментируя глупость дипломных проектов,
подтверждающих то, что невтонов в Руси не родят,
что посредственность может едва ли прикрыть плагиат,
что не всякий способен ничто трансформировать в нечто,
что, конечно, толпу невозможно учить, и успех
превращения в некто из многих никто — не для всех,
и на этом — поставить бы крест да налечь бы на водку!..
В этот чай надо срочно добавить лимон и коньяк...
Интересно, у этой отличницы папа — маньяк?
Родилось же!.. Достала... Давай уже, что ли, зачётку.
29 — 30 января 2011 г.
17:18(Мск)
ХХХ. (В ожидании Великого поста)
Да, в России боятся войны, но не жалуют мир.
Мой сосед — травожуй, значит, я у соседа — вампир.
Я целую жену на крыльце, — и ревнует соседка,
нет, отнюдь не меня, и отнюдь не к жене, а к тому,
что по воле судьбы её плоть не нужна никому,
и, пожалуй, к тому, что её золочёная клетка
не богаче, чем наш пострадавший от времени дом,
и мздоимец ревнует, что я пробавляюсь трудом,
и учитель — к тому, что мои повзрослевшие дети
не сажают моё престарелое сердце на кол...
Мой дешёвый коньяк ненавидит в шкафу валидол,
и заката заря ненавидит зарю на рассвете...
Разве можно поверить, что жители этой страны
не ревнуют покой к разговенью гражданской войны?..
02 февраля 2011 г.
23:14(Мск)
ХХХI. (Психологический практикум)
Инфантилизм (от лат. infantilis — детский)
— незрелость в развитии, сохранение в
физическом облике или поведении черт,
присущих предшествующим возрастным этапам.
Wikipedia?
Возлюбите себя, а затем возлюбите и тех,
кто попал под кулак ваш, кто — вам для слезы и утех,
возлюбите себя, — Он сказал... Нет, — просил: возлюбите!..
Примеряя, как китель на плечи, живую судьбу,
понимаю: её галуны бесполезны в гробу
и тому, кто лежит в нём, и тем, кто тусуется в свите.
Обвинения в непонимании тонкой души
бесполезны. Однако они, как всегда, хороши,
чтобы как-то прикрыть неприкаянность личного эго
и свою бесполезность, свою неспособность любить.
Очень хочется жить? Но пока получается — быть?
Это — как бессловесному ждать отражённое эхо.
Вот Христос: возлюбил, но непонятым был, говорят...
Если был бы непонят Спаситель, — не был бы распят!..
03 февраля 2011 г.
18:14(Мск)
ХХХII. (Сложносочинённые предложения
в поэзии, упражнение в синтаксисе и фонетике)
Уезжать навсегда — это значит: проститься с собой,
покориться судьбе. Или нет, — примириться с судьбой,
превращая в константу течение дней и пространство,
на которых не ставила меток на память печаль,
потому что всегда под рукой, потому что не жаль,
потому что бездумно сюда возвращался из странствий
притяжением дома, движением времени по
завершённым маршрутам (как поезд, идущий в депо
после стука скитаний по стыкам откатанной стали).
Если в точке явления воли не дрогнет рука, —
бытие вырождается в память, поскольку хрупка
на разрыв в этой точке циклоида счастья-печали.
Уезжать навсегда — это значит: проститься с собой,
умереть в оставляемом. И продолжаться — с судьбой.
04 февраля 2011 г.
21:12(Мск)
ХХХIII. (Зеркало)
Обсуждая чужие стихи, возвращаюсь к своим —
перечесть, посмотреть, так ли тоже беспомощно им
в инвалидной коляске моей непоставленной речи,
как и тем, для которых я зол, беспристрастен и строг,
или всё же меня наградил равновесием Бог?..
Так солдат, угощая пришедших зарядом картечи,
слепо верует в то, что избегнет осколка в бою,
верит в избранность Богом, причём непременно — в свою,
потому что пока ещё жив и питает надежду
миновать превращение собственной жизни в мишень,
поначалу — на миг, а потом — миг за мигом — на день...
Тот, кто чувствует цель, разряжает оружие прежде
тех, кому суждено прежде прочих упасть. И в стихах
есть подобие цели, в бою презирающей страх...
09 февраля 2011 г.
00:14(Мск)
ХХХIV. (Ни о чём)
"Пусть сильнее грянет..."
М. Горький, "Песня о буревестнике"
Больше нечего красть. Больше нечего ждать. И в письмо
больше нечего вкладывать. Горло сдавили тесьмой
пустота ожидания и тишина (как в могиле).
Руки нервно бегут по всему, как хронический вор.
Горло требует гари. Я снова курю. Беломор
давит лёгкие, будто по ним сапогами вломили
и оставили на произвол проститутки-судьбы.
Так бывает, когда забивают гвоздями гробы
и когда на А-Вэ в тишине переводишь шептало.
Я писал бы об этом, наверное, если бы мог,
но — ни слова в душе, ну, хотя бы — на хлипкий пролог:
мало жизни для рифмы, и жизни, и смерти мне — мало.
09 февраля 2011 г.
15:15(Мск)
ХХХV. (Второй концерт)
Так рождается музыка. Или стихи. Полотно
насыщается красками. Так же светлеет окно,
пропуская в себя разбавляемый сумрак рассвета,—
разбавляемый чем-то, его превращающим в день,
будто ноты — в мелодию или белила — в сирень,
или небо — в игру облаков и скользящего света.
Ни единого слова — постфактум, ни вздоха — потом,
ничего — после кадра, за словом, за нотой, холстом:
это — музыка духа. И это сильнее, чем мысли,
потому что за мыслями нет шевеленья души,
потому что мелодии даже без нас хороши!..
Только, правда — их нет, если некому слушать...
Завистлив
суетливо скабрезный, изыском напитанный взгляд
или слух, поглощающий всё без разбору, подряд...
11 февраля 2011 г.
01:19(Мск)
ХХХVI. (Зимний дождь)
Т. Осиповой
НеобрЕтенный рай — он не дальше седой пустоты
или суетной близости ада, с которой на "ты",
потому что — привычна, и адская боль — притерпелась
и осталась второй половиной мятежного "я",
резистентной (поскольку и это — закон бытия)
к непростому лекарству с наивным названием "смелость".
НеобрЕтенный рай — ощущение счастья в другом,
уносящем его человеке, в его дорогом,
но чужом, недоступном, вхождении в те же минуты,
проходящие рядом, как дождь за оконным стеклом,
под который — нельзя, потому что нельзя — напролом:
ты — по плоскости, он в вертикали — такие маршруты...
13 февраля 2011 г.
23:29(Мск)
ХХХVII. (Кто-то читает Бродского)
Ольге
Предобеденный солнечный луч полоснул по стеклу,
разогрел подоконник и мягко растаял в углу,
обещая короткому полдню растянутый вечер,
у которого главная радость — его тишина
и крадущийся сумрак в глубокой коробке окна —
он, как ты, незаметен, как мысль о тебе, — бесконечен.
Тишина — в перевёрнутой книге, в обложке, в стихах
и свернувшейся кошке, и обе лежат на руках,
грея время и кончики пальцев. И в сумраке этом,
кроме старых часов, не спешит и не ходит никто...
...есть дыханье твоё, осязание рая и то,
что Господь доверяет всё это хранить до рассвета.
18 февраля 2011 г.
16:18(Мск)
ХХХVIII. (поэты: Прибавленный и Благородный)
Моложавый еврей и ещё один русский поэт
был велик по-имперски, как век, у которого нет
ни свободы, ни "женской" морали, ни выбора в личном,
кроме собственно женщин и мыслей: они хороши,
но собою не кормят, они — для прокорма души,
приспособленной жить по-имперски, поскольку — привычно...
На Парнасе друзей не бывает. Любая гора
так узка на вершине, что друг с проходного двора
нежелателен рядом, друзья — это только в парадном...
И поскольку — империя, то по прошествии лет
престарелый еврей и ещё один русский поэт
будет только в друзьях. Конь двоих не выносит — накладно.
По прошествии царствий и быстро летящих времён
не история судит, но только любовь — как закон.
19 февраля 2011 г.
23:17(Мск)
ХХХIХ. (Об английском выборе строфы)
Мне уютно в моей неуютной строфе. И размер
позволяет легко обустроить её интерьер,
расселить мои мысли (и всем им достаточно места).
Можно слушать, как ровно стучат за грудиной часы
на кровавом ходу, можно даже смеяться в усы,
доводя до абсурда строку, а слова — до протеста...
Каждый должен писать о своём. Но неправда, что мы
зарекаемся в слове. И им — от тюрьмы и сумы.
И неправда, что вовсе плевать, как откликнется эхо
на рождённые графикой в строфах созвучья стиха —
ожиданием страха и ясным позором греха
словоблудия или восторженным звуком успеха.
Мне уютно в моей неуютной строфе, потому
что мне кажется, будто нужна только мне одному.
20 февраля 2011 г.
07:07(Мск)
ХL. (Бабушка Оля)
Молоко и горячее тесто, вишнёвый сироп,
подгоревший на корочке — всё набивается в рот,
чтоб едва продохнуть, разделяя на вкус и на запах
тот подарок из детства, о коем кричат: "Не спеши!",
наедаться ДО боли (но врут, говоря: "ОТ души",
так же врут мандарины на нитке — на елкиных лапах...).
Уголками прищуренных глаз улыбается та,
кто устроила праздник, словами "Сама доброта"
никогда не даримая, ибо до самой могилы
всем была и за мать, и за павшего где-то отца,
потому что, зажмурившись, не отводила лица
от дождя и беды... и — ...дарила, дарила, дарила...
Эти запах и вкус возвращают из мрака лицо,
в непонятном платке, незакрытую дверь и крыльцо...
21 февраля 2011 г.
19:29(Мск)
ХLI. (Зарисовка)
Догоняет зима февралём. Уползает в пургу
электричка, червём извиваясь, и тонет в снегу,
как в молочном тумане, который замёрзший художник
замороженным ветром рассёк, расчесал на штрихи,
бесконечно колючие, как молодые стихи —
без размера и рифмы... Метель заметает треножник
и грунтует мой город, как я грунтовал полотно,—
без сюжета в глазах... И, пожалуй, теперь всё равно,
потому что решимей она, чем рука живописца,
чем любой непонятного цвета никчёмный квадрат,
чем игрушечный мир геометрии... Окна горят —
не квадраты, конечно. Но могут в метель пригодиться...
26 февраля 2011 г.
23:00(Мск)
ХLII. (Искусство толерантности искусства)
Европейская сдержанность — против тебя и меня,
мастерства избегая, как окрика или огня,
слепо-глухо спешит усреднять, чтоб терпимая масса
точно так же смогла занести над бумагой перо
и вертинским рыдать, обрядясь понарошку в Пьеро,
как и тот, кто не шутит, кому болевая гримаса
ниспадает от Бога подобно шипам под ступни...
По униженным и оскорблённым равняют они
то, что чище соплей или выше черты ростомера...
Достоевщину можно жалеть, но искусство Стигмат —
это право Творца, как моё — на любовь или мат!..
Нетерпима терпимость — боится и судит: хи-ме-ра...
21 марта 2011 г.
18:00(Мск)
ХLIII. (Март)
Дожидаться уж нечего больше. Кончается день,
как кончается рыба на льду. Бесконечная тень —
по всему горизонту, отсюда — до самого края,
где нависшее сизое небо размазала мгла,
заглушившая свет, потому что на землю легла
не спросясь никого, будто нет никого, — и не тает.
Есть движенье пустое, бесцельное, ради тепла,
по броне ледяной, потому что ещё не стекла
хлипкой грязью по старой брусчатке вдоль битых бордюров,
указУющих мнимые рамки земного пути.
Только, кажется, сдох горизонт, и мешает идти
то ли сука зима, то ль весна, недогретая дура...
24 марта 2011 г.
23:30(Мск)
ХLIV. (Неевропейское, ответ коллеге)
Ударения в строках и самый рисунок строки —
убивать не должны, потому что должны быть легки,
чтобы тот, кто читает, не мог спотыкаться о слово.
Для убогих руины, конечно, — сплошной авангард...
Но принять не могу разрушительный белый азарт,
потому что не всё хорошо, что бело или ново.
Раздражение от несозвучий — не лучший приём
изложения мысли. И если стоять на своём,
мастерство отрицая, то, видимо, это упрямство
раздербанит Россию, убив поначалу язык,
а потом — и её... Если первым был стон или крик
или слово любви, то зачем отвергать постоянство —
всё равно, что измену творить после слова "клянусь"?
Говорите по-русски — и вы сохраняете Русь!..
28 марта 2011 г.
18:32(Мск)
ХLV. (Рефлексия бездарности)
Одиночество — не приговор. Золотое тепло
эдисоновой лампы к столу не пускает стекло,
покрывая его неприятной прохладой. Бумага
на столешном стекле ожидает работу. Пора
передать ей слова и закончить работу пера,
и смотреть, как чернила теряют под лампою влагу,
и поставить на строки стакан, и налить коньяку,
запивать папиросу, затяжкам даря по глотку,
и оценивать мёртвые строки хмельными глазами,
и, поскольку чужие глаза равнодушны, сухи, —
понемногу коньячные капли размоют стихи,
и слова растворятся. Исчезнут. Размоются. Сами.
В непричастности строчек к поэзии лист уличён...
...и появится новая запись в дневник. Ни о чём.
31 марта 2011 г.
21:14(Мск)
ХLVI. (Премия ?Поэт?: глядя из Петербурга: стенограмма http://poet-premium.ru/news/20110221.html)
Александру Кушнеру
Леонид, Фермопилы узки для огромной толпы...
Крышу храма — любого! — всегда подпирают столпы.
Да, философу есть что сказать, только дорог пергамент,
и поэтому более значим уродец Эзоп
вопреки положенью раба. Твою мать, эфиоп,
за твои батоги... ну и что, что босыми ногами
попирает он землю?.. Пора просыпаться, пора...
И пожалуй, что времени нет разобраться с утра
в символизме кошмаров, в клочках изведённой бумаги.
Я, быть может, не вспомню и пары десятков имён
уважающих русскую речь (среди тех, кто умён)
и кому на свои Фермопилы хватает отваги:
устоять, сохранить и, собой подпирая, сберечь
в перебранке — лицо и в поэзии — русскую речь.
04 апреля 2011 г.
13:56(Мск)
ХLVII. (Без настроения)
Потеплела на вишне кора. Чёрно-пепельный цвет
заменён на коричнево-красный. Сегодня рассвет
изумрудные точки поставил на ветках сирени.
Ожидается дождь, чтобы смыть тротуарную грязь.
Ожидание давит, и это влечёт неприязнь
ко всему, ...как к чужому беспутству и к собственной лени.
Междувременье. Холодно. Слякоть... Дорожный изгиб
пролетает мажор. Повезло: он пока не погиб
ни на скользкой дороге, ни в тёмном подъезде от пули.
Впрочем, брызги от шин или брызги из лобной кости
можно вечером щёткой со старых штанин соскрести, —
так что, пусть себе ездят, пока им хребет не свернули
те, кто следом за ними пойдут на безвременья круг,
чтоб запомниться грязью, а грязи — обсыпаться с брюк...
05 апреля 2011 г.
18:02(Мск)
ХLVIII. ("Автостёб" или "Не дождавшись от Лёшки Березина...")
Я останусь в веках. Нет, не весь, но останусь в веках —
на ай-пи адресах или с "Паркером" в старых руках,
и вопрос обо мне засобачат в единый экзамен,
и какой-нибудь малый не сможет ответ написать,
но придёт на кладбИще, и скажет могилке: "Нассать!"
и нассыт, паразит, правя меткость кривыми руками!..
Не шестая палата — мне слава одна по нутру!..
Нет, я весь — не умру, ни за что никогда не умру,
потому что старушка, вбивая на "Яндексе" слово,
натолкнётся нежданно на мой поэтический дар
и зайдётся в слезах, и на рёв прибежит санитар
и прикрикнет слегка: "Ну чего разревелась, корова?!."
А она, агонируя, скажет: "Читай, он — велик:
нихрена не понять, но какой, бл...ь, чудесный язык!"
05 апреля 2011 г.
18:57(Мск)
ХLIХ. (9 дней одного подземелья)
Не рифмуется кровь, — ни поэзии, ни красоты, —
незамыта на мраморе, там, где назавтра цветы
наши руки положат, раздвинув зажжённые свечи,
откупаясь от смерти, от страха безрукой души...
Сострадаем, ребята, и этим — уже хороши,
миновало ужасное, — будем же "со-", человече,
созерцая страдание, (иль, сострадая, — смотреть)...
Завтра смоют остатки, а что не успеют стереть,
то затопчем ногами, смешав с принесённою пылью,
где — разбрызганную, где — по каплям ушедшую жизнь.
...продают поминальные свечи, — душа, отвяжись,
проплати их, рука, — завтра новых достаточно выльют
парафиновых дел мастера. И откупится грех...
Отбояться придём — за себя. Догорает — за всех.
17 апреля 2011 г.
19:16(Мск)
L. (Молитва оптинских старцев)
Почти буквально...
Обращаюсь к Тебе: дай мне, Господи, лёгкой Рукой
в это утро Твоё невесомый душевный покой
для всего, что несёт неизвестность грядущего часа.
Дай всецело предаться ниспосланой Воле Твоей,
дай мне помнить, что всё — от Тебя и ничто — от людей,
дай мне веры, что всё — с Твоего Вседержащего Гласа.
Научи удержать неразумную силу мою,
не смущая родных, дай разумно управить семью,
дай мне силу снести все события и утомленья.
Научи меня верить, молиться, терпеть и прощать,
и любви — научи, и гордыню мою — укрощать,
и управь меня помнить до вечера это моленье.
Для всего, что несёт неизвестность грядущего дня,
и на всякий мой час — поддержи и напутствуй меня.
06 мая 2011 г.
16:52(Мск)
LI. (Глоток старого вина)
От глотка согревается горло... Неспелый орех,
горьковатый слегка, оттеняет букет. Изо всех
невозможных законов — терпение делаю главным
и, по капле, как время, в себя добавляя вино,
зажигаю сердечную мышцу. Старея, оно
уподобилось крови и стало практически равным
ей по цвету и по обретённым годам и теплу,
и по дивному свойству неспешно скользить по стеклу,
оставляя себя, как на золоте, в тонком бокале...
Так же ты наполняешь по капельке сердце моё —
и собою, и временем. И дорогое питьё
не стареет — крепчает и не иссякает в граале,
о котором все знают, однако никто не видал...
Нет, грааль — не сосуд, он — собой наполняет бокал!..
11 мая 2011 г.
18:54(Мск)
LII. (Слушая ?Охоту на волков?)
...и по-русски повеситься нынче в Руси не дадут,
потому что китайское мыло крошится о жгут,
и петля не фиксирует шею, и нет асфиксии,
а мучения длятся... ?Верхам? откровенно насрать,
что ?низам? невозможно не то, чтобы жить — умирать:
слишком тяжко и больно, и дорого нынче в России
получить на кладбИще могилу, а в дом — колыбель
новорожденным, так как пристанище, хлеб и постель —
это роскошь, и завтра объявят об этом в декрете
и обложат налогом, как выводок тощих волков
в многоснежные годы обносят рядами флажков,
чтобы бить номерами, а малых — засовывать в клети
и воспитывать псов, и давать им подачки с руки...
Ох, Владимир Семёныч, не дай же нам Бог — за флажки...
15 мая 2011 г.
01:33(Мск)
LIII. (* * *)
Только нищие духом — блаженны: обрящут они
то, что ищут. Пусть это — не тайна, а в небе огни
или запах цветков алычи, или тёплые горы,
истекающие по разбуженным склонам водой,
или радость удачи вослед за вчерашней бедой,
или бедный мой дом, на который не зарятся воры...
Если нет ничего, — пустота наполняется днём,
тем, что он принесёт — этот день, что содержится в нём,
потому что ему не мешает прожитое время,
потому что обиды прошли, не успев омертвить
покаянную душу, и некого гнать или бить,
потому что никто не способен оставить в ней бремя
неприкаянных тягот... Свободное сердце готово
наполнять себя миром... И снова — готово. И снова...
16 мая 2011 г.
13:43(Мск)
LIV. (Тебе)
Уходила ли ты, или я уходил навсегда,
Мы творили беду, или нас сотворяла беда, —
нам всегда было мало, всегда не хватало друг друга.
Вряд ли стоило маршевым шагом идти по судьбе, —
надо было отдать, но всегда не хватало себе, —
вот и шло: слово за слово, око за око — по кругу...
Так и шло бы, наверное, если бы ангелом Тьмы
не явилась однажды Любовь, неценимое "мы"
предлагая оставить в одном обособленном эго —
неделимое то, что мы тщетно пытались делить...
Непришедшая смерть научила не брать, а любить
да не чаять тепла — не просить прошлогоднего снега!..
Нет свободы прощать — всё равно остаётся усталость, —
есть свобода неглядя отдать, что в душе оставалось.
23 мая 2011 г.
12:50(Мск)
LV — LVI. (Площадь Империи)
А.М.
Тишина по задворкам империи. На площадях
под полуденным зноем — покой. На гнедых лошадях
ковыляет патруль, умирая от духа навоза
и лениво сражаясь с десятком назойливых мух.
У стены на скамье тихо греется пара старух
после тщетной попытки борьбы с наступленьем склероза,
заменившего девичью память и то, в чём они
забывались, когда ночевали уже не одни...
А теперь целомудрие снова вернулось на лица,
разделившие это ненужное слово на два,
правда, мудрость в обеих едва за склерозом жива,
будто жить неспособна, когда ей пришлось отделиться
от своей половины, своей недопонятой "цело-",
как душа, что, от плоти отстав, зацепилась за тело...
—
Одинокое солнце в зените — застыло на месте.
Город замер, а может быть, попросту вымер к сиесте...
Р.М.
Полусонная стража седалищем давит седло,
уходя в переулок. Никто никому не назло
не шумит, не бунтует, поскольку вчера ещё — было
(что — не важно, но — было!), а память желудка — тиха,
в крайнем случае, тише, чем память любви и стиха
и покладистей памяти тренья верёвки о мыло.
Остаются старухи и старенький памятник в рост,
пересохший фонтан и дымящийся конский навоз,
и над этим навозом жужжащие жирные мухи.
В остальном — тишина. И застывший бетонный поэт
не услышит стихи: умирают поэты, и нет
тех, кто чистую речь донесёт до бетонного уха.
Со щитами в руках, стража пешая, строясь во фрунт,
на разбуженной площади ждёт назревающий бунт.
30 мая 2011 г.
17:40(Мск)
LVII. (Обман)
Алёше Локису
Уходящие годы — пусты, за спиной — ничего,
мимо славы — пешком, время ветра несёт волшебство
и беспечность успеха не в руки, а над головою.
Как-то выросли те, кто вчера пресмыкались у ног...
И не то, чтобы выше расти помешал потолок, —
просто сил не хватает хоть раз, да заняться собою.
Нет ни воли, ни силы нести предназначенный крест,
но живуче желанье иметь указующий перст,
где-то сверху касаться чужих неустроенных судеб
и судить, потому что усталость от жёсткой борьбы
понукает уйти из рядов, где судимы рабы,
чтобы быть несудимым, а значит — вертеться меж судей...
...сил не хватит на труд, но остались — на жалкий скандал
и на маску, ходить под которой, наверно, устал...
13 июня 2011 г.
21:24(Мск)
LVIII. (Год активного солнца)
Занавешен дождём ряд оконный напротив. Теперь
год активного солнца — дожди. Небеса без потерь
обойтись неспособны — текут, от огня охраняя
всё, что ныне трепещет от капель на ветках. Спеша,
пешеходы обходят моря. На руках малыша
и какие-то свёртки мамаша несёт молодая,
вызверяясь на цаплю в очках с кривоногим зонтом
за своею спиной и грозясь разобраться потом
(но когда — неизвестно) за то, что страдает ребёнок,
что чудак — никудышний отец, безответственный муж,
что не может укрыть от воды и петляет меж луж,
что идёт — не идёт, а плетётся, как будто спросонок,
что неласково лето и, в общем, неправильный год!..
Год активного солнца — идёт-дождь-идёт-дождь-идёт...
15 июня 2011 г.
22:21(Мск)
LIХ. (Изгой)
...О плевках — это точно и право, мой друг, не смешно...
Уходя уходить... Решено — значит, так решено.
Но искать покаянья у тех, кто укрыт за спиною,
кто не может себя защитить и стучит по спине,
понукая другого к защите, а значит — к войне,
а потом — предают? Иль у этих, кто брызжут слюною? —
Это право избыточно! Горек преломленый хлеб,
потому что надет на копьё. Так не делают треб:
искушенье такое вкусить — искушение смерти.
Догадайся, за что иудеи распяли Христа?
Это просто: боялись Его, как боялись креста!..
Вроде люди... Сказал бы, что — черти, да вроде не черти...
Что жалеть, если тот, кто вчера возопил: помоги, —
предал ныне и присно? Не бить же своих: не враги...
23 июня 2011 г.
20:48(Мск)
LХ. (Ответ миротворцу)
З. В.-Ш.
"Пастернака ещё не читал, но готов заклеймить!.." —
вот и порваны узы, разрублена тонкая нить,
без которой не будет отыскана нить разговора.
Честь, пусть даже она у пропойцы, — не пепел, не вздор,
и её сохранить — это, право, совсем не позор,
ну, а если — позор, то бесчестие — хуже позора.
Нам не стоит словами играть. Всё положено на
то, что, в общем ещё не дало никому нихрена:
мне — друзей и победы, тебе же — венца миротворца...
Понимаешь, вертеться меж белых и чёрных нельзя, —
не вертись, потому что нигде не запишут в друзья, —
вот последнее, чем отвечает измене пропойца.
Да, болит... Но — обида? Обиды к изменнику нет.
Остаюсь необижен — увы!
Бывший друг
и поэт.
24 июня 2011 г.
17:40(Мск)
LХI. (Южный дуэт)
Растворяя в циане нестойкие перья белил,
облака раскрывают высокое солнце. Убил
жаркий северный ветер остатки прохлады и влаги.
Проступают солёные капли на старом челе,
высыхают у ручки чернила. Она — на столе,
потянулась к бумаге, но ей не хватило отваги
истекать раздраженьем на белый нетронутый лист,
он — как снег на вершинах в окне — безупречен и чист,
только сух, как под нёбом язык, и поэтому жажда
порождает молчанье. Мы с этою жаждой — на "ты",
мы не терпим друг друга, но ради его чистоты
сговорились не врать. Тот, кто первым сдаётся, однажды
уступает права на владение правдой. Старо
состязанье, как мир... Я — макаю в чернила перо!
26 июня 2011 г.
20:28(Мск)
LХII. (Ольга)
Запылает огонь, затрещат, заиграют дрова,
согревая лицо, но его освещая едва,
золотым переменчивым светом танцуя в зеницах,
и поэтому будет казаться, что прожитых лет
ни искать, ни касаться не надо, их попросту нет,
и возможно не только любить, но и снова влюбиться.
И опять: ни вчера, ни сегодня, ни завтра — сейчас.
И нигде никогда никого, кроме нынешних нас
и цикад, разрушающих тихую ночь. До рассвета
остановлено время, и небо, и звёзды на нём,
и планета, которую мы согреваем огнём
и собою, и Бог нам беспечно потворствует в этом.
Нам с тобою легко, мы с тобою живём налегке.
Чай из листьев малины и вишни кипит в котелке.
14 июля 2011 г.
22:00(Мск)
LХIII. (Письмо)
Т.Осиповой
О несчастии пишешь, о том, что идёт мимо рук,
что могло быть твоим — твоё тихое счастье, и друг —
это тот человек, кто не скажет тебе: "дорогая",
не нальёт ароматный "Medoc", восхищённое "Belle"
не проронит, с тобой не разделит ни стол, ни постель,
что семейный эдем недоступней библейского рая?
И погоня, и жалость к себе не меняют судьбу, —
это понял бы каждый, когда бы в итоге (в гробу)
смог бы сам оценить насыщение жажды погони.
Дориан был, конечно же, прав, убивая портрет
пусть на склоне своих непрожитых, но попраных лет:
остановка в пустыне важнее гинеи в ладони.
Задержись, подними попираемый обувью прах,
не беги за ним дальше, ведь всё — у тебя на руках.
16 июля 2011 г.
11:26(Мск)
LХIV. (Безвременье)
Перемена эпохи не в смене правителя, но
в том, что стало возможным, что раньше казалось грешно:
в перемене источника правды, идей или целей,
о которых привычно не думать: не наше — не сметь...
Нет, пожалуй, не в этом... Всё будет разбито о смерть —
разбивается всё, даже то, что мы раньше не смели, —
всё порвётся о жёсткое время, как строй о картечь!..
Но эпоха меняет уклад и привычную речь,
и чужим языком наполняет чужие страницы,
упрощая вопрос и к нему уменьшая ответ,
чтобы были возможны короткие "да" или "нет",
чтобы всё остальное забыли бинарные лица,
потому что — безвременье, кто теперь не без греха?!
...Нет, эпоха ещё не безмолвна, — эпоха глуха.
25 июля 2011 г.
14:33(Мск)
LХV. (The Persistence of Memory)
Эта дрянь на руке тормозит, будто не завели,
будто плавится, как на известной картине Дали,
истекая оплывшим металлом по влажному телу
вместе с тонкими клочьями кожи. И солнце на ней
оставляет под линзами пота ожоги сильней,
чем перо золотое — чернильные пятна на белом.
Раздражение — это причина для злости. Она
достаёт хуже мыши, оставившей в коже слона
разрушение плоти, чуму и окатыши кала,
орошённые кровью. Она вырождается в то,
что в кисель превращает мозги, а броню — в решето,
выедая равно мою волю и твёрдость металла.
Каждый миг бесконечнее пытки. И времени счёт
незаметней движения солнца... Печёт и печёт...
02 августа 2011 г.
20:29(Мск)
LХVI. (* * *)
...и светает уже не к пяти, а без четверти шесть.
Полируя о время часы, как девчонку о шест,
ночь весьма неохотно танцует рассвет, и усталость
тяжелеет в затылке, песком оседает в глазах,
примиряя с дремотным покоем и радость, и страх,
и всё прочее, что между ними ещё оставалось...
Не ночная жара — духота застилает глаза.
Верно, будет прохладно, но прежде случится гроза,
и, предчувствуя это, под Спас онемевшая, птица
огласила окрестность заутренним щебетом, — он
предварил и рассвет, и свячение, и перезвон,
и смиренными ставшие, всякие — всякие лица...
От потёмок до хлипкого света — не взгляд и не шаг,
но движение ветра, движение звука в ушах...
14 августа 2011 г.
17:21(Мск)
LХVII. (Письмо без контекста)
Татьяне Осиповой
Если ты, пуще правды моей и сомнений, — права,
если то, что написано мною, — не просто слова,
если это — поэзия с первою буквой — строчною
или, хуже того, прописной в этом слове, и ты
наблюдаешь меня как вершину, и с той высоты
я могу позволять себе всё, и плевать — на земное
(и не только), и к подписи нагло добавить: "поэт", —
то тогда у поэзии шансов практически нет
оставаться собой и хранить совершенство... И всё же,
ты прочти беспристрастно строку за строкой. Без труда
и страданий написано многое — так, ерунда —
будто шёл и легко улыбнулся кому-то прохожий...
Слишком запросто всё — как достать из кармана пятак...
Так, увы, не бывает, поскольку не может быть — так!..
22 августа 2011 г.
13:00(Мск)
LХVIII. (* * *)
М-е
За порогом — нытьё в межреберье. Закрытая дверь —
за спиной, а за ней — отголоски вины и потерь,
порождённых напрасно, всердцах, этой самой виною.
Можно как бы вернуться, с повинной зайти головой,
можно в сердце своём приглушить нескончаемый вой,
но оно не отпустит — оно не смеётся, а ноет...
Свойство склееной чашки — на полке стоять напоказ,
потому что способна не жить, а обманывать глаз,
потому что хрупка, потому что рукам неприятна:
всякий раз при попытке хоть чем-то наполнить её,
надо ждать, что стареющий клей не удержит питьё,
и оно протечёт, и под чашкой останутся пятна...
Открывается дверь, чтобы выместить силу свою.
У двери на столешнице чашка — на самом краю.
29 августа 2011 г.
22:22(Мск)
LХIХ. (Шутка)
Тишина непроглядная, тьма разлилась, немота –
не залает собака, нет друга, не видно креста –
остаётся теперь уповать лишь на высшую милость…
Т. Осипова
...в полночь пёс забрехался, как будто по знаку, как раз
ни с чего, в никуда, просто так... Это — знак! это — глас!!
это — знаменье, силу которого знают собаки,
потому что на цепь их сажает злодейка судьба,
и они философствуют (по положенью раба),
если только не спят среди ясного дня и во мраке
одиночества ночи!.. Какая там, к чёрту, луна —
новолуние в мире, за дверью — низги, нихрена,
с этих стразов небесных — ни света, ни денег... Ногами —
то улиток давлю, то — по лужам ступаю... Лоза
дарит капли на спину: недавно шумела гроза —
покурить бы спокойно, куда уж заняться стихами...
В общем, всё надоело... И темени этой под стать
на душе — тоже сумерки... Видимо, надо поспать!..
05 сентября 2011 г.
01:40(Мск)
LХХ. (Выбор)
В палачи иль в герои — не выбор: палач и герой —
таковы поневоле... И разная вроде бы роль
и судьба у обоих, но ходят — одною дорогой,
просто каждый — отдельно и каждый — своей стороной,
и квартиры обоих, наверное, — с общей стеной,
и друг другу, наверное, руку дают у порога,
презирая друг друга втихую. Их делает жизнь.
Обстоятельства жизни могли бы без них обойтись,
но зовут — и они подчиняются зову. А впрочем,
если всё на авось, то любой результат — геморрой.
Значит, нужно его разгребать, значит, нужен герой
или вместо — палач, или оба. И всё же, непрочен
выбор роли, а значит — нет права на правду: однажды
и герой, и палач — уживаются, кажется, в каждом...
18 сентября 2011 г.
02:01(Мск)
LХХI. (* * *)
Не боящийся зла — не отступится. Но и в борьбе
нет победы важнее, чем та, что победа — в себе,
даже не над собой — над своей усмиряемой силой,
над попыткой покой разменять на победный восторг,
потому что борьба превращается собственно в торг,
как набат на ристалище — в гонг иль в тревожное било.
У борьбы, как у сущего смертного, важен итог,
но итог — невозможен, поскольку бессмертием Бог
наградил пусть не тело, так дух... Есть бессмертная вера,
уходящая в вечность, в посмертную память и в то,
что висит над обрывом каньона, как кромка плато,
низвергая со скального выступа тяжесть химеры,
порождающей страх. Унимая вибрацию тела,
не победа парит, — над землёю душа полетела!..
19 сентября 2011 г.
17:42(Мск)
LХХII. (Из Топологии, шутка в манере Пуанкаре)
Г. Я. Перельману
Положение "над" заставляет молчать. В тишине
суета рассыпается в прах. Постороннее не
отвлекает на логику ссоры бесценное время,
и оно не петлит и не ставит события в круг
тавтологий напряга, не валит работу из рук
и не губит само ощущение счастья. Системе,
замыкающей форму в одну из осмысленных сфер,
важно быть невредимой. Изъяв на особый манер
из поверхности точку, её превращают в окрестность
из оставшихся в плоскости и вырождают в компакт
Лобачевского — это вполне установленый факт,
и похоже на правду: сантехников, люки и местность,
у которой набор измерений теряет одно...
...здесь — покой, мат не слышен — его отделяет окно.
26 сентября 2011 г.
18:35(Мск)
LХХIII. (Эпилог)
Себе любимому
Як умру, то поховайте...
Т. Г. Шевченко, ?Запов?т?
Завершается год. Незаметно. Обычно. Как день.
Меньше стало азарта и страсти, но выросла лень
и собой одевает меня, как под вечер — дремота.
Было много забот, но увы не случилось чудес…
Достижением цели погублен живой интерес, —
закрываю тетрадь, чтобы вирши не стали работой,
щоб душа не померла в папер?, щоб к?нчик пера
не д?ждав зненавид?ти б?ле… Пора, брат, пора
забувати майбутн?, пора повертатись до себе,
як пора поступово звикать до сиро? земл?,
чи до неба — якраз з Батьк?вщини летять журавл?
десь у вир?й чужий… До земл? чи — до синього неба…
who will d?g me the grave. And no matter where I might be dead.
03 октября 2011 г.
23:20(Мск)
Родина
Науму Йосиповичу Сагаловському
Зоре моя веч?рняя,
З?йди над горою,
Поговорим тихесенько
В невол? з тобою...
Т. Г. Шевченко, ?Княжна?
За горами гори, хмарою повит?,
Зас?ян? горем, кров?ю полит?...
Т. Г. Шевченко, ?Кавказ?
Полети, мо? серце, туди, де нема? мене,
де живе моя пам'ять, аж поки життя не мине,
? куди я прийду перед тим, як закриються оч?:
до мого об?йстя, до ставка ? струмочка Десни,
що шука? до Бугу непевну дорогу, бо в сни
вже вони не приходять мен? серед темно? ноч?,
адже я загубився давно серед диких кра?н,
став чужим м?ж сво?х ? не став м?ж чужими сво?м,
бо сво?ми очима на землю чужую дивлюся.
Лиш од сонця веч?рнього в?тер доносить мен?
незагойданий шеп?т, як мил? под?льськ? п?сн?
про подв?р'я та п?р'я, що скинули дик?? гуси...
13 октября 2010 г.
16:28(Мск)
I. (Ностальгия)
Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
И. А. Бродский, ?24 декабря 1971 года?
У меня — ни свободы, ни славы, ни денег... Но той,
над которою благословенье и нимб золотой,
мне обещаны были любовь и защита: от злого
искушения, зависти или от чар колдовства...
Потому избирателен слух, и моя голова
не забита обидой, язык — избегает дурного,
поелику бессмысленно в душу плевать vis-a-vis,
если те, кто напротив, не только достойны любви,
но и могут её принимать, даже если не рядом,
потому что по первому зову сердечной тоски
сокращается путь — до объятий, до взмаха руки,
до того, чтобы слово сказать или встретиться взглядом.
II. (Ностальгия)
На Свердловском массиве, над Бугом — всё те же дома,
те же санные горки на склоне и та же зима,
тот же запах в подъезде и так же скрипят половицы
в коридоре общаги. Но все разбрелись: кто — куда,
и за каждой окрашенной дверью — чужая беда
или радость, и, в общем, вполне равнодушные лица.
Поиск прожитой жизни... Находишь свою, но "не ту",
и ничем, кроме водки, уже не залить пустоту,
и становится жаль на пустое потраченных денег.
С высоты обретённого роста и прожитых лет
оглянуться, увидеть, что прошлого, кажется, нет —
много хуже руин и оставленных сзади ступенек...
III. (Ностальгия)
Отрываясь от старой ступени на шаг в никуда,
вспоминаю Иосифа: "Всюду едина беда, —
ветер всюду равно холодит"... Так зачем возвращаться,
если нет ничего: ни прописки живых, ни могил,
если помнит меня только старый дощатый настил
коридорного хриплого пола, и не с кем прощаться,
потому что теперь здесь живёт неизвестный никто,
а из двери выходит не мама в дешёвом пальто,
а хромой алкоголик с сегодняшней болью в глазницах...
Возвращаются к жизни, а значит, — не к месту, — к живым,
кто живёт ожиданьем, как снами, и старится с ним,
а потом ходит птицей по заокеанским страницам...
IV. (Ностальгия)
Тот, кто хочет вернуться на улицу, в город, в страну,
и кому наплевать на судилище или войну, —
ищет вовсе не город, а жизнь, из которой он вырос,
или изгнан и брошен на берег, где всё не своё...
Но меняется время, и бывшее наше жильё
нас не примет, а жёстко проводит, как тело — на вынос,
и тогда отчуждение ставших неправдою дней
деформирует память, и всё растворяется в ней,
и прошедшая жизнь отдаляется дальше могилы.
Потому среди стен и чужих, неизвестных вещей,
где уже никого: ни родных, ни забытых друзей,
сиротеет душа, всё — чужое, ну, — было и было...
05 октября 2010 г.
19:22(Мск)
V. (Империя)
Этот мальчик боялся всегда и всего потому,
что его сумасшедшая мать превратила в тюрьму
то, что было квартирой и всё, что её окружало.
И благие семейства своих непутёвых детей
охраняли от этой святоши и ейных затей,
даже если она улыбалась и прятала жало.
По границам России — где трепет, где — мнимый покой:
умиляет соседей, как Матушка крепкой рукой
обнимает своих, — и любовь увлажняет глазницы,
потому что до лёгких увы не течёт кислород, —
и безмолствует сдавленный счастьем домашний народ,
кроме тех, кто, конечно, успел уползти за границу...
07 октября 2010 г.
19:57(Мск)
VI. (Осень)
Занавешено небо, из мглы не родИтся заря;
заливает слезами холодный пожар октября
непутёвая осень, огонь облетает — на землю,
как попало, под ноги, и в жёлтое красит асфальт,
и калитка грохочет щеколдой короткое "Хальт!" —
я застыну от окрика, даром, что крик не приемлю...
Эта осень, — она выдувает и губит тепло,
если это тепло не укрылось за дверь и стекло,
одинаково — здесь, у меня, и в твоих палестинах.
Потому что туман, — ненавижу смотреть из окна,
он по цвету похож на седины. Моя седина
безнадёжна, как время, и оные — непобедимы.
08 октября 2010 г.
18:17(Мск)
VII. (Осень. Городской склон Машука)
Тёмно-серая туча сползает на город с горы,
поглощая рельеф и равняя дома и дворы,
грязным камнем давясь и синея в своей асфиксии,
и уже горизонт растворила небесная мразь,
и дождливая скука по вязкой земле расползлась,
по холодным подъездам, по мокрой, по зябкой России.
Как-то так обошлось, что трава, не успев пожелтеть,
покрывается листьями, коим нет силы лететь,
и которые позже покроются сверху снегами.
Как-то всё — всё равно... Не с нуля и движенье идёт,
а напротив, в глубокую осень. И взглядом — не от,
а поближе до-мой, или к двери в светящемся храме...
11 октября 2010 г.
18:52(Мск)
VIII. (Поэзия-2010)
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы...
Подожди немного,
Отдохнёшь и ты.
М.Ю. Лермонтов, "Из Гёте"
От метафор текущего века в наивных стихах
разрушаются мысли и слух рассыпается в прах,
забивающий уши, и взгляд ненавидит источник
и того, кто сие создавал из измученных строк, —
отсидевшего годы и место рождения ног
у наук, бесполезно кривя за столом позвоночник
и себя не читая.
...Я пробую двери на звук.
Из верзилинских окон пытаясь увидеть Машук,
наклоняюсь к стеклу... Под ногою скрипит половица,
дверь закрылась, и дрогнула шашка на старой стене, —
я жильцу передал ненарочно порученный мне
невесомый привет и поклон неизвестной девицы,
у которой растрёпанный слог, невесома рука,
и которая пишет, как слышит и дышит (пока).
13 октября 2010 г.
00:33(Мск)
IХ. (Осень)
Ныне осень пуста, как в больничной палате окно
после долгих недугов. Едва пропускает оно
серый свет, и за это спасибо тому, кто над нами
ниоткуда ничем заполняет пустоты души,
и поскольку мне всё безразлично, то все — хороши,
если так же, как я, равнодушно пинают ногами
пятилистник каштана и бледное золото лип...
На намокший ботинок разбившийся стебель прилип,
то ли сбитый размахом ноги, то ли самоубийца...
За душой — ничего. В кошельке, в голове — нищета,
серый дождь, тротуар, между чёрных ветвей — пустота,
и на уровне глаз — то зонты, то затылки, то лица...
18 октября 2010 г.
17:48(Мск)
Х. (Оля)
Состояние рая — в наклоне твоей головы,
в невесомой улыбке, в твоём обращеньи на "Вы"
и со смехом в конце вместо рыбьих крючков удивленья.
Этот знак препинания нами придуман, и наш
синтаксический ряд не способен постичь карандаш,
и поэтому мы разбиваем его на мгновенья,
из которых составлено время, живущее до
расставанья с лихим надеванием крыльев пальто,
до моих "убегаю", до сна, до размолвок — отчасти.
Это то состоянье, когда невозможно обнять,
чтоб не смять ненарочно, и чтоб от любви не сломать
ни тебя самоё, ни моё ощущение счастья.
18 октября 2010 г.
21:44(Мск)
ХI. (Осень)
Я, пожалуй, забыл, как наутро ложится роса
на остывшее "всё", покидая свои небеса,
а потом разрушается (как паутинные сети
из намоченных нитей, которые старый паук
для меня натянул, как растяжку) — движением рук,
по-осеннему стынущих в этом холодном рассвете...
На убитой траве остаётся дорожка, темна
там, где сбита ботинком с газона воды седина, —
хорошо, хоть с чего-то слетает холодная краска...
Вот ворона — опять с высоты отпускает орех,
дети в школу идут, как из школы: смеются. Но смех —
как-то так, между матом...
Они — о погоде, для связки...
21 октября 2010 г.
22:34(Мск)
ХII. (Томик Бродского на верхней полке купе)
Мне до смерти твоей остаётся каких-то пять лет,
и ещё неизвестно, дожить — догоню или нет,
и ещё непонятно, как Бог разрешит эти годы.
Дело, в общем, не в том, чтобы я успевал догонять
мастерство рифмования, если успел перенять
(или проще — украсть) сочетанье стыда и свободы...
Перебранка колёс и порывы вагонных толчков
не дают дочитать. Пляшут стёкла дешёвых очков,
и глаза мои давятся "Письмами римскому другу".
На без четверти полночь рука, непослушная мне,
прижимает твой томик к дрожащей вагонной стене,
дрожь которой стремительней злого озноба испуга...
23 октября 2010 г.
00:05(Мск)
Кисловодск — Ростов, где-то под Невинномысской
ХIII. (Солнце, речка и память)
Если прежде за речку садилось Оно на покой,
то сегодня Оно поменялось местами с рекой, —
и теперь это Солнце встаёт из-за Тихого Дона.
Перебравшись змеёй по трясущимся фермам за Дон
и поднявшись к уроду вокзалу как будто с трудом,
поезд ввозит в Европу, рекой отрезая от дома.
Так бывает, — стирается память... И, Боже Ты мой, —
я забыл, как друзья возвращались из пекла домой:
из-за Речки — сюда, из Кабула, Панджшера, из Хоста...
За рекой снилась Родина, мама и мирный рассвет,
после — жёсткое братство, которого здесь уже нет, —
так делила река... Видно, с этим единством — непросто...
23 — 24 октября 2010 г.
15:30(Мск)
Ростов-на-Дону, Ессентуки
ХIV. (* * *)
Навалилась усталость, и кисти измученных рук
возлежат на столе. Так своими ногами паук
упирается в нити, когда пребывает в покое.
Пустота — это то, где случайный блуждающий звук
не находит ответа и тычется в стенки, но стук
не рождается в ней, ибо он не способен собою
донести от себя сквозь ничто не себя самоё...
Я запутался, ибо не зрю отраженье своё
ни в никчёмном стекле, ни в себе, ни в растерянных строках,
ибо живопись в плотном тумане по сути — враньё,
как "осеннее пение птиц", потому вороньё
резко каркает, сволочь, о жизни, о долге, о сроках...
29 октября 2010 г.
14:23(Мск)
ХV. (К тезису "Смерть уравняет всех")
Виртуальные споры не могут идти без конца,
но заочно знакомый едва различит мертвеца
и каприз наплевать на общенье своим неответом,
потому что из признаков жизни — наличье сторон
и предмета общенья, а также — каких-то имён
и присутствие в старой розетке источника света...
Отпевание, стоны, поминки, обман и делёж —
забываются быстро и право концов не найдёшь
от того, что оставило тлеть помертвевшее тело.
Но пока сохраняется имя, читают слова, —
помнят так об ушедшем, как будто бы здесь и жива
та душа, что, оставив слова, полетать захотела...
05 ноября 2010 г.
13:52(Мск)
ХVI. (Ноябрьские праздники. Хризантемы)
Запах жжёного йода — прогорклый ореховый дым
город бодро микширует с лёгким туманом, седым
накрывая тоску и волнами — свои хризантемы
по заброшенным клумбам на улице и во дворах,
обползая предметы, как облако где-то в горах,
потому что похоже на груди и белую пену,
над которой прозрачное небо, и кажется всё
притяжением к плоти и фразой Мацуо Басё
о желании тайны, сокрытой в её очевидном
но неброском наряде. Её от её наготы
отделяют берёзовый лист и шальные цветы
с чистым запахом женщины, коей в прозрачном — не видно.
08 ноября 2010 г.
05:15(Мск)
ХVII. (Ноябрь. Курортный парк)
Под конец ноября не забыть бы, что это тепло —
это всё же не лето, хотя и оно не ушло,
потому что тогда не понять, чем всё это согрето
и зачем забывают на рёбра накинуть пиджак
те, кто бодро идут к водопою, и кто просто так
легко-праздной толпою торгуют глаза, у бювета
испивая из узеньких кружек целебной воды,
тратя деньги на броскую глупость цветной ерунды
и дежурный Эльбрус, споро сбитый мазком мастихина.
Лишь моя деловая походка и пот на спине
диссонируют с парком, который уснул и во сне,
как старик, греет бок, ожидая холодную зиму...
15 ноября 2010 г.
17:25(Мск)
ХVIII. (О Евтушенке, Блоке, телевизоре и других... переменных величинах)
Гнусность нашей эпохи не в том, что пора перемен
разрывает давлением стенки артерий и вен,
наливает слезами глаза или давит на уши, —
нет, она — во всеядности тех, кто меняет ярмо
на клеймо, и спокойно приемлет душою дерьмо,
на которое нас обрекли дураки и кликуши.
То — "не верьте", то — "верьте". Всё будет "не так" или "так".
Закопать золотой и поднять на асфальте пятак,
перекладывать руль или парус при виде причала
потому, что не здесь оказался обещанный рай... —
потеряйся, душа, где нашлась, что нашла — потеряй,
затеряйся в бездушье, чтоб всё начиналось... сначала!..
19 ноября 2010 г.
20:44(Мск)
ХIХ. (К слову)
Измельчали слова. Потому что на стыке эпох
человек, как и слово его, недостаточно плох
иль хорош для того, чтоб за это поставить к барьеру,
и теперь (поелику ответ за слова — не в чести)
всякоразная мразь словесами блудливо частит,
вымывая из слова основу приятия — веру.
Нет закона для мрази и мерзости — в этом закон,
по которому честное слово идёт на поклон
к болтовне и бесчестью, поскольку потеряна мера,
за которой любые шаги — по людским головам...
И поэтому ныне слеза по хорошим словам —
это так же не в тему, как видеть на храме — Химеру.
22 ноября 2010 г.
17:59(Мск)
ХХ. (Нерв)
Через розово-красное марево сомкнутых век
пробивается свет, согревая меня (имярек),
растворяя в щеке изводящую боль невралгии...
Голове тяжело и спокойно, и можно с тоской
посылать нарушающих мой ненадёжный покой, —
всех: и добрых de facto, и кто a priori — "плохие".
Невесомость тепла и моё погружение в сон
разрушают порядок вещей и звучат в унисон
с тишиной и жужжанием мухи в оконном пакете,
о которой известно, что сдохнет меж стёкол сама, —
невозможность убийства отнюдь не лишает ума,
ну, хотя б из желанья услышать её на рассвете.
24 ноября 2010 г.
15:59(Мск)
ХХI. (Чёрные: кошки и пантеры)
Д. А. М-ву
Б. О-ме
Жду, когда надоест верноподданно ждать. Пропивать
можно даже тревогу, чтоб на ночь не класть под кровать...
Почерневшие ветки зимующей липы приелись
беспорядочным бЕгом в окне, и бегущая тень
до утра раздражает, и крона впивается в день,
словно в детскую память причёска у Анжелы Девис,
о которой мы знали, что хочет её ФБР,
потому что из всех неподатливых Чёрных Пантер
только эта была сексапильно набита коварством,
возбуждающим плоть. Приучаясь смотреть за кордон,
мы отдали своё недобытое тяжким трудом,
словно Чёрная Кошка чужие трусы — государству...
29 ноября 2010 г.
18:28(Мск)
ХХII. (Винница)
Мой любимый расхристанный город наёжился — весь,
сотней тысяч опор, пробивающих мутную взвесь
остывающей гари на фоне заката с туманом,
аллергично-пурпурного, ибо дыхания нет,
ибо легче давиться горящей смолой сигарет,
чем вдыхать перегары проспектища-токсикомана,
удлинённого в запад навылет десятками лет,
но упрямо упёртого в сумеречный фиолет
и порельсовый грохот трамваев, несущихся снова
от витрин, кабаков, от холодных заводов — туда,
где квартиры, где тапочки, коврики, ванны, вода, —
в фиолетово-красный закат и в проспект Пирогова...
12 декабря 2010 г.
15:32(Мск)
ХХIII. (Рождество)
Оттого и не так, что мы ждём непонятно чего,
от того, что не тот календарь и не то Рождество,
и святой Николай прозывается внаглую Дедом,
потому что не год начинается от Рождества,
а оно с новогодья, и к Первой Звезде голова
не способна трезветь от обильной утехи обеда,
оттого, что ни чуда, ни даже обмана не ждём, —
свет Христовой звезды проливается тёмным дождём,
оставляя при помощи разных сапог на пороге
подаянную грязь попрошаек, что рвут, как с куста,
свой дежурный оброк, оставляя мне ради Христа
все печали и беды, что жизнь растолкла по дороге...
24 — 26 декабря 2010г.
01:56(Мск)
ХХIV. (Короткие мысли)
...снегопад — это небо, которое падает ниц...
...между миром земным и небесным не стало границ...
...под ночным фонарём бесконечно падение света...
...это — небо забыло себя и стремится к земле...
...гравитация тает, как медленный снег на челе...
...вверх, навстречу ночным небесам устремилась планета...
...пыль на этой бутылке уже безнадёжно плотна,
в этом узком сосуде — по самую пробку вина
ароматней, чем Porto, теплее осеннего мёда...
Я его заедаю куском из разрезанных дыр
и того, что меж ними (оно называется "сыр")...
...и плевать, что у Нового года — не эта погода...
26 декабря 2010г. — 03 января 2011г.
21:55(Мск)
ХХV. (Наблюдения в канун Рождества)
...Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет - никому непонятно...
И. А. Бродский, ?24 декабря 1971 года?
В Рождество — ни священных даров, ни волхвов, ни Звезды...
Муравейник на улицах: поиск мирской ерунды
и всего, что убьёт незатейливый разум и печень.
Не с того ли опять начинаются сутки и год,
что с пустышки надежды, с обыденных старых забот, —
нескончаемый круг ожиданий (и ждущий — не вечен)...
Как в библейское время, как двадцать столетий назад,
бабы прячут от власти подросших в неволе ребят,
чтобы их не увёл на убойное поприще Ирод
или в южные горы — гламурный подлец Крысолов...
При отсутствии Божьих знамений и Царских Даров
эти прятки, пожалуй, — единственный признак кумира...
06 января 2011г.
03:31(Мск)
ХХVI. (Наблюдения после Рождества)
Начинаются святки. Ушло во вчера Рождество,
Не случилось иронии судеб. И не колдовство,
а похмельную ересь с утра прорябил телевизор...
Надо прятать на мёрзлом балконе избыток еды.
Из открытых бутылок остатки горючей воды
собираю по каплям, как старый еврейский провизор
собирает тинктуры в одну непроглядную взвесь,
обещая, что если не ныне и если не здесь,
если не исцелит, то хотя бы избавит от боли...
Есть за рамками тела и разума некий предел,
за который не то, что шагнуть, — посмотреть не посмел
ни в порыве восторга, ни в простеньком "да" алкоголя...
08 января 2011 г.
17:30(Мск)
ХХVII. (Крещенский сочельник)
На Крещение — снег; он кружит, он ложится, идёт,
он деревья пушит, превращает асфальт в гололёд,
а гирлянду машин — в хрупкий ряд глазированных булок,
грязноцветно промёрзших под коркой, спаявшей в одно
"Мерседес" и "Калину". И я наблюдаю в окно,
как пытается "немца" согреть замерзающий турок,
православный сосед, по-язычески жертвуя дань
железяке баварской, чтоб к ночи успеть в иордань
на каком-то пруду или прыгнуть в продрогшую речку,
не замёрзшую лишь от того, что по-горски дика...
Надоело. Покой. За огнём потянулась рука.
В яркий чайник свистит нетерпением тёплая печка...
18 января 2011 г.
12:37(Мск)
ХХVIII. (Ночь с 18-го на 19-е января 2011 г.)
Глубина темноты над белилами свежих снегов
бесконечна, как Бог, и крадёт тишину у шагов,
словно запах крахмала — у детства. Шаг — тише и тише...
Ветки чертят на точечно-белом нечёткий пунктир;
поменялись местами небесный зенит и надир;
тихий снег округляет над домом горбатую крышу...
Одинокий прохожий крадётся по снегу домой,
как Тибул по канату, и взмах равновесья рукой —
не спасает его. И его междометие "опа!",—
как созвучие с тем, чем смягчает удар его плоть!
Мир — расчётлив и скучен, и ныне — над нами Господь,
нам является Бог, о котором забыла Европа:
вопреки новизне, о которой вопит календарь,
не по датам даётся, — даётся по вере, как встарь!..
19 января 2011 г.
18:47(Мск)
ХХIХ. (Татьянин день)
На большом перерыве я грею о чашку ладонь,
вспоминая про дачу, гуденье в печи и огонь,
невпопад комментируя глупость дипломных проектов,
подтверждающих то, что невтонов в Руси не родят,
что посредственность может едва ли прикрыть плагиат,
что не всякий способен ничто трансформировать в нечто,
что, конечно, толпу невозможно учить, и успех
превращения в некто из многих никто — не для всех,
и на этом — поставить бы крест да налечь бы на водку!..
В этот чай надо срочно добавить лимон и коньяк...
Интересно, у этой отличницы папа — маньяк?
Родилось же!.. Достала... Давай уже, что ли, зачётку.
29 — 30 января 2011 г.
17:18(Мск)
ХХХ. (В ожидании Великого поста)
Да, в России боятся войны, но не жалуют мир.
Мой сосед — травожуй, значит, я у соседа — вампир.
Я целую жену на крыльце, — и ревнует соседка,
нет, отнюдь не меня, и отнюдь не к жене, а к тому,
что по воле судьбы её плоть не нужна никому,
и, пожалуй, к тому, что её золочёная клетка
не богаче, чем наш пострадавший от времени дом,
и мздоимец ревнует, что я пробавляюсь трудом,
и учитель — к тому, что мои повзрослевшие дети
не сажают моё престарелое сердце на кол...
Мой дешёвый коньяк ненавидит в шкафу валидол,
и заката заря ненавидит зарю на рассвете...
Разве можно поверить, что жители этой страны
не ревнуют покой к разговенью гражданской войны?..
02 февраля 2011 г.
23:14(Мск)
ХХХI. (Психологический практикум)
Инфантилизм (от лат. infantilis — детский)
— незрелость в развитии, сохранение в
физическом облике или поведении черт,
присущих предшествующим возрастным этапам.
Wikipedia?
Возлюбите себя, а затем возлюбите и тех,
кто попал под кулак ваш, кто — вам для слезы и утех,
возлюбите себя, — Он сказал... Нет, — просил: возлюбите!..
Примеряя, как китель на плечи, живую судьбу,
понимаю: её галуны бесполезны в гробу
и тому, кто лежит в нём, и тем, кто тусуется в свите.
Обвинения в непонимании тонкой души
бесполезны. Однако они, как всегда, хороши,
чтобы как-то прикрыть неприкаянность личного эго
и свою бесполезность, свою неспособность любить.
Очень хочется жить? Но пока получается — быть?
Это — как бессловесному ждать отражённое эхо.
Вот Христос: возлюбил, но непонятым был, говорят...
Если был бы непонят Спаситель, — не был бы распят!..
03 февраля 2011 г.
18:14(Мск)
ХХХII. (Сложносочинённые предложения
в поэзии, упражнение в синтаксисе и фонетике)
Уезжать навсегда — это значит: проститься с собой,
покориться судьбе. Или нет, — примириться с судьбой,
превращая в константу течение дней и пространство,
на которых не ставила меток на память печаль,
потому что всегда под рукой, потому что не жаль,
потому что бездумно сюда возвращался из странствий
притяжением дома, движением времени по
завершённым маршрутам (как поезд, идущий в депо
после стука скитаний по стыкам откатанной стали).
Если в точке явления воли не дрогнет рука, —
бытие вырождается в память, поскольку хрупка
на разрыв в этой точке циклоида счастья-печали.
Уезжать навсегда — это значит: проститься с собой,
умереть в оставляемом. И продолжаться — с судьбой.
04 февраля 2011 г.
21:12(Мск)
ХХХIII. (Зеркало)
Обсуждая чужие стихи, возвращаюсь к своим —
перечесть, посмотреть, так ли тоже беспомощно им
в инвалидной коляске моей непоставленной речи,
как и тем, для которых я зол, беспристрастен и строг,
или всё же меня наградил равновесием Бог?..
Так солдат, угощая пришедших зарядом картечи,
слепо верует в то, что избегнет осколка в бою,
верит в избранность Богом, причём непременно — в свою,
потому что пока ещё жив и питает надежду
миновать превращение собственной жизни в мишень,
поначалу — на миг, а потом — миг за мигом — на день...
Тот, кто чувствует цель, разряжает оружие прежде
тех, кому суждено прежде прочих упасть. И в стихах
есть подобие цели, в бою презирающей страх...
09 февраля 2011 г.
00:14(Мск)
ХХХIV. (Ни о чём)
"Пусть сильнее грянет..."
М. Горький, "Песня о буревестнике"
Больше нечего красть. Больше нечего ждать. И в письмо
больше нечего вкладывать. Горло сдавили тесьмой
пустота ожидания и тишина (как в могиле).
Руки нервно бегут по всему, как хронический вор.
Горло требует гари. Я снова курю. Беломор
давит лёгкие, будто по ним сапогами вломили
и оставили на произвол проститутки-судьбы.
Так бывает, когда забивают гвоздями гробы
и когда на А-Вэ в тишине переводишь шептало.
Я писал бы об этом, наверное, если бы мог,
но — ни слова в душе, ну, хотя бы — на хлипкий пролог:
мало жизни для рифмы, и жизни, и смерти мне — мало.
09 февраля 2011 г.
15:15(Мск)
ХХХV. (Второй концерт)
Так рождается музыка. Или стихи. Полотно
насыщается красками. Так же светлеет окно,
пропуская в себя разбавляемый сумрак рассвета,—
разбавляемый чем-то, его превращающим в день,
будто ноты — в мелодию или белила — в сирень,
или небо — в игру облаков и скользящего света.
Ни единого слова — постфактум, ни вздоха — потом,
ничего — после кадра, за словом, за нотой, холстом:
это — музыка духа. И это сильнее, чем мысли,
потому что за мыслями нет шевеленья души,
потому что мелодии даже без нас хороши!..
Только, правда — их нет, если некому слушать...
Завистлив
суетливо скабрезный, изыском напитанный взгляд
или слух, поглощающий всё без разбору, подряд...
11 февраля 2011 г.
01:19(Мск)
ХХХVI. (Зимний дождь)
Т. Осиповой
НеобрЕтенный рай — он не дальше седой пустоты
или суетной близости ада, с которой на "ты",
потому что — привычна, и адская боль — притерпелась
и осталась второй половиной мятежного "я",
резистентной (поскольку и это — закон бытия)
к непростому лекарству с наивным названием "смелость".
НеобрЕтенный рай — ощущение счастья в другом,
уносящем его человеке, в его дорогом,
но чужом, недоступном, вхождении в те же минуты,
проходящие рядом, как дождь за оконным стеклом,
под который — нельзя, потому что нельзя — напролом:
ты — по плоскости, он в вертикали — такие маршруты...
13 февраля 2011 г.
23:29(Мск)
ХХХVII. (Кто-то читает Бродского)
Ольге
Предобеденный солнечный луч полоснул по стеклу,
разогрел подоконник и мягко растаял в углу,
обещая короткому полдню растянутый вечер,
у которого главная радость — его тишина
и крадущийся сумрак в глубокой коробке окна —
он, как ты, незаметен, как мысль о тебе, — бесконечен.
Тишина — в перевёрнутой книге, в обложке, в стихах
и свернувшейся кошке, и обе лежат на руках,
грея время и кончики пальцев. И в сумраке этом,
кроме старых часов, не спешит и не ходит никто...
...есть дыханье твоё, осязание рая и то,
что Господь доверяет всё это хранить до рассвета.
18 февраля 2011 г.
16:18(Мск)
ХХХVIII. (поэты: Прибавленный и Благородный)
Моложавый еврей и ещё один русский поэт
был велик по-имперски, как век, у которого нет
ни свободы, ни "женской" морали, ни выбора в личном,
кроме собственно женщин и мыслей: они хороши,
но собою не кормят, они — для прокорма души,
приспособленной жить по-имперски, поскольку — привычно...
На Парнасе друзей не бывает. Любая гора
так узка на вершине, что друг с проходного двора
нежелателен рядом, друзья — это только в парадном...
И поскольку — империя, то по прошествии лет
престарелый еврей и ещё один русский поэт
будет только в друзьях. Конь двоих не выносит — накладно.
По прошествии царствий и быстро летящих времён
не история судит, но только любовь — как закон.
19 февраля 2011 г.
23:17(Мск)
ХХХIХ. (Об английском выборе строфы)
Мне уютно в моей неуютной строфе. И размер
позволяет легко обустроить её интерьер,
расселить мои мысли (и всем им достаточно места).
Можно слушать, как ровно стучат за грудиной часы
на кровавом ходу, можно даже смеяться в усы,
доводя до абсурда строку, а слова — до протеста...
Каждый должен писать о своём. Но неправда, что мы
зарекаемся в слове. И им — от тюрьмы и сумы.
И неправда, что вовсе плевать, как откликнется эхо
на рождённые графикой в строфах созвучья стиха —
ожиданием страха и ясным позором греха
словоблудия или восторженным звуком успеха.
Мне уютно в моей неуютной строфе, потому
что мне кажется, будто нужна только мне одному.
20 февраля 2011 г.
07:07(Мск)
ХL. (Бабушка Оля)
Молоко и горячее тесто, вишнёвый сироп,
подгоревший на корочке — всё набивается в рот,
чтоб едва продохнуть, разделяя на вкус и на запах
тот подарок из детства, о коем кричат: "Не спеши!",
наедаться ДО боли (но врут, говоря: "ОТ души",
так же врут мандарины на нитке — на елкиных лапах...).
Уголками прищуренных глаз улыбается та,
кто устроила праздник, словами "Сама доброта"
никогда не даримая, ибо до самой могилы
всем была и за мать, и за павшего где-то отца,
потому что, зажмурившись, не отводила лица
от дождя и беды... и — ...дарила, дарила, дарила...
Эти запах и вкус возвращают из мрака лицо,
в непонятном платке, незакрытую дверь и крыльцо...
21 февраля 2011 г.
19:29(Мск)
ХLI. (Зарисовка)
Догоняет зима февралём. Уползает в пургу
электричка, червём извиваясь, и тонет в снегу,
как в молочном тумане, который замёрзший художник
замороженным ветром рассёк, расчесал на штрихи,
бесконечно колючие, как молодые стихи —
без размера и рифмы... Метель заметает треножник
и грунтует мой город, как я грунтовал полотно,—
без сюжета в глазах... И, пожалуй, теперь всё равно,
потому что решимей она, чем рука живописца,
чем любой непонятного цвета никчёмный квадрат,
чем игрушечный мир геометрии... Окна горят —
не квадраты, конечно. Но могут в метель пригодиться...
26 февраля 2011 г.
23:00(Мск)
ХLII. (Искусство толерантности искусства)
Европейская сдержанность — против тебя и меня,
мастерства избегая, как окрика или огня,
слепо-глухо спешит усреднять, чтоб терпимая масса
точно так же смогла занести над бумагой перо
и вертинским рыдать, обрядясь понарошку в Пьеро,
как и тот, кто не шутит, кому болевая гримаса
ниспадает от Бога подобно шипам под ступни...
По униженным и оскорблённым равняют они
то, что чище соплей или выше черты ростомера...
Достоевщину можно жалеть, но искусство Стигмат —
это право Творца, как моё — на любовь или мат!..
Нетерпима терпимость — боится и судит: хи-ме-ра...
21 марта 2011 г.
18:00(Мск)
ХLIII. (Март)
Дожидаться уж нечего больше. Кончается день,
как кончается рыба на льду. Бесконечная тень —
по всему горизонту, отсюда — до самого края,
где нависшее сизое небо размазала мгла,
заглушившая свет, потому что на землю легла
не спросясь никого, будто нет никого, — и не тает.
Есть движенье пустое, бесцельное, ради тепла,
по броне ледяной, потому что ещё не стекла
хлипкой грязью по старой брусчатке вдоль битых бордюров,
указУющих мнимые рамки земного пути.
Только, кажется, сдох горизонт, и мешает идти
то ли сука зима, то ль весна, недогретая дура...
24 марта 2011 г.
23:30(Мск)
ХLIV. (Неевропейское, ответ коллеге)
Ударения в строках и самый рисунок строки —
убивать не должны, потому что должны быть легки,
чтобы тот, кто читает, не мог спотыкаться о слово.
Для убогих руины, конечно, — сплошной авангард...
Но принять не могу разрушительный белый азарт,
потому что не всё хорошо, что бело или ново.
Раздражение от несозвучий — не лучший приём
изложения мысли. И если стоять на своём,
мастерство отрицая, то, видимо, это упрямство
раздербанит Россию, убив поначалу язык,
а потом — и её... Если первым был стон или крик
или слово любви, то зачем отвергать постоянство —
всё равно, что измену творить после слова "клянусь"?
Говорите по-русски — и вы сохраняете Русь!..
28 марта 2011 г.
18:32(Мск)
ХLV. (Рефлексия бездарности)
Одиночество — не приговор. Золотое тепло
эдисоновой лампы к столу не пускает стекло,
покрывая его неприятной прохладой. Бумага
на столешном стекле ожидает работу. Пора
передать ей слова и закончить работу пера,
и смотреть, как чернила теряют под лампою влагу,
и поставить на строки стакан, и налить коньяку,
запивать папиросу, затяжкам даря по глотку,
и оценивать мёртвые строки хмельными глазами,
и, поскольку чужие глаза равнодушны, сухи, —
понемногу коньячные капли размоют стихи,
и слова растворятся. Исчезнут. Размоются. Сами.
В непричастности строчек к поэзии лист уличён...
...и появится новая запись в дневник. Ни о чём.
31 марта 2011 г.
21:14(Мск)
ХLVI. (Премия ?Поэт?: глядя из Петербурга: стенограмма http://poet-premium.ru/news/20110221.html)
Александру Кушнеру
Леонид, Фермопилы узки для огромной толпы...
Крышу храма — любого! — всегда подпирают столпы.
Да, философу есть что сказать, только дорог пергамент,
и поэтому более значим уродец Эзоп
вопреки положенью раба. Твою мать, эфиоп,
за твои батоги... ну и что, что босыми ногами
попирает он землю?.. Пора просыпаться, пора...
И пожалуй, что времени нет разобраться с утра
в символизме кошмаров, в клочках изведённой бумаги.
Я, быть может, не вспомню и пары десятков имён
уважающих русскую речь (среди тех, кто умён)
и кому на свои Фермопилы хватает отваги:
устоять, сохранить и, собой подпирая, сберечь
в перебранке — лицо и в поэзии — русскую речь.
04 апреля 2011 г.
13:56(Мск)
ХLVII. (Без настроения)
Потеплела на вишне кора. Чёрно-пепельный цвет
заменён на коричнево-красный. Сегодня рассвет
изумрудные точки поставил на ветках сирени.
Ожидается дождь, чтобы смыть тротуарную грязь.
Ожидание давит, и это влечёт неприязнь
ко всему, ...как к чужому беспутству и к собственной лени.
Междувременье. Холодно. Слякоть... Дорожный изгиб
пролетает мажор. Повезло: он пока не погиб
ни на скользкой дороге, ни в тёмном подъезде от пули.
Впрочем, брызги от шин или брызги из лобной кости
можно вечером щёткой со старых штанин соскрести, —
так что, пусть себе ездят, пока им хребет не свернули
те, кто следом за ними пойдут на безвременья круг,
чтоб запомниться грязью, а грязи — обсыпаться с брюк...
05 апреля 2011 г.
18:02(Мск)
ХLVIII. ("Автостёб" или "Не дождавшись от Лёшки Березина...")
Я останусь в веках. Нет, не весь, но останусь в веках —
на ай-пи адресах или с "Паркером" в старых руках,
и вопрос обо мне засобачат в единый экзамен,
и какой-нибудь малый не сможет ответ написать,
но придёт на кладбИще, и скажет могилке: "Нассать!"
и нассыт, паразит, правя меткость кривыми руками!..
Не шестая палата — мне слава одна по нутру!..
Нет, я весь — не умру, ни за что никогда не умру,
потому что старушка, вбивая на "Яндексе" слово,
натолкнётся нежданно на мой поэтический дар
и зайдётся в слезах, и на рёв прибежит санитар
и прикрикнет слегка: "Ну чего разревелась, корова?!."
А она, агонируя, скажет: "Читай, он — велик:
нихрена не понять, но какой, бл...ь, чудесный язык!"
05 апреля 2011 г.
18:57(Мск)
ХLIХ. (9 дней одного подземелья)
Не рифмуется кровь, — ни поэзии, ни красоты, —
незамыта на мраморе, там, где назавтра цветы
наши руки положат, раздвинув зажжённые свечи,
откупаясь от смерти, от страха безрукой души...
Сострадаем, ребята, и этим — уже хороши,
миновало ужасное, — будем же "со-", человече,
созерцая страдание, (иль, сострадая, — смотреть)...
Завтра смоют остатки, а что не успеют стереть,
то затопчем ногами, смешав с принесённою пылью,
где — разбрызганную, где — по каплям ушедшую жизнь.
...продают поминальные свечи, — душа, отвяжись,
проплати их, рука, — завтра новых достаточно выльют
парафиновых дел мастера. И откупится грех...
Отбояться придём — за себя. Догорает — за всех.
17 апреля 2011 г.
19:16(Мск)
L. (Молитва оптинских старцев)
Почти буквально...
Обращаюсь к Тебе: дай мне, Господи, лёгкой Рукой
в это утро Твоё невесомый душевный покой
для всего, что несёт неизвестность грядущего часа.
Дай всецело предаться ниспосланой Воле Твоей,
дай мне помнить, что всё — от Тебя и ничто — от людей,
дай мне веры, что всё — с Твоего Вседержащего Гласа.
Научи удержать неразумную силу мою,
не смущая родных, дай разумно управить семью,
дай мне силу снести все события и утомленья.
Научи меня верить, молиться, терпеть и прощать,
и любви — научи, и гордыню мою — укрощать,
и управь меня помнить до вечера это моленье.
Для всего, что несёт неизвестность грядущего дня,
и на всякий мой час — поддержи и напутствуй меня.
06 мая 2011 г.
16:52(Мск)
LI. (Глоток старого вина)
От глотка согревается горло... Неспелый орех,
горьковатый слегка, оттеняет букет. Изо всех
невозможных законов — терпение делаю главным
и, по капле, как время, в себя добавляя вино,
зажигаю сердечную мышцу. Старея, оно
уподобилось крови и стало практически равным
ей по цвету и по обретённым годам и теплу,
и по дивному свойству неспешно скользить по стеклу,
оставляя себя, как на золоте, в тонком бокале...
Так же ты наполняешь по капельке сердце моё —
и собою, и временем. И дорогое питьё
не стареет — крепчает и не иссякает в граале,
о котором все знают, однако никто не видал...
Нет, грааль — не сосуд, он — собой наполняет бокал!..
11 мая 2011 г.
18:54(Мск)
LII. (Слушая ?Охоту на волков?)
...и по-русски повеситься нынче в Руси не дадут,
потому что китайское мыло крошится о жгут,
и петля не фиксирует шею, и нет асфиксии,
а мучения длятся... ?Верхам? откровенно насрать,
что ?низам? невозможно не то, чтобы жить — умирать:
слишком тяжко и больно, и дорого нынче в России
получить на кладбИще могилу, а в дом — колыбель
новорожденным, так как пристанище, хлеб и постель —
это роскошь, и завтра объявят об этом в декрете
и обложат налогом, как выводок тощих волков
в многоснежные годы обносят рядами флажков,
чтобы бить номерами, а малых — засовывать в клети
и воспитывать псов, и давать им подачки с руки...
Ох, Владимир Семёныч, не дай же нам Бог — за флажки...
15 мая 2011 г.
01:33(Мск)
LIII. (* * *)
Только нищие духом — блаженны: обрящут они
то, что ищут. Пусть это — не тайна, а в небе огни
или запах цветков алычи, или тёплые горы,
истекающие по разбуженным склонам водой,
или радость удачи вослед за вчерашней бедой,
или бедный мой дом, на который не зарятся воры...
Если нет ничего, — пустота наполняется днём,
тем, что он принесёт — этот день, что содержится в нём,
потому что ему не мешает прожитое время,
потому что обиды прошли, не успев омертвить
покаянную душу, и некого гнать или бить,
потому что никто не способен оставить в ней бремя
неприкаянных тягот... Свободное сердце готово
наполнять себя миром... И снова — готово. И снова...
16 мая 2011 г.
13:43(Мск)
LIV. (Тебе)
Уходила ли ты, или я уходил навсегда,
Мы творили беду, или нас сотворяла беда, —
нам всегда было мало, всегда не хватало друг друга.
Вряд ли стоило маршевым шагом идти по судьбе, —
надо было отдать, но всегда не хватало себе, —
вот и шло: слово за слово, око за око — по кругу...
Так и шло бы, наверное, если бы ангелом Тьмы
не явилась однажды Любовь, неценимое "мы"
предлагая оставить в одном обособленном эго —
неделимое то, что мы тщетно пытались делить...
Непришедшая смерть научила не брать, а любить
да не чаять тепла — не просить прошлогоднего снега!..
Нет свободы прощать — всё равно остаётся усталость, —
есть свобода неглядя отдать, что в душе оставалось.
23 мая 2011 г.
12:50(Мск)
LV — LVI. (Площадь Империи)
А.М.
Тишина по задворкам империи. На площадях
под полуденным зноем — покой. На гнедых лошадях
ковыляет патруль, умирая от духа навоза
и лениво сражаясь с десятком назойливых мух.
У стены на скамье тихо греется пара старух
после тщетной попытки борьбы с наступленьем склероза,
заменившего девичью память и то, в чём они
забывались, когда ночевали уже не одни...
А теперь целомудрие снова вернулось на лица,
разделившие это ненужное слово на два,
правда, мудрость в обеих едва за склерозом жива,
будто жить неспособна, когда ей пришлось отделиться
от своей половины, своей недопонятой "цело-",
как душа, что, от плоти отстав, зацепилась за тело...
—
Одинокое солнце в зените — застыло на месте.
Город замер, а может быть, попросту вымер к сиесте...
Р.М.
Полусонная стража седалищем давит седло,
уходя в переулок. Никто никому не назло
не шумит, не бунтует, поскольку вчера ещё — было
(что — не важно, но — было!), а память желудка — тиха,
в крайнем случае, тише, чем память любви и стиха
и покладистей памяти тренья верёвки о мыло.
Остаются старухи и старенький памятник в рост,
пересохший фонтан и дымящийся конский навоз,
и над этим навозом жужжащие жирные мухи.
В остальном — тишина. И застывший бетонный поэт
не услышит стихи: умирают поэты, и нет
тех, кто чистую речь донесёт до бетонного уха.
Со щитами в руках, стража пешая, строясь во фрунт,
на разбуженной площади ждёт назревающий бунт.
30 мая 2011 г.
17:40(Мск)
LVII. (Обман)
Алёше Локису
Уходящие годы — пусты, за спиной — ничего,
мимо славы — пешком, время ветра несёт волшебство
и беспечность успеха не в руки, а над головою.
Как-то выросли те, кто вчера пресмыкались у ног...
И не то, чтобы выше расти помешал потолок, —
просто сил не хватает хоть раз, да заняться собою.
Нет ни воли, ни силы нести предназначенный крест,
но живуче желанье иметь указующий перст,
где-то сверху касаться чужих неустроенных судеб
и судить, потому что усталость от жёсткой борьбы
понукает уйти из рядов, где судимы рабы,
чтобы быть несудимым, а значит — вертеться меж судей...
...сил не хватит на труд, но остались — на жалкий скандал
и на маску, ходить под которой, наверно, устал...
13 июня 2011 г.
21:24(Мск)
LVIII. (Год активного солнца)
Занавешен дождём ряд оконный напротив. Теперь
год активного солнца — дожди. Небеса без потерь
обойтись неспособны — текут, от огня охраняя
всё, что ныне трепещет от капель на ветках. Спеша,
пешеходы обходят моря. На руках малыша
и какие-то свёртки мамаша несёт молодая,
вызверяясь на цаплю в очках с кривоногим зонтом
за своею спиной и грозясь разобраться потом
(но когда — неизвестно) за то, что страдает ребёнок,
что чудак — никудышний отец, безответственный муж,
что не может укрыть от воды и петляет меж луж,
что идёт — не идёт, а плетётся, как будто спросонок,
что неласково лето и, в общем, неправильный год!..
Год активного солнца — идёт-дождь-идёт-дождь-идёт...
15 июня 2011 г.
22:21(Мск)
LIХ. (Изгой)
...О плевках — это точно и право, мой друг, не смешно...
Уходя уходить... Решено — значит, так решено.
Но искать покаянья у тех, кто укрыт за спиною,
кто не может себя защитить и стучит по спине,
понукая другого к защите, а значит — к войне,
а потом — предают? Иль у этих, кто брызжут слюною? —
Это право избыточно! Горек преломленый хлеб,
потому что надет на копьё. Так не делают треб:
искушенье такое вкусить — искушение смерти.
Догадайся, за что иудеи распяли Христа?
Это просто: боялись Его, как боялись креста!..
Вроде люди... Сказал бы, что — черти, да вроде не черти...
Что жалеть, если тот, кто вчера возопил: помоги, —
предал ныне и присно? Не бить же своих: не враги...
23 июня 2011 г.
20:48(Мск)
LХ. (Ответ миротворцу)
З. В.-Ш.
"Пастернака ещё не читал, но готов заклеймить!.." —
вот и порваны узы, разрублена тонкая нить,
без которой не будет отыскана нить разговора.
Честь, пусть даже она у пропойцы, — не пепел, не вздор,
и её сохранить — это, право, совсем не позор,
ну, а если — позор, то бесчестие — хуже позора.
Нам не стоит словами играть. Всё положено на
то, что, в общем ещё не дало никому нихрена:
мне — друзей и победы, тебе же — венца миротворца...
Понимаешь, вертеться меж белых и чёрных нельзя, —
не вертись, потому что нигде не запишут в друзья, —
вот последнее, чем отвечает измене пропойца.
Да, болит... Но — обида? Обиды к изменнику нет.
Остаюсь необижен — увы!
Бывший друг
и поэт.
24 июня 2011 г.
17:40(Мск)
LХI. (Южный дуэт)
Растворяя в циане нестойкие перья белил,
облака раскрывают высокое солнце. Убил
жаркий северный ветер остатки прохлады и влаги.
Проступают солёные капли на старом челе,
высыхают у ручки чернила. Она — на столе,
потянулась к бумаге, но ей не хватило отваги
истекать раздраженьем на белый нетронутый лист,
он — как снег на вершинах в окне — безупречен и чист,
только сух, как под нёбом язык, и поэтому жажда
порождает молчанье. Мы с этою жаждой — на "ты",
мы не терпим друг друга, но ради его чистоты
сговорились не врать. Тот, кто первым сдаётся, однажды
уступает права на владение правдой. Старо
состязанье, как мир... Я — макаю в чернила перо!
26 июня 2011 г.
20:28(Мск)
LХII. (Ольга)
Запылает огонь, затрещат, заиграют дрова,
согревая лицо, но его освещая едва,
золотым переменчивым светом танцуя в зеницах,
и поэтому будет казаться, что прожитых лет
ни искать, ни касаться не надо, их попросту нет,
и возможно не только любить, но и снова влюбиться.
И опять: ни вчера, ни сегодня, ни завтра — сейчас.
И нигде никогда никого, кроме нынешних нас
и цикад, разрушающих тихую ночь. До рассвета
остановлено время, и небо, и звёзды на нём,
и планета, которую мы согреваем огнём
и собою, и Бог нам беспечно потворствует в этом.
Нам с тобою легко, мы с тобою живём налегке.
Чай из листьев малины и вишни кипит в котелке.
14 июля 2011 г.
22:00(Мск)
LХIII. (Письмо)
Т.Осиповой
О несчастии пишешь, о том, что идёт мимо рук,
что могло быть твоим — твоё тихое счастье, и друг —
это тот человек, кто не скажет тебе: "дорогая",
не нальёт ароматный "Medoc", восхищённое "Belle"
не проронит, с тобой не разделит ни стол, ни постель,
что семейный эдем недоступней библейского рая?
И погоня, и жалость к себе не меняют судьбу, —
это понял бы каждый, когда бы в итоге (в гробу)
смог бы сам оценить насыщение жажды погони.
Дориан был, конечно же, прав, убивая портрет
пусть на склоне своих непрожитых, но попраных лет:
остановка в пустыне важнее гинеи в ладони.
Задержись, подними попираемый обувью прах,
не беги за ним дальше, ведь всё — у тебя на руках.
16 июля 2011 г.
11:26(Мск)
LХIV. (Безвременье)
Перемена эпохи не в смене правителя, но
в том, что стало возможным, что раньше казалось грешно:
в перемене источника правды, идей или целей,
о которых привычно не думать: не наше — не сметь...
Нет, пожалуй, не в этом... Всё будет разбито о смерть —
разбивается всё, даже то, что мы раньше не смели, —
всё порвётся о жёсткое время, как строй о картечь!..
Но эпоха меняет уклад и привычную речь,
и чужим языком наполняет чужие страницы,
упрощая вопрос и к нему уменьшая ответ,
чтобы были возможны короткие "да" или "нет",
чтобы всё остальное забыли бинарные лица,
потому что — безвременье, кто теперь не без греха?!
...Нет, эпоха ещё не безмолвна, — эпоха глуха.
25 июля 2011 г.
14:33(Мск)
LХV. (The Persistence of Memory)
Эта дрянь на руке тормозит, будто не завели,
будто плавится, как на известной картине Дали,
истекая оплывшим металлом по влажному телу
вместе с тонкими клочьями кожи. И солнце на ней
оставляет под линзами пота ожоги сильней,
чем перо золотое — чернильные пятна на белом.
Раздражение — это причина для злости. Она
достаёт хуже мыши, оставившей в коже слона
разрушение плоти, чуму и окатыши кала,
орошённые кровью. Она вырождается в то,
что в кисель превращает мозги, а броню — в решето,
выедая равно мою волю и твёрдость металла.
Каждый миг бесконечнее пытки. И времени счёт
незаметней движения солнца... Печёт и печёт...
02 августа 2011 г.
20:29(Мск)
LХVI. (* * *)
...и светает уже не к пяти, а без четверти шесть.
Полируя о время часы, как девчонку о шест,
ночь весьма неохотно танцует рассвет, и усталость
тяжелеет в затылке, песком оседает в глазах,
примиряя с дремотным покоем и радость, и страх,
и всё прочее, что между ними ещё оставалось...
Не ночная жара — духота застилает глаза.
Верно, будет прохладно, но прежде случится гроза,
и, предчувствуя это, под Спас онемевшая, птица
огласила окрестность заутренним щебетом, — он
предварил и рассвет, и свячение, и перезвон,
и смиренными ставшие, всякие — всякие лица...
От потёмок до хлипкого света — не взгляд и не шаг,
но движение ветра, движение звука в ушах...
14 августа 2011 г.
17:21(Мск)
LХVII. (Письмо без контекста)
Татьяне Осиповой
Если ты, пуще правды моей и сомнений, — права,
если то, что написано мною, — не просто слова,
если это — поэзия с первою буквой — строчною
или, хуже того, прописной в этом слове, и ты
наблюдаешь меня как вершину, и с той высоты
я могу позволять себе всё, и плевать — на земное
(и не только), и к подписи нагло добавить: "поэт", —
то тогда у поэзии шансов практически нет
оставаться собой и хранить совершенство... И всё же,
ты прочти беспристрастно строку за строкой. Без труда
и страданий написано многое — так, ерунда —
будто шёл и легко улыбнулся кому-то прохожий...
Слишком запросто всё — как достать из кармана пятак...
Так, увы, не бывает, поскольку не может быть — так!..
22 августа 2011 г.
13:00(Мск)
LХVIII. (* * *)
М-е
За порогом — нытьё в межреберье. Закрытая дверь —
за спиной, а за ней — отголоски вины и потерь,
порождённых напрасно, всердцах, этой самой виною.
Можно как бы вернуться, с повинной зайти головой,
можно в сердце своём приглушить нескончаемый вой,
но оно не отпустит — оно не смеётся, а ноет...
Свойство склееной чашки — на полке стоять напоказ,
потому что способна не жить, а обманывать глаз,
потому что хрупка, потому что рукам неприятна:
всякий раз при попытке хоть чем-то наполнить её,
надо ждать, что стареющий клей не удержит питьё,
и оно протечёт, и под чашкой останутся пятна...
Открывается дверь, чтобы выместить силу свою.
У двери на столешнице чашка — на самом краю.
29 августа 2011 г.
22:22(Мск)
LХIХ. (Шутка)
Тишина непроглядная, тьма разлилась, немота –
не залает собака, нет друга, не видно креста –
остаётся теперь уповать лишь на высшую милость…
Т. Осипова
...в полночь пёс забрехался, как будто по знаку, как раз
ни с чего, в никуда, просто так... Это — знак! это — глас!!
это — знаменье, силу которого знают собаки,
потому что на цепь их сажает злодейка судьба,
и они философствуют (по положенью раба),
если только не спят среди ясного дня и во мраке
одиночества ночи!.. Какая там, к чёрту, луна —
новолуние в мире, за дверью — низги, нихрена,
с этих стразов небесных — ни света, ни денег... Ногами —
то улиток давлю, то — по лужам ступаю... Лоза
дарит капли на спину: недавно шумела гроза —
покурить бы спокойно, куда уж заняться стихами...
В общем, всё надоело... И темени этой под стать
на душе — тоже сумерки... Видимо, надо поспать!..
05 сентября 2011 г.
01:40(Мск)
LХХ. (Выбор)
В палачи иль в герои — не выбор: палач и герой —
таковы поневоле... И разная вроде бы роль
и судьба у обоих, но ходят — одною дорогой,
просто каждый — отдельно и каждый — своей стороной,
и квартиры обоих, наверное, — с общей стеной,
и друг другу, наверное, руку дают у порога,
презирая друг друга втихую. Их делает жизнь.
Обстоятельства жизни могли бы без них обойтись,
но зовут — и они подчиняются зову. А впрочем,
если всё на авось, то любой результат — геморрой.
Значит, нужно его разгребать, значит, нужен герой
или вместо — палач, или оба. И всё же, непрочен
выбор роли, а значит — нет права на правду: однажды
и герой, и палач — уживаются, кажется, в каждом...
18 сентября 2011 г.
02:01(Мск)
LХХI. (* * *)
Не боящийся зла — не отступится. Но и в борьбе
нет победы важнее, чем та, что победа — в себе,
даже не над собой — над своей усмиряемой силой,
над попыткой покой разменять на победный восторг,
потому что борьба превращается собственно в торг,
как набат на ристалище — в гонг иль в тревожное било.
У борьбы, как у сущего смертного, важен итог,
но итог — невозможен, поскольку бессмертием Бог
наградил пусть не тело, так дух... Есть бессмертная вера,
уходящая в вечность, в посмертную память и в то,
что висит над обрывом каньона, как кромка плато,
низвергая со скального выступа тяжесть химеры,
порождающей страх. Унимая вибрацию тела,
не победа парит, — над землёю душа полетела!..
19 сентября 2011 г.
17:42(Мск)
LХХII. (Из Топологии, шутка в манере Пуанкаре)
Г. Я. Перельману
Положение "над" заставляет молчать. В тишине
суета рассыпается в прах. Постороннее не
отвлекает на логику ссоры бесценное время,
и оно не петлит и не ставит события в круг
тавтологий напряга, не валит работу из рук
и не губит само ощущение счастья. Системе,
замыкающей форму в одну из осмысленных сфер,
важно быть невредимой. Изъяв на особый манер
из поверхности точку, её превращают в окрестность
из оставшихся в плоскости и вырождают в компакт
Лобачевского — это вполне установленый факт,
и похоже на правду: сантехников, люки и местность,
у которой набор измерений теряет одно...
...здесь — покой, мат не слышен — его отделяет окно.
26 сентября 2011 г.
18:35(Мск)
LХХIII. (Эпилог)
Себе любимому
Як умру, то поховайте...
Т. Г. Шевченко, ?Запов?т?
Завершается год. Незаметно. Обычно. Как день.
Меньше стало азарта и страсти, но выросла лень
и собой одевает меня, как под вечер — дремота.
Было много забот, но увы не случилось чудес…
Достижением цели погублен живой интерес, —
закрываю тетрадь, чтобы вирши не стали работой,
щоб душа не померла в папер?, щоб к?нчик пера
не д?ждав зненавид?ти б?ле… Пора, брат, пора
забувати майбутн?, пора повертатись до себе,
як пора поступово звикать до сиро? земл?,
чи до неба — якраз з Батьк?вщини летять журавл?
десь у вир?й чужий… До земл? чи — до синього неба…
who will d?g me the grave. And no matter where I might be dead.
03 октября 2011 г.
23:20(Мск)
Метки:
