Я сновиденья превращаю в явь...
***
Я сновиденья превращаю в явь,
идя на те места, что мне приснились.
И возвращаю, словно букву ять,
их тени, что здесь где-то схоронились.
Вернее, их пытаясь отыскать
средь незнакомых старых переулков...
Какая неизбывная тоска
в шагах как эхо отдаётся гулких...
Ещё не доводилось никому
здесь проходить пожизненно влюблённой,
и, видя недоступное уму,
вдруг повстречать свой сон овеществлённый.
О как деревья были зелены,
пока на них там не было управы…
Кинотеатры, стёртые с земли –
?Курятник?, ?Летний?, ?Искра?, боже правый!
А вот и я бегу вперёд машин
не по волнам, а по мосту, как ветер,
колени обвивает крепдешин,
красна улыбка, юный взор мой светел.
Здесь все дома и улицы мои,
и вечер нежно обнимает плечи,
и в жизни моей нет ещё любви,
а лишь предвосхищение той встречи.
Спешу по нашей будущей весне
средь лет, что как деревья облетели...
Я помню лишь, как было всё во сне…
Я позабыла, как на самом деле.
***
Человечество грёзам не верит
и преступно относится к снам.
И никто никогда не измерит –
что ночами является нам.
Видеть сны – это так несерьёзно,
недостойно здоровых умов...
Жить бесцветно, безгрёзно, тверёзно –
вот удел этих серых домов.
А попробуйте – нет, кроме шуток,
вы попробуйте выйти из сна,
но не с той стороны, где рассудок,
а оттуда, где явь неясна,
выйти с чёрного хода наружу,
где безумие, бред и полёт –
вы проснётесь, навеки разруша
векового молчания лёд.
Вы пройдёте через зазеркалье,
через тернии к звёздам в глазах,
к тем рукам, что любили, ласкали,
и оставили после в слезах...
Сны – крылатость, свобода, бескрайность,
что даёт нам дышать наяву.
Это наша вторая реальность.
Даже первая, по существу.
***
Приснись хоть краем глаза, сделай милость.
Подай мне знак, как подают пальто.
Пусть то, что с нами в жизни не случилось,
иль просто на минутку отлучилось,
во сне одарит с щедростью зато.
Как сладко спится, как на сеновале…
Там жизнь свою, как хочется, крою.
Попробуйте, покуда не прервали,
любить – как будто вас не предавали,
жить так, как будто вы уже в раю.
В обнимку с ним, с волною Леты, с небом,
куда всегда безудержно несло,
где так хотелось оказаться мне бы,
там, где никто ещё на свете не был,
и лишь во сне однажды повезло.
***
– Но не верьте, сказал мне пришедший во сне, –
что навеки нас в землю зарыли, –
мы лишь куколки, что оживут по весне,
мы лишь кокон для будущих крыльев.
Пусть наш временный кров твердокаменн, дубов,
но в нём зреют другие столетья.
Нет, не жизнь и не смерть, из скорлупок гробов
вылупляется новое, третье.
Легким облачком, бабочкой, тенью: душа,
незнакома ни с грязью, ни с потом.
Мы следим, замерев и почти не дыша
за её легкокрылым полётом.
Ты стал частью природы и частью меня,
и вселенной, и Богом отчасти.
Это то, без чего не прожить мне и дня,
из чего вылупляется счастье.
То, что нам не увидеть и не осязать,
жизнь иную из вечности лепит.
То что ты не успел мне тогда досказать –
дорасскажет мне шелест и лепет.
Этим внутренним зрением, чувством шестым
я всё больше тебя постигаю –
после жизни, когда та рассеется в дым –
жизнь другая, другая, другая...
***
Ты глядишь из поднебья
полевыми, лесными глазами,
средь безумья, нелепья
озаряя бессмертья азами.
Я с тобой научилась
быть такою, как Богу хотелось.
Я светилась, лучилась,
мне с тобою жилось как летелось.
Ты один меня видел
не такою, как все остальные.
Засыпаю в обиде
на такие невечные сны я.
Ты один меня знал
не такою, как все меня знали.
Тянешь руки из сна,
а порой осеняет: из сна ли?!..
Есть сценарий, он есть.
Всё вернётся, его покажи я.
Там любви нашей жесть.
Но об этом не знают живые.
***
Я проснулась в слезах от забытого сна.
Ты не помнишь, о чём мы с тобой говорили?
Как парили, где вечная веет весна,
как друг другу себя без остатка дарили...
Бог включает мне звёзды, чтоб сны озарять,
ветерком обдувает сердечные раны.
Ах, как жаль, что нельзя эти сны повторять,
увидать ещё раз с неземного экрана.
Только брезжится что-то, как шёл и как ждал...
Только зыбкое что-то в сознанье витает.
Твоим шёпотом мне отвечает каштан
в двух шагах от окна, за которым светает.
Я пытаюсь тебя на стекле отдышать...
Лишь одним невесомым строки мановеньем
я уже научилась тебя воскрешать
и играть с остановленным чудным мгновеньем.
Я тебе благодарна за светлые сны,
что ты шлёшь, в поднебесную щёлочку глядя,
одиночеством дальним своим неземным
здесь земное моё одиночество гладя.
***
Засыпаю, чтоб встретиться снова...
Сна целебное мумиё…
Открываю глаза. Пол-восьмого.
Как неласково утро моё.
Его серые буркалы хмуро
вылезают из-под небес.
День без глянца, гламура, амура
и с извечной приставкою без.
Жизнь беднеет, тускнеет и гаснет…
С каждым днём я всё позже встаю.
Бог, увы, ничего не подаст мне.
Но ему я себя подаю.
Засыпаю, чтоб встретиться снова…
Может быть, в эту ночь повезёт
и какое-то лучшее слово
в небеса навсегда вознесёт.
***
Мне снилось, что ты говоришь мне из рая:
?Я здесь заблудился в загробном саду.
Когда уходил я тогда, умирая,
дорогу забыл и никак не найду...?
Твой голос, как будто под сводом собора…
о чудо чудес… ты живой, ты воскрес!
Но нас разделяет преграда забора,
стена, как скала от земли до небес.
Твой голос, как будто тогда, из больницы…
?Я здесь потерял тебя и не найду…
Тут всюду чужие и мёртвые лица...?
И я отвечала тебе как в бреду:
Мой милый, не бойся, я здесь, я с тобою.
Ночь вмиг пролетит и настанет рассвет.
И будет зелёное и голубое
в окошко глядеть и будить нас: привет!
Есть тайная дверь в неземном переходе...
Смерть – это не вечность, а длинная ночь,
которая рано ли поздно проходит,
когда друг без друга кому-то невмочь.
Мир стал без тебя чужеземной темницей,
а я – словно узник, ведущий подкоп
в тот свет, что покуда лишь грезится, мнится
и видится ярко сквозь сна микроскоп.
Как я отыщу тебя в этом далече...
Скажу: как же долго я шла, шла и шла...
И вот мои руки нашли твои плечи.
Я знаю отныне, зачем я жила.
***
Стираются грани меж миром и мною,
ношу в себе низкое и неземное,
и приступы боли чужой.
Такое безумное к миру доверье,
что вся его боль у меня в межреберье,
и неотделима межой.
А может быть, все мы лишь снимся друг другу,
и ходит тот сон словно песня по кругу,
держа наши души в тепле.
Но вздрогнет будильник в ином измеренье –
и я испарюсь в невесомом паренье,
проснувшись на этой земле.
А что, если люди – слепцы и сновидцы –
не могут во снах своих остановиться,
играя в чудную игру...
Их грёзы влияют на нашу реальность,
на страсть её, странность, а может, астральность,
но всё исчезает к утру.
Пожмёте плечами вы: бред, не скажите,
вы сами ночами себе ворожите,
врываясь то в рай, то в аид,
пытаясь протиснуться между мирами,
нарушив неприкосновенные грани,
но цербер на страже стоит.
А впрочем, за зелье по древним рецептам,
за время, вернувшееся с процентом,
за замки любви из песка,
за то, что летает кто, в небе кайфует –
за это уже не казнят, не штрафуют,
лишь пальцем крутнут у виска.
***
Идея Бога слишком человечна –
наверняка придумана людьми.
Но как нас всех она прельщает вечно
своей мечтой и магией любви.
Блажен, кто безоглядно в это верит,
что рождены для крыльев – не копыт.
Как пена разбивается о берег,
все лодки разбиваются о быт.
Бог создал нас по по образу-подобью,
но в стиле реализма или сюр?
Кому – здоровье, а кому —?загробье,
кто — от сохи, а кто-то — от кутюр.
То тем, то этим иногда бываю.
Как трудно с Богом думать в унисон...
Я реалистка и не забываю,
что жизнь на самом деле только сон.
***
Что выигрыш, что проигрыш в судьбе –
не так-то просто в этом разобраться.
А может, это розыгрыш небес...
?Есть многое на свете, друг Гораций...?
Порой мелькнёт прозрение во сне
в слезах любви, восторга и позора...
А что там дальше – неизвестно мне.
И в сновиденьях есть своя цензура.
Что до поры скрывается во мгле,
о чём поёт вода и шепчет ветер?
О если б знать живущим на земле,
насколько нет нас всех на этом свете.
Нас держит на плаву одно лишь но,
что прячется в улыбке или плаче.
Всё будет так, как быть оно должно.
Пусть даже если будет всё иначе.
***
Сны о тебе, мечты о том, что Там –
единственное жизни украшенье.
Я за тобой ходила б по пятам,
чтобы запомнить каждое движенье.
Я каждый звук с твоих ловила б губ,
чтобы запомнить каждое словечко...
Ну почему Господь так зол и скуп,
зачем он взял родного человечка!
О если бы вернуть хоть день назад,
когда ещё с тобой мы были пара,
я ночевала б у тебя в глазах
и от плеча всю ночь не отлипала.
"Мой милый, – говорила бы, – мой свет",
к груди твоей прижавшись что есть силы,
чтоб между нами ни в один просвет
не просочился холодок могилы.
***
Ты глядишь из поднебья
полевыми, лесными глазами,
средь безумья, нелепья
озаряя бессмертья азами.
Я с тобой научилась
быть такою, как Богу хотелось.
Я светилась, лучилась,
мне с тобою жилось как летелось.
Ты один меня видел
не такою, как все остальные.
Засыпаю в обиде
на такие невечные сны я.
Ты один меня знал
не такою, как все меня знали.
Тянешь руки из сна,
а порой осеняет: из сна ли?!..
Есть сценарий, он есть.
Всё вернётся, его покажи я.
Там любви нашей жесть.
Но об этом не знают живые.
***
Когда кругом одна кромешность –
мне свет невидимый ясней.
Как в облако вплываю в нежность
и обволакиваюсь ей...
О ты, души моей потреба,
пари и плачь, гори вдали.
Земля в дожде — жилетка неба,
а небо — эталон земли.
Зачем и кем дано нам это -
забытый запах, прошлый снег,
размытый контур силуэта
и эхо слов, которых нет?
Чужих людей родные лица,
обрывки непонятных фраз,
всё это было или снится,
и сбудется ещё не раз...
Пойти опять на наше место,
надеть твой жемчуг и финифть,
стихи затеять словно тесто,
день словно песню сочинить...
Чтоб было светлым без печали,
весёлым облако из грёз,
чтобы в конце всё как вначале,
и праздник хоть бы раз без слёз.
***
Сделав вид, что такая как все,
и лицо себе сделав попроще,
буду жить, словно я не во сне
и не ведаю собственной мощи.
Вы, со мною в пути говоря,
от нормальной и не отличите,
только думать так будете зря,
не от мира сего я, учтите.
Мы не мазаны миром одним,
я не этого ягода поля.
Босх как будто бы Иероним
моей жизнью натешился вволю.
Но невинный я сделаю вид,
что под сенью живу Ариэля,
что схожу не с ума, не с орбит,
а с полотен схожу Рафаэля.
***
Время круглое, как земля.
Отправляясь в путь, что не прожит,
всё равно, как бы ни петлял –
ты оказываешься в прошлом.
Как бы жизнь ни была нелюба –
ты со мною как дом и детство.
И куда б ни вела судьба –
никуда от тебя не деться.
Ты меня на руках носил...
И сейчас мне даришь надежду.
Как атлант из последних сил,
надо мной моё небо держишь.
Я по мостику снов иду…
Как любил ты меня красиво!
И в гробу тебе, и в аду
буду я повторять: спасибо.
С точки А вышла в точку Б...
Только сколько в пути ни странствуй –
а вернусь всё равно к тебе.
Время круглое, как пространство.
***
Чувство волшебности, колдовства,
преображенье ущербных буден,
то, что придёт на правах родства
и от унылого сна пробудит.
Что-то такое… что-то ещё…
что-то просвечивающее сквозь внешность,
не принимаемое в расчёт
и воспаряющее в нездешность.
Что-то стоящее за и над,
прячущееся в иные формы,
сон или чудо, виденье, знак,
как отклоненье от скучной нормы.
О, мы неравны самим себе...
Тайный наш голос – цветущий лотос,
произрастая в мутной воде,
обогащает вселенский логос.
Жить в нарушение всех клише,
чтобы почувствовала: лечу ведь!
Как же важно всё это душе
вычленить, расшифровать, почуять…
***
А что, если мы ещё встретимся…
Их тени скользят мимо нас…
А вдруг не кончается этим всё...
Ведь были же знаки из сна.
За нами их призраки следуют,
быть может, в обличье другом.
Но коль постараться как следует,
и вслушаться в то, что кругом...
Чуть притормозите, прохожие.
Вглядитесь в незримый полёт...
Ну что же мы так толстокожи-то?
Душа душе весть подаёт.
Сигналы нам ниспосылаются,
хоть кажется – нет ничего.
Бывает, что в жизни сбывается
и то, что казалось мертво.
Мы жаждем увидеться с милыми,
но страх обознаться: не ты?...
Боимся огней над могилами
и шорохов из темноты.
Мы ищем повсюду подобия
отмычке, лазейке, ключу...
Вы скажете, это утопия.
Загадочно я промолчу.
Что было когда-то потеряно –
вдруг явится, преобразясь.
О, я в этом просто уверена,
что не прерывается связь.
Мелькание улиц открытками
и чей-то замедленный взгляд...
Отдельные фразы обрывками
до нас иногда долетят.
И вдруг словно схватит кто за душу,
как ландышей дух на лугу,
а после бросает — ну надо же,
одну на холодном снегу…
О нашей душе не забыли там,
и эти шаги за спиной,
чтоб ей не споткнуться до вылета
и не заблудиться одной.
Вот нам и подбросят из облака
то то, то другое — лови!
Приметы любимого облика,
намёки забытой любви.
***
Устав из каждого болота
себя за волосы таскать,
ушла в себя, в свои тенёта,
тебе меня не отыскать.
Прости мне это вольнодумство
и дерзость слова моего,
нездешним воздухом подуло -
и я присвоила его.
Несбывшееся может сбыться,
сведя все пазлы и края,
а после улететь как птица
в необозримые края.
Теперь мне часто только снится,
как мы вдвоём с тобой живём...
Привыкла к счастью как к синице,
что обернулась журавлём.
А им, меня к себе влекущим,
окликнуть издали б: ?Лети!?...
Но на пути к небесным кущам
как пламя адово пройти?
А мир безумен и бездарен,
бездушен и опустошён.
Ему не слышен запах гари –
он обоняния лишён.
Хоть щели затыкаю ватой –
ежегодичная возня –
но прорывается как фатум
метафизический сквозняк.
И задувает нашу свечку –
ту, что горела на столе...
Моё продрогшее сердечко
в твоём нуждается тепле.
В нём щели не закроешь ватой,
и Бог, увы, не Айболит.
У счастья вкус солоноватый,
а горе сладостно болит.
Открыты клапаны и шлюзы,
живу, на изморозь дыша.
Моя прожорливая муза,
ненасытимая душа...
Порой сама себе не рада,
но выше блага и стыда –
моя острожная отрада,
моя жестокая страда...
И я в спасительное масло
взбиваю сливки облаков,
чтоб после всем святошам назло
взойти в небесный твой альков.
И как мне в это не поверить,
когда такая благодать,
как будто щели — это двери,
и до тебя рукой подать.
Я сновиденья превращаю в явь,
идя на те места, что мне приснились.
И возвращаю, словно букву ять,
их тени, что здесь где-то схоронились.
Вернее, их пытаясь отыскать
средь незнакомых старых переулков...
Какая неизбывная тоска
в шагах как эхо отдаётся гулких...
Ещё не доводилось никому
здесь проходить пожизненно влюблённой,
и, видя недоступное уму,
вдруг повстречать свой сон овеществлённый.
О как деревья были зелены,
пока на них там не было управы…
Кинотеатры, стёртые с земли –
?Курятник?, ?Летний?, ?Искра?, боже правый!
А вот и я бегу вперёд машин
не по волнам, а по мосту, как ветер,
колени обвивает крепдешин,
красна улыбка, юный взор мой светел.
Здесь все дома и улицы мои,
и вечер нежно обнимает плечи,
и в жизни моей нет ещё любви,
а лишь предвосхищение той встречи.
Спешу по нашей будущей весне
средь лет, что как деревья облетели...
Я помню лишь, как было всё во сне…
Я позабыла, как на самом деле.
***
Человечество грёзам не верит
и преступно относится к снам.
И никто никогда не измерит –
что ночами является нам.
Видеть сны – это так несерьёзно,
недостойно здоровых умов...
Жить бесцветно, безгрёзно, тверёзно –
вот удел этих серых домов.
А попробуйте – нет, кроме шуток,
вы попробуйте выйти из сна,
но не с той стороны, где рассудок,
а оттуда, где явь неясна,
выйти с чёрного хода наружу,
где безумие, бред и полёт –
вы проснётесь, навеки разруша
векового молчания лёд.
Вы пройдёте через зазеркалье,
через тернии к звёздам в глазах,
к тем рукам, что любили, ласкали,
и оставили после в слезах...
Сны – крылатость, свобода, бескрайность,
что даёт нам дышать наяву.
Это наша вторая реальность.
Даже первая, по существу.
***
Приснись хоть краем глаза, сделай милость.
Подай мне знак, как подают пальто.
Пусть то, что с нами в жизни не случилось,
иль просто на минутку отлучилось,
во сне одарит с щедростью зато.
Как сладко спится, как на сеновале…
Там жизнь свою, как хочется, крою.
Попробуйте, покуда не прервали,
любить – как будто вас не предавали,
жить так, как будто вы уже в раю.
В обнимку с ним, с волною Леты, с небом,
куда всегда безудержно несло,
где так хотелось оказаться мне бы,
там, где никто ещё на свете не был,
и лишь во сне однажды повезло.
***
– Но не верьте, сказал мне пришедший во сне, –
что навеки нас в землю зарыли, –
мы лишь куколки, что оживут по весне,
мы лишь кокон для будущих крыльев.
Пусть наш временный кров твердокаменн, дубов,
но в нём зреют другие столетья.
Нет, не жизнь и не смерть, из скорлупок гробов
вылупляется новое, третье.
Легким облачком, бабочкой, тенью: душа,
незнакома ни с грязью, ни с потом.
Мы следим, замерев и почти не дыша
за её легкокрылым полётом.
Ты стал частью природы и частью меня,
и вселенной, и Богом отчасти.
Это то, без чего не прожить мне и дня,
из чего вылупляется счастье.
То, что нам не увидеть и не осязать,
жизнь иную из вечности лепит.
То что ты не успел мне тогда досказать –
дорасскажет мне шелест и лепет.
Этим внутренним зрением, чувством шестым
я всё больше тебя постигаю –
после жизни, когда та рассеется в дым –
жизнь другая, другая, другая...
***
Ты глядишь из поднебья
полевыми, лесными глазами,
средь безумья, нелепья
озаряя бессмертья азами.
Я с тобой научилась
быть такою, как Богу хотелось.
Я светилась, лучилась,
мне с тобою жилось как летелось.
Ты один меня видел
не такою, как все остальные.
Засыпаю в обиде
на такие невечные сны я.
Ты один меня знал
не такою, как все меня знали.
Тянешь руки из сна,
а порой осеняет: из сна ли?!..
Есть сценарий, он есть.
Всё вернётся, его покажи я.
Там любви нашей жесть.
Но об этом не знают живые.
***
Я проснулась в слезах от забытого сна.
Ты не помнишь, о чём мы с тобой говорили?
Как парили, где вечная веет весна,
как друг другу себя без остатка дарили...
Бог включает мне звёзды, чтоб сны озарять,
ветерком обдувает сердечные раны.
Ах, как жаль, что нельзя эти сны повторять,
увидать ещё раз с неземного экрана.
Только брезжится что-то, как шёл и как ждал...
Только зыбкое что-то в сознанье витает.
Твоим шёпотом мне отвечает каштан
в двух шагах от окна, за которым светает.
Я пытаюсь тебя на стекле отдышать...
Лишь одним невесомым строки мановеньем
я уже научилась тебя воскрешать
и играть с остановленным чудным мгновеньем.
Я тебе благодарна за светлые сны,
что ты шлёшь, в поднебесную щёлочку глядя,
одиночеством дальним своим неземным
здесь земное моё одиночество гладя.
***
Засыпаю, чтоб встретиться снова...
Сна целебное мумиё…
Открываю глаза. Пол-восьмого.
Как неласково утро моё.
Его серые буркалы хмуро
вылезают из-под небес.
День без глянца, гламура, амура
и с извечной приставкою без.
Жизнь беднеет, тускнеет и гаснет…
С каждым днём я всё позже встаю.
Бог, увы, ничего не подаст мне.
Но ему я себя подаю.
Засыпаю, чтоб встретиться снова…
Может быть, в эту ночь повезёт
и какое-то лучшее слово
в небеса навсегда вознесёт.
***
Мне снилось, что ты говоришь мне из рая:
?Я здесь заблудился в загробном саду.
Когда уходил я тогда, умирая,
дорогу забыл и никак не найду...?
Твой голос, как будто под сводом собора…
о чудо чудес… ты живой, ты воскрес!
Но нас разделяет преграда забора,
стена, как скала от земли до небес.
Твой голос, как будто тогда, из больницы…
?Я здесь потерял тебя и не найду…
Тут всюду чужие и мёртвые лица...?
И я отвечала тебе как в бреду:
Мой милый, не бойся, я здесь, я с тобою.
Ночь вмиг пролетит и настанет рассвет.
И будет зелёное и голубое
в окошко глядеть и будить нас: привет!
Есть тайная дверь в неземном переходе...
Смерть – это не вечность, а длинная ночь,
которая рано ли поздно проходит,
когда друг без друга кому-то невмочь.
Мир стал без тебя чужеземной темницей,
а я – словно узник, ведущий подкоп
в тот свет, что покуда лишь грезится, мнится
и видится ярко сквозь сна микроскоп.
Как я отыщу тебя в этом далече...
Скажу: как же долго я шла, шла и шла...
И вот мои руки нашли твои плечи.
Я знаю отныне, зачем я жила.
***
Стираются грани меж миром и мною,
ношу в себе низкое и неземное,
и приступы боли чужой.
Такое безумное к миру доверье,
что вся его боль у меня в межреберье,
и неотделима межой.
А может быть, все мы лишь снимся друг другу,
и ходит тот сон словно песня по кругу,
держа наши души в тепле.
Но вздрогнет будильник в ином измеренье –
и я испарюсь в невесомом паренье,
проснувшись на этой земле.
А что, если люди – слепцы и сновидцы –
не могут во снах своих остановиться,
играя в чудную игру...
Их грёзы влияют на нашу реальность,
на страсть её, странность, а может, астральность,
но всё исчезает к утру.
Пожмёте плечами вы: бред, не скажите,
вы сами ночами себе ворожите,
врываясь то в рай, то в аид,
пытаясь протиснуться между мирами,
нарушив неприкосновенные грани,
но цербер на страже стоит.
А впрочем, за зелье по древним рецептам,
за время, вернувшееся с процентом,
за замки любви из песка,
за то, что летает кто, в небе кайфует –
за это уже не казнят, не штрафуют,
лишь пальцем крутнут у виска.
***
Идея Бога слишком человечна –
наверняка придумана людьми.
Но как нас всех она прельщает вечно
своей мечтой и магией любви.
Блажен, кто безоглядно в это верит,
что рождены для крыльев – не копыт.
Как пена разбивается о берег,
все лодки разбиваются о быт.
Бог создал нас по по образу-подобью,
но в стиле реализма или сюр?
Кому – здоровье, а кому —?загробье,
кто — от сохи, а кто-то — от кутюр.
То тем, то этим иногда бываю.
Как трудно с Богом думать в унисон...
Я реалистка и не забываю,
что жизнь на самом деле только сон.
***
Что выигрыш, что проигрыш в судьбе –
не так-то просто в этом разобраться.
А может, это розыгрыш небес...
?Есть многое на свете, друг Гораций...?
Порой мелькнёт прозрение во сне
в слезах любви, восторга и позора...
А что там дальше – неизвестно мне.
И в сновиденьях есть своя цензура.
Что до поры скрывается во мгле,
о чём поёт вода и шепчет ветер?
О если б знать живущим на земле,
насколько нет нас всех на этом свете.
Нас держит на плаву одно лишь но,
что прячется в улыбке или плаче.
Всё будет так, как быть оно должно.
Пусть даже если будет всё иначе.
***
Сны о тебе, мечты о том, что Там –
единственное жизни украшенье.
Я за тобой ходила б по пятам,
чтобы запомнить каждое движенье.
Я каждый звук с твоих ловила б губ,
чтобы запомнить каждое словечко...
Ну почему Господь так зол и скуп,
зачем он взял родного человечка!
О если бы вернуть хоть день назад,
когда ещё с тобой мы были пара,
я ночевала б у тебя в глазах
и от плеча всю ночь не отлипала.
"Мой милый, – говорила бы, – мой свет",
к груди твоей прижавшись что есть силы,
чтоб между нами ни в один просвет
не просочился холодок могилы.
***
Ты глядишь из поднебья
полевыми, лесными глазами,
средь безумья, нелепья
озаряя бессмертья азами.
Я с тобой научилась
быть такою, как Богу хотелось.
Я светилась, лучилась,
мне с тобою жилось как летелось.
Ты один меня видел
не такою, как все остальные.
Засыпаю в обиде
на такие невечные сны я.
Ты один меня знал
не такою, как все меня знали.
Тянешь руки из сна,
а порой осеняет: из сна ли?!..
Есть сценарий, он есть.
Всё вернётся, его покажи я.
Там любви нашей жесть.
Но об этом не знают живые.
***
Когда кругом одна кромешность –
мне свет невидимый ясней.
Как в облако вплываю в нежность
и обволакиваюсь ей...
О ты, души моей потреба,
пари и плачь, гори вдали.
Земля в дожде — жилетка неба,
а небо — эталон земли.
Зачем и кем дано нам это -
забытый запах, прошлый снег,
размытый контур силуэта
и эхо слов, которых нет?
Чужих людей родные лица,
обрывки непонятных фраз,
всё это было или снится,
и сбудется ещё не раз...
Пойти опять на наше место,
надеть твой жемчуг и финифть,
стихи затеять словно тесто,
день словно песню сочинить...
Чтоб было светлым без печали,
весёлым облако из грёз,
чтобы в конце всё как вначале,
и праздник хоть бы раз без слёз.
***
Сделав вид, что такая как все,
и лицо себе сделав попроще,
буду жить, словно я не во сне
и не ведаю собственной мощи.
Вы, со мною в пути говоря,
от нормальной и не отличите,
только думать так будете зря,
не от мира сего я, учтите.
Мы не мазаны миром одним,
я не этого ягода поля.
Босх как будто бы Иероним
моей жизнью натешился вволю.
Но невинный я сделаю вид,
что под сенью живу Ариэля,
что схожу не с ума, не с орбит,
а с полотен схожу Рафаэля.
***
Время круглое, как земля.
Отправляясь в путь, что не прожит,
всё равно, как бы ни петлял –
ты оказываешься в прошлом.
Как бы жизнь ни была нелюба –
ты со мною как дом и детство.
И куда б ни вела судьба –
никуда от тебя не деться.
Ты меня на руках носил...
И сейчас мне даришь надежду.
Как атлант из последних сил,
надо мной моё небо держишь.
Я по мостику снов иду…
Как любил ты меня красиво!
И в гробу тебе, и в аду
буду я повторять: спасибо.
С точки А вышла в точку Б...
Только сколько в пути ни странствуй –
а вернусь всё равно к тебе.
Время круглое, как пространство.
***
Чувство волшебности, колдовства,
преображенье ущербных буден,
то, что придёт на правах родства
и от унылого сна пробудит.
Что-то такое… что-то ещё…
что-то просвечивающее сквозь внешность,
не принимаемое в расчёт
и воспаряющее в нездешность.
Что-то стоящее за и над,
прячущееся в иные формы,
сон или чудо, виденье, знак,
как отклоненье от скучной нормы.
О, мы неравны самим себе...
Тайный наш голос – цветущий лотос,
произрастая в мутной воде,
обогащает вселенский логос.
Жить в нарушение всех клише,
чтобы почувствовала: лечу ведь!
Как же важно всё это душе
вычленить, расшифровать, почуять…
***
А что, если мы ещё встретимся…
Их тени скользят мимо нас…
А вдруг не кончается этим всё...
Ведь были же знаки из сна.
За нами их призраки следуют,
быть может, в обличье другом.
Но коль постараться как следует,
и вслушаться в то, что кругом...
Чуть притормозите, прохожие.
Вглядитесь в незримый полёт...
Ну что же мы так толстокожи-то?
Душа душе весть подаёт.
Сигналы нам ниспосылаются,
хоть кажется – нет ничего.
Бывает, что в жизни сбывается
и то, что казалось мертво.
Мы жаждем увидеться с милыми,
но страх обознаться: не ты?...
Боимся огней над могилами
и шорохов из темноты.
Мы ищем повсюду подобия
отмычке, лазейке, ключу...
Вы скажете, это утопия.
Загадочно я промолчу.
Что было когда-то потеряно –
вдруг явится, преобразясь.
О, я в этом просто уверена,
что не прерывается связь.
Мелькание улиц открытками
и чей-то замедленный взгляд...
Отдельные фразы обрывками
до нас иногда долетят.
И вдруг словно схватит кто за душу,
как ландышей дух на лугу,
а после бросает — ну надо же,
одну на холодном снегу…
О нашей душе не забыли там,
и эти шаги за спиной,
чтоб ей не споткнуться до вылета
и не заблудиться одной.
Вот нам и подбросят из облака
то то, то другое — лови!
Приметы любимого облика,
намёки забытой любви.
***
Устав из каждого болота
себя за волосы таскать,
ушла в себя, в свои тенёта,
тебе меня не отыскать.
Прости мне это вольнодумство
и дерзость слова моего,
нездешним воздухом подуло -
и я присвоила его.
Несбывшееся может сбыться,
сведя все пазлы и края,
а после улететь как птица
в необозримые края.
Теперь мне часто только снится,
как мы вдвоём с тобой живём...
Привыкла к счастью как к синице,
что обернулась журавлём.
А им, меня к себе влекущим,
окликнуть издали б: ?Лети!?...
Но на пути к небесным кущам
как пламя адово пройти?
А мир безумен и бездарен,
бездушен и опустошён.
Ему не слышен запах гари –
он обоняния лишён.
Хоть щели затыкаю ватой –
ежегодичная возня –
но прорывается как фатум
метафизический сквозняк.
И задувает нашу свечку –
ту, что горела на столе...
Моё продрогшее сердечко
в твоём нуждается тепле.
В нём щели не закроешь ватой,
и Бог, увы, не Айболит.
У счастья вкус солоноватый,
а горе сладостно болит.
Открыты клапаны и шлюзы,
живу, на изморозь дыша.
Моя прожорливая муза,
ненасытимая душа...
Порой сама себе не рада,
но выше блага и стыда –
моя острожная отрада,
моя жестокая страда...
И я в спасительное масло
взбиваю сливки облаков,
чтоб после всем святошам назло
взойти в небесный твой альков.
И как мне в это не поверить,
когда такая благодать,
как будто щели — это двери,
и до тебя рукой подать.
Метки:
