Серебряная нить

АЛЕКСАНДР ПОРЯДОЧНЫЙ

СЕРЕБРЯНАЯ НИТЬ

ПОЭМА

2015 г.


Вступление

Стоит ли открывать страждущему свое холодное сердце?
Как напоить алчущего из пустых ладоней?
Возможно ли оживить и защитить землю, не касаясь стали и железа?
В чем суть и сила дружбы?
Какова цена любви к Родине, изображенной на открытках, и будет ли эта любовь взаимной?
Что представляет собой женщина, готовая разделить твою судьбу, и какова ее любовь?
Пульс твоего сердца-прихоть природы-или твое настоящее имя?
Все эти вещи существуют отдельно или объяты одной высшей Силой, которую мы называем?..
Без ответов на эти вопросы ни один нормальный мужчина не сможет спокойно жить и умереть.
И, не найдя этих ответов в своей душе, одинокий еврей впервые сошел с трапа самолета в Ереване в 1987 году и в последний раз поднялся на борт через 18 лет.
И начал писать.

Священнику Илье Амбарцумову,
спасителю
и другу.


АЛЕКСАНДР ПОРЯДОЧНЫЙ

СЕРЕБРЯНАЯ НИТЬ

Каким мечом рассечь мою гордыню,
Влекущую к безжалостной игре,
Оставив самолюбия твердыню
На кованом железном алтаре?

Дано ли нам с годами стать мудрее?
Мы на соседей смотрим свысока,
Хоть и пыталась сделать нас добрее
Супруги нежной тонкая рука.

Нам жизнь дает смирения уроки,
Но мы стоим, как прочная стена,
И по счетам платить подходят сроки,
Хоть и чрезмерной может быть цена.

Судьба нас гнет и мучит раз за разом,
И как от этой участи уйти?
И зыбким утром у вершин Кавказа
Открылись мне спасения пути.

Так наша изначальная природа,
Что требует изжечь себя дотла
И давит все сильнее год от года,
Меня в страну Наири [1] привела.

Где тьма в потугах борется со светом
И кажутся излишними слова,
И солнцу беспощадному ответом
Исконно служит терпкая айва.

Не стоит, лицемерно убиваясь,
По той земле пустые слезы лить,
А, встав за плуг и, лично, надрываясь,
Ее удел ты можешь разделить.

Так право сокровенное приходит
Нам говорить от первого лица —
Народа, что от камня происходит,
Солдата, землепашца и творца.

Я боль его впитал подобно губке
И волю, что отмечена в веках,
И как добро и зло, что слиты в кубке,
Не расплескать в изнеженных руках?

Возможно ли в беде спасти кого-то,
Лишь Господа о помощи моля?
”Нагнись и подари мне каплю пота”,
Шепнула обожженная земля.

Не в силах тягот вынести крестьянских,
Я в круг шагнул, и отошла обида,
И посреди гранитных плит армянских
Лежит цепочка со звездой Давида.

Где путь земной прошёл с последним стоном
Сын щедрой на иронию Одессы,
И между Араратом и Сионом
Витает дух мой скорбный, бестелесый.

* * *

Когда Господь лепил планету нашу
И очередь дошла до скал и гор,
С одной из них, что строже всех и краше,
Он заключал особый договор.

Познаешь ты приливы и отливы,
И примешь во спасенье род людской,
Вокруг тебя тугие встанут нивы
И жизни ты вернуться дашь мирской.

Тебе, Гора, быть матерью народа,
Что станет проживать среди врагов,
И только ваша общая порода
Позволит вам пройти чреду веков.

И дети обретут характер стойкий,
И назовут тебя — Большая Мать,
Но знаю я, — удел их будет горьким,
Не всех из них ты сможешь обнимать.

И сколько раз планета обернется
Вокруг оси невидимой своей,
Когда слеза кристальная коснется
Сердец твоих упрямых сыновей.

По всей земле их ветер разметает,
И каждый станет славы добиваться,
Пока их самомненье не растает.
И будут они ?гайи? [2] называться.

* * *

Мы просыпаемся в Париже и Нью-Йорке,
Уйдя из дома отчего давно,
Но стоит развести нам окон створки, —
Виденье нас преследует одно.

Священная Гора стоит пред нами,
Блистая непорочной белизной.
И чувство, что нахлынет временами,
Нас накрывает горькою волной.

Бандитский нож к душе армянской рвется,
И женщина в безумии кричит,
Мольба несется, и земля трясется,
Большая Мать в раздумии молчит.

Молчит она и с болью наблюдает,
Как дети отбиваются от рук,
Имущим власть покорно угождают,
Грехами свои беды порождают,
Молчит о том, о чем поет дудук [3].

Путь к Mатери граница преграждает.
Османский смерч прошелся, как лавина,
И нас уже столетье ожидает
Родной земли – вторая половина.

И каждый, с кем Гора одной породы,
Безмолвно ее контурам внимает,
И зов утробы, что летит сквозь годы,
Нам ранит грудь и сердце вынимает.

* * *

Слепой не знает красоты природы,
Глухой с ночной цикадой разлучен,
Без формы в муках глина тратит годы,
И на безликость камень обречен.

Луна их освежала мягким светом,
А солнце днем безжалостно давило,
И между ночью долгой и рассветом
Большая Мать их брак благословила.

Гора черты им наши придавала,
А Дух извечный их животворил,
И Мать когда им прялку отдавала,
Отец ярмо и лемех им дарил.

В смятении за руки взялись предки,
И медленно рассеивалась мгла,
И птица пела реквием на ветке,
И глина робко камень обняла.

Они в трудах нелегких обретались,
И словеса тесались временами.
И те, кому Писания достались,
На жатву выходили вместе с нами.

Мы в озере багровом умывались
Под игом нетерпимого соседа,
И в пораженьях бездны открывались,
И в алфавите пряталась победа.

Проходят между скалами года,
То душит зной, то льёт, как из ушата,
Течёт скупая горная вода
На мельницу седого Арташата [4].

Катились по ущельям дни за днями,
И в день, когда нас предки призывали,
Мы обращались желтыми камнями,
И в строгих формах храмов застывали.

Познали мы разбой, нужду и голод,
Являя лики стойкости гражданской,
И век за веком оттоманский молот
Таранил щит духовности армянской.

Была пружина сжата, но упруга
И к прежней форме жаждала возврата
И вдовы постигали тайну круга,
А парни силы брали у квадрата.

Мы крест нательный жертвенно хранили,
И этим неугодны были трону.
И буквами, что путь наш осенили,
Среди огня держали оборону.

И долго не являлся нам мессия.
Мы до тех пор платили кровью дань,
Пока не протянула нам Россия
Тяжелую мозолистую длань.

Сплотив идеей равенства народы,
Задумала двуглавая Москва
Объять одной каймой поля и воды,
Представ пред миром, как его глава.

Желая стать сильнейшими на свете
И не дрожать с котомкой на краю,
В течение семи десятилетий
Мы строили империю свою.

Империя без веры невозможна, —
Ведь кто-то людям должен объяснять,
Что истинно и что на свете ложно,
И как терпенье Господа понять.

Мы веру нашу новую сшивали
Из лоскутов насмешек и дерзаний
И купола с крестами разбивали,
И не скрывали властных притязаний.

Семья росла, и с каждым новым братом
Мы общим достоянием делились,
И у плакатов лысым и усатым
И бородатым идолам молились.

К молебнам после праведных трудов
Мы приходили с чистыми сердцами,
И пастырей из южных городов
Безропотно мы делали жрецами.

Народа безответного отцы,
Презрев свой долг, и с каждым днем наглея,
Нам шляпами махали с Мавзолея
Клейменные политикой дельцы.

Им почестей при жизни не хватало,
Но вечности из сейфа не достать,
И, чтоб их смерть в халатах не застала,
Жрецы решили идолами стать.

Они свои портреты размножали
И подминали гордую страну,
Забыв, что их партийные скрижали
И алый стяг стояли на кону.

Двуличья дух почуяв в новой вере,
Мы бормотать их мантры перестали,
И, потеряв уверенность в карьере,
Презрев жрецов, полковники восстали.

Искала власть на внешний мир управу,
Не понимая истины одной:
Что наша монолитная держава
Сама была беременна войной.

Схватились за оружие народы,
И цепких рук у горла не разжать,
Когда на все готовые уроды
Делить желают, а не умножать.

В тисках железных сердце наше бьется,
Предчувствуя истории разлом.
Мир рушится и снова создается,
Когда добро встречается со злом.

Нам трудно будет вновь соединиться,
Но если разойтись пришла пора,
Как малому народу сохраниться,
Скажи, Россия, милая сестра?

Как не согнуться под пятою груза?
И нас порой охватывает грусть.
После распада бывшего Союза
Мы смотрим на тебя, Святая Русь.

И ком тяжелый в горле застывает,
И сердце изнывает от тоски,
Когда в ладони нашей остывает
Тепло твоей натруженной руки.

Нет веры басням и досужим слухам.
И ни горнист, ни девочка с веслом
Нас не спасут, – а только сила духа,
Когда идет все кровное на слом.

Мы будем до последнего держаться,
Селенья и посевы защищая;
Нам выпало молиться и сражаться,
Врага напор железный укрощая.

* * *

Душили нас блокадные оковы,
И не поймешь — беда или вина,
Что не были войска к боям готовы
И началась народная война.

За нею следом голод и несчастья,
Тревог солдатских было нам не счесть.
Крест разделил их на четыре части:
Семья, невеста, Родина и честь.

Свободно пересели трактористы
За рычаги совсем других машин,
В окопах инженеры и таксисты
Вновь подтверждали звание мужчин.

Кустами над полями рвались мины,
Круги над ними делали грачи,
Бинты на раны клали балерины,
И шли в атаку сельские врачи.

Седые пожилые ополченцы
Готовились принять неравный бой,
Комбаты — молодые назначенцы –
Превозмогали власть их над собой.

И около промерзших монументов,
Почуяв сердцем, что пришла пора,
Вставали в строй, равняясь на студентов,
Забывшие покой профессора.

Пора сражений главных подходила,
И трамбовали землю башмаки,
И птица ночи крылья разводила,
И строились народные полки.

И, как зимой случается нередко,
Железо липло намертво к рукам,
И души наших убиенных предков
Свои ряды сомкнули по бокам.

И сколько лучших воинов стояло,
То знает лишь история одна.
Из толщи лет она их отбирала,
Чтоб мы могли долги вернуть сполна.

* * *

Одна граната танк взорвать не может,
Но, взятый разом с четырех сторон,
Как факел вспыхнет он и пушку сложит,
Став символом солдатских похорон.

Гранаты мчались, воздух разрывая,
И слышалось моление невест,
Когда, сержантов юных убивая,
Вонзался в тело танка этот крест.

Мишени из окопов намечая,
Идя на смерть, — и это не обман,
Того не замечая и не чая,
Крестили мусульмане христиан.[5]

И башни танков с грохотом взлетали,
И эхо разносилось по лесам,
И парни в шлемах вечность обретали,
И души возносили небесам.

Назад тем душам не было возврата
Мигали им прощальные огни,
И на седой вершине Арарата
Нашли упокоение они.

Там, где снега обильные не тают
И тучи проплывают не спеша,
И в тишине звенящей обитает
Бессмертная народная душа.

И падали сраженные на землю,
И пыль вздымали потные тела,
И, шепоту невест, скорбящих, внемля,
Она парней в объятья приняла.

Свой путь земной танкисты завершили,
Их провожал оркестр духовой,
В безмолвии теперь их души жили,
С душой соединившись родовой.

* * *

Чтоб отделить цветок от пустоцвета
И отличить солдата от дельца,
Достаточно засушливого лета
И шрамов обгорелого лица.

Зовет к борьбе заморский горожанин
И сразу встать желает у руля.
А цену платит по счетам крестьянин,
Семья его страдает и земля.

И до чего знакомы эти лица!
Собрать их всех — основа из основ
И, вдоль врагом непризнанной границы
С биноклями построить крикунов,

И пусть они себе дают советы,
Раз карта козырная им легла.
Раздать им всем противников портреты,
А может, лучше выдать зеркала…

Война вращает жернова событий
И, чтоб постичь их скрытую природу,
Не нужно делать сказочных открытий
И скармливать усталому народу.

Цена победы нашей всем известна,
И кровью обозначена она.
Здесь похвальба пустая не уместна
И лирика излишняя грешна.

Мы поступью в огонь шагаем смелой,
А ночью просыпаемся крича,
И рядом со свечой церковной белой
Горит незримо черная свеча.

И пусть тебе патронов не хватает,
Что губит днем и мучает во сне –
Лишь тот, кто связь с землею обретает,
Имеет ключ к победе на войне.

Ты сам имеешь право разобраться,
Зачем тельняшка пропускала кровь,
За что пришлось остервенело драться
И, может быть, придется драться вновь.

Зачем кричала женщина у входа
И стекленели юные глаза…
И почему впервые без ухода
Осталась виноградная лоза?

Арцах [6] — вот это знаковое слово,
Арцах — вот это имя, что дает
Основу понимания простого,
Чего порой нам так не достает.

Тут запах сосен впитывают дети,
Озябших мы овчиной накрываем,
И здесь, на протяжении столетий,
Мы Карабах — Арцахом называем.

Вращается планета год за годом,
И дни сменяет сумерек чреда,
И звезды светят странам и народам,
И у Арцаха есть своя звезда.

В том имени — безмолвие рассвета,
В нем резкий свист персидского бича
И женихов последние портреты,
И блеск ответный старого меча.

Нечасто его люди произносят,
И нет его на картах и столбах
Его в сердцах крестьяне наши носят
И берегут в обветренных губах.

Нам истина в Писаниях дается,
Но путь мирской — прямее и короче,
И вечный пот на землю нашу льется,
И в ритмах дня мы слышим гимны ночи.

Мы на тебя, Спаситель, уповаем,
Фасоль сажаем и доим коров,
И от волков отары укрываем,
И молимся на грани двух миров.

Свеча во тьме – издревле и доселе
Наш строгий и безмолвный судия,
И в круге пепелищ и новоселий
Мы познаём единство бытия.

Лаваш [7] и сыр, нам дороги вы оба.
Мы жить хотим, покоем дорожа.
Но истина, что наш удел особый,
Касается нас лезвием ножа.

Лоза под солнцем соки набирает
И кормит бесполезные побеги.
В тревоге их крестьянка убирает,
Предчувствуя враждебные набеги.

Вдали от жен мы милую голубим, —
Так было испокон и будет впредь.
И в дождь и в зной мы землю страстно любим
И за нее готовы умереть.

Нательный крест — хранитель наш духовный,
Мы с ним идем под пули и снаряды.
Роса во мгле — для нас елей церковный,
А сев и жатва — древние обряды.

Теснятся прихожане на телеге,
И на ветру им ряса не потребна.
Коса и кнут ждут рук, не знавших неги,
И утро начинается с молебна.

Сын пахаря - у нас отец солдата,
Мы воином кормильца называем,
И время от восхода до заката,
Мы знойный миг - как вечность проживаем.

Как Божий бич, идет за светом тень,
Мы познаем все тайны без изъятья,
Когда в трудах изнемогает день
И ночь берет его в свои объятья.

От наших стоп течет по бёдрам сила
Распаханной кормилицы – земли,
Что тело нам свое всегда дарила
А мы её любили, как могли.

Крестьянский хаш [8] мы исстари едим,
И голос в мире наш звучит негромко,
Но землю мы свою не отдадим:
Ведь кромка поля — нашей жизни кромка.

Распалась цепь погромов и гонений,
И птица пела с ночи до утра,
Что за чертой раздоров и сомнений
Вокруг креста собраться нам пора.

И пусть вдали с волками воют трубы,
Враг от ворот получит поворот.
Рука суглинок мнет, и шепчут губы:
“Одна земля мы и один народ.”

Что одолел и засуху и вьюгу.
И чашу бед нам выпало испить.
Страну, где твердь и плоть идут по кругу,
Нельзя в крови солдатской утопить.

Не стоит нам железом угрожать —
Ничто не ждет бандитов, кроме краха.
Атаки будут вместе отражать
Земля Арцаха и народ Арцаха.

* * *

Из ночи в ночь является нам пашня.
Мы свыклись с этой участью давно.
Но заслонила броневая башня
Родное запотевшее окно.

И снова танец смерти пляшут танки.
Нас знают в Белом Доме и Кремле…
А предков наших бренные останки
Зовут к изголодавшейся земле.

Она подарки потом принимает,
За труд упорный равно воздает,
И пахаря посмертно обнимает,
И сыну его плуг передает.

Земля есть женщина, а труд — мужчина,
Ее покров он жадно познает,
И связь их вечна — в этом вся причина,
Что наш народ ее не отдает.

Влекущая парней земля Арцаха
Отцам — жена, а сыновьям — невеста.
Вступаем в бой мы за нее без страха,
И занято на брачном ложе место.

* * *

Дудук! Открой нам тайну созиданья
Исконного и будущих миров.
И что скрывает в безднах мирозданья
Иссиня-черный траурный покров?

Какой ценой дается нам рожденье,
Зачем закат сменяется рассветом,
Мы дышим – или это наважденье,
И как вопрос становится ответом?

Обречены ли вечно мы на муки,
Живя на богоизбранной планете.
И могут ли твои святые звуки
Нас провести сквозь испытанья эти?

Так серебро во тьме ночной решает
Вступить в борьбу с гнетущей черной силой.
А круг судьбы свой танец завершает
И ставит палача перед могилой.

Давно свой выбор сделали народы,
И мы признать готовы, не тая,
Что нас влечет сквозь годы и невзгоды
Серебряная музыка твоя.

Связавшая окраины Вселенной
Извечно юной соловьиной трелью.
И души наши на стезе нетленной
Объявшая одной высокой целью.

И та любовь не ведает разлуки,
Пленив собой упрямые сердца.
И, слушая божественные звуки,
Мы чувствуем дыхание Творца.

* * *

Крестьяне все подвержены азарту:
Набить повозку до краев — и в путь.
Но тех, чьи корни на земле Урарту [9],
Обилием плодов не обмануть.

Они по формам яблок прозревают
Закаты княжеств и подъемы царств,
В ветвях граната сроки созревают,
А в зернах — суть распада государств.

Запутались в сетях людские души,
Хотят любви и похоти предаться,
Под спудом их грехов налились груши
И срока ждут, чтоб в Судный день взорваться.

Рождение империй назревает.
Хватает власти, денег и простора.
Но там плоды любви не вызревают,
Где в грунт сажают саженцы раздора.

И горсть семян в ладони открывает,
Как слепы мы бываем до поры.
И сердце пульсом к разуму взывает,
Что горний с дольним связаны миры.

От пахаря уверенность исходит,
Что неслучайны наши имена.
И осенью, когда страда проходит,
Он в зернах различает письмена.

* * *

Любовь к труду мужчина знает с детства.
Когда стоит он молча у окна,
К земле, что переходит по наследству,
Его ревнует верная жена.

Армянка так устроена извечно,
И склад ее души давно знаком —
Любовь ее к супругу бесконечна,
Но он необходим ей целиком.

А та, другая, по утрам встречает
Сурова, камениста и тверда.
Лишь раз она в объятья заключает
И впредь не отпускает никогда.

Она села едва касалась кромкой,
И сердцу приходилось разрываться.
И утром ранним, после свадьбы громкой,
Ушел он в женихи ей набиваться.

Глаза его решимость излучали,
Захватывая голые поля,
И птицы на мгновенье замолчали,
Напрягся вол, и замерла земля.

Он брал ее со всей мужскою силой.
Она от взглядов лишних укрывалась,
И тело, что об отдыхе просило
Горячим потом в полдень омывалось.

Дрожала твердь, отдавшись острой стали
И камни из под гнёта извергались,
Что в тьме исконной мучиться устали,
Дышала плоть и комья раздвигались.

Плыл ровно плуг, шла от земли истома,
Когда проход он каждый завершал.
Жена, ревнуя, ожидала дома,
И вол усталый тяжело дышал.

Стеснен он был лишь временами года,
И пренебречь их сменой захотел,
Но тут неумолимая природа
Его порывам ставила предел.

Не выдержав его объятий властных,
Земля из сил последних выбивалась,
И, чтоб остыть от отношений страстных,
Она искристым снегом закрывалась.

Его не сбить семейною любовью, —
Он суженую высмотрел давно,
И верность ей он подтверждает кровью,
Раз защитить иначе не дано.

Он бредит днем и думает все ночи:
Согласна ли она его принять?
Земля парит, и хочет… и не хочет…
И видит плуг! Как женщину понять?

***

Пришла весна, и каменным магнитом
Мужчин земля голодная влечет.
Пылают медью жесткие ланиты,
И горняя слеза по ним течет.

На коже у вола горит клеймо,
И ношу принимает он смиренно.
Гнетущее тяжелое ярмо —
Будь проклято и будь благословенно.

Упрямо парень шел к заветной цели —
Опять они с возлюбленной встречались.
И стали для них сутками недели,
А месяцы в недели превращались.

И наступила главная минута,
Та, для которой он на свет явился.
Словами трудно описать кому-то,
Как пахарь встал — и мир остановился.

Безмолвие равнину накрывало,
Сменяла неподвижность суету,
И тело парня в бронзе застывало,
И птица замирала на лету.

Наградами мгновения бывают,
И мы за них готовы все отдать,
Когда тела о смерти забывают,
А души обретают благодать.

Очнулся он средь зёрен и плевел.
Глаза открыл. И глубже стали вдохи.
И со священной песней "Хоровел"[10]
Пошёл он сквозь пространства и эпохи.

Крестьяне знают — ни к чему гаданья.
Когда весь путь ученые пройдут,
То в самой сердцевине мирозданья
Они созвездье Пахаря найдут.

Вол замычал. И двинулись планеты
В свой вечный путь по заданным орбитам.
Вопросы обращаются в ответы,
И тайное становится открытым.

Жена молчит и мужу не перечит,
И с грустью понимает, для чего
За много лет до их случайной встречи
Знакомились родители его.

Проходит жизнь, и видеть это горько,
Но всех одной рукою не обнять.
Да, он устал, но не ослаб настолько,
Чтоб землю на супругу променять.

Земная твердь не жаждет подношений
И не приемлет лести и обмана,
А пот и плуг, и святость отношений
Лежат в основе вечного романа.

Бессмертен плод, но их число конечно.
Пусть крепок дом, но тлен терзает стены.
И только страсть с землею слиться — вечна,
И тяга к ней не знает перемены!

Но их союз не может быть продолжен,
И не помогут прошлые заслуги,
Волом и плугом править пахарь должен
А не висеть беспомощно на плуге.

И, чтоб услышать шепот созиданья,
Узреть, как корень дерева ветвится,
Уйдет он на последнее свиданье,
Прорвет покров и в недрах растворится.

И, зная от отцов, что в жизни бренной
Лишь труд способен избывать грехи,
Забыв о крови, поступью степенной
К земле идут другие женихи.

Их кромка отрезает, словно бритва,
От дел семейных, так же как и встарь,
И острым плугом пишется молитва,
А поле превращается в алтарь.

И кто в бою порой десятка стоил,
С отцовской страстью пахоте отдался.
И Тот, Кто этот мир для нас устроил,
Дождями слезы лил и наслаждался.

* * *

Оставь, сосед настырный, нас в покое:
Дома мы строим и детей растим.
Село родное защитим мы с боем,
Но и твое брать с боем не хотим.

За что, Мурад, меня ты ненавидишь?
И наша злоба жжет нас всё сильней.
Когда в моем лице свое увидишь, —
Отступишься ты от моих камней.

И нет у нас военных вариантов —
Последний бой не так давно затих.
Останови своих ты лейтенантов,
А я сдержать попробую своих.

Очертим мы границу сапогами,
Но как по сердцу проведем межу?
Ведь чувства между близкими врагами
Не каждому подвластны рубежу.

* * *

Господь мучений вечных не приемлет,
И страждущих – в героев обращает.
Творец собой все помыслы объемлет,
И, колесо вселенское вращает.

Защиты мы от мира не дождались.
Судьбе не в силах больше угождать,
От векового сна мы пробуждались —
И вспомнили науку побеждать.

Мы в круге звезд — их свет неумолимый
Все обнажит и каждому воздаст,
Но давний стон, что мы народ гонимый,
Победы нам в сражениях не даст.

Оставив нескончаемые речи,
И выбрав путь побед и поражений,
Мы всем народом распрямили плечи,
Устав от бесконечных унижений.

И матери, чтоб губы не дрожали,
К опухшим дёснам прижимая их,
Мужей своих на битву провожали,
И обнимали дочери — своих.

И дочери, что замуж собирались
Со школьных парт и вузовских скамей,
По взглядам матерей прочесть старались,
Каков секрет спасения семей.

Они мужьям дарили медальоны
И, глядя, как колонны уезжали,
Готовые к потерям батальоны
В ладонях своих трепетно держали.

Когда разрывы брустверы кромсали
При вражеских атаках и налетах,
Бойцов портреты женские спасали
И Библии в потертых переплетах.

Никто итог предвидеть не возьмется,
Нас кружит мировой водоворот,
И лишь тогда семья твоя спасется,
Когда в окопах выстоит народ.

* * *

Из наших сел нас власти уводили,
Замкнув пред тем союзное ?Кольцо? [11],
Прикладами нам спины молотили
И превращали в месиво лицо.

Под лай собак глушила нас свинчатка [12],
И жег нам лица нестерпимый зной.
А вдалеке коробилась брусчатка,
С которой плотью были мы одной.

И мы в беретах фески[13] узнавали,
И сталь опять играла у виска,
И тех, что от колонны отставали,
Несла во мглу забвения река.

Мы на рубеж последний выходили,
И нас стреляли в профиль и анфас.
И мы от бездны глаз не отводили,
И бездна взглядом пожирала нас.

Вдыхая гарь и ноги истирая,
На стыке света и голодной тьмы,
Свой тяжкий путь от ада и до рая
В одну секунду завершали мы.

И крест блистал, как символ нашей веры,
Несущей бремя скорби мировой,
А по бокам ревели бэтээры,
И в пропасть гнал омоновский конвой.

И, кто как мог, от стали уклонялся
И чудо было явлено на миг,
Когда над всеми грешными поднялся,
И в небе воссиял Господень лик.

* * *

Пришлось нам укрепиться поневоле.
И, если планку эту удержать,
По доброй — или не по доброй воле
Враг вынужден нас будет уважать.

В боях мальчишки жизни отдавали,
И песню смерти пела им гроза.
Глаза мы детям нашим закрывали,
А дети — открывали нам глаза.

На то, сколь высока цена победы.
И враг не примет меньшую оплату —
В ту цену входят скорбные обеды
И розы погребенному солдату.

Чьей темной пряди серебро не тронет,
И зря в подвалах пенится маджар. [14]
Невесты в черном юношей хоронят,
И в закромах беснуется пожар.

Враги своих стремлений не скрывали,
Но в их расчетах – видимый изъян.
И, как бы они нас ни убивали,
Не удержать от пахоты крестьян.

Священным Словом мир наш создавался,
Где людям предначертано творить,
И тот, кто гордо Пахарем назвался,
Обязан землю оплодотворить.

Не будет здесь захватчика ноги
И пожилым мужчинам есть, что вспомнить.
Но, отдавая ратные долги,
Наш высший долг мы можем не исполнить.

Не получил солдат удел наследный,
И, воспарив, душа его страдает,
И, провожая парня в путь последний,
Семья его гордится и рыдает.

Околицу слезами орошая,
Невеста свое счастье хоронила,
И, плач свой предрассветный завершая,
Ночная птица голову склонила.

С утра поев и наскоро побрившись,
Мы в жаркихбуднях пахарей растили,
И,у могил их, тихо помолившись,
По всем счетам сполна мы заплатили.

И, сжатая османами, пружина
В безмолвии упрямо разжималась.
И, силою мольбы, неудержимо,
Вода Севана к небу поднималась.

Своих детей от Рима до Москвы
Большая Мать на битву созывала,
А солнце, цвета огненной айвы,
Сжигая ночь, над крышами вставало.

Нельзя навечно руки нам связать
Победы первой Бог назначил дату.
И твердо на весь мир о том сказать
Пришел черед армянскому солдату.

Вернувшись в разоренные селенья,
Их с боем взяв и кровью удержав,
Не нужно нам на то благословенья
Выпрашивать у мировых держав.

Давались нам позорные советы,
Чтоб мы оставить пашню согласились,
И грубые крестьянские ответы
Из командирских раций доносились.

Мы сел освобожденье ускоряли,
Сражались, как умели и могли,
И тысячи кормильцев потеряли,
И тысячи свечей в домах зажгли.

Огонь земной они с небесным сводят.
Как наш священный трепет передать?
От света их немая боль исходит,
От них исходит Божья благодать.

Их блики в темноте напоминают,
Что надо мерой каждому воздать.
Воров они и трусов проклинают
Те свечи, что несут нам благодать.

Стоим мы перед этими свечами,
Умолк наш разум — сердце говорит.
И ведаем бессонными ночами,
Что воск растаял, а огонь горит.

Мы приспускаем боевое знамя,
Из женщин слез не сдержит ни одна.
У всех свечей – одно большое пламя.
И матери в нем видят имена.

Их шепот сокровенный нам не ясен,
Молитва затихает у дверей.
И сколь суров он, столь же и прекрасен —
Скорбящий лик солдатских матерей.

Мать локонов седых не убирала
Рукою огрубевшею с плеча,
Смотря, как не щадя себя, сгорала
Её сестра — церковная свеча.

Что пламенем по юноше рыдала.
Как боли этой жаркой не внимать?
А рядом в заточении страдала,
Оставшись без детей, Большая Мать.

* * *

Мы власти справедливой захотели,
И были озабочены одним —
Чтоб у начальства руки не потели
И ничего не прилипало к ним.

Чтоб наши молодые бизнесмены,
Что деньги умножали каждый час,
Упорно богатевшие в три смены,
В одну из них заботились о нас.

Мы в пустыри аллеи превращали,
И стыли ослабевшие уста,
А беды наши в деньги обращали,
И пухли в банках тайные счета.

Мы наливали керосин в канистры,
Несли их к остывающим печам,
А наши вороватые министры
Свою страну делили по ночам.

Печати в их столах подобны минам,
И это - не словесная игра.
Нас темной розгой хлещет враг по спинам,
А светлой полосует Мать - гора.

Платили мы тяжелые оброки,
Война народ оставила с сумой,
И лишь хори, отращивая щеки,
Таскали мясо жирное домой.

И вклад в победу тех парней циничных
Рабочий люд сумеет оценить —
На улицах ухоженных столичных
Народный кодекс чести применить.

К воротам их канистры мы доставим,
Идя на обмороженных ногах,
И вспомнить бывших лидеров заставим
О старых неоплаченных долгах.

* * *

В безмолвии материи инертной
Планету мироздание качало,
Но дать ответ гнетущей силе смертной
Способно только Женское Начало.

О том мычит надрывно буйволица,
Поет земля, отдав свой урожай,
Свалившись в яму, старая волчица
Прикажет взглядом дочери — рожай!

В тот день, когда отрежут дочки косы,
Им будет бесполезно возражать —
Становятся наивными вопросы,
Когда желают дочери рожать.

Блестят их губы, заиграл их голос —
Так самка алчет видного самца.
И тщательно уложен каждый волос —
Трепещут в нетерпении сердца.

Хотя мужей они еще не знают,
Которых им придется ублажать,
По взглядам их старухи вспоминают,
Как в юности хотелось им рожать.

Безумствуют косуля и лисица,
И в этой страсти их не удержать.
Хотят мужей невесты гладить лица
И их черты в потомках продолжать.

У всех волнений их одна причина,
И губы их томлением объяты.
И руки властно тянутся к мужчинам,
И стоны их в ночи короткой - святы.

Всего сильней родить крестьянка хочет.
И мужа этим удержать в плену,
Но барабаны за рекой грохочут
И предвещают новую войну.

* * *

Тот инвалид, что долг отдал народу,
В пыли походной не искал похвал,
Не славил он на митингах свободу,
А за нее культей голосовал.

Не хвастался он к месту и не к месту
Своей отвагой в танковых войсках,
И, долго ожидавшую невесту,
Не заносил в дом отчий на руках.

Они ролями поменялись скоро:
Подруга желторотого юнца,
Теперь она — надежда и опора
Из-под венца до самого конца.

И если он с вопросом обернется —
Жена ты мне или вторая мать?
С ответом она сразу не найдется
И молча его будет обнимать.

Бывает, муж ворчит и донимает —
Не солон суп, не сложено белье…
Жена молчит — ведь глина понимает,
Что камни распадутся без нее.

Те жены на алтарь семьи приносят
Духовные сокровища свои,
И взглядом об одном они лишь просят —
Вобрать как можно больше их любви.

Хоть не всегда мужья их понимают
И ценят их сердечность — ну и пусть.
Они душою звезды обнимают,
И в их глазах — космическая грусть.

Мы с жизнью в прятки вечные играем,
Познав ее без масок и прикрас,
И думаем, что жен мы выбираем
А жены молча выбирают нас.

Они с душевным трепетом внимают
Признаньям дочерей своих влюбленных,
И сыновей, прощаясь, обнимают,
И берегут мужей усыновленных.

Проверить тыл противник нас заставил,
И, уходя на долгую войну,
Мужчина своей женщине оставил
Замерзшую голодную страну.

И нет опоры в этом шатком мире,
И темнота сгущается вокруг.
Но из-под глыб шептала ей Наири,
Что жалкий ноль есть бесконечный круг.

И женский вклад в победу — не измерен,
И ордена солдаты получают,
И кто в боях жене остался верен,
Ее в объятья жадно заключает.

Когда ты с фронта раненый вернешься,
К ее лицу поблекшему пригнись.
И если телом страстно к ней прижмешься —
То и душой навек соединись.

Она тебе всем сердцем отвечает,
И взор ее по прежнему манит,
И руки ее нежность излучают,
И тайну тайн живот ее хранит.

Тот истину признал, кто утверждает:
Она — восьмое чудо из чудес,
И кто такой любимой обладает,
В любом бою имеет перевес.

* * *

Вам нелегко победа достается,
И часто днем мерещится кровать.
И, хоть твой взвод за метры насмерть бьется,
Приходится порой их отдавать.

И как некстати разыгралась вьюга,
И по колено в снег встает нога.
Как крест несешь ты с поля боя друга,
А в спину лает автомат врага.

Господь вам избавленье обещает,
Обоим сострадая и любя,
А друг тебя от смерти защищает,
Все пули принимая на себя.

Залита лунным светом вся окрестность,
Из-за холмов вам душу рвет дудук,
Вы медленно уходите в безвестность,
Где жизнь и смерть свой замыкают круг.

В том круге пораженья и победы,
В нем сходятся начала и концы.
Награды в нем и званые обеды,
Терновника багровые венцы.

Ты не случайно в этот круг вступаешь:
Он вымощен надеждами и болью.
От лязга стали в нем ты отступаешь
И замещаешь ненависть любовью.

И та любовь не знает предпочтений —
Безмолвна, неизбывна и нежна.
И для людей, пернатых и растений
Любовь та необъятная — одна.

Одна она для разных поколений,
Травы у ног — и самых дальних звезд,
Для подлецов и жертв их преступлений,
И для птенцов, что выпали из гнезд.

Начало новой жизни возвещает
Дрожащий свет, что льется сквозь тебя
А друг твой выбор молча освящает,
Все пули принимая на себя.

* * *

Твой новый путь, наполненный любовью,
Война прервет, как ты ни возражай.
Она посевы метит вязкой кровью
И черный собирает урожай.

Своей враг землю нашу называет
И “Градом” шлет осколочный привет
На бой тебя он снова вызывает
И ждет, какой ты дашь ему ответ.

Столетия сжимаются в недели,
И на холмы тень прошлого легла.
Спаситель молча вышел из купели,
И птица ночи крылья развела.

Устали мы веками отбиваться
Но истина упрямая проста -
Лишь тот способен “гайя” оставаться,
Кто верит в связь дудука и креста.

Тебе без друга выходить придется,
Его укрыли горние снега…
И, раз другой опоры не найдется,
Ты можешь опереться на врага.

Твоих он ожиданий не обманет
И в яростном бою не подведет,
И глаз, стыдливо, отводить не станет,
И в дом к тебе с оружием войдет.

Не будет торговаться и делиться,
А встанет твердо на твоем пути,
И от него ничем не откупиться,
Другой тропой его не обойти.

Изгнать он хочет из родного края,
Чему вовеки быть не суждено,
И чтобы не звучало слово ?гайя?
Там, где исконно слышалось оно.

Чтоб жены наши в схватках не кричали
На тесаном веками языке,
И предки нас гранитом не встречали
На кладбище, совсем невдалеке.

Презрел он то, чего желал когда-то.
Ему важнее женщин и вина
Дороже денег – главная расплата,
Твоя непокоренная страна.

И он ночует на твоих привалах,
Разводит снова он твои костры,
Глаза его отлиты из металла,
А зубы, словно лезвия, остры.

И экономит он глотки из фляги
И каждой крошкой хлеба дорожит,
Минуя реки, горы и овраги
К твоим воротам путь его лежит.

Твой сын растет, и дочка хорошеет,
И ты подходишь к огненной черте
Латунный крестик у тебя на шее.
Готов ли ты повиснуть на кресте?

Людской удел порой напоминает
О прихотях божественной игры.
И где ботинок твой листву сминает,
Там сходятся далекие миры.

И выйдешь ты с прощальными словами,
Оставишь все, чем стоит дорожить,
И те десятки метров, что меж вами —
Десятки лет, которых не прожить.

Ушли заботы о насущном хлебе-
Над вами черный падальщик парит.
Горящий диск плывет в свинцовом небе,
А на земле — соседский дом горит.

В подлунном мире нет другого звука,
Что мог бы к Свету “гайя” возносить.
И тем, кто знает магию дудука,
К губам его не нужно подносить.

Падут завесы жизни иллюзорной
Раздвинув горизонты бытия
До истины священной и бесспорной
Что учит нас: ?Другой! Ты - это я.?.

Сойдутся две судьбы у вас в прицелах,
И в унисон биение сердец,
И грохот от упавших фруктов спелых
Озвучит мироздания конец.

* * *

Мы от камней и глины происходим,
И общей родословной дорожим.
Дворцы мы для властителей возводим,
И мы же в их фундаментах лежим.

Знакомые с узорчатым булатом,
Ему мы гибкость придавать умели.
Ковали мы мечи чужим солдатам —
И лишь себе мы выковать не смели.

Ведомые толпою на расправу,
Замученные девушки кричали,
Хлестала кровь налево и направо,
И под плетями буйволы мычали.

В Европе, цитадели христианской,
Церковный мир смятением объят.
А на шестах, по всей земле армянской,
Рядами наши головы стоят.

Не объясним мы детям никогда,
Зачем враг наши истреблял святыни,
Равнял с землей родные города,
И в никуда гнал предков по пустыне.

И всякий раз, когда в борьбе упорной
Выходит Дух на мировую сцену,
Упрямый наш народ и непокорный
Предельную за веру платит цену.

* * *

То медленно история проходит,
То бешено она несется вскачь,
И по ступеням на помост восходят
Свидетель, жертва и ее палач.

Играют в карты изверг и свидетель,
Людские судьбы ставятся на кон,
Пригвождена к распятью добродетель,
И нагло попирается закон.

Гноят славян преступники в зиндане [15],
Циничный торг проходит все быстрее…
Горят в шатрах несчастные цыгане,
Стоят у рвов армяне и евреи.

В сознании, враждою омраченном,
Себя мы топим, душим и взрываем,
И в мире, на гордыню обреченном,
О ритме сердца — напрочь забываем.

Вращается тот круг, не уставая,
И мы его все время ускоряем.
Соседей на расправу отдавая,
Судьбу их сами часто повторяем.

Людская плоть, воистину, желает,
Чтоб заалела в сумерках слеза.
И ждёт, когда планета запылает
И в мир придет возмездия гроза.

Хотим ли мы расстаться с ясным светом,
Сойти туда, где правят стон и плач?
Стоят во мгле и ждут от нас ответа
Свидетель, жертва и ее палач.

То громче эта боль звучит, то глуше,
Но счет нам будет выставлен большой.
Вражду и месть исторгнут наши души
Объятые Единою Душой.

Что жертвует собою не впервые,
Когда Огонь творящий угасает.
И чьи мольбы и схватки родовые
Вселенную от гибели спасают.

Смешит её величие начала
И тонет в ней пристойность середины.
Себя и девку, что в стогу кричала
Она связала голосом единым.

Душа Любви, родившая планеты.
И голубей поднявшая на крыши!
И пылкие романсы и сонеты,
Все выше возносящая и выше.

Ей не нужны сражения народов
И поиски последней правоты.
Её пленяет музыка восходов
И влагой опьяненные цветы.

Поэт-пророк. Его не вразумляйте.
Перу творца открыты судьбы мира.
И вы своим мечом не отдаляйте
Тот день, который воспевает лира.

* * *

Бессмертное со смертным разделяя,
Война основы наши потрясла.
Мы, в серых скалах души оставляя,
Увозим из Армении тела.

Страшна картина нашего исхода —
Такое не подвластно даже сну.
Ведь четверть победившего народа
В отчаяньи покинуло страну.

С прощальным гулом пролетают осы.
И гайя, что живут на пятачке,
Гнетущие последние вопросы
Решают на оставшемся клочке.

Нас образумить могут лишь ненастья,
Простой народ до боли узнаваем.
Садимся мы в автобусы несчастья,
А сами счастьем это называем.

И спят в поклаже горечь и разлука,
И дождь по стеклам начал моросить,
И, чтобы слышать пение дудука,
К губам его не нужно подносить.

Мы ищем ключ от призрачного рая,
И долго ли ты выстоишь одна -
Обитель духа и земля родная,
Оставленная пахарем жена?

Готовы мы идти на преступление.
Свалить бельё в заморское корыто,
Оставив на границе объявление:
?Блокадная республика закрыта?.

Захватывают нас чужие ветры,
И судьбы наши лепит нетерпение,
Наматывают шины километры…
Прощай, гранитоокая Армения!

Страна землетрясений и сражений,
Зеркальных вод и воинской отваги,
Несемся мы в объятья поражений
И белые выбрасываем флаги.

* * *

Боец лежит в окопе, пыль глотая,
Бушлат сочится кровью изнутри,
А на Дону, отвагу обретая,
В беспамятстве танцуют ?кочари? [16].

Внезапно появились, всем на диво,
Советники, пророки, мудрецы —
Стратеги ресторанного разлива
И прочие паркетные бойцы.

В московских барах и шашлычных Сочи,
Под бой стекла и с пеной на губах,
Они орали до глубокой ночи,
Сражаясь за Нагорный Карабах.

И, словно заводные попугаи,
Талдычили они — Айдат, Айдат…[17]
Но с автоматом на переднем крае
Не видели и сотни их солдат.

Сгорая в полководческом азарте,
Не будучи в атаке и плену,
Они водили пальцами по карте,
Играя в завершенную войну.

Кресты они в Бейруте целовали,
В Марселе прижимали их к груди,
Но кровь свою в боях не проливали —
И только звон посуды позади.

На площадях они митинговали,
И строились в шеренги вновь и вновь,
Но кровь свою в боях не проливали,
Ценя всего превыше эту кровь.

Они готовы чем-то поступиться
И думают — нельзя ли поскорей,
А также подешевле откупиться
От совести бунтующей своей.

Нельзя! И только в этом их спасенье,
?Нельзя? звучит как их последний шанс,
Понять, что совершая преступленье,
Они в застольях предавали нас.

Айдат, Айдат — гудели все общины,
Арцах, Арцах — им вторили сердца,
Но только настоящие мужчины
Свой крестный путь проходят до конца.

Предать народ — для них позор и мука.
И им голов достойных не сносить
И, чтобы слиться с музыкой дудука,
К губам его не нужно подносить.

Лишь несколько десятков начинали
По узким трапам к Богу восхожденье,
А за бортом их братья вспоминали,
Что нужно воевать за убежденья.

В миру они не долго задержались.
От большей части нашего народа
На трех фронтах неистово сражались
И клали свои головы два взвода.

И снова, защищая род крестьянский,
Придут мужчины — слава им и честь!
Во чреве каждой женщины армянской
И каждой девушки такая сила есть.

* * *

Звезда летит по краю небосвода —
И тут же мы влюбляемся в нее:
Одна у нас природа и порода
С камнями на земле и вне ее.

И солнце, чей неугасимый пламень
Всему живому не дает заснуть, —
Над нами это раскаленный камень,
Чей жгучий свет нам озаряет путь.

И старики с безусыми парнями,
Что строй равняли, стоя на ветру,
Сцепившись со вселенскими камнями,
Их твердь и силу обрели в миру.

И сколько лет до этого момента
Судить нам приходилось и рядить:
Какого же такого элемента
Нам не хватало, чтобы победить?

Соединить земное с бесконечным
Во истину не каждому дано.
И дать мирской ответ вопросам вечным
Лишь напряженьем духа суждено.

Дошли до цели маршевые роты,
Мы на границе части наши ставим.
Дудуку вторят вдовы и сироты,
И мы их на распутье не оставим.

И тем, кого гнетет одна забота —
Как нашу волю к жизни превозмочь,
Дана неблагодарная работа —
Гранит упрямый в крошку истолочь.

* * *

Та армия победы умножает,
Где всех трудов превыше - ратный труд,
Где взводные склады не ублажают,
А генералы — взяток не берут.

В полки приходят новые комбаты
И под огнем их выучка видна.
Другие в строй становятся солдаты
Но Родина у нас всегда одна.

Одна! И никогда другой не будет.
Ты выпьешь эту истину до дна,
Хотя твоих заслуг и не забудет
Далекая богатая страна.

Мы плавимся в горниле испытаний
У бед и у побед одна основа
И к тайне наших судеб и скитаний
Мы снова возвращаемся и снова.

Не отыскать такой земли на свете,
Где не звучало мягко ?Барев дзес!? [18],
И где, достигнув цели, наши дети
Не вызывают общий интерес.

И мы восходим на чужие горы,
И пьем вино, и жарим шашлыки,
Но тех земель красоты и просторы
Не умаляют сумрачной тоски.

Сукну чужому – и чужой аршин.
В тех далях зреет наша катастрофа,
И посреди их каменных вершин
Народу открывается Голгофа.

И как бы они нас не возносили —
Уйдем от их пленительных сетей.
У этих гор воды мы не просили,
И не учили пахоте детей.

Вдали остались сел родимых крыши
И тень сига[19] севанского на дне
И, если в полдень нам дудук не слышен,
Мы грезим этой музыкой во сне.

Тела дряхлеют и стареют лица —
Нас горечь по родным озерам гложет.
Мы снимся им, и ни одна граница
Их связи с нами разорвать не может.

День истины и скорби наступает —
Нас оставляет чуждая природа,
И сквозь покровы наши проступает
Тяжелая гранитная порода.

И хоть болезни меж собой разнятся,
Но связь у них одна в жару и стужу:
В армянах камни древние теснятся,
В армянках — глина просится наружу.

Юдоль земная и сердец порывы
Застынут на мгновенье на весах,
И под луной, у самого обрыва
Взорвутся циферблаты на часах.

И тризна по усопшим будет длинной,
И от тутовки каждый будет пьян.
Камнями ночью станем мы и глиной —
Прообразом для будущих армян…

* * *

Себя на рынке злато предлагает —
И на весах порока и добра
Телец блестящий души разлагает,
И затмевает трепет серебра.

Когда ко всем одна беда приходит,
И от нее народ не заслонить,
Из тьмы веков на помощь к нам выходит
Дрожащая серебряная нить.

Она, препон не зная, проникает
Сквозь стены в обветшалые дома;
В замерзших душах искры высекает
И в даль уходит светлая тесьма.

Сама больных и страждущих находит,
Объяв собою церковь и тюрьму,
Она из сердца Матери исходит
И снова возвращается к нему.

Она от жажды нас спасти пыталась,
Но каплям света — зноя не сломить.
На дно оврага с нами опускалась
Дрожащая серебряная нить.

Мы пляшем и рыдаем на обломках,
И эту жизнь ничем не изменить —
Соединяет предков и потомков
Дрожащая серебряная нить.

Порой нас поглощает жажда мщенья,
И мы готовы зло укоренить,
Но нас подводит к роднику прощенья
Дрожащая серебряная нить.

Число падений наших бесконечно,
Но взлетов и побед не отменить.
И сила, что связала нас навечно —
Она и есть серебряная нить.

Не сжечь ее и не рассечь мечами,
И грязною хулой не осквернить,
Спускается к нам лунными ночами
Дрожащая серебряная нить.

С веками к нам умение приходит
Предчувствовать невзгоды и добро.
Нас золото до гибели доводит
И к свету нас выводит серебро.

* * *

Там, где меж гор раскинулись ущелья,
И в дымке белой исчезают стаи,
Среди других вершин, как в ожерелье,
Стоит одна и тихо шепчет — ?гайи?…

Большая Мать — пространство иллюзорно,
И время поворачивает вспять,
Когда в тиши мы молимся упорно,
Твои стопы мечтая обнимать.

Твой пик — вершина наших устремлений,
И наш порыв к тебе неукротим;
Из дальних стран и красочных селений
К своей душе вернуться мы хотим.

Она в тебе! Пусть это отрицают ...
Прости заблудших, Вечности гора!
Гирлянды звезд в безмолвии мерцают —
Ты на земле одна у них сестра.

Ты тленное с нетленным сопрягаешь,
И выставляешь нам особый счёт,
И тех огнем духовным настигаешь,
В чьих жилах сок гранатовый течет.

Не знаешь ты поблажек и уступок,
И в знойный полдень, и в полночный час
За каждый наш поступок и проступок,
Большая мать, – ты спрашиваешь с нас.

Нам Порта [20] истребленьем угрожала,
Но в жизни неизбежны перемены —
Не для того ты в муках нас рожала,
Чтоб стать предметом торга и измены.

Один Господь наш час последний знает,
И где бы дети нас не хоронили,
Вращаться в твоем чреве начинает
Весь круг имён армянских и фамилий.

Как избежать упреков и позора
И можно ли поставить нам в вину,
Что мыкаются ?гайи? без призора,
А Мать томится в тягостном плену?

Вино и слезы наполняют чашу,
И мы твоих страданий не забудем,
Когда вокруг тебя, святыня наша,
Со всей земли мы собираться будем.

И станем на колени у подножия
И простоим с утра и до утра.
Мы приняли с тобой единобожие —
Вернемся мы, Священная Гора.

Высокий слог, тончайшие одежды
Ничтожны перед обликом твоим:
Правители, поэты и невежды,
Под светом звезд — нагие мы стоим.

Тех звезд, что в темной выси не прощают
Забвения исконного родства.
И, окружая землю, освещают
Извечные пороки естества.

Искупим мы грехи всех поколений
И вырвемся из призрачных оков,
И пламя изнуряющих томлений
Расплавит серебро твоих снегов.

Прошепчем мы слова, мольбою ставшие,
И повторит их тихо детвора…
Заплачем мы, к груди твоей припавшие,
И с нами ты, Священная Гора.

И дотекут ручьи до основания,
Туда, где зачинаются поля,
И сбудутся все наши упования,
И оживет иссохшая земля.

ССЫЛКИ:
[1] Наири – прародина армянской нации
[2] гайи, гайя (хайи, хайя) – армяне (армянск.)
[3] Дудук – национальный духовой музыкальный инструмент
[4] Арташат – столица Великой Армении
[6] Арцах – самоназвание Карабаха его жителями
[7] Лаваш – армянский национальный бездрожжевой хлеб
[8] Хаш – национальное мясное блюдо из густого бульона
[9] Урарту – название древней Армении
[10] Хоровел – ритуальная ?песня пахаря?.
[11] ?Кольцо? – операция по депортации населения армянских сел советской армией и азербайджанским ОМОНом в 1991 году
[12] Свинчатка- слиток свинца в кулаке для усиления удара.
[13]Феска – мужской головной убор в Османской империи
[14] Маджар – бродящее молодое вино
[15] Зиндан – земляная яма для содержания пленников
[16] Кочари – мужской народный танец
[17] Айдат – идеология армянского национального возрождения
[18] Барев дзес! – Здравствуйте! (армянск.)
[19]Сиг – род рыб из семейства лососевых
[20] Порта – название правительства Османской империи

Порядочный Александр Волькович тел.8 981 698-96-92
Литературный редактор Маликов Хуршид