7Главка Раны 7Досадная неудача Горящие сутки С пор

Главка: Раны

Досадная неудача…


Под слеповатый отсвет
стынущего неба.
(Последний след
сбегающего дня)
Так, словно в голод –
Хлеба!
Хочу услышать. НЕТ!
УВИДЕТЬБЫ ТЕБЯ!
Я далеко и это невозможно –
(но позвонить всё ж можно)
И я,
Любимая,
всего лишь
позвоню.
И голос твой услышу.
С тобой поговорю:
О жизни, полной и кипучей
в работе бесконечной,
Но всё же траурной, дремучей,
как мертвый лес без птицы певчей!
Опять хватаю телефон,
Наш номер набираю.
Но в нём без жизни горький стон звучит: ?Не знаю – тишина – не знаю?.




Горящие сутки

*
Полночь

Спал молча, чинно телефон домашний.
И запах жаренного мяса мерзкий
Всю ночь нежнейший воздух отравлял.
Как кожу барабана, душу беспокоя,
Луна мне в полночь не дала покоя.
Текучий сон, как рыба ускользал.
Озноб. И я, холодным потом обливаясь,
Раздумьем, гнойники вскрывая,
Больную душу снова ковырял.

*
Восход

На Ost
Жар-птица хвост
Раскрыла,
Красуясь огненным пером.
И грубо радужку пронзила,
Расправу довершив над сном.

*
Полдень

Зло взрывалось солнце ураганами света,
Загоняя живое в безысходную лень.
И рыдало пожаром бесконечное лето.
Полдень яро крушил ненавистную тень.

*
Закат

Закат, пока ещё несмелый,
Рукой, как будто неумелой,
На небосклоне нанесён с лихой поспешностью пострела.
Путём сечения голов
Добудем алой крови ров.
Плеснём на небо из ведра.
Гори, гори, звезда-дыра!



?С порога смотрит человек
не узнавая дома…?

Вот я, вернувшийся домой,
звоню призывной трелью.
Дороги вышел час восьмой
всё, перед целью.

В эскорт – конфеты с коньяком,
три белых розы,
пельмени прихватил я в дом
(то быта проза).

Но окон тьма бугрит виски.
И за дверьми – молчанье!
Я открываю – сам! – замки,
чуть звякая ключами.

Какой зияющий покой!
Необычайно чисто!
И кот не встретил чернотой
печного трувочиста.

Лишь эхо кинулось на зов!
Все зажигаю лампы,
но только тень её часов –
на силуэте кармы!

Где этот милый непокой,
и запах сигаретный?
Разбросанный повсюду крой,
увядшие букеты?

Лежит записка на столе,
в посмертном приговоре:
?Ушла. И не вернусь к тебе!
Прости. Целую. ….?





Всё чередом своим –
лишь ночь не та

Процессии поспешность похоронной
в моих ногах – Я час назад убит!
Надел весь город траур новогодней
рыдающе-весёлой суеты.
Никем в кругу своих друзей,-
Зачем? И без веселья.
Смяв гроздья праздничных огней,
цедил вино смятенья
под лай торжественных речей.

По долголетью кратких зим
проносятся в два счёта.
Всё тот же вечный пилигрим –
Ночь нового отсчёта.
И за спиною их – толпа
оставила пометки:
седую прядь, морщины лба,
и валидол - таблетки.

Просыпались мои года
В скучнейшем приговоре:
?Тебе же скоро тридцать два!?
Уже постыла воля.




Медузы

Солёный берег, южный, томный.
И солнце в мареве висит.
Прибой настойчивый и ровный -
волна зелёная дробит.

Она в себе медуз качает.
И те мерцают в глубине,
Прозрачные, скользя, скучают
в слегка ворчащей тишине.

А ночью море бушевало,
но успокоилось к утру.
И много мертвых тел лежало
на каменистом берегу.

По воле волн Творцу послушных
(божественно солёный блюз)
В палящий день под солнцем южным!
Ничто
к полудню от медуз.

От тел, блистающих и жгучих,
(морская синева - их дом)
Огромных, царственных, текучих –
Ничто!
Лишь жалкой слизи ком.
*
В отчаянном, безмолвном крике
(Я разлагаюсь, я убит)
от жара огненного лика
(под тяжестью твоих обид)
в тоске мучительно сгораю,
как сотни гибнущих медуз.
(Я выселен тобой из Рая!
Раздавлен умер наш союз.)




Саркома

Нет. Нет. Бред. Совершенно не знаю.
Клочья памятных лет – лишь клочья
тают, снегом вчерашним тают
муки шалые – алые хлопья.

Тянут, тянут жилы с живого тела.
Вянут. Вянут розы, где сердце пело.
Помню, с памятью мыльной пены,
Стоны – Love me, набухшие гены.




Истукан

Ущербность каменной груди –
В простом отсутствии любви.
*
Тебя языческим божком,
воссевшую на царском троне,
пресыщенную древним злом:
молить не стану ни о чём.
Пустых хлопот не неужно в доме!
Седым мне ведано волхвом:
?Вотще согреть гранит теплом
прикосновения ладони!?