Песнь жизни и смерти

.В альтернативной вселенной, в мире, похожем в чём-то на наш, но
где викинги всё же захватили весь мир, а потом сами же распались
на царства. В славном царстве — Серднегория, в городе — Рондо
случилась эта история.

.Глава первая: "Инесса".

.Сцена первая: "Царь — Крах гуляет в саду".

Трава, предвидя шаг суровый, Краха,
К земле клонится и становится суха.
Чтобы ему дорогу уступить;
И потому царь предпочитал ходить —
По каменным дорогам и тропам,
Которые частенько строил сам.
Душа его великая желала:
Ценить всю жизнь, от малого начала.
Ценил он каждый в своём саду цветок,
Хоть был суров он — но не был он жесток.

.Сцена вторая: "Инесса — первая красавица Среднегории, уже
гуляет в этом саду".

Прекрасней всех цветов, что сад этот видал;
Перл красоты, в ней взял — и ожил идеал!
Неповторима — она в каждом своём жесте;
Стать её ладная, всё на своём месте.
Она, венки красивые — из цветов в саду плела,
И пела песню, с нею нежность эту песню пела.
Венки, она, на головы скульптурам одевала;
И поцелуи им, из уст в уста, шутя давала.
Продлилось их молчание в веках:
"Спасибо", — не прозвучало в их устах!

.Сцена третья: "Царь — Крах тайно любуется прекрасной девой".

Её завидев, царь, шаг замедлил свой,
Словно не властен здесь — как над своей страной.
Он подле роз цветущих притаился,
И тайно взором к Инессе устремился.
Из роз цветущих, не видя ни одной;
Весна, видя Инессу, стеснялась быть весной!
И в этот миг поющий, все краски мира —
Померкли, выцвели пред ней и моя лира —
Забыв красоты в этом мире всех зеркал,
Красавицы — Инессы подтвердила идеал!
Перед Инессой меркнет Солнца пьедестал;
Так много красоты — образ её в себя впитал.
— Пора уж мне, — Крах, себе молвил, запрещая,
Свой взор, в моменте этом, укоряя,
Ибо Инесса была давно обещана,
Его второму сыну — Теодору — как жена!

.Сцена четвёртая: "Тронный зал, играет музыка, Теодор
танцует с Инессой".

В очах её он таил — словно снег от пламя;
Он нёс в сердце своём имя её — как знамя!
Он музыку, что играла, совсем не замечал;
Он млел от бытия — а не существовал!
Любовь к Инессе, его так околдовала,
Словно она была — у вечности же не было начала!
Так было в его сердце, чувств шумело торжество;
Видя в красавице Инессе — само божество!
Луна на небе — там, где звёзды яркие горят,
Инессе уступает высь, ставя её над миром этим — "Над"!
И Теодор ценил свой каждый в жизни миг —
Когда он видеть мог Инессы дивный лик.

.Сцена пятая: "Царю — Краху дарят свои подарки таланты
других земель".

Царь удивлялся им недолго, суровый его взгляд —
Коим цари врагам своим грозят.
Узрел вдруг в камне божество;
Восторг его — возрос в чувств торжество!
— Прекрасная Инесса, как похожа,
Точь-в-точь стоит — вот рядом, лишь живее кожа.
Одно лицо, что красота благословила,
Когда сама век наш ничтожный посетила.
Так совершена в них обеих каждая черта;
Чуть уберёшь, прибавишь, будет уж — ни та!

.Сцена шестая: "Мастер — Диабэль Ланческо — скульптор,
беседует с царём — Крахом".

Он тоже понял сходство и был им удивлён,
Как будто он уснул — и видит дивный сон.
Всё поражался происшествию такому —
Как один человек может соответствовать в роду своём, другому!
"Давая понять, что лепил та он, не Инессу, а её
прапрабабушку — Прекрасную Клавдию".

.Сцена седьмая: "Теодор, Инесса и Диабэль ведут беседу".

— Бесспорно, вы талантливы, во всём,
Успешны, верно, вы в деле любом!
Сказав это, Инесса наземь бросила платок —
Чтоб сблизил их на миг надменный рок.
Но, платок поднял тут же Теодор;
Он от Инессы не отводил свой пылкий взор.
Но, вскоре жажда вспыхнула в Инессе,
И Теодор пошёл, потеряв — словно в весе,
Чтобы воды Инессе принести,
Не зная, как всё это вот перенести.
Её восторженные взгляды:
На Диабэля изливались — как в горных реках льются водопады!

.Сцена восьмая: "Инесса хочет пробраться в спальню к
Диабэлю".

Давно уж Солнца свет в небе погас —
Луч лунный, мой продолжит сказ.
Как тень таясь, она к нему спешила;
Гордыню, стыд свои совсем забыла.
Не зная чувств его — в пылу своих,
Ей верилось, что её любви хватит на двоих!
Тихонько скрипнув дверью, притаилась,
От этого, чуть стража — вся не переполошилась.
Тут в коридоре стража час считает,
Их глаз, уютный сон ни на мгновенье не смыкает.
"Стража считала часы до утра, громко
говоря друг другу, через определённый
интервал времени: всё спокойно".

.Сцена девятая: "Инесса входит в спальню Диабэля и
целует его".

Так нежен поцелуй — когда сквозь сон в уста проник,
Зов его к сердцу, громче — чем дней крик!
Когда ещё не помнишь, как дышать,
И эту явь ты не сумел вновь осознать.
То — словно божество тебя целует,
Плоть отвечает ему, душа не протестует.
Уста от нежных уст — в миг этот не отнять;
Так любит нечто в нас, всё ж целовать.
Когда коснётся поцелуй губ нежно и легко —
То сердце ввысь взлетает высоко.
Туда, где чувства высокие парят — с тысячами крыл;
Так вот целуют те, кто полюбил!

.Сцена десятая: "Диабэль просыпается и овладевает
Инессой".

Так краток миг, так жар прикосновений мил —
Когда двоих миг страстный обнажил.
И оживает желанье ближе двоим стать;
Вплести ласки свои в другого кожу прядь!
В каждом касание и позе,
Как шмель — тот, что стремится к розе,
Порхал, не зная, с кем наш Диабэль;
Он таял, твердел, млел — как по весне вечно-младой апрель!

.Сцена одиннадцатая: "Теодор приходит в спальню к Инессе,
и не находит её там".

— Скажи мне вечность, что мне делать,
Скажи, к кому мне в днях взывать?
Как быть — когда уводят женщину твою?
Не в силах я её забыть — всё также я её люблю!
Мил каждый жест её и взгляд;
Образ её всё также — "Над"!
Ею пропитаны всецело мои дни;
Хоть ты мне подвиг, честь мою верни!

.Сцена двенадцатая: "Теодор не дожидаясь Инессы, покидает
отечество".

Уж конь холмы покинул со спутником своим;
Умчался он за горизонт, к краям далёким.
Рассвет встаёт, лучом своим живим —
Он так похож на бога, что добр к делам любым.
Он прикасается лучом к каждой травинке,
К каждой дорожке на земле, к каждой тропинке.
Он всем начало доброе в днях шлёт;
Особенно всем тем, кто в путь новый идёт.
Пусть путь твой Теодор в днях озарит рассвет;
Но, пусть не только Солнце тебя хранит — от бед:
Твоя решимость — лучший щит тебе и меч,
Станет тебя оберегать, станет тебя стеречь.

.Сцена тринадцатая: "Все просыпаются и обнаруживают,
что Теодор ушёл".

— Вам всем моим родным! пора и мне на подвиг,
Опасности умело бесстрашья явить лик.
Коль петь и рифмовать, лепить из глины не умею —
То ради чести и любви — себя не пожалею!
Коль нет таланта, героем стану, может быть;
Сердце моё желает в бегство беды обратить.
Героем стану, иль погибну, как случаем будет дано;
Теперь с шансом фортуны — шаг мой заодно!
Пусть бард надменный, сложит обо мне сказ,
Иль песнь свою, мол, был такой вот среди нас.

.Сцена четырнадцатая: "Царь — Крах пускается в погоню
за сыном".

— Иди, свищи, уж не найти теперь;
Терпенье — пусть закроет сожалений дверь.
Пора домой, в тем более —
Не первый сын — он, царём не быть — ему, в тем более.
Пропал в широком поле его след;
Я чую, в замке уже готов обед.
Чем околачиваться: тут, и там, и здесь,
Лучше пойти — да вкусненько поесть.

.Сцена пятнадцатая: "В городе — Рондо переполох.
Инесса признаётся только Диабэлю, что она виновница
этого".

— Как гром средь неба — как будто Солнце потеряли;
Днём ищут, то — тут, то — там, и факелы зажгли.
В два глаза, в шесть глаз, и двенадцать глаз;
И хоть бы это дело не коснулось после нас;
И не потребовал от нас миг в гневе сказ;
Бросив на нас свой любопытный, зоркий глаз.
И не узнал никто — хоть я не говорила никому,
Про нашу близость, свой первый раз, уже я не верну!
Тебе он отдан был, мой милый Диабэль;
К тебе пришла сама я, ночью сей, в твою постель.
Позову сердца своего, в порыве чувств своих,
Чтобы коснутся хоть разок легонько губ твоих!

.Сцена шестнадцатая: "Диабэль осознаёт, что этой ночью
он был с Инессой. До этого он не знал, с кем провёл ночь".

— О, боже мой, что я наделал!
Я всем щедротам врагом стал.
Чертог разрушил, что приютил меня,
Как самая поганая змея.
Хозяевам стал аспидом ужасным, змеёй ползучей:
Подлой, мерзкой, злой, вонючей!
Я, благородным людям, два клыка с ядом вонзил,
Их за добро — прям в сердце укусил.
Зачем я овладел тобой, хоть ты прекрасна?
Зачем я овладел тобой и это видела Луна?
Зачем не умер я позавчера?
Зачем дожил до этого утра? —
Чтоб опознать в себе змеиные начала,
Ту сущ — что в раю Еву соблазняла?

.Сцена семнадцатая: "Инесса успокаивает Диабэля, совращая
его вновь".

— Никто не умер — успокойся, милый,
Ты — неплохой, ты — очень, очень милый.
Твой дар с тобой — и я буду с тобой,
Пока на небе Солнце светится звездой.
Пока пространство не побеждено в днях пустотой,
Буду твоей — а ты будешь лишь мой!
Как с телом тень всегда, везде роднится,
Как невозможно им друг с дружкой разлучиться —
Теперь твоя я, вся целиком твоя;
Ты так чудесен — всё остальное неважно для меня!
"Затем она его целует, раздевает, раздевается сама,
и они складывают мифического зверя, за шторами, в
одном из залов замка"

.Сцена восемнадцатая: "Первый подвиг Теодора".

Где путь тернист и среди скал лежит,
Где редко кто один вперёд спешит.
Разбойники — путника поймали,
И полумёртвого его всё ещё терзали.
Заметил это, славный Теодор;
Моменту! — тут же вынес он свой приговор.
И браво! — он одолел злодеев всех,
Обучен бою, был он с малых лет — это заслуженный успех!

.Сцена девятнадцатая: "Теодор находит лекаря для
израненного путника".

— Скорее лекарь, помоги нам,
Изранен, он: там, тут и там.
Уж верно смерть к нему своих отправила гонцов;
Она быстрее в сделках — всех земных купцов.
Коль вздох отнимет надолго, назад уж не отнять;
И бесполезно хищницу об этом умолять.
Верни ему дыханье и век ему верни его;
Я заплачу тебе после того.

.Сцена двадцатая: "Теодор покидает лекаря и оставляет
на него пострадавшего".

— Когда окрепнет он, не гони его —
Как будто лучшего друга своего.
Дай ему дело — и дай ему приют;
На это, на тебе, ещё вот злата тут!
Пусть он живёт с тобой — как родной брат,
Равным родным твоим всем вряд.
Любви и человечности — святое небо — пол;
Считай, что ты себе ныне брата нашёл!

.Сцена двадцать первая: "Город — Рондо, Инесса и
Диабэль, ночью, вместе".

— Такие руки — как твои;
Ведь верно в днях благословили боги.
Ласкать они умеют, до высоких чувств,
И знают грани всех в мире искусств.
И моё тело плавят — как стекло;
В них магия любви, в них волшебство.
От них я таю — словно воск от пламя свеч;
Ты в моём сердце навеки — не извлечь!
Знай твоё имя, мой каждый вздох полнит,
Твой образ тёплый — с сердцем моим сшит!
Я вся твоя — всей сущностью живой своей;
Я жажду быть всегда только твоей!

.Сцена двадцать вторая: "Второй подвиг Теодора".

Там, где долина вишнёвая цвела,
Где жизнь, роднясь с прекрасным — пела.
Где раньше был край мирный:
Сад весенний, сад вишневый!
Теперь средь лепестков везде лежат —
Кусочки тел; весь край похож на ад.
И каждый дом тут ныне разорён;
Всё видится тут — словно страшный сон.
Так отвратителен средь вишен, адский вид;
Душа страдает — когда рядом прекрасное и мерзкое лежит!

.Сцена двадцать третья: "Теодор и бестия".

И в мрачный склеп направился герой:
За подвигом, за славною судьбой.
Там была бестия, в гробах погребена —
Как смерть опасна, как беда страшна!
С небес взывала к ней по ночам Луна,
И на свет божий шла месть нести — она.
Ей, Теодор, путь обратный преградил,
И ждал — чтоб свет зари её испепелил!
Она явилась...

.Сцена двадцать четвертая: "Непродолжительная битва
Теодора и бестии".

И резвый шаг, и громкий крик,
И даже страшный её лик —
Оружие её в битве любой,
Но, ловок наш с мечом в руках герой.
Она коснулась его и тут же отпрыгнула назад;
Инстинкты её поняли, что это дней её закат!
Не удержать её порыв души — и злобный век,
Её на миг покинул — в ней пробудился человек.
Упали слёзы с её тогда очей;
Заплакала она: о потере человечности своей!

.Сцена двадцать пятая: "Исповедь бестии".

— Я — Катерина, мужняя жена,
Когда была я — молода, прекрасна;
Средь этих вишен песни пела;
И тут же я невестою была.
В день свадьбы — милый мой, меня предал,
Со мною и с другою переспал.
В одеждах брачных, я, его с другой застала,
И гневом страшным — моё сердце воспылало.
Месть ненасытная образовала — "Крик",
Что оборвал их жизни в один миг.
И всех других, — шипя, сказала это — как змея:
— И я, давно уже во днях этих — ни я!
Тебя я не могу даже коснутся, счастливец!
Ты — счастливец, мне конец!
В тебе пылает светлый лик любви;
Прошу тебя, хоть раз, меня — Катей назови.

.Сцена двадцать шестая: "Бестия погибает при
восхождение зари".

— Достаточно у каждого грехов,
Сказал ей Теодор, добавил в опроверженье своих слов.
— Мы, деву лишь одну на свете этом знаем,
Чей свет всегда в веках — неувядаем!
Катя, я не могу тебе позволить дальше жить;
Должна ты умереть, зло, перестав, творить.
И только Солнца луч на землю — первый пал;
Огонь на грешном теле — воспылал!
Почти что в миг она в пепел обратилась;
На миг покоем её сердце насладилось.

.Сцена двадцать седьмая: "Теодор решает возвратиться
домой".

— Как дивен мир — но всё ж пора домой;
В сердце зовёт меня так край родной.
Уж подвиги и дали — повидал я,
Возможно, уж не ждёт меня родня.
В страну родную, что забывать нельзя;
Спешу обратно — ныне я, друзья!

.Сцена двадцать восьмая: "Инесса застает Диабэля
с другой".

— Не в вечер тайный, в час неожиданный пришла,
С другой его в объятиях нашла.
И он другую — как меня целует,
Словно меня вообще не существует!
Руки его и его уста — её в высоты, те же поднимают;
И, видя это, верно, ангелы рыдают.
Какой ужасный час меня настиг;
Сиянья всех светил мрака закрыл зловещий лик.
Ты — пенье чувств высоких, решилось во мне крыл,
Сей миг меня в момент, до дна опустошил.
И сердце пало с выси звёздной прямо в ад;
Любовь погибла — бедная, уж не вернёшь её назад.
Так бесполезно жить, так больно жить —
Когда уже не в силах любовь больше любить!

.Сцена двадцать девятая: "Инесса решает
принять яд".

— Ни мне, ни не рожденному дитю —
В садах весенних, не встречать зарю.
И в праздник, улыбаясь не играть;
Пусть небо запретит, предателям детей рожать!
Так горек миг, что не хочу дышать,
И умирает она, яд, не успев принять!
"Её сердце остановилось ещё до того, как она выпила яд".

.Сцена тридцатая: "Город — Рондо, провожает в последний
путь красавицу — Инессу".

— Ухо миров, услышь печальный мой рассказ:
Так хладен день, хоть ныне летней час!
Хоть Солнце в небе ещё было высоко;
Город — был мрачен, вздыхал он — нелегко.
Печаль покрыла родных её тенями горько лик,
Где-то в сердцах их прятался невыразимый горя крик.
Они, теснясь с ней рядом, так печально шли —
Как уходящие на дно безвестно корабли.
Их парус — радостно — уж ветер не вдохнёт,
Так это больно — что дождь в душе идёт!

.Сцена тридцать первая: "Теодор возвращается в славный
город — Рондо, и сталкивается с похоронной процессией".

Вошёл он в город — и увидел любимой бледный лик,
И рухнул в нём его надежд всех материк!
Её несли, в ладье вечерней, на озёрный брег —
Как принято было у них: досель, до этого, вовек.
Царь — Крах, мимо его прошёл, бессловно,
Увидев боль его в очах — как бедствий многих полотно.
Не зная, что сказать ему;
День Теодора в миг с высот упал во тьму!
И он побрёл за неё следом,
Как за самым важным...

.Сцена последняя: "Прощание с красавицей — Инессой".

— Прощай, прощай, — к ней каждый подходил;
И только Теодор над ней застыл!
Он целовал, всё, целовал её прекрасные уста;
Их полюбил он верно — навсегда.
— Ты так мне дорога, — всё повторял он ей,
Красавице, Инессочке своей.
— Запомнит пусть сей мир и каждый в этом мире человек;
Клянусь, любить тебя одну вовек!

.Послесловие первой главы:

Ладья вечерняя, с прекрасной девой, вспыхнув огнём,
Спустилась уж на дно — все разошлись, затем, вскоре, потом.
И только Теодор стоял там день и день —
Как самая печальная во всех вселенных тень!

.Глава вторая: "Я отрицаю".

.Сцена первая: "Теодор один на брегу того озера, где
проводили в последний путь красавицу — Инессу".

— Я отрицаю эту всю реальность и в неё не верю;
Подобен я — восставшему против святого неба — зверю!
Не верю я теперь в Солнца живящий в небе свет;
Была реальность — ныне ж её больше нет!
Тот мир, где нет Инессы, для меня не существует;
Сердце моё — его весь на корню опротестует!
Всё вижу я, живым — Инесса образ милый твой;
Я брежу так, что ты мне видишься — живой!

.Сцена вторая: "Теодор решает покинуть отечество,
потому что всё-всё в Среднегории ему напоминало
красавицу — Инессу".

Вам всем моим родным! мне здесь миг каждый — тьма;
Повсюду здесь мне видится Инессочка — сама.
Чтоб не сойти мне от этого наваждения — с ума,
Решил уйти я; прощай, навек, родимая страна!
Твои поля, что с детства я, роднясь с тобой, любил,
Ныне мрак горя горький все чернотой своей затмил.
Прощай же, Среднегория моя;
Я, добрым словом вспоминать буду тебя!

.Сцена третья: "Теодор встречается с лекарем и с тем,
кого он спас от разбойников, знакомится с ним".

— Я — Влад, я благодарен так тебе —
За твоё доброе участие в моей судьбе.
Шёл с другом, с братом — в путь тогда я свой;
И оба они кинули меня в час злой.
На растерзанье разбойникам средь дня;
Был брошен, предан ими подло — я!
Теперь ты мне — и друг, и брат;
Куда ты, Теодор — туда и Влад!

.Сцена четвёртая: "Теодор и Влад направляются в Астамдаль,
ибо оба не разу там не были, но слышали о том, как он
прекрасен. Людям того места — так нравилось название их столицы,
что они стали так называть всю свою страну. Мир наполняли
стихи и песни о красоте Астамдаля. Вспоминаются сразу такие
стихи и песни: "Мой чудесный Астамдаль", "Я люблю тебя —
Астамдаль", и прочие перлы тех мест".

Когда звезда путь твой вновь указала,
Куда бы та, тебя с небес не воззвала —
Спеши на светлый её зов и блик;
Вчерашние пути — это тупик!
Ты устремись туда, где новые начала —
Как будто там ты жив и ранее тебя не существовала!

.Сцена пятая: "Теодор спит и видит сон".

Там, где сей мир не властен, где царствует Морфей,
Где власть бессильна всей страны теней.
Где вечности всегда светлы этой начала;
Красавица — Инесса с Теодором танцевала.
Был лёгок — шаг её, был звонок — её смех;
В надзвёздность образ её плыл — всё вверх!
И Солнце ярко всё светило им двоим —
Как самый светлый во вселенной исполин!
Где бед и горя не властен вовсе — произвол,
Своё счастье с Инессой, наш Теодор обрёл!

.Сцена шестая: "Теодор просыпается и понимает, что
это — всего лишь сон".

Как свет зари бываешь ты ко мне жесток!
Зачем ты поспешил вновь озарить восток?
Не знаешь, что ли ты, что счастлив был так я —
Как вряд ли буду уж когда-либо средь дня.
Ведь я: Инессы дивный стан в руках держал,
Ей песни — пел, с ней танцы — танцевал.
Её лучистый смех, мне сердце освещал;
Зачем ты новый день, скажи, вообще настал?

.Сцена седьмая: "Теодор и Влад решают продолжить свой
путь в Астамдаль, по-перешейку между двумя морями.
Несмотря на то, что по слухам на перешейке обитали русалки".

Где путь так узок и между морей зажат,
Где рифы из воды всюду хищно торчат;
Их шаг искал надёжный, твёрдый путь,
Чтобы нечаянно в бездну моря не шагнуть.
Вид сей был мрачен и торжественно красив;
Ветер с волнами здесь был весел и игрив.
Всё волны пенились на брег — и между скал;
Шумел зов моря и песни им шептал.

.Сцена восьмая: "Русалки просят помощи у Теодора и Влада".

Вдруг брег пред ними вспенился волной;
Русалки, вышли к ним двух ногою толпой.
Ибо — когда времена летние стоят,
Они ходят ногами, как лишь захотят!
А вот, ну вот, скажем, вот — зимой,
У всех их вместо ног — лишь хвост большой!
— Ты помоги нам, славный Теодор,
Свой, к нам убогим, брось ты взор.
Мы слышали уж тут про подвиг твой,
Про край вишневый цветший под Луной!
Одну из нас разбойники поймали —
Когда мы голые на бреге танцевали.
Покинув бездну вод в вечерний час,
Для своих девичьих, русалочьих проказ.
И жалко бедную сестричку всем так нам,
Что с нею, с бедной будет теперь там?

.Сцена девятая: "Третий подвиг Теодора".

Там, где путь узок и брег морской бурлит,
За девой голой шайка разбойников спешит.
А та ступает, уж устало по камням;
Магическая вещь её осталась где-то там.
Ничто не может её в рыбу обратить;
Ей никуда не деться, ей не уплыть!
Разбойники всё ближе — они так близки,
К земле, прижали бедную и щупают соски!
Но, злу в моменте этом, всё ж не повезло;
Вновь время доброе нечаянно пришло.
То оказался тот же злой отряд —
Которым ранее избит был бедный Влад!

.Сцена десятая: "Теодор выносит предупреждение избитым
им разбойникам".

— Откуда злобы столько в вас?
Вы биты мало! — в последний раз.
Ещё раз попадётесь мне на зле;
Ваш путь окончен будет на Земле.

.Сцена одиннадцатая: "Русалка благодарит Теодора за помощь".

— Спасибо тебе, странник, милый друг,
Что спас меня от этих пошлых губ и рук.
И разве так скажи, должны нас целовать,
Нежность возможно ль силой отобрать?
Не знаю я, чтоб было тут ныне со мной;
Возможно бы сегодня меня не стало под Луной!
И вышла бы на брег волна — а меня нет,
Взошло бы Солнце над землёй — а меня нет.
Растерзанная пошлостью — лежу прям тут:
Холодный, бездыханный, бледный труп!

.Сцена двенадцатая: "Теодор и Влад, идя в Астамдаль,
проходят по-перешейку между двух морей и попадают
в сумрачный лес".

Рос здесь, у моря дуб древний и большой;
Ветвями крепкими — скрипел он в час любой.
Крона его: вздыхала, ухала, звала —
Тропа исхоженная к нему с пути вела.
Тут добрый час — приют им предложил,
И на ночлег их гостеприимно приютил.
Как только Солнце спряталось,
И звёзды высыпали над, Луна явилась —
Как важная в любой ночи персона,
Одна достойная звёзд сияющего трона!
И в этот поздний час в лесу раздалась песня;
А тёмный лес всегда страшнее — дня.
Идёт из леса: то ли призрак, то ли виденье к ним,
И поёт: тихий, незнакомый, скорбный гимн.
И ветер подвывает песни грустной той —
Как самый жуткий инструмент под сей Луной!

.Сцена тринадцатая: "Ночь в сумрачном лесу".

И вот — когда казалось, что к ним она придёт,
Та — кто песнь грустную в ночи этой поёт.
Но не приходит: ни человек, ни божество;
Седой туман лишь странно укутывает всё.
Хоть факелы в руках у них двоих горят —
Так страшно им, что руки их дрожат.
И вдруг лицо пред ними и расплылось опять;
И никого опять в тумане не видать.
И снова песнь — вон там, недалеко;
Сойти с ума в такой миг так легко.
Снова шаги и шёпот голосов —
Схожденье в образ и распад его основ!
Снова туман весит стеной и пеленой;
Кто тут играет с ними под Луной?
Опять шаги, виденье — обнаженных дев:
— Это — нимфы, — сказал Влад, разглядев.
— Они не любят, говорят людей;
Хозяйки леса и природы славной всей!

.Сцена четырнадцатая: "Теодор и Влад решают погасить
факелы, памятуя, что нимфам не нравится огонь".

Уже зари виднелся в небе бледный след;
Уж скоро взойдёт Солнца добрый свет.
Отступит нечисть всякая от них;
За ночь не давшая, сомкнуть им глаз своих.
— Давай потушим факелы и спать;
Что будет? Спать хочу — плевать!
Как только факелы погасли в руках их,
Туман покинул сразу их двоих.
Луч лунный — небо освещал светло;
Обычна ночь — всё странное ушло!

.Сцена пятнадцатая: "Теодор спит и ему снится
красавица — Инесса".

Как только он свои глаза закрыл,
Он грань миров опять переступил.
В надзвёздной выси — там за тучкой пряталась Луна;
Услышал песнь знакомую — он, это — Инесса, это — она.
Эта — её всегда так — песнь нежна,
Только она умеет петь так, лишь она!
Он устремился к песни той и был так рад;
Он осмотрелся — это Рондо и знакомый сад.
Скульптуры в лунном свете — и она сама;
Та — что его сердцу больше всего нужна!
Его она увидев, воспламенила взгляд —
Как только нежности высокие горят.
— Подойди, — голос её, ему нежно сказал:
— Венок сплести, ты мне помнишь, обещал?
Сплетёшь, в награду — поцелую тебя я.
И Теодор сорвал цветы в саду — не зря,
Он плёл красавице своей венок:
Такой прекрасный, какой только мог!
И жаркий поцелуй он в награду получил;
Жаль, тут его рассвет дня разбудил.
Но, даже после сна — был поцелуй высок;
Вырвался в явь высоких чувств поток!

.Сцена шестнадцатая: "Теодор просыпается и видит,
что его целует юная нимфа".

Прикосновенья губ: легки, нежны;
Форма и стать чуть менее пышны.
Юней на вид Инессы — что за на;
И почему она совсем обнажена?
Глаза зелёные — как зелен травы цвет,
И симпатична — как муз лучших портрет.
Поцеловала, улыбнулась и голышом;
Быстрее в лес! — бегом, бегом, бегом.

.Сцена семнадцатая: "Теодор и Влад встречают прославленного
героя — Фалько".

Там, где лес сумочный кончался,
Саваны край широкий начинался.
Тут реки и ручьи были редки;
Жар весел в воздухе — и давил в виски!
К оазису направился их шаг;
Власть жажда обнажила — словно меч свой враг.
У водопоя битва шла двоих;
И непонятно кто останется в живых?
Могучий лев, иль грозный человек;
Каждый из них уж кровью своей тёк.
Хрипели оба — и дышали тяжело;
Желанье — "Пить" — у них на второй план ушло.
Желанье — "Победить", желанье — "Убить":
Их сущ в себя желала лишь вместить!
К земле прижал он льва и шею обхватил,
Тот человек — и наконец-то, льва он задушил.
И лишь потом к воде припал устами;
Такие вещи творят, вот жажды с нами!

.Сцена восемнадцатая: "Теодор и Влад беседуют
у водопоя с прославленным героем — Фалько".

— Я — Фалько, известный в мире этом,
И прозванный в народе — "Костолом"!
Борюсь с неправдой и борюсь со злом;
Хоть все мы делаем лишь то, что мы живём.
Просто везёт мне меньше — чем людям другим;
Зло так и липнет к кулакам моим!
Я б с удовольствием прожил мирно — век,
В душе — я очень добрый человек!
— Я — Теодор, непрозванный ещё народом,
Борюсь со злом и иногда с добром.
Ты, верно, вот подметил в повествование своём:
Мы все лишь делаем то, что лишь живём!
— Я слышал о тебе! — перебил Фалько:
— Печальные истории настолько,
Что они сердце вырывали из меня,
И как — дитя, рыдал, их слыша я.
Я также слышал про подвиг славный твой:
Ты спас край для меня родной!
Там дивный сад вишневый так цветёт —
Что самый вкусный там на свете этом мёд!

.Сцена девятнадцатая: "Теодор и Влад продолжают
свой путь в Астамдаль — дальше, выслушав предупреждение от
Фалько, что на самом деле Астамдаль — это опасное место".

В страну из песен — их шаг вновь поспешил;
Ослушавшись того, кто их предупредил.
Коль начал путь, то отступать никак нельзя;
Давайте же подержим их, друзья!
Коль цель воззвала — то спешите также к ней,
Всем сердцем, всей душой своей.
И тогда верно сбудутся ваши мечты,
Какой бы небыли мечты те высоты!

.Сцена двадцатая: "Выйдя к реке, Теодор и Влад устроились
на ночлег, и снова Теодору снится во сне красавица — Инесса".

Та — чья стать прекрасна, совершена,
Чей светлый, нежный взор — мерил всех вышина.
В сон Теодора явилась вновь сама;
И чувств высоких в нём пробудилась глубина!
Любовь и нежность мерами живыми —
Полнили их слова высотами своими.
Так бесконечно нежно он Инессу обнимал —
Как только мог позволить ему во сне астрал!

.Сцена двадцать первая: "Теодор и Влад продолжают
свой путь в Астамдаль и достигают его".

Там, где пути сливались в путь один:
С низин, с вершин, с гор, с долов, с долин.
Врата великие стоят — словно хранят;
Ведь стражи — нет, никто не скажем вам: "Назад"!
Проходит каждый, кто б не захотел;
И надписей приветственных частично стёрся мел.
Что очень странно для прославленной страны;
Ведь вроде мир и не видать следов войны.
И интуиция в свой громкий набат била:
Какая-то беда — тут, верно, горя приютила!

.Сцена двадцать вторая: "Теодор и Влад в Астамдале".

Цветы цвели тут ярче — чем в других местах;
Повсюду всё сады, фрукты спелые — в садах.
И виноградники, и ежевика: дома прям оплетали до верхов;
От крепких их основ, до крыш домов.
Играло много так на улицах детей,
Каждый с забавой собственной своей.
Ну, в общем, райское местечко, что сказать;
Вот только взрослых почти что не видать.
Куда не посмотри, повсюду детвора;
Никто их не зовёт: "Домой, малыш, пора".

.Сцена двадцать третья: "Теодор и Влад разговаривают с
правителем тех мест".

Дворец был пустоват, в нём мало было слуг,
А на лице правителя мелькал испуг.
Он прятал это — в гостеприимности своей,
Стараясь быть как можно угодливей, добрей!
— Вы знаете, тут есть у нас один источник сил;
Правитель к ним вдруг слово обратил.
— Чего не пожелаешь, то в точь сполна даёт;
И даже мёртвого легко к жизни вернёт.
Как будто тот: и не болел, и не старел,
Не умер вовсе, а после не смердел.
В общем, источник этот может всё, от всяких врат;
Есть ключ у его сил — так говорят!
— Он может, вернуть милую мою,
Которую всем своим сердцем — я люблю?
Спросил его с мольбою, славный Теодор,
Свой, устремив к нему надежды полный взор!

.Сцена двадцать четвертая: "Теодор идёт в тёмную пещеру,
к месту силы, в надежде воскресить красавицу — Инессу".

Туда, куда свет не проникал,
Наш смелый Теодор ступал:
— Не обманул ли ты меня,
Увы, не знаю ныне я!
Хоть факелы, нельзя здесь жечь,
Со мною всё же острый меч.
Коль подкрадётся ко мне враг;
Зарежу: на раз, два — вот так!

.Сцена двадцать пятая: "Теодор находит место силы и
загадывает своё желание".

И вдруг в кромешной темноте —
Пламя сияет на плите;
Руны блистают и горят,
К себе — его взор всё манят.
Он обнажил просьбу свою:
— Верни мне ту, что я люблю!

.Сцена двадцать шестая: "Теодор и Инесса снова вместе".

Страну теней открыли руны —
Из мира, где не видать Луны;
Они, живой — её вернули,
Их в край родной перенесли.
Тут — Среднегория и замок;
Как будто не вонзал нож — рок.
Сей миг на сон очень похож;
Похож на сна святую ложь.
И взгляд Инессы — также ясен,
И нежность её — тот же плен.
В ней тот же высший идеал —
Опять живым существовал!

.Сцена двадцать седьмая: "Теодор и красавица — Инесса,
счастливы вместе в городе — Рондо".

Так стать прекрасна той, что он любил;
Он обнимал — её, ей свои фразы — говорил.
В которых звёзды, он с небес перед ней свергал,
Тем возвышая её над этим миром — идеал!
И поцелуев всех мире — простату,
Вознёс он ныне в чувств великих высоту.
До этого, никто так в этом мире не любил —
Так много было, у любви их нежных сил!

.Сцена двадцать восьмая: "Теодор и Инесса, постельная
сцена".

Их поцелуи были — тут и там;
Легки — как бабочки, что прикасались их к телам!
Бежала по телам их легко дрожь;
В такой момент себя не узнаёшь.
Как будто чувств высоких — ток;
Наш Теодор по телу милой тёк.
Уже без платья — она и так близка,
Такое не разглядеть из далека.
Такое лишь вблизи можно познать,
Родство, что может одно с другим сплетать;
Настолько близко в целое одно,
В миг этот ничто другое в мире неважно!

.Сцена двадцать девятая: "Астамдаль, мальчик и
солнечный зайчик".

Там, где край тёплый, край садовый —
Мальчонка бегал озорной.
И зеркальцем в руке своей,
Будил он спящих всё теней.
Так зайчик солнечный забавен;
Он прыгает легко меж стен.
Этой игрой вообще случайной;
Он справился с большой бедой.
В пещеру мрачную пробился —
Луч Солнца, рану нанеся —
Джину, что там вот, поселился,
Из людей силушку сося!
Питался гад — грёзы внушая;
Он — паразит для бытия.
Людей во власть свою поймав;
Лишал он их всех в жизни прав.
И пожирал их: чувства, души,
Я не встречал сам, твари — хуже!

.Сцена тридцатая: "Четвёртый подвиг Теодора. Смерть джина.
Это было быстро".

Когда луч Солнца в пещеру эту пал —
Наш Теодор, Инессу обнимал.
И тут он видит: страшный гад,
У его шеи, прямо — "Над"!
И он мечом его своим —
Отправил в ад, к тварям другим!

.Сцена последняя: "Теодору привиделось в грёзах,
что он жил с красавицей — Инессочкой, несколько лет
по мироощущению. И потому ему снова было очень больно
принять то, что его возлюбленной на самом деле нет
среди живых".

Как тень он мрачен, хоть джина победил;
Опять потерянна им та — что он любил!
Любил и любит, хочется кричать;
На этот раз не хочет он молчать!
Слёзы из глаз его — вот потекли;
Надежды, отговорки его — все уже прошли.
Реальность и себя — он принимает;
Инессы — в этом мире нет — и он рыдает!
— Как горек этот миг? Он очень горек — скажу я вам:
Сполна — ты не узнаешь этого — пока не испытаешь сам!

.Послесловие второй главы:

Там, где вновь край свободный уж цветёт,
Где Астамдаль песни свои новые поёт.
Печален лишь один наш Теодор, который день —
Как самая печальная во всех вселенных тень!

.Глава третья: "Мы те, кто должен дальше жить"

.Сцена первая: "Теодор выходит из пещеры и
приветствует Солнце".

— Спасибо тебе, Солнце — за твой лучистый свет;
Он спас меня сегодня от смерти и от бед.
Добра немало — свет твой для нас уже свершил;
Давненько, я, тебя за это не хвалил!
Ты тысячи светлейших творишь в мгновенье дел,
Твой образ самым славным быть богом бы сумел.
Но, ты ни так тщеславно, хоть побеждаешь — мрак;
Ты не богаче в этом мире бездомных и бродяг!
Твой образ — бескорыстен, твой образ — чист, лучист;
Ты — самый правый в мире этом — оптимист!
Спасибо тебе, Солнце! — за свет лучистый твой;
Хоть ныне так печален день каждый в мире — мой.
Красавица — Инесса! — и ну опять рыдать;
Не может — "Нет её", уверено сказать.
— Я обещаю тебе Солнце: я буду вновь —
Верить: в надежду, в правду и в любовь.
Я обещаю тебе Солнце: дальше жить,
И слово — "Быть", над смертью возносить!

.Сцена вторая: "Правителя Астамдаля за его
покорность джину, народ изгоняет из отечества —
мир обретает ещё одного изгоя".

Так вот случилось, что дочь его была больна;
Болезнь её была ни так уж и страшна.
Но мерзкий джин старца обманул с помощью рун;
Он был могущественный в колдовстве колдун!
И стал правитель Астамдаля твари той служить;
Лишь б только дочь его продолжала жить.
В итоге их погнали бесславно из дворца:
Больную дочку и безумного отца!
За то, что он народ свой джину в пищу отдавал;
Хуже тиранов всех — он в мире этом стал!

.Сцена третья: "Теодор и Влад знакомятся с
дочерью правителя Астамдаля".

— Не бойся ты — старик, я, дочь твою свезу,
В страну свою родную, врачам там покажу.
Я обещаю, позаботится о ней —
Как о родной сестре, собственной своей.
И волос с головы её не упадёт;
Пусть твоё сердце старческое — слёз о ней не льёт.
Сказал уже девице, — Меня звать — Теодор;
К ней устремив свой любопытный взор.
Власы её — были густы, были темны —
Как небо тёмное без проблесков Луны!
Глаза её — всё ж отдавали синевой;
И поражали сразу своею глубиной!
Была — она худа, была — она бледна —
Как иногда на небе в часы зари Луна!
— Я — Элисон, — девица молвила в ответ:
— Быть может, что несчастней меня в стране сей нет.
Болею я так долго, что не помню того дня —
Когда была здорова на свете этом я!

.Сцена четвёртая: "Теодор, Влад и Элисон начинают
свой путь в Среднегорию".

Там, где пути свой шаг врозь начинают,
И друг от друга в край разный убегают.
Где врата древние стоят — словно хранят;
Они идут и в Среднегорию спешат.
Им далеко свой путь ещё теперь держать;
Они решают на ночлег, у реки — встать!

.Сцена пятая: "Теодор спит и ему снится
вновь, красавица — Инесса".

Там, где цветы цветут и в зимний час,
Любовь продолжит свой безумный пляс!
Ведь не всегда ты тут осознаёшь,
Что это — сон, что это — просто ложь.
Взглядом своим Инесса к Теодору прикасалась;
И высь их чувством тёплым наполнялась.
Тверда, крепка была с ними счастья рука,
Не существовала — не рождена была тоска!
Вот так любили крепко — во сне этом, эти двое,
Друг друга и любви чувство святое!

.Сцена шестая: "Герой в клетке".

Там, где саваны край в жажде томился,
Где славный Фалько насмерть со львом бился.
Работорговцы в путь к реке спешат,
С стальными клетками, что рабов в себе пленят.
В одной из клеток Фалько заперт был,
Разрушить клетку, не имея уже сил.
Изголодавшийся от жажд и без еды —
Смирено принял он волю своей судьбы!

.Сцена седьмая: "Теодор освобождает Фалько
из рабства".

На этот вот жестокий караван,
Рок, Теодора — словно навёл сам.
Но, работорговцы достаточно сильны,
Чтоб быть одним побеждены!
Один из них, пяти пудовым всё мечом,
Крутил круги — как будто бы пером.
Как пёрышком дитя малое играет —
Так тот силач мечом своим махает.
Другой, завидев их, так обозлился,
Что ввысь на метра три — как Брюс Ли взвился.
Рыча при этом — словно дикий зверь;
Остановились, мечи достали все теперь.
— Я — Теодор, второй сын царя — Краха,
Сказал им Теодор, гоня прочь тени страха.
— Держу я путь в Среднегорию свою,
Которую всем сердцем я своим люблю!
Вон тот, в той клетке, на которой птицы уж сидят;
Вот так случилось! он мне — словно брат!
Есть долг у меня к нему, и чтоб его отдать,
Хочу, купив его, свободу ему дать!
Конечно же, они ему Фалько продали,
Хоть цену за него стократно заломали.

.Сцена восьмая: "Теодор, Влад, Элисон и Фалько выходят
к границам сумрачного леса, но у реки останавливаются
на ночлег, не желая ночевать в сумрачном лесу, припоминая
жуткую ночь".

Когда на небе зажглись звёзд огоньки,
Недалеко от тех троих, в заводь реки;
Раздевшись догола в кустах, она нырнула —
Вода, её усталость приветливо слизнула.
По пояс — выйдя из воды, вся умывалась,
Ночь к ней так нежно ветром прикасалась.
И тайно любовался небосклон;
Тобой одной в ночь эту — Элисон!
Как вишни две на бледной ей весели;
Соски её — хоть бы её не подглядели.
Но, не сбылось желание её, судьбы — другой был приговор;
Голой её коснулся Теодора взор!
Тут из-за тучки Луна явилась — "Над";
Ещё опасней делая Теодора этим взгляд.
Но, не смутилась Элисон;
Как будто это — всё всего лишь сон.
Ополоснулась и вышла из воды;
На брег направилась — как виденье красоты.
Неся величественно прелести свои;
Таких картин прекрасных, увы, не видят дни!

.Сцена девятая: "Сон Теодора".

В страну без войн его Морфей воззвал;
И там с Инессой наш Теодор гулял.
Весенний ветер их так нежно обнимал —
Как будто бы обоих их венчал.
Плыл нежный взгляд Инессы — вдоль холмов —
Как будто собирая всё множество цветов.
И стать её весенняя цвела ныне сама —
Равной тебе самой красавица — весна!
Как на сокровище, Теодора взгляд,
Смотрел на лик её — будто это клад!
Он так ценил в лице её каждую черту,
Что высь с небом своим теряла высоту.
Сердце его песнь громкую свою,
Инессе пело: люблю, люблю, люблю!
Сон изменился вдруг и в его сон,
В платье сиреневом явилась Элисон:
Мила, тиха — но вдруг ветра порыв,
От ветра злого Теодор её прикрыв;
В синь её глаз своё вниманье уронил;
Так нежен этот момент странный был!

.Сцена десятая: "Жесток бывает Астамдаль".

Устав изгойничать, правитель в град вернулся,
И на детей бесчинствующих наткнулся.
И те припомнили ему, что нет у них теперь родных,
Камнями забросали и не оставили в живых!
И "Зуб за зуб" — закон в мире такой,
Безумствует, бывает под этою Луной.
Ни мне жалеть того, кто тысячи сгубил,
А вот об этих детях — уже я слёзы лил!

.Сцена одиннадцатая: "Падение сумрачного леса".

Их шаг направился, на этот раз, сквозь лес,
Чтобы быстрей пройти его наперерез.
Шёл первым Фалько, затем Влад и Элисон,
А Теодор — последним шёл тут он!
И нечто странное творилось в том лесу;
Опасность воздухе повисла навесу.
Вон нимфы обнаженные, полуживые уж лежат —
Пылал в лесу содом, пылал в лесу разврат!
Та нимфа, что его тогда поцеловала,
— На помощь, — сквозь ласки прошептала.
Эрато: пала и устроила тут содом;
Сошла с ума, упилась тут вином.
Любовь и свадьбы, та — что воспевала,
Тут падшей музой ныне теперь стала.
Уж Солнца свет её не озарял,
Мрак самый тёмный плащ ей свой отдал!

.Сцена двенадцатая: "Пятый подвиг Теодора,
смерть падшей музы".

Фалько и Влад попались во власти её чар,
И обнажили плоть свою пред нею — словно дар.
Вот, Элисон раздеться попыталась, но сознанье потеряла,
И без сознания — как мёртвая лежала!
Инессе — верный всем своим сердцем Теодор;
Достал свой меч и вынес падшей музе приговор.
Мечом своим ей прямо сердце поразил,
Чары её решились тут же своих сил.
Разврат окончен! все свой ум пришли,
Уста музы — Эрато тогда произнесли:
— За то, что ты мой век, так вот оборвал,
Хочу, чтоб ты свой щит в днях потерял!
Любовь твою, что высь тебе дала;
Знай ныне у тебя, я всю тут забрала.
Ты думаешь, что ты сильно так любил,
Что даже музу с этим победил?!
Любовь! — ни твоя сила, дурачок;
Такой силы любви течёт лишь свыше ток.
Любовь такая свыше небом рождена;
Я знаю — это, я была такой любви верна,
До этого, как пала в этот грешный век;
И мрак меня с собою вместе быть увлёк.
Не думал ли ты раньше, что любовь очень велика,
Своим величьем для тебя зверька?

.Сцена тринадцатая: "Муза — Эрато умирает".

В земле растаяла Эрато — как тает снег;
На мокром месте, выглянул побег!
Ещё один — и вот ещё местами —
И вскоре было место то усыпано цветами.
Эти цветы: были белы, были нежны —
Как самое чистое дыхание весны!
"Теодор помогает Элисон одеться, ибо до того, как она
потеряла сознание, она тоже начала раздеваться под
властью чар Эрато и почти сняла с себя платье. Из-за
происшествия они решают остаться на ночлег всё же — в
сумрачном лесу".

.Сцена четырнадцатая: "Сновидение Теодора".

Как только сна пространство перед ним открылось;
Красавица — Инесса опять к нему во сне явилась.
Но, он её лицо вновь распознать, увы не мог;
Смотрел в него он — словно читая книгу между строк!
Не мог признать её — он, и не желал её обнять;
Всё продолжал с ней рядом печально так стоять.
Хоть также всё — Инесса была прекрасна и мила,
В ней красота такая же великая цвела!
Но, он не мог узнать её лицо и не узнавал —
Любви своей огромной, без лика — идеал!

.Сцена пятнадцатая: "Теодор, Влад, Элисон и Фалько
продолжают свой путь в Среднегорию".

Уж скрылся лес вдали — вот древний дуб,
Вот море, вот другое — вот уступ.
Песчаной полосы меж рифов и морями,
— Пойдём туда, узнаем, что там будет с нами?
И волны набегали с двух сторон,
На хрупкий брег, пугая Элисон.
Вол Элисон больших пугалась —
Когда волна, шипя на брег вздымалась.
И это было так забавно для них всех,
Что это общий у них рождало смех.

.Сцена шестнадцатая: "Теодор, Влад, Элисон и
Фалько приходят к лекарю, который лечил Влада
после того, как его избили разбойники. Теодор
рассказывает лекарю свою беду, что он не помнит
свою возлюбленную красавицу — Инессочку, что
он забыл её лицо.

Они уединились, и он у лекаря спросил:
— Есть ли лекарство, чтоб я снова полюбил?
Чтоб вспомнил вновь я, милой прекрасные черты,
Что ранее царили выше каждой высоты.
Всё то, что забрала у меня, муза — Эрато;
Хочу вернуть я, будет тебе лекарь — плата!
— Конечно, есть у меня такой отвар;
Он избавляет от всех на свете чар.
Но, будешь ты в бреду несколько дней,
Пока не вспомнишь лик возлюбленной своей.
Как только её образ в памяти всплывёт,
Сердце твоё ей гимны снова запоёт.
Её увидишь ты, и вновь будешь её любить;
Не смей ни на кого другого взор свой уронить!

.Сцена семнадцатая: "Теодор в бреду".

Он горький выпил лекаря отвар,
И тут же окатил его рассудок — жар!
Он звал в бреду, воды просил попить;
Никто не заходил, ему воды налить.
Входить нельзя, он с памятью своей —
Один на один, в борьбу вошёл средь дней.
Уж ангел смерти над его душой;
К нему, горчайший, устремил взор свой.
И вынув его душу, тащит в царство той,
Что всех сильней под этою Луной!

.Сцена восемнадцатая: "Теодор и Смерть".

Царица Смерть в глас сказала, — Стой!
Крылатому слуге, с живой душой.
— Ты почему в край тихий, вечный мой,
Несёшь того, кто всё ещё живой?
И ангел смерти, душу пред Смертью возложил,
И на три шага от души той отступил.
Нельзя, и ангелу её, перед Смертью встать;
Смерть ближе подошла, с душою поболтать!
— Я та — что вечность эту сокрушит,
Пусть всё нутро твоё пред мной дрожит!
— Я — Теодор, второй сын царя — Краха,
Ей молвил Теодор, борясь со чувством страха.
— Я позабыл лицо возлюбленной своей;
Хочу я, жажду я, вспомнить поскорей —
Лицо Инессы! оно милей мне всех красот;
Улыбка её — день мой, очи её — мой небосвод!

.Сцена девятнадцатая: "Загадка смерти".

— Я загадаю тебе сейчас загадку,
За твою мудрую, к загадке той, отгадку —
Ты вспомнишь лик возлюбленной своей,
Что позабыл ты нечаянно среди дней.
Что важней жизни? Дай ответ, коль мысль есть;
И сразу Теодор ответил, — Это честь!
И тут же вспомнил он, лицо Инессочки своей,
Что всех на свете дев ему милей.

.Сцена двадцатая: "Теодор, Влад, Элисон и Фалько продолжают
свой путь в Среднегорию, и достигают города — Рондо".

Вот, к Теодору пришли мы в край родной,
Рондо — блистает славой мирной под Луной!
Парки, сады, скульптуры — в тех садах —
Как принято во многих столичных городах.
Воздух пах домом, пах знакомою порой,
Здесь каждый лист у дерева, был по сердцу — родной!

.Сцена двадцать первая: "Теодор знакомит своих новых
друзей с отцом, с царём — Крахом".

— Я — Крах! — царь Среднегории, его отец,
И обонял Теодора, — Иди сюда, юнец!
Давно ли я, твою колыбель в ночи качал? —
Как будто ты вчера ещё был юн и мал.
А после обнял тех, кто с ним был, ни так тепло;
Сегодня время радости само к нему пришло.
— Да, будет пир! — вскричал царь — Крах;
С большой улыбкою на своих устах.

.Сцена двадцать вторая: "Пир на весь мир".

Шумел весь город, так —
Словно большой кабак.
Вино и медовуха,
Пьяно и сыто — брюхо!
Устроили всем праздник,
И, дополняя миг —
Хоть был тогда четверг,
Взорвали фейерверк!

.Сцена двадцать третья: "Элисон всё же показывают врачам".

Те, осмотрев бедняжку, в пол тона, или в тон,
Сказали, — Есть леченье для бедной Элисон.
Ей нужно искупаться в царской купальне — вот;
Болезнь и хворь её тотчас сразу пройдёт!

.Сцена двадцать четвёртая: "Царская купальня".

В царской купальне источник был согрет,
Природой-матушкой уж двести восемь лет.
И стены крепкие возложили вкруг него;
Внутри ж всё было из мрамора — бело!
Хоть ночь уже, но Элисон к нему спешит;
Факел — в руках её, пламя факела — дрожит.
Зашла она в купальню и зажгла лампаду;
Лампада дала свет, необходимый взгляду.
Свои одежды, Элисон, сложила на скамью,
В источник окунула сперва ножку свою.
Терпимо — лишь затем зашла вглубь вод,
Но, плавно вдруг вода тело обожжёт?!
Тут вся порозовела её бледнота,
Ещё прекрасней стала её ныне нагота.
Высь звёздами сияет, и те — словно глядят,
В окошечко купальни, роняя луч — как взгляд.
Как ты прекрасна — Элисон, мил образ всё же твой,
Ты всех чудесней, в час этот под Луной!
В окошечко купальни вдруг ворон залетел,
И взглядом своим чёрным ей в душу прям глядел.
И каркнул ворон, громко, — Кар, кар, кар;
И эхо подхватило в купальне, это — "Кар"!
Крылом своим он машет и на неё глядит;
А вдруг этот негодник, клюв в глаз её вонзит?
Лицо закрыла Элисон — руками, и бежать;
И он к двери, и — "Кар", своё опять кричать!
Уйти ей не даёт, над голой ей кружит,
Ещё чуть-чуть — и клюв в неё вонзит.
В угол забилась Элисон, глаза свои прикрыв,
Заплакав — как дитя, как девочка — заныв.
Вдруг снова каркнул ворон, — Кар, кар, кар;
А Элисон кричит хитро, громче него, — Пожар!
Тут люди прибежали и бедную спасли,
Одеться барышне в одежды помогли.
Тот злополучный час — как будто он был стар,
Известным слухом стал — "В купальне был пожар".

.Сцена двадцать пятая: "Теодор спит, и ему снится
вновь тот несчастный день, когда красавицу — Инессу
провожали в последний путь".

Как бог — Морфей, бываешь ты жесток;
Каков от снов подобных, скажи, прок?
Забыл я, что бывают сны страшней,
Реальности подлунной этой всей.
Губы холодные Инессы — словно лёд,
Целует Теодор и слёзы свои льёт.
В ладье вечерней, лежит мирно — она;
Вся красота её великая — бледна!
У губ холодных вкус совсем другой;
Он отдаленно лишь частично — той,
Что жизни этой песни свои пела;
Что быть прекраснейшей из всех умела.
Но, запах её тот же — он родной;
Всё также пахла Инессочка — весной!
Он так хотел её согреть своим теплом;
Но, сам замёрз — словно покрылся льдом.
Эта картина так была горька;
Печаль её не вместит, увы, моя строка.

.Сцена двадцать шестая: "Теодор просыпается, и
идёт на озеро, туда, где проводили в последний
путь красавицу — Инессу".

— Тот скорбный день, я вижу в памяти своей —
Как будто он вчера был среди этих дней.
И в радость этот брег и вид —
Навряд ли что-то в жизни обратит!
Твоих холодных губ — я помню — лёд;
Так это больно! — когда же боль моя уснёт?
Я не хочу — забыть тебя, и помнить — я устал —
Что твой Инесса отцвёл уж идеал!

.Сцена двадцать седьмая: "К Теодору, застывшему на
брегу озера, тихонечко подходит Элисон".

— Как здесь красиво, словно сама вечность,
Себе позволив проявить беспечность —
Нашла здесь навсегда себе скромный приют;
И поселилась на бреге этом, прямо тут!
И тихо, мирно, так здесь сердце бьётся,
Душа легка — словно в высоты неба рвётся.
И верится, что все дорогие люди нам,
На этом месте — здесь, сейчас вот — прям!
Сказав эти слова, она вдруг улыбнулась;
И к Теодору время настоящее вернулось.
Тоску в сердце его, сменил собой покой;
Сквозь себя — шаг он сделал — за мечтой чужой.

.Сцена двадцать восьмая: "Врачи снова осматривают Элисон".

— Так, купальня царская, конечно, помогла,
Настолько, насколько вообще помочь могла.
Необходим ещё один ей, важный шаг;
Горный цветок — "Эдельвейс", он точно — не сорняк!
Отвар его чудесный — излечит Элисон;
Болезнь она забудет — как будто страшный сон!
Растёт этот цветок высоко в горах;
Его тут не найдёшь на наших, та холмах.
В Высокогории, в горах его можно сорвать,
— С Высокогорией, мы продолжаем враждовать.
Не то чтобы война, — перебил их, царь — Крах,
— Но, мой первый сын — Орландо, у границы в патрулях!

.Сцена двадцать девятая: "Теодор, Влад, Элисон и Фалько
собираются в Высокогорию — за Эдельвейсом".

Прощальный, званный пир устроил царь,
Богов усыпан щедро был царём алтарь.
Своими подношениями, он умолял богов хранить —
Его второго сына, в час страшный защитить.
А после — пил вино он, а после — танцевал;
Он ныне сам на подвиг сына провожал.
Уж вырос Теодор, и подвиги его зовут;
Ведь юности всегда не мил домов уют.

.Сцена тридцатая: "Сон Теодора".

Как только звёзд число знакомое взошло,
А время торжества потухло и прошло.
Спал тихо, мирно Рондо — и спал наш Теодор;
Красавицу — Инессу вновь видел его взор.
В саду, она, весеннем, цветочки собирала,
И вверх их над собой, Инессочка бросала.
Кружились лепестки над нею — так легко;
Был счастлив Теодор, но внутри глубоко —
В душе, в сердце своём — он понимал,
Что ту — что любит он, уже он потерял!
Но, был вид её — ясен, и смех её — звучал;
Что он не смог отвергнуть Инессы — идеал!
В объятья устремился он к ней — и вот —
Танцует с ней он танцы и песни ей поёт!

.Сцена последняя: "Теодор, Влад, Элисон и Фалько
отправляются в Высокогорию".

Туда, где путь всё вверх и вверх ведёт;
Они идут уже, что их там дальше ждёт?

.Послесловие третьей главы:

Не всех мрачней, ни так печален этот час,
Из всех возможных в мире, о нём фраз.
Из слов кричащих, фразу такую я сложу:
"Надежды Теодора — где вы? Я вас не нахожу"!

.Глава четвёртая: "Надежды, где вы?".

.Сцена первая: "Теодор в жажде убежать от себя,
стремится вперёд — в Высокогорию".

Так новый день, ты молод и хорош,
Ты прошлых бед лицо не узнаёшь.
Порой достаточно дождаться нам утра,
Чтобы вскричать победное — "Ура"!
Над малою бедой, что час ночной явит,
Пока заря на небе сладко спит.
Но, у бед великих толще кожи толщина,
И нужны годы, нужны времена —
Чтоб одолеть беду такую среди дней,
Всегда поэтому спеши вперёд, быстрей!
Так мыслил Теодор, идя вперёд:
— Там, впереди, возможно, счастье ждёт!

.Сцена вторая: "Теодор, Влад, Элисон и Фалько
решают, идти безопасным путём и обогнуть перевал".

Тут путь в долину с гор совсем спускался,
И вверх опасным склоном возвышался.
Чтоб не погибнуть на перевале группой всей,
Они решили вниз пойти; так будет вот, быстрей!
Опасный путь всегда лучше обойти;
Да, здравствуют любые мудрые пути!
Их шаг — направился к брегам все-океана;
Он глубже всех морей на свете этом прямо.
Хоть он, волною легкой, в добрый час своей,
Не отличался вовсе — от простых морей.
И видит взор их: волна приветливо бежит;
На брег уютный — а брег как будто спит.
И волны ласково баюкают жёлтый песок;
Какой чудесный мир, всё ж создал Бог!
Но, океан вдруг вздрогнул сущностью своей;
Вон — вынырнул в волнах гроза всех кораблей!

.Сцена третья: "Кракен"

Зеленовато-золотой, в Солнца ласковых лучах,
С очами жёлтыми — свобода, радость — в тех очах.
Резвился он над водами и был с волной игрив;
У этого момента вечность, обязан быть мотив!
Так был величественен Кракен — в радости своей —
Как будто сотни три, иль тысяча детей!
Он: плыл, нырял, вздымался над волной;
Как будто он — рыбёшка, а — не гигант большой!
Он счастлив тут, он не имеет тут врагов,
Он так огромен! — чуть меньше островов.

.Сцена четвёртая: "Теодор, Влад, Элисон и
Фалько покидают берег, у которого резвился
Кракен и приходят к реке. Темнеет".

Как только Солнца луч покинул небосклон,
Уж трое спят из них и видят сладкий сон.
Но, Элисон спешит к прохладе вод,
Чтоб смыть с себя усталость, да и пот!
Одежду всю с себя она быстро снимает,
И в воды ласковые — затем тут же ныряет.
Хоть вода ласкова очень ныне к ней,
Спешит она на брег реки — быстрей!
— Куда ты, Элисон, ещё побудь в воде;
Одежды вообще чужды женской красоте!
Но, только вот она, увы, не слышит слов моих,
Уже стоит в одеждах всех своих!

.Сцена пятая: "Сон Теодора".

Там, где звезду высь может подарить,
Где можно по Луне самой ходить.
Инесса с Теодором танцевали,
И чувства нежные друг другу даровали!
Их взгляд легко плыл вдоль высот —
Словно ничто окромя их, уж не живёт.
И Теодора взгляд смотрел и созерцал,
В Инессочке своей полноценно — идеал!
Печали, горести его не смели упрекнуть,
Инессу в этот миг хоть в чём-нибудь.
И тихо прошептал он к ней, — Я так люблю —
Улыбку нежную, чудесную твою.

.Сцена шестая: "Теодор, Влад, Элисон и Фалько
продолжают свой путь в Высокогорию, и достигают
границы Среднегории и Высокогории".

Вдоль той реки направились они —
К тем, кто на службе ратной ведёт дни.
И у моста границу храбро сторожит;
Страна родная пусть же мирно спит!
Навстречу к ним, на гнедом коне,
Дозор ведя, Орландо едет весь в броне.
За ним, и сотня бравая спешит;
У всех в крови храбрость чинная кипит!
— Ну, здравствуй, брат! — сказал Орландо, Теодору,
И дал отмашку — спешится дозору!

.Сцена седьмая: "Любовь, с первого взгляда".

Ты в час нежданный приходишь к нам — любовь;
Пьянеет высь над нами и хмелеет в теле кровь.
Взор видит ясно пред собою божество,
И чувства в сердце начинают торжество!
И каждым мигом ты отныне дорожишь;
Неважно! — бодрствуешь ты, или же спишь.
Вселенная уже вся стала ярче, красивей,
В присутствие богини твоих дней.
Орландо взор узрел в миг этот, в Элисон —
Весь мир подлунный и звёздный небосклон.
В походном платье, с лентой алой в волосах,
С улыбкой еле заметной на устах;
Она так мило в руках лилию белую держала;
Которую, у вод реки недавно тут сорвала.
Скажу вам честно, я, — Тот белый цветок —
С красотой Элисон спорить никак не мог.
Такая в ней краса уж ныне расцвела,
Что многих дев она в красе уж превзошла!

.Сцена восьмая: "Орландо обращается своим словом
к Элисон".

— Вы так прекрасны оба — вы и цветок!
Как только миг вместить вас вместе смог?
Два Солнца разом — вот так чудеса;
В вас столько красоты, что слепит высь глаза!
В красе цветку, конечно, вас не превзойти,
Вы — ось всего мне млечного пути!
— Я знаю, вас так мало,
Чтоб речь ко мне, ваша такая прозвучала!
Сказала Элисон ему, его перебивая — монолог;
Подошла ближе к нему, подарив ему цветок.
Взглянув глаза его, себя саму — заверяя,
Правда ли ныне — я уж красавица такая?

.Сцена девятая: "Теодор, Влад, Элисон и Фалько
остаются на ночлег в сторожевом замке у моста.
Вечереет. Орландо и Элисон гуляют у реки, вдвоём,
наедине друг с другом".

Уж Солнце позднее катилось в небе,
И благодарные своей ныне судьбе.
Они шли у реки; их робкие шаги —
Держали их, увы, на расстояние — руки!
Её природной красоты всё же касался —
Его взор — осторожно, она прекрасна — вся!
Но, он старался отвести свой взгляд,
От вожделенных её мест — глаза ж сами глядят.
Рисует кисть ума в мечтах её фигуру;
Без платья — всю обнажённую натуру.
Ум представляет — вот они близки —
Как ягодки поспевшие, под платьицем, соски!
А разговор их шёл же: о погоде,
О речке шумной, о матери природе.
Но подтверждаю я и подтверждают дни —
То, что друг другу понравились они!

.Сцена десятая: "Сон Теодора".

Как только Солнца свет в небе погас;
Дозору, "Смотреть в оба" — дан приказ!
Но, Теодор уж спит и видит сны;
Пришедшие к нему из неизвестной глубины.
Он видит: луг, а на лугу бежит ручей,
Водой журча прозрачною своей.
А у ручья сидит, песнь напевая,
Красавица — Инесса, его сердцу дорогая.
Он подошёл к ней и рядом с нею сел;
И песню эту вместе с ней запел.
И хоть ручей не слушал их, и вдаль бежал,
Момент! — их счастьем полноценно наполнял.
Пространство всё бы это, Теодор отдал,
За твой Инесса прекрасный идеал!

.Сцена одиннадцатая: "Теодор, Влад, Элисон и
Фалько продолжают свой путь в Высокогорию, они
переходят по мосту реку. Охранный пост Высокогории
был брошен, потому что в тех местах поселился
медведь-людоед".

И вот их шаг уж на земле теперь чужой,
Был брошен, Высокогории, пост сторожевой.
Уж паутиной он покрылся и зарос кустами;
Все здания поста разрушены местами.
И было видно, что уже который год,
Никто границы здесь храня, не стережёт.
Мурашки по спине бегут от сей картины;
Неужто есть медведи, что непобедимы?

.Сцена двенадцатая: "Бой насмерть! Шестой подвиг Теодора".

Тут у ручья, что вниз спеша катился,
Воды попить — наш Фалько наклонился.
И на него! — ведь он из них самый большой;
Накинулся медведь — как демон злой!
Он обнял Фалько в объятья страшные свои,
Сжимает его тело, грудную клетку, плечи —
И те трещат от силищи такой большой;
Ох, неужели Фалько сегодня день ни твой?
Фалько взбешён и в обе он глазницы,
Разом вдавил медведю свои пальцы.
И выдавил медведю левый его глаз —
Тогда медведь обнял его сильней, да в десять раз!
Вот-вот обмякнет Фалько — и его убьют;
Но, храбрый Теодор с мечом своим — уж тут!
Он перерезал хищнику его рычащую гортань,
Затем башку отрезал вовсе, — Иди, глянь!
И бросил наземь одноглазую главу;
Застыл в ней рык предсмертный — "Всех порву".

.Сцена тринадцатая: "Фалько смертельно ранен,
из леса к ним выходит молодая ведьма, которая
наблюдала за этим эпическим моментом".

— Я помогу ему, скорей его берите и пошли,
Уста прекрасной незнакомки им произнесли.
— Здесь рядом есть убежище, в котором я живу,
И обучаюсь — у природы колдовству.
Я помогу ему, спасу его от его смерти;
Отвары есть у меня чудесные, поверьте!

.Сцена четырнадцатая: "Убежище ведьмы".

В нём было чисто и пахло чудно в нём,
Травинкой летней, да грибным дождём.
Бутылочки, полные разных отваров и микстур,
Стояли чинно в нём, для разных процедур.
И видно было сразу, что тут она живёт —
Совсем одна, уже который в жизни год!
— Несите в дальнею келью, вы его,
Кладите там и оставьте одного.
Сказала ведьма им, спеша найти отвар,
Чтоб сбить агонии его предсмертный жар!

.Сцена пятнадцатая: "Ведьма спасает жизнь
Фалько, раненного в битве с медведем".

Отвар он выпил, но он не помогал;
Уж Фалько бредил и из реалий выпадал.
И как — дитя, он маму бедный звал;
Он просто здесь, сейчас вот, умирал.
— Не спи, не спи, могучий ты силач;
Надежды не бросай и мечт своих не прячь.
Самой царице-смерти, шёпотом своим —
Перечила она, — Ты нужен здесь живым!
Тут грудь свою она вдруг обнажила,
И ладонь Фалько на родимой приютила.
— Смотри, смотри, что тут у нас есть;
Не спи, со мной будь ласков здесь!
Как будто умирать ему ещё не срок;
Наш Фалько уж целует нежно ей сосок!
"Затем она раздевается и раздевает его,
и они осторожно лепят себя друг к другу,
складывая неуклюжего, мифического зверя.
Фалько остаётся жив".

.Сцена шестнадцатая: "Теодор, Влад и
Элисон знакомятся с ведьмой".

Вот, из убежища вышла она к ним,
И лес запел ей своих восторгов гимн.
Одета в платье и с распущенной косой,
Вся — хороша, вся — слажена собой!
И Солнце в небе, что гордится высотой,
Стыдилось уронить луч яркий свой,
В рыжих волос, её златую прядь —
Словно она могла равно ему сиять!
— Я — Светлана, — сказала им она,
— Живу здесь прямо вот совсем одна.
Давно не видела я живых людей,
Идущими тропою этой среди дней.
— Я — Теодор, второй сын царя — Краха,
Сказал ей Теодор, смотря — как черепаха,
Ползёт лениво — словно вдаль, в ближайшие кусты,
Желанья, чтоб успеть к ним, верно, её просты.
— А почему ты здесь одна живёшь?
О! иногда не знаешь, зачем вопросы задаёшь.
И этот вот вопрос, ей, Теодор задал,
Лишь потому, что очень уж устал.

.Сцена семнадцатая: "История одной ведьмы".

— Когда мне было всего пятнадцать лет,
И радовал меня весь этот белый свет.
Меня продали ценой упрямого осла;
И я слугой в дом богача служить пошла.
Ему уж тогда было лет пятьдесят,
"Седина в бороду, бес в ребро" — так говорят.
И первым вечером, что после наступил,
Он детство всё моё — как ад испепелил!
От губ его и рук — меня никто не спас,
Ни в этот раз, и ни в двадцатый раз!
Вот смотришь: все вроде добрые вокруг;
Кто зло не осуждает, тот разве добру друг?
Кто зло приветствует, или покорен пред ним,
Кто глаз прикрыл — да, что ты, мы тут спим!
Не видим! — как бедняжка, слёзы свои льёт;
Возможно, это просто дождь идёт.
Тот разве друг добру?...Презрев людей —
Ушла я в лес, чтоб быть одной средь дней.
Здесь встретила я ведьму старую — Тамару;
Она стала учить меня природе славной дару.
Её несчастную, медведь этот сгубил,
Которого, ты герой сегодня победил!

.Сцена восемнадцатая: "Они остаются на ночлег
в убежище ведьмы. Сон Теодора".

Как только мрак пространство всё укрыл,
За грань реальности наш Теодор вступил.
Он видит: Рондо, видит: его фруктовый сад,
Где яблони теснились друг к другу — к ряду ряд.
Красавица — Инесса, там фрукты собирала,
И песню пела, в песне радость лишь звучала.
Стал Теодор вблизи её, и нежно яблоньку обняв;
Решал он это небо, его священных прав!
— Ты больше звёздность — не прекраснее всего,
— Ты ныне бесконечность — меньше мига одного.
Мгновенье рядом с Инессой! — единственная высота;
Лишь ей дано моё, в днях этих — "Навсегда"!

.Сцена девятнадцатая: "Фалько остаётся со
Светланой. По сути, ему некуда идти. Из родного
вишнёвого края он изгнан, слишком усердствовал
в борьбе с неправдами. В краю, где томилась
жаждой савана, в городе Лан-Джафар — его вообще
продали в рабство за то, что он ударил богатого
купца. Почти по всему миру, правители были не рады
его присутствию, его любил только народ, считая
его героем. Он остаётся жить со Светланой —
навсегда! Теодор, Влад и Элисон продолжают свой
путь в Высокогорию, без него".

Там, где дорожка, узко, высь всё шла,
И огибая скалы, всё время вверх вела.
Где горы гордые смотрели свысока,
Как вниз бежит, шумя, в долы река.
Где гор покой, века, спокойно спит —
Они идут, их взор пропасть страшит.
Сорвётся шаг! — прощай жизнь, всё конец;
В горах — смотри внимательней. Смотришь? Молодец!

.Сцена двадцатая: "Теодор, Влад, и Элисон
достигают столицы Высокогории, города — Вздрогвирх".

Тут высоко в горах стоял большущий град;
Река пред ним срывалась вниз — как водопад.
Вот, мост прошли они и к городу идут,
Чем ближе к городу, тем тише горы — тут.
На улицах Вздрогвирха ютилась тишина —
Как будто бы она была для стен сих создана.
Так было здесь: уютно, тихо и легко,
Что в сердце чувства все — парили высоко!
Одно здесь было больше всего непривычно —
Дома стояли друг к другу ближе — чем обычно.
Ширь улиц была местами метра-полтора;
Здесь же, играя, носилась детвора.

.Сцена двадцать первая: "Теодор, Влад и
Элисон находят травника, чтобы узнать у него,
есть ли у него цветок необходимый им".

— О! травник, есть ль у тебя такой цветок —
Эдельвейс, быть может, приберёг его ты впрок?
Спросил у травника наш славный Теодор;
На него, бросив надежды полный взор.
— Увы, нет у меня такого ныне вот цветка,
Где он растёт — трудна дорога уж для старика.
Но, ныне та дорога для каждого трудна;
Там тень теперь живёт — как сотня дьяволов хищна!
И не найти того, кто мог б цветок сорвать;
А после цветок травнику за дорого продать.
Ужасна — так та тень, и так она — страшна;
Опасна — днём, ещё опасней — когда светит Луна!
Окутает тело и плоть сжирает до костей —
Как будто умер ты лет сто назад средь дней!
Уж тысячи людей она хищная сгубила;
Исчезла б в бездне эта дьявольская сила!
Сказал всё это травник, с болью и тоской;
И вместо трав им предложил — встать на постой!
И внучка травника приглашенье деда подтвердила:
— Я, баньку как раз сегодня истопила.

.Сцена двадцать вторая: "Баня".

У травника остаться они решили на ночлег,
Во тьме — опасен шаг в горах — в тем более бег.
Быть может, им придётся от этой тени убегать;
И лучше видеть ясно, куда тогда бежать.
Вот, внучка старика по имени — Адель,
Им стелет в горнице просторной, чистую постель.
И в баню Элисон с собой мыться зовёт;
И Элисон, конечно, с ней туда идёт.
На чердаке той бани мальчишки притаились,
И ждали негодяи, чтоб девы обнажились.
Разделись девушки и входят, радуя глаз —
Туда, где стоит полный воды горячей таз.
Но, щель на потолке всего одна;
Один любуется, всем остальным тьмы — пелена.
Друг другу шепчут они, — Дай я посмотрю?
А тот в ответ, — Тихо сиди, молчи, жди очередь свою.
— А что там хоть скажи сейчас, видать?
— Адель мочалкой гостью продолжает натирать.
Трёт верх спины ей, ниже — теперь трёт,
Трёт ещё ниже, у ягодиц почти — ну вот!
— Дай, сам я посмотрю разочек в эту щель?
— Да, тихо ты! О, теперь гостья трёт Адель.
— Такая гостья бледная, но груди — хороши!
— Дай посмотрю, ну дай, да покажи!
А тот в ответ им, — Тихо, цыц, всё тишь;
Ещё успеешь, после поглядишь.

.Сцена двадцать третья: "Сон Теодора".

Как только Вздрогвирх ночь накрыла,
Героя нашего неведанная сила —
Сорвала с плоскости спящей под Луной,
Переместив его прям в ад, что под землёй.
В приделе этом ада вовсе не было огней;
Он ночки зимней в сто раз холодней.
Тут тьма ползёт повсюду — ледяная;
Ей чуждо — всё, ей — каждая душа чужая!
И в этой тьме Инесса замерзает;
И боль её души — единственный ей свет!
И не понять живым, как больно — это;
Отсутствие прекрасного, о, где вы: жизнь и лето?
— Помоги мне, — Инесса тихо обронила,
С такой печалью, будто вечно слёзы свои лила.
В ней не было нечего, чтобы могло б уметь:
Восторгаться, а в тем более петь!
Руки холодные, она тянет к Теодору,
Моля, — Дай мне порадоваться какому-нибудь слову.
Тьма вкруг неё — дыры чёрной мрачней;
Любовь — погибшая, в аду — ещё темней!
И вы не знали об этом, может быть,
Что преступленье — "Перестать любить"!

.Сцена двадцать четвёртая: "Теодор, Влад и Элисон
отправляются в горы, туда, где растёт цветок — Эдельвейс,
не взирая на возможную опасность".

Они идут туда, где нет исхоженных тропинок;
Идут туда, где б ни каждый пройти смог.
Где страх и смелость друг другу смотрят в лик,
Где путь любой, без мужества, это — тупик!
Где взор может узреть: любую дали даль;
Они идут; тут впереди их путь, и это — вертикаль!
И, чтоб сорвать цветок необходимый им;
Наш Теодор лезет вперёд, один, путём таким.
Уже он — высоко, уже — вот рядом те цветы;
Тут тень пред ним, из неоткуда, из пустоты.
Схватила руку Теодора и тащит в небеса;
Он рубит тень мечом, страх разуму закрыл глаза.
Под ним ведь пропасть, упадёшь, всё смерть,
Врастёшь — как капля дождевая в твердь!

.Сцена двадцать пятая: "Седьмой подвиг Теодора.
Смерть адской тени".

Луч Солнца светит, и Солнце неприятно ей,
И тень спешит в пещеру с добычею своей.
Зря ль Теодор кромсает её, ведь мрака её ткань,
Срастается прям тут же невредимой — дрянь!
Вот — Теодор, разрубил её почти напополам;
Она срослась же в миг, не верит он глазам.
Уже в пещере с нею он, боя не видит его взор;
Неужто обречён он и тут погибнет Теодор?
Ударившись о камни, меч высек — вот — "Искру",
Искра насквозь прожгла на тени той дыру.
Как начал Теодор об камни мечом бить,
Увидев шанс в битве с тенью победить.
Да! искры, искры ей наносят славный вред;
Не свет, а пламя — тень отправит на тот свет!
И тень погибла вскоре; но он остаток её бил,
Руками голыми, пока в лепёшку не разбил.
Всё бил, и бил, и бил, часа три бил,
Хоть та была мертва и нет в ней уже сил.
Он вышел из пещеры, тень за собою волоча;
Серая масса её — не убежит уж от луча.
Лежит, кровоточит тень, и кровь её черна,
Не причинит вреда, уж больше нам она!

.Сцена двадцать шестая: "Теодор, Влад и Элисон,
набрав цветов нужных им, взяв собой тело
мёртвой, адской тени, возвращаются Вздрогвирх.
Теодор на площади Вздрогвирха бросает тело
мёртвой, адской тени, и призывает местный народ
возрадоваться — концу угрозе".

— Смотри, Вздрогвирх, конец пришёл беде,
Не подкрадётся больше эта сволочь в высоте!
Уж никого больше она не обглодает до костей:
Ни скот домашний, ни животных, ни людей!
И если снова тварь такая нападёт,
То знайте, что её пламя в миг убьёт!
Вокруг него столпились все и каждый ему рад,
— Слава герою! — они ему толпой кричат!

.Сцена двадцать седьмая: "Теодор, Влад и Элисон
покидают Высокогорию и спешат в Среднегорию".

— Прощай Вздрогвирх, прощай, Высокогория,
Прощай, травник-старик уж дома буду скоро — я.
Вот — Эдельвейсы, возьми немного их себе;
Пусть доброе умножится старик в твоей судьбе.
— Так нет у меня злата, нечем заплатить;
В ответ старик посмел зачем-то возразить.
— Это подарок, я из числа тех, кому деньги ненужны;
Старик, удивляясь, — Неужто бывают подобные сыны?
Забыв вражду двух царств, без тени малой страха,
Промолвил гордо Теодор, — Таков я — Теодор — второй сын, царя — Краха!

.Сцена двадцать восьмая: "Теодор, Влад и Элисон пошли
другой тропой к границе Среднегории, потому что ей было
легче идти вниз. Миновав убежище ведьмы — Светланы,
они намного быстрее достигают моста ведущего в Среднегорию".

Вот — Среднегория тут уж за мостом;
Тут каждый лист уже напоминает дом.
Тут каждая травинка сердцу не чужая;
Тут сущ всего душе крепко — родная!
Здесь — Родина, здесь — Теодора ждут,
Здесь добрый час готовит уж приют.
И вот навстречу к ним, да весь в броне;
Орландо чинно едет на гнедом коне.
— Ну, здравствуй, брат, — спешился, обнял,
Орландо, Теодора — как будто годы не видал.

.Сцена двадцать девятая: "Орландо оставляет
Теодора на границе Среднегории с Высокогорией
служить в патрулях, и сам увозит Элисон в
город — Рондо, чтобы она продолжила своё лечение.
Ему не надоело служить, ему просто очень
понравилась Элисон, да, и давненько он не был
дома. Сон Теодора".

Там, где нет света, где тьма зябко бежит,
Вновь Теодор там, неужто вновь он спит?
И видит взор его сквозь тьму — любимой лик;
В пространстве этом её хладен каждый миг!
Ничто не греет сущ её своим добрым лучом;
Все добродетели, щедроты — к ней уж не причём.
И имя той, что называют люди — "Красота",
О, ней забыла здесь: навеки, навсегда!
Всё — мёрзнет она, тёплых чувств в ней — нет;
Так мёртвая любовь затмевает весь возможный свет!

.Сцена тридцатая, "Город — Рондо, Элисон, выпив
отвар из Эдельвейса, пришла днём в царскую купальню,
чтобы закрепить эффект лекарства".

Где страшно ночью, там уютней белым днём;
Ведь Солнце светит ярко ей в небе голубом.
В окошечко купальни лучи падают его златые,
В такой миг сердцу — все горести чужие.
Свои одежды, Элисон, сложила на скамью,
Дню, показав величественную наготу свою.
Вот — Солнца луч коснулся нежно её кожи;
Чудесна Элисон — ты вся, прям аж до дрожи!
Нежданно Солнца луч её из вида потерял;
Горячих вод источник — уж плоть её обнял!
Так жизнь прекрасна в мгновения такие,
Ведь в целом дни блаженству, все — будто бы чужие!
В купальню царскую Орландо — вот зашёл;
Он знал, что Элисон там, он к ней туда пришёл.
Он вожделел её и не желая долго ждать,
Решил — как крепость её штурмом взять!
Когда зашёл в купальню он, прикрылась Элисон,
Подумав, — "Не дверью ли ошибся он?".
Но, он разделся и в объятья идёт к ней,
Со всей решимостью, со всей серьёзностью своей.
Он обнял Элисон, целует он её уста,
— Не надо! — шепчет Элисон, а думает, — "О, да"!

.Сцена тридцать первая: "Прошло два месяца,
приглашение на свадьбу".

Там, где граница Среднегории лежит,
Где мост через реку издавна стоит.
На вороном коне с дозором едет Теодор,
Пылает смелостью и ратью его взор.
С ним сотня бравая и Влад, что друг ему,
Пройти без спроса не дадут тут никому.
Вот — мчится к ним верхом, страны родной гонец,
— Письмо, письмо прислал тебе отец!
И Теодор, письмо от отца вскрывает;
И быстро про себя письмо не вслух читает.
Читает вслух он, Владу, отрывок из письма:
— От счастья, сын мой — Теодор, я схожу с ума.
Твой брат — Орландо свадьбу затевает,
С той девой, что у нас здоровье поправляет.
Уж выздоровела теперича совсем ныне она,
Нежна, прелестна! — хороша выйдет жена.
И вот тебе, приказ мой, Теодор:
Домой вернись, оставь на старшего дозор!
На свадьбе этой желаю видеть тебя, я;
А свадьба будет эта через четыре дня.

.Сцена последняя: "Теодор и Влад отправляются
в город — Рондо, на свадьбу Орландо и Элисон".

Уже границы вид давно вдали совсем исчез,
Уже вновь скоро сына обнимет царь отец.
Уже видны им: стены Рондо белые вдали;
Хочу сказать, — что мы к концу главы пришли.
А свадьба будет после уж в главе другой,
Спешно закончу — всё, мир полон также — суетой!

.Послесловие четвёртой главы:

Час этот! — вовсе в Среднегории не мрачен,
Час этот! — счастью многих предназначен.
Но, сквозь грядущее торжество, очами я воззрю:
— Надежд нет Теодора, я их ни где не зрю!

.Глава пятая: "За грань возможного".

.Сцена первая: "Свадьба".

Шумел град — Рондо славный ныне весь,
Теснились радости друг к другу здесь.
И песнь одна в другую песнь вливалась,
Кипело торжество, радость его не унималась!
Вот он стоит — Орландо, наш жених;
Он ждёт свою невесту и оттого притих.
Он учит клятвы, повторяет про себя:
"Клянусь", "Я обещаю", "Я люблю тебя".
И вот! — невеста наконец-то вышла в сад;
Пусть все уста на свете этом замолчат!
Пред красотой её блекнет небосклон;
О, как же ты прекрасна сегодня — Элисон!
Вот двенадцать красных лент — их связали по ногам;
Вот двенадцать синих лент — их связали по рукам;
Вот двенадцать белых лент меж плеч им лямкой пали —
Их в целое одно они навек связали!
— Клянусь, любить тебя! — Орландо ей сказал,
— Пока дышу и сколько б дней я не дышал!
Клянусь тебе, я, Элисон! — любить тебя всегда,
С тобой, мне рядом, знай: горя — не беда!
— Клянусь! — всегда тебе я верной быть;
Клянусь! — тебя теперь лишь одного любить.
Ты — день мой, всё остальное просто — сон;
Такие клятвы жениху, сказала Элисон!
Вот — птиц освобождают и птицы в небо поднялись —
Словно их клятвы принимает сама высь.

.Сцена вторая: "Ещё гремит свадьба в городе — Рондо,
царь — Крах получает письмо от царя Высокогории — Густава
третьего, и читает его вслух".

— В сей добрый миг пишу письмо тебе, я, царь,
Вражда нас разделяла люто, меж собою, в старь.
Но, ныне всю вражду меж нами, я свожу — к нулю;
Тебе протягиваю сам, мирясь, первый, руку свою.
Твой сын второй, тут много славного свершил.
Медведя-людоеда хищного — обезглавив — он убил!
Тень адскую, что тысячи сожрала до костей;
Он — победил в бою рукой славною своей!
Уж песни вечные сложили о Теодоре, барды, здесь,
В час добрый, Вздрогвирх, их напевает весь!
За сына — Теодора, тебя Крах — я благодарю,
Я, в подвигах его! — зрю мирных дней зарю.

.Сцена третья: "Орландо высказывает Теодору,
что Теодор украл у него торжество".

— Так, как, так получилось, что славят вновь тебя —
Как будто день сегодня твой и не жених тут я?
Вот, снова слышишь, — Слава, слава, слава Теодору!
Брат! — подобен ты в миг этот, знаешь кому — вору!
Украл мой лучший день — может и трон мой украдёшь,
Вместо меня в цари, глядишь, да сам пойдёшь?
— Ты пьян, Орландо, — грустно, Теодор сказал,
— Да я ли это, скажи, письмо писал?
Мне жаль, что ты не понял, надеюсь — ты поймёшь,
Что ты — Орландо на царя — больше меня похож!

.Сцена четвёртая: "Теодор уводит спать пьяного
Орландо, и сам затем тоже ложится спать. Сон Теодора"

То чёрное пространство вновь открыло глаз;
Тут тьма — зябко бежит, нет — тёплых мер и фраз.
Мрак её плотен так, что сквозь не разглядеть —
Даже мечты одной, умеющей согреть.
В пространстве этом не только надежд нет,
В нём попросту отсутствует весь возможный свет.
Призрак Инессы! — в этом мраке, в сей тиши,
Нет сил прекрасной быть, у выцветшей души!
Повсюду тьма вокруг, куда ты не гляди;
Всё шепчет к Теодору, Инесса, — Помоги!

.Сцена пятая: "Теодор рассказывает этот сон
мудрецу — Аркадию, самому мудрому в городе — Рондо".

— Мне снится каждой ночью теперь — тьма;
В той тьме Инесса мёрзнет от холода — одна.
Нет нечего там умеющего душу обогреть;
Не улыбнутся там и песню там не спеть.
Там даже тьма умеет быть всегда — чужой;
Никто — недорог тьме, никто — тьме неродной!
Щедроты, благодати — там не рождены;
Там тьма повсюду, бег вдаль той зябкой тьмы!
И в этой тьме Инесса молит, — "Помоги";
Всё тянет жалобно ко мне руки свои.
— Да, это ад, — сказал мудрец ему,
— Один из приделов ада, похож собой на тьму.
В тот придел мрачный — тот попадает —
В ком чувство высшее при жизни умирает.
Чаще всего — такова мёртвая любовь;
Черна однажды, темна всё вновь и вновь!

.Сцена шестая: "Мудрец — Аркадий подробно
рассказывает Теодору, о разных приделах ада".

— Мы все тут делаем одно, что лишь живём;
Однако горе тем, кто дружит в жизни с злом.
Их души после смерти — ожидает ад,
Там зло их в муках — до времени казнят!
Когда же это время выйдет, увы, неизвестно;
По слухам же, в аду пока не очень тесно.
Все, кто дружил со злом, все верно будут там;
Злу каждому отдаст ад — стократно больше ран!
Не только тем, кто злое в жизни полюбил,
Ад в себе место навек определил —
Для тех, кто предал: доброе, святое и себя,
В аду — местечко тёмное — есть тоже, слышал я.
Предатели всех возможных в принципе мастей;
Живут там — зябнут, тенями средь теней.
Вход в те приделы адские на севере — вон там,
Уходит там под землю, пещера в бездну прям!

.Сцена седьмая: "Теодор направляется на север
один, никому нечего не говоря. Через несколько
месяцев, он всё же достигает жуткой расщелины
спускающейся в приделы ада".

Тут щель была ведущая — всё вниз;
Какой туда его, безумный, вёл, каприз?
Через хладный воздух нос сшибала — вонь;
В расщелину — не хочет идти конь!
Зажёг он факел и вниз один идёт;
Неужто он погибель там свою найдёт?
Тут ниже путь один — идёт в шестьсот путей;
И он пошёл туда, где было потемней.
Он быстро шёл, к душе любимой он спешит;
Вот некий придел ада, уж перед ним лежит!

.Сцена восьмая: "Первый придел ада на пути
Теодора. Ленивые и беззаботные".

Средь душ выходит старший из чертей,
Раскидывая крошки хлеба рукой своей.
У этих душ тела есть, они еды хотят,
Набрать тех крошек хлебных они себе спешат.
Но, увы, не утолить им этим малым — глад,
Покой и сытость — отобрал у них уж ад!
При жизни даром дни кормили и поили их;
Им было не до дел, вообще, в мире — любых.
Теперь им нет покоя, всё крошки ищет взор;
Вот — мимо них прошёл, дивясь, наш Теодор!

.Сцена девятая: "Второй придел ада на пути
Теодора. Подлецы, гордецы".

Тут было посветлей, но меньше не было людей;
Тут было: много псов, гиен, других хищных зверей.
Тут душам грешным тела ад тоже дал;
Которые сам в пытке злой терзал!
Без позвоночников тела их — всё ползут вперёд,
Живую плоть их — хищник пастью своей рвёт!
Гиены — словно падаль, рыча, их поедают,
И псы голодные, куски от плоти их кусают!
Тут те, кто — подл, кто — подл и с друзьями,
Кто обижал других нещадно днями.
Кто радовался сердцем — когда слёзы лил другой,
Кто сам себя назвал — единой высотой!
Гордыня! — тоже подлость, ведь в конце концов,
Держа руку свою на острие святых основ.
Какой высший мотив скажет тебе вдруг:
— Ты лучше многим, чем твой лучший друг?

.Сцена десятая: "Третий придел ада на пути
Теодора. Чревоугодники и обжоры".

И этим душам ад тела на муку дал,
Их глад великий, неуёмный — всё терзал.
Огромные, вонючие — они вперёд ползли,
И жрали всё, что лишь сожрать могли!
Вдруг один лопнул, уж другой к нему ползёт;
Кишки, что было в них — он жадно жрёт.
Какая мерзость! — какая тут, блин, вонь;
Спалил бы грешных, лучше б их огонь!
Но, в приделе этом ада — дождь всегда идёт,
В приделе этом ада — ветер ледяной им песнь поёт.
Дождём он хлещет оземь — тут множество воды;
Обжорам дано адом, взамен вкусной еды.
Вот — Теодора, один грешник за обувь укусил,
Но, Теодор идя, его, легко переступил!

.Сцена одиннадцатая: "Четвёртый придел ада на
пути Теодора. Любопытные".

Из черни тёмной, ад тут вниз свергал,
Камней так много — как в горах обвал!
Долина серой, мрачной — тут была;
Весна — тут вовсе не разу не цвела.
На камни серые, лежащие наподобие земли,
Высь ада — вниз кидала камни свои.
Бросая сотнями их с чернеющих высот;
Живой тут дальше целым точно не пройдёт.
Тут Теодор остановился, щуря взгляд;
Ох, не пройти ему сквозь этот камнепад.
Тут души любопытных ада высь терзала;
Их любопытство болью выбивала.
Одно тут могут грешные узнать —
Что будет следующим у них болью стонать!

.Сцена двенадцатая: "Сущность познавшая всё,
или Демон — Лапласа".

Тут Теодора, сила всё будущее зная,
Сквозь камнепад ведёт перемещая.
Он цел — в него и камень не попал;
Так тот устроил, кто его перемещал.
Он в камнепаде уже рядом с ним,
Перемещается среди камней — всё невредим!
— Я тот, кто плод вкусил самой Омеги;
Кто видит атом также — как планет круги!
Я тот, кто знает, что было и что будет,
Мной завтра прожито, что через год наступит!
Конец известен мне бытия всего;
Я знаю завтра всех миров до одного!
С самой Омегой, я в познаниях своих сросся;
Не любит вечность тех, кто так умом вознесся.
Теперь в аду — я, заперт среди тех —
В ком любопытство наибольший грех!
— Я — Теодор, второй сын царя — Краха,
Сказал наш Теодор, гоня прочь токи страха.

.Сцена тринадцатая: "Зеркало познавшего всё,
или зеркало демона — Лапласа".

Всеведущий несказанно в душе рад,
Что Теодор спустился ныне в ад.
Он зеркало пред ним своё открыл;
В нём день грядущий Теодора был.
И видит Теодора ясно взор —
Как страшен дальше ада злой простор.
То — как опасны те, что там страдают,
То — как ужасно их порой пытают.
И то, что он там смерть свою найдёт,
Если туда он далее пойдёт.
— Я знаю всё, что произойдёт;
Там далее тебя погибель ждёт.
Ты — Теодор погибнешь, верно, там,
Конец уж близок твоим дням.
И показал ему — его тысячи смертей:
— Смерть уж сама тебя ищет среди дней!

.Сцена четырнадцатая: "Теодор рассказывает
всеведущей силе зачем он здесь".

— К душе возлюбленной я спешил в сей ад;
Я не вернусь, не повидавшись с ней назад.
Хочу её, я, нежным словом обогреть,
Ей улыбнуться хочу, хочу ей песню спеть!
Так зябко ей в кромешной этой тьме;
Хоть песнь одну пропеть б ей ныне мне!

.Сцена пятнадцатая: "Первая сила познавшего всё,
видеть — прошлое, настоящее, будущее всего.
Вторая сила познавшего всё, показывать другим —
прошлое, настоящее, будущее всего. Третья сила
познавшего всё, менять — прошлое, настоящее,
будущее. Третья сила познавшего всё".

Как мало тех, кому бы он решил помочь;
Бежит пред ним миг ровно каждый прочь.
Перед Теодором он зеркало иное открывает;
В нём тайна незнакомая, очам нашим вещает.
Часы Инессы! — до сих пор в мире живой,
Которой не был дан миг в жизни вовсе — злой.
Родилась дочка у неё и с нею ласков Диабэль,
А Теодор замёрз зимой насмерть в метель.
Дочка Инессы ещё прекрасней — чем она,
Взрослеет, красу себя вбирает, уже почти жена.
— Не надо! — прервал событий бег, вдруг Теодор,
На землю бросив печали полный взор.

.Сцена шестнадцатая: "Ещё дальше в прошлое".

Тот день, что раньше мига в жизни был —
Когда их Диабэль коварный посетил.
Тот день в своём зеркале демон воскресил;
Там Теодор с Инессой вместе рядом был.
Так счастьем их сердца — полнила кровь;
Была их велика в силе своей любовь.
Но, после свадьбы не прошло и пяти лет;
Глянь, умер Теодор, Инессе счастье нет.
Вдовой она, печально, век свой коротает,
Улыбок, радости — её душа не знает.
— Ну, почему так? — заплакал Теодор;
Не хочет видеть горе Инессы, его взор.

.Сцена семнадцатая: "Проклятье познавшего всё,
или проклятье демона — Лапласа".

— Свой и знакомых не продлить мне миг;
Это могущества моего — крах и тупик.
Поскольку тут я встретил лично сам — тебя,
Твою продлить жизнь не в силах, увы, я.
Мертвы все те, кого я в днях своих любил,
Продлить знакомых век — я не имею, увы, сил.
Немало слёз своих, с очей своих — я уже лил,
Что самых важных сил, меня некто решил.
Смерть стала главной соперницей моей;
Нет счастья моего в живых, уж среди дней!
Могу тебя, я, Теодор переместить —
Те пять прекрасных лет с милой прожить.
Её улыбкам, её песням — ты будешь рад,
Покинув этот вечный, мрачный камнепад!

.Сцена восемнадцатая: "Теодор выбирает
счастье Инессы, а ни своё".

— Пусть лучше будет счастлива она,
Чем через пять коротких лет одна.
Пусть лучше её любит этот Диабэль;
Пусть дочь у них растёт — прекрасна — как апрель!
Пусть век её и мига горького не знает,
Пусть никогда её душа тут не страдает!

.Сцена девятнадцатая: "Инесса и Диабэль вместе
в городе — Рондо".

Не в вечер тайный, в час неожиданный пришла;
Её любовь к нему днём белым привела.
Так много глаз днём могут заподозрить их,
— Что это? Что вместе вдруг свело этих двоих?
Инесса озираясь, его уста нежно целует;
Никто не видит? — Впрочем, будь что будет!
— Ты так чудесен, милый Диабэль, вот смотри:
Трясутся, жаждая тебя, губы мои.
Ты — есть, скажи мне? Ты — реален? Ты — ни сон?
Твой образ сказочен — словно нереален вовсе он.
Таких — как ты в сей жизни не бывает;
Счастье меня сполна полнит — переполняет!

.Сцена двадцатая: "Город — Рондо, Инесса и Диабэль
в мастерской Диабэля, минутами позже".

Вот, Диабэль увлёк Инессу за собой,
Наедине — закрылся он с ней в мастерской.
И обнажил пред ней свою новую работу;
"Инессы бюст" — явил вдруг наготу.
Взяв в руку белой глины, бюсту, правил он сосок,
Касаясь его нежно — словно ветерок!
Инесса, тоже взяла в руку белой глины,
Затем подкралась к Диабэлю со спины.
Обняв его, решила плоть его слепить —
И бархат его кожи с сей глиной в одно слить!
Вот, он уж — словно мрамор, словно в камне Аполлон;
И даже каменный — прекрасен очень он!
Вот — Диабэль, Инессу, одежд её решил,
И в отместку белой глиной плоть её лепил.
Слепил он — всю её, и даже — её бугорка,
Не обошла, её — лепя, его с глиной рука!
"Затем они испачканные в глине — словно
две ожившие статуи, сквозь мрамор, которых
пробивается местами плоть — величественно
складывают, мифического зверя".

.Сцена двадцать первая: "Инесса и Диабэль
покидают город — Рондо, навсегда".

Чтоб вместе свою жизнь вдвоём прожить;
Они решили — страну эту позабыть!
И убежали этой ночью, вдвоём, в края другие;
Какие всё же любви даны силы большие,
Что может вмиг заставить бросить всё, она,
Ведь лишь себе одной любовь верна.
На юге, град их приютил навек другой,
— Клянусь, не омрачен Инессы век, там был слезой!

.Сцена двадцать вторая: "Существо познавшее всё и
парадокс, или Демон — Лапласа и парадокс".

Поскольку, подтверждаю я! — Инесса вновь жива;
Стирается в рассказе этом почти каждая глава.
Вот — летопись времён стирает параллель,
Где был предателем любви Инессы, Диабэль.
Вот — летопись времён сотрёт уж скоро Теодора взгляд,
Который ясно видит то, как страшен в муках ад.
— Хочу, сказать тебе, что ты сюда не приходил;
С печалью некой, демон, Теодору слово обронил.
— Инессы не было в аду, и ты в ад не ходил;
Исчезнешь скоро ты — словно со мною тут не был.
Тут Теодор воззрев сквозь тьму и хищный ад;
Сыны века сего мудры, верно, правду говорят.
— Но, раз с тобой мы небыли знакомы;
Проклятья твоего не действуют законы.
С надеждой Теодор ему тогда сказал:
— Спаси, и мой век, чтоб я тут не пропал!

.Сцена двадцать третья: "Портал в другой мир".

И демон тут же, в зеркале своём открыл —
Другой мир, что альтернативным миру сему был.
И в этом мире — Инесса, Теодора ожидает,
Что он погиб, борясь со злом — она не знает.
Сердечко её ждало Теодора раньше зря,
Но, ныне дней счастливых взошла над ней заря.
Сквозь грань возможного Теодор спешит уж к ней,
Счастье великое! — век ждёт их среди дней.
Вот — переходит в мир другой подлунный — Теодор,
На ад бросая в последний раз свой взор!

.Сцена двадцать четвёртая: "Божество".

Так сильно, как Теодор, ещё никто так не любил,
В каких мирах подлунных, кто бы, где б не жил.
В тот миг — когда он выбрал счастье Инессы, ни своё,
Любовь его почти созрела — в божество!
Надзвёздность! — что живая, что вечность сторожит,
Уже за ним сквозь космос в ад спешит.
Вот, в ад спустился от приделов первых — Высший Свет,
Чтоб божеству, от божества сказать, — "Привет"!
Что ж, зрит Предвечный, как сквозь некий портал,
Уходит в мир другой — тот, кого Он здесь искал.
И вслед души его, луч звёздный бросил Он,
Его луч один ярок — как звёзд на небе триллион.
Он вырвал сущ почти что всю из тела Теодора;
Вот, зрит в неё Он, властно — лучше взора.
Он каждою йоктосекундою всю быль в Себе вмещал;
Ему, громадный космос — словно игрушка мал!
Он зрит и видит — чувств Теодора сполна мерь;
Ты — Теодор красив в душе! — даже теперь!

.Сцена двадцать пятая: "Тело Теодора с остатками
души и чувств — попав в другой, альтернативный мир:
спешит домой, в город — Рондо, к красавице — Инессе.
В этом мире красавица — Инесса никогда не встречала
никаких Диабэлей, и всегда любила только Теодора".

Вот — славный Рондо, вот — родимый его дом,
Вот — та, в которую наш Теодор влюблён.
Уста красавицы — Инессы, Теодор целует;
Любви победа ныне над смертью торжествует!
Воззри же вечность! — как прекрасен этот миг;
Пусть радость славит смело любовь — в крик!
Чувства высокие — те, что планида берегла,
Их счастью пусть дадут — два мощных крыла!

.Сцена двадцать шестая: "Город — Рондо, Теодор и
Инесса вместе".

Ты песнь моя стократно стань нежней,
Дай мне воспеть их счастье среди дней.
Ты явь! — создай меня другим — из нежных струй;
Чтоб я сумел вместить в строки свои — их поцелуй;
Чтоб я сумел в строки свои вместить — их взгляд;
Так наяву не бывает, так наяву не глядят!
Их нежность проницала мерь, до чувств основ;
Нежнее — самых нежных в мире этом слов.
— Я так люблю тебя, — ей Теодор шептал,
И стан её прекрасный, рукою нежно обнимал.
День мимо плыл, красавицы — Инессы, идеал;
Всё сердце Теодора сполна полнил — переполнял!

.Сцена двадцать седьмая: "Свадьба".

Шумел град — Рондо славный ныне весь,
И лились в небо всюду музыка и песнь.
Вот — Теодор красивый и нарядный ждёт —
Когда ж невеста к нему его придёт.
И вот! — невеста вышла в сад — она прекрасна!
Луна и Солнце в небесах светят напрасна.
Так совершена Инесса в этот час —
Что светочи вселенной, где вы? — Не вижу вовсе вас!
Двенадцать красных лент — их по ногам связали,
Двенадцать синих лент — их по рукам связали,
Двенадцать белых лент, им лямкой пали между плеч —
Связали их в одно и стали их судьбу стеречь!
— Клянусь, сей белой лентой, нас в одно связавшей,
Любить — Инесса — миг каждый сквозь тебя летящий.
— Клянусь! — он далее Инессе обещал,
— В тебе одной я буду видеть — идеал!
— Клянусь, тебе, мой милый Теодор;
Не гневаться, не хмурит вовсе взор!
Клянусь, всегда-всегда тебя любить;
Клянусь, с тобой счастливой в жизни быть!
Такие клятвы, Инесса, Теодору говорила,
Я верю, вечность, эти клятвы где-то сохранила.
Вот — птиц освобождают, и птицы в небо поднялись —
Словно их клятвы принимает сама высь.

.Сцена двадцать восьмая: "Жили долго и счастливо,
и умерли в один день".

Счастье полнило их каждый в мире после день,
Слезами их очей не разу не омрачила горя тень.
Как у великого — "Одна судьба у наших двух сердец,
Замрёт сердце твоё и моему сердцу конец" —
Так вот случилось в глубокой старости, у них,
Их пульс и вздох — синхронно в днях затих!

.Сцена последняя: "Надзвёздность! — того мира,
где Теодор свершил много подвигов, где
он побывал в аду, где его любовь и сущность
достигли божественности".

Предвечный Свет, что бег начал живых создал,
Коему, и ныне космос громадный также мал.
Сущ Теодора в небеса Свои, с Собою превознёс —
Намного выше, родных нам млечных звёзд!
В скопленье звёзд, Он, чувства Теодора — обратил,
Похож ль на Солнце — Теодор, и млечность ль не забыл?
Не знаю! — Но, так ярка любовь, и ныне Теодора,
Что меркнет перед ней — в небесах наших, Аврора!

.Послесловие пятой главы:

Где вечность, поёт вечности — мотив:
— О, Адам Кадмон, ты — красив!
Сущ Теодора — вечной галактикой сияет,
Свой звёздный свет, сквозь ширь миров распространяет!

.Конец!

Автор — Данте Анри