ЕФИМ. Глава 3

Глава третья

В стихах порой, я очень часто лгу,
Но здесь в поэме, как-то не пристало,
Бери, пиши, гони себе пургу,
Рука от лжи ни капли не устала.
А в чувствах ложь – мне это не к лицу,
Мне женский пол в стихах всего милее,
Но мысли все мои, как на плацу,
И этим я похож на дуралея.
Возьми себе, читай начистоту,
Вся логика в стихах моих понятна,
И мысли, и всей рифмы простоту,
Всё сложено с умом и аккуратно.
Описывать я Фросю очень рад,
Она была чистА душой и телом,
И домыслов не надо и тирад,
И близости с мужчиной не имела.
И скажет мне вот кто-то: ?Как же так?
Ей двадцать лет, да быть того не может!
Уж ты, наверно, автор, то чудак,
От лжи такой тут нас перекорёжит?.
Хотите - верьте, а хотите - нет,
Но Муза мне моя уж лгать не будет,
Сей склад ума и мой менталитет,
Не многие, я думаю, осудят.
И что такого, нету в том стыда,
Её слегка природа придержала,
Ведь лебедь не всегда спешит с гнезда,
Девица наша чувств глубоких ждАла.
И верно дождалАсь, явился он,
Как деревце в день жаркий влаги просит,
Над ней парил мальчишка – Купидон,
Стрелой своей он выстрел ей наносит.
Сейчас я в миг тот вас перенесу,
Когда к Ефиму вышла Фрося с хаты,
В двенадцатом, темнеющем часу,
И небосвод был тёмно-синеватым.

?Пришёл-таки, боялась - не придёшь,
Уж спать я собиралася ложиться?,
?Со мною прогуляться ты пойдёшь??
Спросил Ефим: ?Чего здесь находится??
?Давай пройдёмся в сторону реки?,
Она ему смиренно предложила,
?Теперь так ночи стали коротки?,
Из уст её желанье исходило.
Он взял её за рУку и пошли,
Вдоль гнутого плетёного забора,
Потом поляну вдоль пересекли,
Не поднимая, на друг друга взора.
Неловкость притаилась в их сердцах,
Не зная, как начАть сие общение,
Не каждый чувства выразит в стихах,
Тем более, когда в душе волнение.
Потом Ефим почтительно сказал:
?А ты мне Фрося сразу приглянулась,
Я глаз с тебя на поле не спускал,
И в сердце что-то, будто всколыхнулось.
Наверно я тебя всё время ждал,
О чувствах я гутарить не умею,
О деве я такой всю жизнь мечтал,
И жар во мне, и видно багровею.
Твоя рука прохладна, что с тобой?
Ужель тебя моя любовь не греет?
А тишь стоит какая над рекой,
И небосвод совсем уже темнеет?.
На небе звёзды ярче загорались,
На улице стояла теплота,
Лишь вОды речки жалобно плескались,
О тёмные, крутые берега.
Они остановились, Фрося тут же,
Свой взор, в глаза Ефима устремив,
И стали они как-то сразу ближе,
Она смутилась, но потом спросив:
?А ты не брешешь, правда, меня любишь??
?Да вот те крест! Хоть здесь готов к венцу!
Какие-то ты глупости гутаришь?,
И я ход дам умелому словцу.
Все опасенья Фроси мне понятны,
Позор на всё селенье обрести,
Последствия тут нелицеприятны,
На грех девицу можно тут свести.
Потом и замуж никогда не выйдет,
Позор семейство всё будет нести,
И Бога, и родителей обидит,
И всем доступный статус обрести.
Уж были в их селениях примеры,
В те годы, ход ухаживаний был строг,
Захаживали к девам офицеры,
Потом дев не пускали на порог.
Разумно Фрося к чувствам подходила,
Разведать ей тут надо всё сперва,
Себя и честь при встречах не дарила,
В суждениях своих была правА.
Но ей Ефим всё ж чинно приглянулся,
И женского чутья здесь не унять,
Когда Ефим рукой к ней потянулся,
Позволила ему её обнять.
Провёл он Фросю в аккурат до хаты,
Простились у дверей, как Бог велел,
Но Фроси папа был весьма сердитый,
И дочери сказал, что разумел.
Как Фрося в дом вошла и дверь закрыла,
Ей батька строгим тоном говорит:
?Ты где была? С тем с поля штость ходила??
Тут Фрося вся притихла и стоит.
?Так я тебе скажу отцовско слово,
Коль любит, и намерен в жёны взять,
Ему скажи, как я сказал сурово,
Сватов к нам в хату пусть изволит звать.
И нечего по вёске тут бадяться,
Народ гутарит всякое потом,
Нормальные все люди спать ложатся,
Не дай Бог опозоришь нас грехом.
Ты слышала, что я тебе гутарю?!
Чего стоишь, молчишь как истукан?!?
?Чего кричать?? - вступилась мать: ?Не на базаре,
Сымай-ка дочка мамин сарафан?.

Спустя два дня прибёг Ефимий к Фросе,
Опять смеркалось, вечер на дворе,
Едва качались ветки на берёзе,
Луна уже светилась в серебре.
Он постучался, она не сразу вышла,
Наверно Фрося гостя не ждалА,
Отцовское закона помня дышло,
С намереньем к Ефиму строгим шла.
Он тут же к ней с порога: ?Здравствуй Фрося,
Давай мы к речке сходим, как тогда??
Как будто и не слышала вопроса,
И даже взглядом стала холодна.
?Привет Ефимий. Батька мой ругался,
Сказал тебе, как есть всё передать,
Коль в жЁны ты меня уж взять собрался,
То свАтов, будь добр, к нам в дом прислать.
А более гутарить тут и нечем,
Коль люба я тебе, то вот мой сказ,
Не может быть Ефим другой тут речи,
То батьки, и то мой тебе наказ?.
Она ушла, дверями хаты хлопнув,
Ефим слегка помялся, ну и что ж?
От радости ногой о землю топнув,
Аж на себя стал прямо не похож.
К себе примчался в дом, в свою лачужку,
Свеча мерцала тускло на столе,
Воды он сходу выпил сразу кружку,
И к батьке тут же с речью осмелев.
В пол шепота, чтоб тата только слышал,
Чтоб остальных жильцов не разбудить,
Придвинулся к отцу ещё поближе,
И нАчал слово молвить и твердить:
?Послушай, тата, жениться я надумал?
?Уж не на Фросе ли?? - ?На Фросе, так?
?А хорошо ль сынок ты всё обдумал?
Ты должен знать, что ты же, всё ж бедняк?,
?Так и она ведь тоже крепостная,
Что ж тут такого?? - сын отцу твердит,
?Да всё, Ефимка, это я уж знаю,
Обдумать это дело надлежит?.
?Чего тут думать, Фрося мне сказала,
Сватов чтоб я к ним в хату присылал,
Отцовскую волю, вроде диктовала,
Так тут же я к тебе и прибежал?.
В семье нависла странная доктрина,
Федот сидел и думал что сказать,
?Она, конечно, гарная дивчина,
Но надо тут немного обождать?.
?Чего тут ждать!?? - Ефим не унимался,
?Да Вы знакомы только лишь три дня?,
Герой наш ни в какую не сдавался,
Притом, ещё коней скорей гоня.
?Хорош гутарить, спать давай ложиться,
Обсудим позже наши все дела,
Сейчас же ведь не будешь ты жениться,
И так уже луна давно взошла?.
Легли все спасть, огонь свечи задули,
И сном глубоким сладостно уснули.

Прошло три дня, Ефим угрюмый ходит,
Федот наш, всё в раздумиях, молчит,
Себе герой наш места не находит,
Душа его в томлении болит.
Работать даже как-то стал устало,
И аппетит свой бычий потерял,
Душа его неистово страдала,
Как деревце без влаги, он увял.
Ещё три дня томительных проходит,
Весь внутренне Ефим стал раздражён,
Опять он к батьке с просьбою подходит,
И мрачен он, и крайне удручён.
?Чего ты запрещаешь мне жениться?
Молчишь и ничего не говоришь,
Иль мне с своим желанием смериться?
В себе молчанье странное таишь.
Кахаю Фросю – ты не понимаешь?
Она сватОв сказала в хату звать,
Ты трусом меня тата выставляешь,
Я мужем ей хочу законным стать.
В ГорОшенки я к ней сходить не в силах,
Ей батька запретил со мной гулять,
Теперь я будто в двусторонних вилах,
Мне взор к ней даже стыдно показать.
С той стороны, её указ отцовский,
С твоей - не слышу я, ни да, ни нет,
Хоть ты меня пойми по-стариковски,
А если нет, так дай как есть ответ?.
Федот сказ сына выслушал безгласно,
Обмыслив всё, свою он молвил речь,
?На днях я с мамой нашей погутарю,
Я мненье мамы тоже знать должЁн,
Чтоб не было в душе твоей пожару,
Имею к Фросе родственный уклон.
Но ты скажи, ты, правда, её любишь?
Иль это всё мальчишечья гульня,
А вдруг спустя полгода ты разлюбишь?
И чувства все свои похороня??
Ефим как будто радостью зажёгся,
Ответ его мгновенно прозвучал,
До смерти он от Фроси не отрёкся,
И глас его как колокол звучал:
?Да Нет! Да что! Да как ты мог подумать!
Да я до смерти с ней прожить хочу!
И выбор мой естественно обдуман,
Да вот те крест, ни сколько не шучу?.
Прошло ещё четыре дня недели,
Федот Глафире новость произнёс,
Глаза от слёз у Глаши заблестели,
Когда ей конюх новость преподнёс.
?Ну вот и всё, и наш уж мальчик вырос,
Одно смущает, мало с ней знаком?,
?Ну, будет разводить тут в доме сырость,
А хватит нам тут места ввосьмером??
?Поместимся? - ответила Глафира,
?Похуже нас есть люди, что живут,
Таких как мы, уж, верно, что пол мира,
И всё одно, все семьи создают?,
Совет родительский одобрил выбор сына,
А может быть кто Свыше подсказал,
Уж благостней не может быть почина,
По-моему Сократ то написал.

Что ж наша Фрося, милое создание,
Какие мысли были на душе?
Она ждалА с Ефимом всё свидание,
Бродила словно в тёмной парандже.
Прошло два дня, Ефим и не заходит,
Потом ещё четыре долгих дня,
Как тень она по дому тихо бродит
Все чувства, словно в зЕмлю хороня.
Весь нрав её как будто изменился,
ГрустнА во всём, в работе и делах,
И взор её весельем не светился,
И мать видала всю её в слезах.
Смотреть в глаза отцу она не смеет,
Стремится всё работать лишь одна,
То радостью какой-то в ней повеет,
И тут же вновь нахмурена, грустнА.
Слова Ефима все до боли помнит,
Всё время повторяет их в уме,
Найдёт себе местечко поукромней,
Сидит всё там же, тихо, в полутьме.
Пройдёт по дому, выйдет на подворок,
Вздохнёт, походит, в дом опять спешит,
Ефим по сердцу видно стал ей дорог,
Душа ей верно тягостно болит.
Пристанище найти себе не может,
Всё ждёт его: ?А вдруг Ефим придёт?,
И чувства её тяжкие тревожат,
И вздох она глубокий издаёт.
А тут ещё отец с своею речью:
?А я тебе что, дочка, говорил?
Пропал Ефим – о, низость человечья!
Я Фросюшка уж знаю – жизнь прожил?.
И Фрося тут же горько зарыдала,
И с хаты сразу выбежала вон,
Обидно таты речь ей прозвучала,
Любовь, о – это страшный полигон!

В дальнейшем страсти будут пострашнее,
Но забегать вперёд я не хочу,
К концу развязка будет поострее,
Поверь, читатель, я ведь не шучу.
Прелестные и милые создания,
Всегда тревожат часть моей души,
И трепетные все переживания,
Попробуй-ка, возьми и опиши.
На первый взгляд, пожалуй, тут всё просто,
Но как мне сердце женщины постичь?
Тут надо быть глубоким диагностом,
Попробуй совершенства здесь достичь?
Но здесь я попытаюсь объясниться,
По полкам всё я тонко разложу,
Со мной, быть может, многий согласится,
Вещей природы суть не искажу.
Ведь Фрося, наша милая подруга,
Могла и по-другому поступить,
Ослушавшись отца, нашла бы друга,
И стала б с ним открыто, сладко жить.
И многие так делают сегодня,
Охотница иль жертва, вот вопрос?
А жизнь в какой-то мере тоже сводня,
На час в любви не сделаешь прогноз.
Всё может вмиг, в секунду измениться,
И кувырком, и прахом всё пойдёт,
Кто в ЗАГС идёт, тот мог не пожениться,
Кто в ЗАГС не шёл, того судьба сведёт.
Романы мне описывать не ново,
В них искренность и праведность души,
И Муза мне диктует образцово,
Хоть кистью, хоть пером бери пиши.
Но Фрося, наша тонкая натура,
Любить и ждать Ефима предпочла,
Расстроена весь день была, понура,
И словно и жила, и не жила.
Слова её отца совсем задели,
Лишь мать свою здесь дочку понялА,
Глаза у Фроси день от слёз блестели,
Ведь речь отца глубОко приняла.
Мать Фроси на супруга накричала:
?К чему такое дочке говоришь?!
Она себя и так уж истерзала!
Словцом зачем ей рану бередишь?!?
Потом прошла ещё одна неделя,
А Фрося всё в томлении ждалА,
И даже, будто малость похудела.
Но всё ж была изящна и мила.
А мысли ей покоя не давали:
?Ужель меня Ефим ты обманул?
Иль прелести тебя мои прельщали?
Иль тятька мой тебя, как есть, спугнул?
Не знаю я, но теплится надежда,
Сегодня двадцать первый день пошёл,
Не может быть, чтоб врал он как невежда,
Иль всё ж он баек ветреных наплёл?
Но я Ефимке почему-то верю,
Он молвил всё с открытою душой,
И сердце я ему своё доверю
По нём ведь сразу видно, он не злой.
Он речь свою держал ко мне с душою,
И был слегка наивен и правдив,
В глаза мои смотрел с такой тоскою,
И был со мной по-доброму учтив.
Но почему тогда он не приходит?
А может просто дома заболел!
Иль нос от бАза нашего воротит?
О, как ко мне он жаром пламенел!
Пришёл бы хоть, сказал как есть всю правду,
Уж если нет, так Бог ему судья,
И так, и так на сердце нету сладу,
Такая видно доля уж моя.
Вошёл ты в жизнь мою совсем нежданно,
И как теперь забыть твой светлый взор?
Как серо на душе, и всё туманно,
Украл моё ты сердце милый вор.
А как держал он трепетно за рукУ,
Ладонь я помню тёплую его,
И всё, что я имею, только муку,
И боль, что так засела глубоко.
За талию, как нежно, меня Обнял,
Ах, любый мой Ефимка, где же ты?
Спокойную мне жизнь ты только Отнял.
О, где мои вы милые черты??

Уж боле Ефросинья не рыдала,
Неведанье, вот тяжкий грех души,
Исходность ситуации принЯла,
Но кони, Муза, малость придержи.
Мы про Ефима всё ж поэму пишем,
Теперь свой взор к нему мы обратим,
Как радостью он был любовной движем,
И новостью сей вас развеселим.
Как гончий, он в ГорОшенки помчался,
Сквозь рощу, по оврагам, по кустам,
Казалось, что земли он не касался,
Хлестали его ветки по щекам.
Несётся мой Ефим, как угорелый,
До крови даже щЁку разодрал,
Как будто выпил он бойцовский зелий,
Ни капельки при этом не устал.
Примчался к Фросе, тут же в дверь стучится,
Мужчина отпер дверь: ?Тебе чего??
?На Вашей Фросе я хочу жениться!?
?Да нет сейчас здесь дома никого,
Они за садом, там картошку пЕлят,
Да где-то с полверсты, недалеко?
В Ефиме страсти больше закипели,
Желанье было слишком велико.
Помчался через сад на поле к милой,
Вдали увидел женщин четверых,
Там Фросю он узрел с лицом унылым,
И женщин рядом с нею молодых.
Подходит к ней, она молчит, не дышит,
И женщины все замерли, глядят,
Дыхание своё Ефим лишь слышит,
И взорами они его сверлят.
Она ему спокойным нежным тоном:
?Ефим, здесь кровь, на этой вот щеке?
И взглядом смотрит странно-удивлённым,
И голос, будто в жалобной тоске.
?Ах, Фросюшка, моя ты дорогая,
Как долго лик твой дивный не видал?,
И громогласно речь свою внимая,
?Жениться батька разрешенье дал!
К тебе сватЫ в воскресный день приедут,
Велел мой тата, Вашим передать,
Начнут про нас с тобой вести беседу.
Чтоб свадьбу нам потом с тобой сыграть?.
Издала Фрося стон едва заметный,
И радостью улыбка расцвела,
Пришёл и к ней, тот час её заветный,
Ей душно стало, свой платок сняла.
Но здесь мы Фросю с мыслями оставим,
О чём её мечтанья, мне не знать,
Лишь пару слов в поэму мы добавим,
Чтоб Фросю нашу счастьем поддержать.
Когда Ефим ушёл, её подруги,
С весёлым смехом и задором всех,
Высказывали вслух свои недуги,
Что вроде, как и близость - то не грех.
?И нечего терпеть тут, все мы грЕшны,
Коль сватается, значит станет муж?,
?Ах, деваньки, ну прямо Вы потешны,
Несёте Вы какую-то здесь чушь?.
Но с радостью всё Фрося принимала,
И ум ей веселил весь этот трёп,
В душе своей блаженно ликовала,
На сердце только странный был озноб.
Какой озноб, и что это такое?
Ни я, ни Муза знать мы не могли,
Быть может это чувство в нас седьмое,
Что мы себе с рожденья обрели.
Всегда нас что-то держит и тревожит,
Порою и меня по пустякам,
И сверху нам Всевышний не доложит,
Но нужно, всё же, верить и словам.
Седьмое чувство, так ли оно важно
Порою, мы не верим и ему,
И чувствуем притом себя вальяжно,
Лишь зрению мы верим одному.

И вот настал седьмой день – воскресение,
Авдей Архипыч лошадь дал и воз,
У Глаши нашей лёгкое волнение,
Федот Ефима с Глашею повёз.
По-новому слегка принарядились,
Горилки взяли, как твердит обряд,
В телеге кучно все расположились,
Времён тех был таков простой уклад.
Приехали. Вошли, их видно ждали,
Федот тут сразу речь давай держать,
Купца в рубахе светлой показали,
Товар просили гарный показать.
За стол присели, выпили по рюмке,
Квашнёй с бочонка кислой закусив,
Общались по-простому, без задумки,
Народ батрачий был неприхотлив.
И те, и эти, осталися довольны.
Детей своих решили поженить,
Глафира - по натуре сердобольна,
Расплакалась и слёзы стала лить.
Про Фиму рассказала, что сиротка,
Родители, что умерли его,
Что дочка ваша - видная красотка,
И Фросе будет с Фимою легко.
Решили свадьбу сделать лишь в апреле,
После постА, и денег подкопить,
Хоть страсти у Ефима всё ж кипели,
Отцовское здесь слово надо чтить.

Авдей Архипыч платил совсем немного,
По три рубля, и это лишь в сезон,
Не скопишь капитала тут большого,
Не сможешь даже здесь набрать разгон.
Федот, Глафира, и Ефим – все вместе,
Червонец заработать лишь могли,
Как есть всё говорю, без лжи – по чести.
Такие были платы и рубли.
А в зимний период, так курам нА смех,
По два рубля он в месяц лишь платил,
Трудится мол, зимой не надо нАспех,
И довод тоже веский приводил.
?Зимою тут работы вовсе нету,
За дом же свой с Вас платы не беру,
Живём мы по-старинному навету,
Прибраться только надо поутру.
Скотину покормить, да снег расчистить,
О большем я уж Вас и не прошу,
К тому же я хочу ещё заметить,
Муку на рынок сам всегда вожу?.
Свой дом себе батрак не мог позволить,
Дом стоил десять тысяч тех рублей,
Всю жизнь на пана можешь ты мозолить,
Помрёшь, наверно, всё - таки быстрей.
А вольную ещё купить – пять тысяч,
Семью от барской плети отвести,
А то тебя любой там может высечь,
Теперь попробуй этот груз снести.
Опустим эту грустную полемику,
Сей спор нас ни к чему не приведёт,
Всё это лишь бессмысленная лирика,
А лето уж к концу, увы, идёт.
Желтеть и листья начали местами,
Закончили последний все покос,
И зЕмлю солнце не печёт лучами,
И к осени склоняется прогноз.
Ещё тепло, но день короче мнится,
И утро уж прохладней с каждым днём,
Трава уже в лугах не зеленится,
И осени приход мы узнаём.
Прекрасная пора, желтеющие листья,
Летает паутина по лесам,
Природа расписала светлой кистью,
И рады мы всем краскам и цветам.
И золото багрянцем яркой охры,
Латуни цвет и меди с бахромой,
Надела осень жёлтые уборы,
Оранжевый наряд свой золотой.
Красивы деревА в своём убранстве,
Берёза, липа, клён, осина, дуб,
Работа есть и осенью в крестьянстве.
Честной народ всегда был трудолюб.
В бочонках Пантелей капусту квасил,
И яблоки сушили, и грибы,
Работы тут хватало всем на бАзе,
Одно уж благо, не было косьбы.
В амбар наверх несли солому, сено,
И жито вниз несли, муку, зерно,
Готовили на зиму много хрена,
Тут с паном всё заранее решено.
А в погреб свЁклу, бураки, картошку,
И яблоки мочёные туда,
Ещё варили ягоду морошку,
И сало в холод, тоже ведь еда.
И вот уже ноябрь не за горами,
Дожди стеною хлёстко землю льют,
Теперь вставать не надо с петухами,
И можно чуть попозже – не прибьют.
И ветер с новой силой нагоняя,
С морозами приносит первый снег,
Кобылка уж плетётся ковыляя,
И дольше всем становится ночлег.
И зЕмлю всю засыплет и завьюжит,
И снова всё кругом белым бело,
И мощь морозов на леса обрушит,
И ночью даже будто бы светло.

А зиму я описывать не стану,
В четвёртую главу перенесу,
Хочу прибегнуть к горькому стакану,
И зИму всю, как есть преподнесу.
Я чарочку налью и залпом хлопну,
Простит мне Муза милая моя,
Она потом во всём нерасторопна,
И бродит всё, молчанье затая,
Зато, потом, вся в окрылённой неге,
Без Умолку, все ночи напролёт,
Несёт все в поэтической телеге,
И отдыха, и спуска не даёт.
Мне нравится игра с обычным словом,
Мне нравится глаголом жечь сердца,
А если в настроении весёлом,
Могу сойти я даже за юнца.
Моя подруга – Муза, мне послушна,
Уж кто кого ведёт, не знаю сам,
И мыслим вместе мы единодушно,
Порой в стихах я склонен к чудесам.
Предвижу, что прошёл лишь часть дороги,
Вторая часть вся с болью впереди,
К чему скупые в рифме диалоги,
Ну, сам возьми, читатель, посуди.
Коль взялся за такую я поэму,
Страдания людские описать,
Раскрою до конца я теорему,
Чтоб с горечью, как есть всё передать.