Олимпос I

Следует ещё напомнить, что Химера –
фантастическое огнедышащее чудовище,
полулев-полукоза-полудракон.




I.

Ныне в Олимпос собрался с женой досточтимый Григорий.
Слышал он много и много об этом таинственном месте,
видел картинки и знал кое-что из разрозненных текстов
и всею душою желал всё увидеть своими глазами.
Там, говорят, если вправо свернуть от песчаного пляжа,
и миновать затерявшийся дюнах посёлок туристов,
преодолеть оборону удушливой мангровой рощи
в дельте речушки и вверх по теченью проследовать дальше,
после пройти чуть заметную сеть легендарных кварталов,
всё ж различимых, векам вопреки и нашествию леса,
в створе священных руин и проёмов отмерить на север
с полкилометра, то можно увидеть природный феномен:
в горном распадке пылающий выход природного газа,
так называемый тысячи лет, ?Огнедышащий Камень?.
Невидаль эту увидеть собрался Григорий с женою.


Нанял он виды видавший двухмачтовый бриг быстроходный,
с камбузом, палубой верхней, кормой для бесед и гальюном.
Имя ему ?Олимп;с? было, просто по месту швартовки
(?Санта Мария? Колумба на треть лишь была его больше).
Кэп – закалённый в походах за пивом пиратов потомок –
из-под рубашки на солнце горит мусульманское брюхо;
верный помощник его – быстроногий моряк и сметливый –
он же – и юнга, и штурман, и боцман, и кок, и команда.
Много и прочих достоинств имелось у этих джентльменов.
Не было совести только у них. Но об этом – позднее…
Ветра попутного не дожидаясь – им это не надо! –
сводку погоды заев гюзлеме*, не без огненной раки**,
тронулись в путь, рассекая волну потемневшего моря.

Великодушно согласие дав разделить все удобства
плаванья с множественным разноликим туристом, желавшим
просто на яхте в Олимпос смотаться и там оттянуться,
радостью полны, дивились Григорий с супругою, лохи,
кутая плечи от ветра порывов в хламиды из шерсти,
в;лнам, на коих вскипают и гаснут хмельные барашки;
кобальту моря, глухому лучам ослепляющим солнца;
в злате его островам, проплывающим медленно мимо,
искренне веря, что всё-таки будет возможность купаться,
пусть не сейчас, так попозже, в загадочной бухте Олимпос.
В мыслях гоня подозренье о том, что с погодой неладно,
жизни свои легковерно вручили морским нечестивцам,
кои – лишенные чести, бесстыдны, хитры, вероломны –
взяли оплату вперёд за заведомо гиблое дело.
И, почитая богиню одну, Меркантильность чьё имя,
эти два алчных, презренных жадюги цинично решили
всех – и себя, и ?балласт? – испытаньям подвергнуть неслабым.
Ведь не могли же, пройдохи, на море прожившие с детства,
предупреждений не расшифровать, продиктованных свыше,
что- де сегодня Олимпос закрыт для досужих туристов!

Так и случилось. Доплыли они лишь до бухты Пиратской,
малым числом обитатели коей живут рыболовством,
ставя большие кормушки с приманкой для рыб на продажу,
общего с именем бухты имея лишь способ торговли.
Тут уже даже турист ощутил нестыковку с погодой:
в страхе взирал он на тёмно-лиловую, мрачную тучу,
грозно несущую громы и молнии с гор к побережью,
наглухо скрыв Тахталы***, занемогшую вдруг к непогоде.
Брови его поднялись, растопырились пальцы, а ноги
стали беспомощно ёрзать, и пульс участился донельзя:
шутка ли, выбрать меж жизнью и близкой, проплаченной целью!
Ухо по ветру держа, не скрывая тревоги, команда,
чуя беду, наотрез отказалась проследовать дальше.
Быстренько всех накормили картошкой и жареной рыбой,
выбрали якорь из вод неспокойных, движок запустили.
Трепетной чайкой вспорхнув, быстроходное крепкое судно
влилось в нестройный кильватер других, обратившихся в бегство.
В ужасе спешки едва не утратила разум команда,
жертвою чуть ли не ставши с противником яростной схватки:
лидером быть непременно желавшим в спасительном беге,
крикнул он в рупор, глумясь: ?Олимп;с?, там твой плавает якорь!?
И простодушно команда бросалась отыскивать оный,
вывернув чудом на полном ходу от угрозы тарана
и неминуемого вслед за тем абордажа и плена,
под издевательский смех флибустьеров, возглавивших гонку.
Видя такой вот расклад замелькавших пред ними событий,
б;льшая часть пассажиров решила, что правильней будет
жадных пиратов простить, успокоить несчастных блюющих,
перипетии морские преодолевать, улыбаясь,
и снисходительно выдержать трёпку неслабого шторма;
принайтовав настроения румпель на ?полный не дрейфить?,
не сожалеть ни о чём и без паники в порт возвращаться.

Чутко внимая винта непреклонным настойчивым просьбам,
корпусом крупно дрожа под ударами хлёсткими, злыми
ветра с дождём и отважно форштевнем пространство пронзая,
яхта несла, как могла, незадачливых корыстолюбцев
прочь от Беды, угрожавшей и им, и ?мышам сухопутным?:
львиным рычаньем терзающей слух, создающей ?барашки?
мощным драконьим хвостом, источая козлятины запах.

Наши супруги глазели, беспечным салагам подобны,
ёжась от капель дождя, затекавшим со спин под резинку,
как набухали на ультрамариново-аспидных волнах
пенные жил перекрестья, и небо от молний трещало.
Страх безотчётный упрятав подальше в глубины сознанья,
смело решили они, положившись на милость Фортуны,
бури восторг испытать, уподобившись птице известной.

В смешанных чувствах взирал капитан на своих пассажиров,
что, словно малые дети, усевшись на палубе верхней –
мокрой, холодной и скользкой – охотно играли в опасность,
даже не подозревая, насколько серьёзной и страшной
участи им удалось избежать, подчинившись разумно
прихоти Монстра, взбешенного по неизвестной причине,
нынче решившего часто не баловать гостеприимством.

Так, неудачей закончился первый поход на Олимпос
заинтригованной пары супругов из дальней России.





* гюзлеме – турецкий блинчик с начинкой.
** рака – тутошняя водка.
*** Тахталы – местная высота (2377 м над уровнем моря). С турецкого – Деревянная гора; приедете – сами увидите, почему такое название.


II.

Вдр;горядь вещий Григорий собрался в манящий Олимпос.
Заворожен не на шутку он этою точкой на карте
древней, прекрасной в веках Анатолии, Турции ныне,
где колонисты римляне, единого Бога не зная,
жили в прекрасной долине меж гор, для врага недоступной.
С честью и славой с морской стороны отбивая набеги,
почестей пышных стремясь не жалеть для любимых героев –
равно, живых иль умерших, умерших в бою иль от жизни –
всласть веселились, безмерно любили смотреть представленья
?песни козлов? при стечении тысяч гостей и сограждан
под лепетанье реки (а была ведь она судоходной!)
в чаше театра на склоне горы и на фоне лазури
моря, соседствующей с изумрудом лесов и сапфиром
неба в оправе дремучих вершин, позолоченных солнцем.
Чем же ещё занимались они? Ну, конечно, торговлей.
Чем торговали? Да всем, что лишь только возможно придумать,
море и сушу надёжно сшивая стежками товаров,
дипломатических встреч и, опять же, пиров бесконечных,
преумножая богатство Олимпоса, славной столицы.
Чем занимались ещё? Возносили хвалы и молитвы
сонму богов, виртуально парящему в мраморных храмах;
коз разводили, монету чеканили, пряли и ткали,
деток плодили, чинили галеры, ходили в походы,
гимны слагали, любовные песни и гнусные вирши;
в банях начав разговор, дискутировать шли на агору;
плакали, радовались, ликовали, любили, тужили,
строили козни, дрались, ревновали, болели, судились –
в общем, ничем не разнились с людьми из других метрополий.
Только одно тяготело над ними лихое проклятье:
грозная Бестия, огнедыш;щая злая Химера,
испепелявшая всех, не взирая на чин и на возраст,
лес изводящая и плодородные, тучные земли,
смрадом и ужасом полня сердца всех, живущих в долине.

Впрочем, была она побеждена юным Беллерофоном,
неотразимым красавцем и воином сильным и храбрым,
неба снискавшим любовь и её же потом потерявшим
(этого нет у Гомера, но есть документы покруче!).
Пользуясь, раз, благосклонностью вещих патронов небесных,
он золотою уздой усмирил шалопая Пегаса
(что ж он, бесхозный, носился без дела по синему небу?!).
Трепетно внемля расчетливой Беллерофоновой воле,
в небо конь взмыл седока, чтоб удар он нанёс по Химере.
Тот и метнул в огнедышащий зев безобразного Монстра
чудо-копьё из свинца и, расплавленным, глотку задраил!
То-то народ ликовал и без устали славил героя!
Он, ободрён всенародной любовью, почетом и славой,
подвигов пару ещё совершил. Только вот, что забыл он:
были победы его лишь плодами богов благодушья!
И, в упоении славы, дерзнувший подумать коснуться –
смертный! – святыни богов, был пожизненно ими низвергнут
и доживал свои дни в нищете и глубоком забвении.
Кстати, Пернатому тоже неслабо досталось от Зевса:
слепнем позорно клеймён, заточён он был в башню надолго.
Что же до граждан и присных Олимпоса, славного града,
то не бесследно для них многолетнее с Монстром знакомство
вышло: они превратились все в коллаборационистов!
Лучше б им шерстью покрыться, иль жабами склизкими прыгать:
город навечно лишен был богатств, привилегий и чести…

Много воды с той поры утекло. Ну, а что же Григорий?
С верной супругой своей он решает достичь автостопом
цели, намеченной раз. И на полном ходу оседлавши
в новых ?Бридж Стоун?, иль, может, ?Пирелли? – не важно! – квадригу,
?микрик?, бывалый на вид, с бескорыстным весёлым возницей,
мигом добрались они по возможности к городу ближе.

Только опять не вполне им пришлось насладиться легендой.
Далось немалой ценой посещение древних развалин:
Монстр, побеждённый давно, всё ж влиянье имел на супругов.
Призрак Химеры мутил им рассудок, вводил в заблужденье,
силы в ногах отнимал, путал мысли безжалостным ветром,
дважды и трижды веля проходить по местам уж знакомым,
с б;льшей охотой скрывал, чем показывал древние знаки:
?Вот – саркофаги вам, вот – акведук и заросший акрополь;
вот вам – некрополь и амфитеатр, и аркады над речкой;
вот – колоссальный портал красоты и сохранности чудной;
вот – пьедестал со следами того, кто над ним возвышался?
(Так тяжела была слава его, что впечатались в мрамор
стопы безвестного ныне героя – две ямки и только!).
Даже немало руин византийских времён показала
хитрая Бестия, хоть любознательных граждан России
не занимал в это время сей пласт исторической Леты.
Даже пыталась отвлечь северян ?на халяву? плодами
дивного сада, представшего вдруг перед ними в долине
(малый гранат, неизвестно зачем, до сих пор сохраняет
в центре Москвы холодильник на кухне кирпичного дома).
Всё совершила коварная Бестия, лишь бы отвадить
путников наших, упорно желающих видеть воочию
место, где был побеждён юным воином враг человеков –
страшная, грозная, лютая, мерзкая, злая Химера.
Даже презент, провожая, им дал не унявшийся Призрак:
странную местность он им показал, где живут наркоманы!..

Так и повторный поход не доставил вполне утоленья
жаждущим ведать и видеть, и слышать, и сжиться на время
с былью, задавшей тональность, в которой играем поныне.




III.

Третий поход собирает в Олимпос премудрый Григорий.
Принадлежащий стихии Огня и Стрелец по рожденью,
наш достославный герой был обязан воочию видеть
дивное диво на лике земном – Огнедышащий Камень!
Всех-то делов: засвидетельствовать пораженье Химеры
(сколько уж этих свидетельств за время эпохи туризма!).
Только давно ведь известно: лишь кошки рождаются быстро!..

Вот, сообразно своим таковым рассужденьям глубоким,
солнечным утром нежарким, велел он запрячь колесницу:
– Сам буду править! – сказал и жену посадил одесную.

Гордою птицей взлетал к перевалу ?Судзуки?, ведомый
твердой рукой загорелой. Серебряной рыбкой сверкая
в петлях крутых ?серпантина?, спускался по горной дороге.
Долго ли коротко ль мчали они, счёт ухабам теряя,
только приехали вскоре туда, где кончалась дорога,
в милое глазу селенье на фоне морского прибоя.
– Где, уважаемый, паркинг у вас? – вопрошает Григорий
местного жителя в дивных штанах, широченных на бёдрах,
узких внизу, у лодыжек у самых и с низкой мотнёю.
– Паркинг? Чудак! У любого забора коня ты оставить
можешь прекрасно! – ответствовал гостеприимный прохожий.

Всяческих благ пожелав добронравному аборигену,
акселератор пришпорил Григорий, педаль выжимая.
Адреналин разошелся по членам послушной машины.
Пальмовый сад на возделанной, голой земле каменистой
скоро невиден стал, сгинув в клуб;х жёлтой высохшей глины.
Полнились души приезжих клуб;ми счастливых предчувствий.
Вгору они (всё ж машину оставив на платной стоянке)
стали взбираться, неведомо как понимая, что нынче
страшный Мутант расположен принять столь упорных супругов.
Шагом широким, тропой запылённой, надсадно вдыхая
(следует помнить, что гости к асфальтовым тропам привыкли)
благостный воздух лесной, напоённый земли ароматом,
путники шли сквозь едва уловимые пёстрые звоны
нежно-лиловых куртин цикламенов под сенью деревьев.
Встречу им, клёнов крылаткам подобен, холмы оглашая
смехом, окрашенным чувством свершенного трудного дела,
сыпал турист, сотрясая гранит в резонанс с телесами…

Вот и пришли. Невысокое место на фоне зелёных
склонов, обильно политых слепящего солнца лучами.
Тишь. Ни души. Меж стволов пролетела беззвучная птица.
Серая плешь: обнаженные камни спеклись воедино.
В редких местах, закоптившихся, видно неяркое пламя.
Гладкие глыбы теплы – не понятно, от солнышка или,
внутренним жаром нагретые, неутолимой извечно
злобой Урода несчастного с пробкой свинцовою в глотке.
Крышки пивные… Осколки стекла… Поржавевшая пуля…
Мраморный хлам… Вперемешку – кирпич непривычных размеров…
На византийских руинах остался нетленный орнамент…
Греческий шрифт древнеримских времён – на разбитом пилоне…
Как же, должно быть, несладко в теченье веков ежечасно
изобличать свой позор пораженья пред толпами люда –
злобное пламя так дёшево выглядит в солнечном свете!..

Кроток и жалок, взирал бедный Монстр из своих подземелий.
Замер и сам, и с ним вместе и горы, и море, и небо –
что учинят эти двое? И вот что они увидали:
скорбную жалость в сердцах к побеждённому злобному Зверю!
Радостно, робко скуля, он лизнул суетливо ладони
путников ласковым пламенем и положил в них на память
столь драгоценный подарок, что оба чуть живы остались,
от восхищенья дышать позабывши и мыслей лишившись.
Пристально глядя друг другу в глаза, чтобы явь не утратить,
молча, пытались умом охватить столь великое счастье...

Только немалое время спустя – больше суток промчалось, –
верный натуре своей, рассудительный, мудрый Григорий
вспомнил, что следует бдительным быть, что нельзя поддаваться
гнусным соблазнам, наверное, всё же, коварной Химеры:
– Может, Она нам его и дала для того, чтоб унизить,
да и не где-нибудь, а на таможне, в момент возвращенья!
Нам ведь ещё в самолёте лететь, вдруг Она нас нагонит
и по привычке спалит не повинных ни в чем пассажиров! –
Так он, в волнении, мерил шагами не Бог весть, какую
номера площадь в отеле и впаривал бедной супруге,
ноги обвившей его и ронявшей горючие слёзы,
жарко молившей пресечь недостойные мысли и бредни,
не отвергать, столь чудеснейшим образом дар обретённый!
Бедный! Преодолевать в одиночку соблазн обладанья
вынужден был он, ужасную цену за то заплативши:
понявшей ложно его благородного духа боренье,
был обвинён он женой в паникёрстве и трусости даже!
Он же свершил невозможное: топнул ногой и, собравши
волю железную, вырвал из сердца постылый подарок,
так, было, славно улёгшийся там и его согревавший:
– Лишь недостойные люди крадут у Истории вещи!
Д;лжно всему быть на месте своём! – рявкнул муж благородный
и пригрозил реституцией, близкой, тотальной и страшной.
И обещанье торжественно дал возвратить всё на место…

Только всё это случилось потом. А пока что герои
бережно дар свой свезли в безмятежно-лазурную бухту,
коей зеркальная гладь замерла в золотистом овале
брега, дышащего жаром вечерним уставшего солнца.
Тут, под раскидистой пинией, в стайке других, ей подобных,
на, отдающем дневное тепло, сероватом песочке,
полном диковинных камушков, отдых позволили душам,
столь перегруженным ныне. Григорий в лазурь погрузился.
Сидя на гребне бархана, супруга смотрела с любовью,
как загорелое тело её ненаглядного мужа
сильными взмахами рук возмущает прибрежные воды.
Невдалеке полусонный ?Судзуки? пощипывал ветер…


Здесь, на вечернем морском берегу, в окруженьи лиловых
сумерек и на возвышенно-тёплой от нежности ноте,
в свете далёких прощальных огней незабвенной Химеры,
мы и оставим одних наших славных и милых героев,
так полюбившихся нам и которым ничто человечье
в мире, наполненном зла и добра состязаньем, не чуждо.