Путешествие Онегина
Возрождённое из пепла ?Путешествие Онегина?
Предисловие соавтора
Представьте себе, что вы впервые слушаете симфонию в зале консерватории или в записи дома. С первых же тактов вы понимаете, что эта музыка написана для вас и ведёт вас так далеко, как вы никогда не решались заходить, и вы доверяете себя её мощному течению.
И вдруг! Мелодия прерывается на полутакте — и даже не тишиной, а каким-то шипением. И вы ждёте, когда симфония снова зазвучит, и вы снова поплывёте по её могучей реке и почувствуете, что даже краткое шипение не способно нарушить мелодии и гармонии, захвативших вас. Однако лучше, чтобы музыка ни на миг не прерывалась.
Точно такие впечатления с детских лет оставлял у меня роман в стихах Александра Пушкина (АП) ?Евгений Онегин? (ЕО), когда его поэтическая симфония прерывается обозначенными точками пропусками и номерами пропущенных строф. А если мы посмотрим примечания, то узнаем, что некоторые пропуски в тексте никак не обозначены. Например, в главе 2 между строфами XVII и XVIII изначально были еще три, посвященные страсти к карточной игре самого Пушкина, — едва ли не самые сильные 14-стишия романа в стихах.
Получается, что Александр Сергеевич исключил из окончательной редакции не только и не столько неудачные фрагменты, но, прежде всего, всё то, что, по его мнению, могло не понравиться его цензору или бросить тень на репутацию поэта в свете. Цензура русских царей умерла вместе с ними, а для цензуры XXI века умер великий Пушкин. Настало время восстановить ?Евгения Онегина? во всей полноте, благо правопреемников у его автора нет.
Я начал с заполнения пропусков черновиками, но быстро понял, что эта работа уже проделана недавно Андреем Ивановым. Его расширенную версию ЕО можно скачать в интернете или купить в одном из петербургских книжных магазинов.
Редактирование опубликованных строф привело меня к неожиданному открытию. Я заметил, что многие черновики гораздо меньше нуждаются в редактуре, чем то, что АП посчитал законченным и годным для публикации. Например, корневая глагольная рифма ?занемог — не мог? в строфе I главы 1 не могла не быть замечена самокритичным автором. К тому же, она соседствует с топорной рифмой ?себя — тебя? и с дважды упомянутым в 14 строках чертом. Мода на чертыханья у петербургских денди того времени не оправдывает поэтической небрежности, которой нет и в помине в других строках романа. Значит, мы видим вовсе не недочеты ЕО.
Прошлый век показал правильность такого мнения. ?Антивокальные? пассажи стали использоваться многими певцами, начиная с Луи Армстронга. Вроде бы необоснованный повтор одного слова взял на вооружение Велимир Хлебников, например, в стихотворении ?Смерть в озере?. Возможно, поэтическое неблагозвучие мыслей Онегина о своем дяде предвещает хладнокровное убийство Ленского на дуэли, и Пушкин первым использовал кажущийся недочет в качестве выразительно средства.
Потом я попробовал заполнять обозначенные и необозначенные пробелы строфами, восстановленными с нуля. Однако тут я заметил, что некоторые пустоты должны оставаться нетронутыми. Такие непохожие друг на друга комментаторы романа в стихах, как Юрий Лотман и Владимир Набоков, сходятся во мнении, что некоторые ложные пропуски сделаны исключительно из композиционных соображений. Стало быть, их заполнение может только навредить структуре ЕО.
В итоге я остановился на восстановлении сожженных строф ?Путешествия Онегина? (ПО), которое должно было стать главой 8 романа в стихах, но в итоге было опубликовано отдельно в урезанном виде. За редким исключением я позволил себе редактировать строфы, не вошедшие в эту отдельную публикацию.
О сожжённой части ПО Пушкин говорил своему другу Павлу Катенину, который кратко пересказал разговор в письме Павлу Анненкову от 24 апреля 1853 года: ?…Евгений видел военные поселения, заведенные гр. Аракчеевым, и тут были замечания, суждения, выражения слишком резкие для обнародования…?. Остальное — дело техники: изучение комментариев к ?Онегину?, исторических документов, книг и писем, а, главное, тренировки по манере стихосложения АП. При этом сходство пушкинских и моих строк пришлось удерживать в разумных рамках.
Чтобы написать Пушкина, надо стать Пушкиным, но я сознательно не менял собственную заурядность на величие главного русского поэта. Не сомневаюсь, что потеря своей личности невосполнима никаким заимствованием. Я также не стал подражать АП, помня, что любая копия заведомо хуже оригинала и контрастирует с ним. Однако мне пришлось придерживаться границ лексики XIX века, чтобы не впасть в противоположную крайность. Кроме того, я старался, говоря от имени АП, не приписывать поэту чуждые ему взгляды.
Никто до сих пор не решался на такой проект. Объективная причина — пропасть между искусством и наукой, искусственно вырытая недалёкими умами, которая мешает воплотить научные изыскания в художественные произведения. Удивительно, но даже близкие мне люди, с которыми я поделился своим замыслом, сказали, что я могу написать диссертацию о ЕО. Я же взялся за дело после минимальной подготовки. Многие знания не только умножают скорбь, но и лишают их обладателя дерзости и искры безумия, необходимых для начала авантюры. Специалисты сохраняют и развивают существующее, а начинают новое только дилетанты.
Об успехе или провале моего предприятия легко судить со стороны. В моей работе, как и в других исключительных случаях (а вовсе не всегда!), практика является критерием истинности теории. Правильность моего понимания личности и творчества Пушкина читатель может проверить на свой слух и эстетический вкус, продекламировав отредактированные и досочиненные мной строки ?Путешествия Онегина?.
?Подлинный, органичный постмодернизм, основывался на соединении любимых вещей?, — говорил один из лучших музыкантов ХХ столетия Сергей Курехин, но мне не важно, назовёт меня кто-то постмодернистом или нет. Как бы ни встретили мою работу учёные умы, я уверен, что подобные проекты — едва ли не единственная возможность возродить интерес читателей к произведениям позапрошлого века. А без труда над этим возрождением любовь к поэзии Пушкина мертва.
Читайте, чтите и пишите живого ?Онегина?!
Сергей Соловей
Путешествие Онегина
I (1)
Блажен, кто понял голос строгой
Необходимости земной;
Кто в жизни шёл большой дорогой,
Большой дорогой столбовой;
Кто цель имел и к ней стремился;
Кто знал, зачем он в свет явился,
И Богу душу передал
Как откупщи;к иль генерал.
?Мы рождены, — сказал Сенека, —
Для пользы ближних и своей?
(Нельзя быть проще и ясней),
Но тяжело, прожив полвека,
В минувшем видеть только след
Утраченных бесплодных лет.
II
Хотя Евгений меньше прожил
В кругу взыскательной толпы, —
В нём друга гроб тоску умножил.
И как бы ни были глупы
Для мрачного анахорета
Сужденья совести и света,
Они родили, наконец,
Несносно колющий венец.
Так, без любви и без занятья,
В соседях толки возбудив,
Весьма сомнительным прослыв,
Страшась томленья, как проклятья,
Онегин мой уж не хотел
В деревне прозябать без дел.
III
Наскуча или слыть Мельмотом,
Иль маской щеголять иной,
Проснулся раз он патриотом
Дождливой, хмурою (2) порой.
Россия, господа, мгновенно
Ему понравилась отменно,
И решено. Уж он влюблён,
Уж Русью только бредит он.
Уж он Европу ненавидит
С её политикой сухой,
С её развратной суетой.
Онегин едет; он увидит
Пустыни, грады и моря,
Желаньем Русь узнать горя (3).
IV (4)
Так я, с Европой незнакомый,
Влюблён был в то, что видел сам.
Не страстью к странствиям влекомый
И не враждебный небесам,
Но разлучённый со столицей
Однажды властною десницей,
Я полюбил свою страну,
Как благоверную жену (5).
И видел я Руси просторы,
Её жару, её мороз,
То отблеск рек, то сень берёз,
В конце степей Кавказа горы —
Всё, что Евгений увидал,
Когда он мимо проезжал.
V (6)
Он собрался, и, слава богу,
Июня третьего числа
Коляска венская (7) в дорогу
Его по почте понесла.
Среди равнины полудикой
Он видит Новгород Великой.
Смирились площади: средь них
Мятежный колокол утих.
Но бродят тени великанов:
Завоеватель скандинав,
Законодатель Ярослав
С четою грозных Иоанов;
И вкруг поникнувших церквей
Кипит народ минувших дней.
VI
Тоска, тоска! Спешит Евгений
Скорее далее: теперь
Мелькают мельком, будто тени,
Пред ним Валдай, Торжок и Тверь.
Тут у привязчивых крестьянок
Берёт три связки он баранок,
Здесь покупает туфли. Там
По гордым Волжским берегам
Он скачет сонный. Кони мчатся,
То по горам, то вдоль реки.
Мелькают вёрсты, ямщики
Поют и свищут, и бранятся.
Пыль вьётся. Вот Евгений мой
В Москве проснулся на Тверской.
VII
Москва Онегина встречает
Своей спесивой суетой,
Своими девами прельщает,
Стерляжьей потчует ухой.
В палате А;нглийского Клоба
(Народных заседаний проба),
Безмолвно в думу погружён,
О кашах пренья слышит он.
Замечен он. Об нём толкует
Разноречивая Молва.
Им занимается Москва,
Его шпионом именует,
Слагает в честь его стихи,
И производит в женихи.
VIII
?Женись?. — На ком? — ?На Вере Чацкой?.
— Стара. — ?На Радиной?. — Проста.
?На Хальской?. — Смех у ней дурацкой.
?На Шиповой?. — Бедна, толста.
?На Минской?. — Слишком томно дышит.
?На Торбиной?. — Романсы пишет,
Шалунья мать, отец дурак.
?Ну так на Энской?. — Как не так!
Приму в родство себе лакейство.
?На Маше Липской?. — Что за тон!
Гримас, ужимок миллион.
?На Лидиной?. — Что за семейство!
У них орехи подают,
Они в театре пиво пьют…
IX
Как описал Фонвизин дедов!
Он всю Москву созвал на бал.
Как живо колкий Грибоедов
В сатире внуков показал!
Напрасно! На больших обедах
Бояре всё ворчат о бедах.
Мельканье карт, стаканов стук —
Онегину постылый круг.
Он видит башню Годунова,
Дворцы и площади Кремля,
И храм, где царская семья
Почиет близ мощей святого.
Он бродит меж ночных огней
В садах московских богачей.
X
Тоска, тоска! Он в Нижний хочет,
В отчизну Минина. Пред ним
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.
Сюда жемчу;г привёз индеец,
Поддельны ви;ны европеец,
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привёз свои колоды
И горсть услужливых костей,
Помещик — спелых дочерей,
А дочки — прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжёт за двух,
И всюду меркантильный дух.
XI
Тоска! Евгений ждёт погоды
Уж Волга, ?рек, озёр краса?,
Его зовёт на пышны воды
Под полотняны паруса.
Взманить охотника нетрудно.
Наняв купеческое судно,
Поплыл он быстро вниз реки.
Надулась Волга. Бурлаки,
Опёршись на багры стальные,
Унывным голосом поют
Про тот разбойничий приют,
Про те разъезды удалые,
Как Стенька Разин в старину
Кровавил Волжскую волну.
XII
Поют про тех гостей незваных,
Что жгли да резали. Но вот,
Среди степей своих песчаных,
На берегу солёных вод
Торговый Астрахань открылся.
Онегин только углубился
В воспоминанья прошлых дней,
Как жар полуденных лучей
И комаров нахальных тучи,
Пища, жужжа со всех сторон,
Его встречают. И, взбешён,
Каспийских вод брега сыпучи
Он оставляет тот же час.
Тоска! Он едет на Кавказ.
XIII (8)
Он видит: Терек своенравный
Крутые роет берега;
Пред ним парит орёл державный,
Стоит олень, склонив рога;
Верблюд лежит в тени утеса,
В лугах несётся конь черкеса,
И вкруг кочующих шатров
Пасутся овцы калмыков,
Вдали — кавказские громады,
К ним путь открыт. Пробилась брань
За их естественную грань,
Чрез их опасные преграды;
Брега Арагвы и Куры
Узрели русские шатры.
XIV (9)
Но вот, конвоем окружён,
Вослед за пушкою степною,
В край гор Евгений был введён,
В край древний, с дикою красою.
Обвалы сыплются и блещут.
Вдоль скал прямых потоки хлещут.
Меж гор, меж двух высоких стен,
Идёт ущелие. Стеснен
Опасный путь: всё у;же, у;же!
Вверху — чуть видны небеса.
Природы мрачная краса
Везде являет дикость ту же.
Хвала тебе, седой Кавказ,
Онегин тронут в первый раз.
XV
Во время оное, былое,
В те дни я знал тебя, Кавказ!
В своё святилище пустое
Ты звал тогда, зовёшь сейчас (10).
В тебя влюблён я был безумно,
Меня приветствовал ты шумно
Могучим гласом бурь своих.
Я слышал плеск ручьёв твоих,
И снеговых обвалов грохот,
И клик орлов, и пенье дев,
И Терека свирепый рев,
И эха дальнозвучный хохот.
И зрел я, слабый твой певец,
Казбека царственный венец.
XVI (11)
Уже пустыни сторож вечный,
Стеснённый хо;лмами вокруг,
Стоит Бешту остроконечный
И зеленеющий Машук,
Машук, податель струй целебных;
Вокруг ручьёв его волшебных
Больных теснится бледный рой:
Кто жертва чести боевой,
Кто Почечуя, кто Киприды;
Страдалец мыслит жизни нить
В волнах чудесных укрепить,
Кокетка злых годов обиды
На дне оставить, а старик
Помолодеть — хотя б на миг.
XVII
Питая горьки размышленья,
Среди печальной их семьи,
Онегин взором сожаленья
Глядит на дымные струи;
И мыслит, грустью отуманен:
?Зачем я пулей в грудь не ранен?
Зачем не хилый я старик,
Как этот бедный откупщи;к?
Зачем, как тульский заседатель,
Я не лежу в параличе?
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма? — ах, Создатель!
Я молод, жизнь во мне крепка,
Глаз зорок и тверда рука… (12)
XVIII
Блажен, кто стар! Блажен, кто болен,
Блажен, чья смерть уже близка!
Но я здоров, силён и (13) волен,
Чего мне ждать? тоска! тоска!..?.
Простите, снежных гор вершины,
И вы, кубанские равнины;
Он едет к берегам иным,
Он прибыл из Тамани в Крым (14).
Воображенью край священный:
С Атридом спорил там Пилад,
Там закололся Митридат,
Там пел Мицкевич вдохновенный
И, посреди прибрежных скал,
Свою Литву воспоминал.
XIX (15)
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сёл узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар,
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
Но, муза! прошлое забудь.
XX
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне — теперь их нет:
Они прошли иль изменились…
Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались ну;жны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
XXI
Иные ну;жны мне картины:
Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины,
Калитку, сломанный забор,
На небе серенькие тучи,
Перед гумном соломы кучи —
Да пруд под сенью ив густых,
Раздолье уток молодых;
Теперь мила мне балалайка
Да пьяный топот трепака
Перед порогом кабака.
Мой идеал теперь — хозяйка,
Мои желания — покой,
Да щей горшок, да сам большой.
XXII
Порой дождливою намедни
Я, завернув на скотный двор…
Тьфу! прозаические бредни,
Фламандской школы пёстрый сор!
Таков ли был я, расцветая?
Скажи, фонтан Бахчисарая!
Такие ль мысли мне на ум
Навёл твой бесконечный шум,
Когда безмолвно пред тобою
Зарему я воображал
Средь пышных, опустелых зал…
Спустя три года, вслед за мною
Скитаясь в той же стороне,
Онегин вспомнил обо мне.
XXIII
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице весёлой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжёлый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали (16).
XXIV
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на неё взирал.
Приехав, истинным поэтом
Бродил он со своим лорнетом (17)
Один над морем, — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавний труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
XXV
А где, бишь, мой рассказ несвязный?
В Одессе пыльной, я сказал.
Я б мог сказать: в Одессе грязной —
И тут бы, право, не солгал.
В году недель пять-шесть Одесса,
По воле бурного Зевеса,
Потоплена, запружена,
В густой грязи погружена.
Дома все на аршин загрязнут (18),
Лишь на ходулях пешеход
По улице дерзает вброд;
Кареты, люди тонут, вязнут,
И в дрожках вол, рога склоня,
Сменяет хилого коня.
XXVI
Но уж дробит каменья молот,
И скоро звонкой мостовой
Покроется спасённый город,
Как будто кованой бронёй.
Однако в сей Одессе влажной
Ещё есть недостаток важный;
Чего б вы думали? — воды.
Потребны тяжкие труды…
Что ж? это небольшое горе,
Особенно, когда вино
Без пошлины привезено.
Но солнце южное, но море…
Чего ж вам более, друзья?
Благословенные края!
XXVII
Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскалённой,
Волной солёной оживлённый,
Как мусульман в своём раю
С восточной гущей кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casi;no; чашек звон
Там раздаётся; на балкон
Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.
XXVIII
Глядишь — и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Дитя расчёта и отваги,
Идёт купец взглянуть на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
XXIX
Но мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских берегов.
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызнутых лимоном.
Шум, споры, лёгкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Отоном;
Часы летят, а грозный счёт
Меж тем невидимо растёт.
XXX
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот же, вечно новый,
Он звуки льёт — они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги золотые…
Но, господа, позволено ль
С вином равнять do-re-mi-sol?
XXXI
А сколько ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima donna? а балет?
А ложа, где, красой блистая,
Негоциантка молодая,
Самолюбива и томна,
Толпой рабов окружена?
Она и внемлет, и не внемлет
И каватине, и мольбам,
И шутке с лестью пополам…
А муж в углу за нею дремлет,
Впросонках фора закричит,
Зевнёт и снова захрапит.
XXXII
Финал гремит, пустеет зала,
Шумя, торопится разъезд;
Толпа на площадь побежала
При блеске фонарей и звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревём речитатив.
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-лёгкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Чёрное шумит…
XXXIII (19)
Итак, я жил тогда в Одессе,
Средь новоизбранных друзей
Забыв о сумрачном повесе,
Герое повести моей.
Онегин никогда со мною
Не хвастал дружбой почтовою,
А я, счастливый человек,
Не переписывался ввек
Ни с кем. Каким же изумленьем,
Судите, был я поражён,
Когда ко мне явился он
Неприглашённым привиденьем!
Как громко ахнули друзья
И как обрадовался я!
XXXIV
Святая дружба, глас натуры!
Друг другу близкие умы!
Как Цицероновы Авгуры,
Негромко рассмеялись мы (20).
Текли рекой у нас беседы.
Онегин без прикрас поведал,
Как был в деревню занесён,
Как Ленский в Ольгу был влюблён
И как в мятежных лет начале
Погиб восторженный поэт.
Про Таню приоткрыл секрет…
Письмо, что вы уже читали,
Потом вручил Онегин мне,
Не мысля о его цене (21).
XXXV(22)
Мы повернули с Ришельевской
И по Рибасовской пошли (23).
И посетил незримо Ленский
Сей черноморский край земли,
И побывала здесь Татьяна (24)
Крылатой музою романа,
Вздохнула в воздухе вдвоём
С Владимиром о том, о сём (25).
В наш разговор они не смели
Вмешаться словом на устах,
Но вдруг воскликнули мы ?Ах!?
И, призраков спугнув, узрели
Кроваво-красный шелка цвет
И на шальварах — пистолет…
XXXVI
Черно лицо под белой шалью,
На нём огнём горят глаза,
Оружие мерцает сталью,
Как Смерти сказочной коса…
Онегин мавра испугался,
А я еще раз рассмеялся,
Когда увидеть мы смогли,
Что перед нами Морали; (26) —
Одесский славный мой приятель,
Когда-то средь морей корсар,
А ныне шалей и шальвар
Из ярких тканей почитатель.
И обнял я богатыря,
Ненужных слов не говоря.
XXXVII
Али не говорил на русском —
Он итальянский твердо знал,
И на своем плохом французском
Он добродушно мне сказал:
?Прости, коль помешал досугу.
Представь нас, Александр (27), друг другу?, —
?Онегин, — по-французски я
Представил, ближе их сведя. —
А это Морали;, Евгений.
Пиратом грабил он суда,
Покуда не попал сюда
В итоге долгих приключений.
Возможно, я — родня ему? (28).
Спросил Онегин: ?Почему??. —
XXXVIII
?Быть может, африканский предок
Когда-то общий был у нас.
Хотя подобный случай редок,
Возможно всё?. — ?И вот сейчас, —
Воскликнул Морали, — мы снова
К застолью братскому готовы!?.
…Потом я видел ночью сон:
Прилив на Корсике, вспенён
Скалистый брег волной прибоя…
Дрожит-бежит заморский враг,
Завидев корсиканский флаг
С отрубленною головою
Маврикия (29) — она черна,
Освобождения цена
XXXIX
Известна ей. Пока французы
И генуэзцы спор ведут
О том, чьи крепче будут узы,
Что корсиканцев закуют,
Готов с рожденья корсиканец
Окрасить Корсику в багрянец,
Сравнять волну и суши твердь
Решимостью пойти на смерть…
Ура, победа! Жаль, народу
Досталось мало вольных лет;
И Бонапарт рождён на свет,
В год удушения свободы (30)
В стране Паскаля Паоли; (31)…
…А мы вернемся к Морали.
XL
?Я в Фёдоровке (32) был весною,
Когда разлился Южный Буг,
Солдата видел я с сохою.
Скажи мне, мой любезный друг, —
Али с вопросом обратился, —
Зачем солдат с сохой трудился?
Или крестьянин это был,
Зачем тогда мундир носил??. —
?Ты был в военном поселенье (33).
Хоть побеждён Наполеон,
Теперь крестьянин обречён
На труд и ратное служенье.
Бездумно бросил русский царь
Крестьянство на войны алтарь?.
XLI
?Я слышал про другие страны:
Из Африки людей везут
В Америку за океаном
И там их в рабство продают?, —
Сказал Али. — ?Мы все в ответе,
Что рабство есть и в Старом свете?, —
На то ответил мавру я.
Взметнулась пенная струя,
Когда прибой своей волною,
Ударив в черноморский брег,
О камни оборвал разбег.
В вечернем небе над водою,
Раскинув белые крыла,
Привольно чайка проплыла.
XLII
?Я не весной, а этим летом (34), —
Взглянул Онегин на меня, —
Увидел Фёдоровку эту,
Когда из Крыма ехал я.
Картины там не из весёлых,
Как и в других окрестных сёлах.
Хлеб убирать пришла пора,
Но продолжается муштра,
Вредя уборочной без меры.
Платить бы им любой оброк (35)?
Но только не тянуть носок (36),
Как заставляют офицеры.
Всем было б лучше, говорю,
И лучше, может быть, царю?.
XLIII
Я неохотно согласился,
Поскольку неуместен спор (37),
И в свои мысли погрузился,
Прервав с друзьями разговор.
Мы попрощались. И в печали
Я вспомнил, что мне рассказали
О поселеньях, и мой путь —
В пучину мысленно нырнуть,
Чтоб воскресить в душе рассказы (38)
О том, как жил да был мужик,
Как сеять и пахать привык,
А тут стал получать приказы
И кантонистов из детей
Воспитывать с их первых дней.
XLIV
Рожает баба ежегодно,
Но за рожденье девки — штраф (39).
Мужик, что продавал свободно,
Теперь лишен крестьянских прав.
И хоть он сам уже продаже
Не подлежит, не может даже
Передохнуть денёк зимой
Или хлебнуть глоток хмельной.
Не барщина, а распорядок
Для землепашца — сущий ад.
Его пытают и казнят
Мучители, которым сладок
Вкус крови — будь то капитан
Иль будь то всей Руси тиран.
XLV
И вот в Чугуеве восстали (40),
И сбросили ярем судьбы,
И офицеров убивали
Вчера покорные рабы.
И справедливое возмездье
Свершилось в Змиевском уезде (41).
Потом очнулись все, узрев,
Как страшен самодержца гнев.
В Чугуев срочно из столицы
Отправлен был капрал Нерон (42),
На помощь сыну прибыл он
Прелестной греческой блудницы (43).
Два сапога, мы знаем, пара,
И лютой оказалась кара.
XLVI
И лес шпицрутенов взметнулся,
Когда погнали через строй;
Никто от них не увернулся,
Но дух свой испустил иной
На этой улице зелёной,
Людскою кровью окроплённой (44).
Будь проклят ты, кровавый царь,
Безмолвной черни государь,
Устроивший Руси; Чугуев!
Пусть цепи разорвёт народ,
Освободится от господ
И изживёт в себе холуев (45)!
Простите мне сей гневный стих.
Я вновь в Одессе. Шторм утих.
XLVII
Недолго вместе мы бродили
По берегам Эвксинских вод,
Нас судьбы снова разлучили.
Али исчез, и не найдёт
Его ни бог, ни чёрт. Евгений,
Пресыщен тьмою впечатлений (46),
Пустился к невским берегам.
А я от милых южных дам,
От жирных устриц черноморских,
От оперы, от тёмных лож
И, слава богу, от вельмож
Умчался в тень лесов Тригорских,
В далёкий северный уезд,
И был печален мой приезд (47)
XLVIII(48)
В своё фамильное поместье.
В Одессе был морской простор,
А тут, как получу я вести,
Так начинается надзор.
Представь, мой дорогой читатель, —
То монастырский настоятель
Найдёт в моей душе изъян,
То с предводителем дворян (49)
Опять беседа. Между прочим,
Отцу он даже предлагал,
Чтоб письма тот мои читал,
И стал отец мне, словно отчим.
Когда ж уехала семья,
Был рад один остаться я.
XLIX
О, где б Судьба не назначала
Мне безыменный уголок,
Где б ни был я, куда б ни мчала
Она смиренный мой челнок,
Где поздний мир мне б ни сулила,
Где б ни ждала меня могила,
Везде, везде в душе моей
Благословлю моих друзей.
Нет-нет! нигде не позабуду
Их милых, ласковых речей…
Вдали, один, среди людей
Воображать я вечно буду
Вас, тени прибережных ив,
Вас, мир и сон Тригорских нив,
L
И берег Сороти отлогий,
И полосатые холмы,
И в роще скрытые дороги,
И дом, где пировали мы;
Приют, сияньем муз одетый,
Младым Язы;ковым воспетый,
Когда из капища наук
Являлся он в наш сельский круг
И нимфу ясных вод прославил,
И огласил поля кругом
Очаровательным стихом (50).
Но там и я свой след оставил —
Там ветру в дар на тёмну ель
Повесил звонкую свирель.
Комментарии соавтора
Комментарии соавтора призваны, в первую очередь, объяснить воссозданные с нуля строфы и редактуру пушкинских строф.
Эти комментарии ни в коем случае не претендуют на полноту, необходимую для понимания ?Путешествия Онегина? в целом. Неподготовленному читателю нужно ознакомиться с работами пушкинистов, среди которых я предпочитаю Юрия Лотмана и Владимира Набокова, подошедших к комментированию с научных и научно-практических позиций, соответственно.
Черновиками в комментариях названы, в том числе, и беловые рукописи, так как отсутствие исправлений не означает, что вариант строфы был окончательным.
Нумерация строф выполнена соавтором.
1 — Строфы I–III взяты из черновиков АП.
2 — В черновике АП ?Дождливой, скучною порой?. Заменено, чтобы избежать однокоренных ?наскуча? и ?скучною? в одном четверостишии.
3 — В черновике АП ?Святую Русь: её поля, / Пустыни, грады и моря?. Заменено, чтобы исправить неудачную рифму ?поля — моря?. Две эти небрежности АП говорят о том, что он решил не публиковать строфу раньше, чем успел ее отредактировать.
4 — Воссозданная с нуля строфа. Необходима в качестве пролога к встрече Онегина с лирическим героем Пушкина в Одессе. Чтобы два путешествия однажды пересеклись в одной точке, сперва оба должны начаться. Вынужденную командировку АП по службе советские учителя литературы называют ссылкой.
5 — Скрытая тавтология служит кульминацией иронической пропаганды патриотизма, начатого строкой ?Проснулся раз он патриотом? (III) и завершенного строкой ?Коляска венская в дорогу? (V). Пушкин мечтал сбежать в Европу, но, видимо, не решился.
6 — Строфы V–XII (X опубликована без первых двух фраз) взяты из черновиков АП.
7 — В другом черновике был вариант ?Коляска лёгкая в дорогу?. См. комм. 5.
8 — Строфа XIII опубликована при жизни АП.
9 — Строфы XIV–XV взяты из черновиков.
10 — В черновике АП ?В своё святилище пустое / Ты призывал меня не раз?. Заменено, чтобы устранить повтор рифмы ?Кавказ — раз? в конце предыдущей строфы и начале этой, XV. Еще более досадный повтор мы видим в опубликованном тексте главы 3 ?Евгения Онегина?, где в строфах XXVII и XXIX повторяется рифма ?грехи — стихи?.
11 — Строфы XVI–XVII опубликованы при жизни АП.
12 — В опубликованном варианте ?Я молод, жизнь во мне крепка; / Чего мне ждать? тоска, тоска!?. Последняя строка заменена, чтобы избежать повтора с черновым началом следующей XVIII строфы:
Блажен, кто стар! Блажен, кто болен,
Блажен, чья смерть уже близка!
Но я здоров, я молод, волен,
Чего я жду? тоска! тоска!..
В другом черновике строка 2 XVIII строфы — ?На ком лежит судьбы рука!?.
13 — В черновике АП ?Но я здоров, я молод, волен?. Изменено, чтобы избежать повтора слова ?молод?, уже прозвучавшего в конце предыдущей строфы.
14 — Часть строфы после цифры опубликована при жизни АП.
15 — Строфы XIX–XXXII и строка 1 строфы XXXIII опубликованы при жизни АП.
16 — Единственный из упомянутых в ПО одесских знакомых Пушкина был упомянут им некстати. В конце перечисления национальностей по смыслу должно было следовать что-то вроде ?и даже один мавр?, имя которого не должно было звучать. АП назвал Морали по имени, потому что дружил с ?корсаром в отставке?. Соавтор постарался превратить этот поэтический недочёт в преимущество, сделав его прологом к появлению Морали через несколько строф.
17 — В опубликованном варианте ?Приехав, он прямым поэтом / Пошёл бродить с своим лорнетом?. Исправлено ради благозвучия и лёгкости понимания современным читателем.
18 — В опубликованном варианте ?Все до;мы на аршин загрязнут?. Изменено ради приближения к современному звучанию.
19 — Строки 2–14 по черновику.
20 — Черновик:
Святая дружба! Глас натуры!?
Взглянув друг на; друга потом,
Как Цицероновы Авгу;ры,
Мы засмеялися тишком…
Исправлено ради благозвучия и лёгкости понимания современным читателем.
21 — Со строки 5 до конца строфы — редакторская конъектура Андрея Иванова (см. предисловие). В изначальном виде она выглядит так:
Текли рекой у нас беседы.
Онегин без прикрас поведал,
Как был в деревню занесён,
Как Ленский в Ольгу был влюблён,
И как от ревности и сплина
Погиб восторженный поэт…
Про Таню приоткрыл секрет…
Письмо, что пылко и невинно,
Тогда явил Онегин мне,
Не мысля о его цене.
Строка 9 изменена на ?И как в мятежных лет начале?, потому как упоминание ?сплина? могло относиться только к Онегину, а это означает несвойственную ему рефлексию и самокритичность. Строка 12 заменена на ?Письмо, что вы уже читали? ради устранения двойного эпитета и отсылки читателя главе 3 романа. Строка 13 замена на ?Потом вручил Онегин мне?, потому что ?тогда? означает, что герой носил его с собой на прогулки, а ?явил? имеет для современного читателя мистический смысловой оттенок.
22 — Строфы XXXV–XLVI воссозданы соавтором с нуля. О письме Павла Катенина, в котором он пишет о сожжённых Пушкиным строфах, сказано в предисловии.
23 — В советское время Ришельевская носила имя Ленина, Рибасовская изначально и до сих пор называется Дерибасовской. Автор и герой романа повернули и пошли в сторону моря.
24 — Одинаковая призрачность убитого по сюжету Ленского и живой Татьяны подчеркивает вымышленность обоих героев.
25 — Они могли вместе вздохнуть о несостоявшемся сексе с любимым человеком. Ленский, не познавший, скорее всего, Ольгу, был убит за несколько дней до свадьбы. К плотскому сближению Онегина и Татьяны располагала ?сельская свобода?, позволявшая им задержаться ненадолго в какой-нибудь беседке (4, XVII), но всё испортила одна из черт характера Евгения. Он воспринимал женскую ласку только как лавры победителя после нелёгкой победы, недаром АП обозначил его отход от любовных интриг строками ?Но разлюбил он наконец / И брань, и саблю, и свинец? (1, XXXVII). Татьяна была готова сдаться без боя, что и свело к нулю её шансы на сдачу.
26 — Среди пушкинистов доминирует мнение, что образы героев ЕО собирательные и не имеют четких прототипов. Морали — единственный возможный прототип для нового героя, так как это полулегендарная личность, неизвестно откуда появившаяся в Одессе и ставшая живой достопримечательностью города. Общение тет-а-тет лирического героя АП с Онегиным было бы скучным, а темнокожий корсар — незаменимый собеседник в разговоре о свободе и рабстве, продолжающемся на протяжении воссозданных строф.
27 — Лирический герой Пушкина впервые в романе назван по имени.
28 — Основа портрета Морали взята из книги В.Вересаева ?Пушкин в жизни. Спутники Пушкина?. Там же приведены слова АП о его возможном родстве с мавром.
29 — На флаге Корсики изображена голова негра. По одной из версий, она принадлежит темнокожему святому Маврикию, принявшему мученическую смерть за веру во Христа.
30 — 1769 год, когда Генуя окончательно отказалась от Корсики в пользу Франции.
31 — Генерал Паоли — лидер национально-освободительного движения. С 1755 года первый и единственный правитель независимой Корсики, где власть генуэзцев была ограничена четырьмя приморскими городами. Ввел всеобщее избирательное право для мужчин старше 25 лет.
32 — Ныне город Новая Одесса Николаевской области Украины.
33 — ?Пилотное? поселение организовано в 1810 году в Могилёвской губернии. Военные поселения ликвидированы в 1857 году.
34 — Согласно Лотману, Онегин был в Крыму с август и сентябрь 1823 года (по старому стилю) и не мог проезжать Фёдоровку раньше осени. Однако уроженец Петербурга мог назвать ?летом? и начало октября на юге России.
35 — В советской пушкинистике Онегин считался положительным героем, потому что ?Ярем он барщины старинной / Оброком лёгким заменил? (2, IV). На самом деле такой поступок служил дополнением к стрижке ?по последней моде? и ничего не добавлял к образу богатого бездельника, необразованного в силу домашнего образования. Кстати, забавляет и серьезное отношение советских пушкинистов к строкам ?Зато читал Адама Смита / И был глубокий эконом? (1, VII). Русские переводы работ Смита были доступны в то время не только в четырехтомнике, но и журнальном цитатнике, который наверняка и читал Онегин. Если представить себе, как он цитирует Смита отцу, который дает ему деньги от перезаклада поместья и душ, можно понять весь пушкинский сарказм.
36 — Т.е. не заниматься строевой подготовкой.
37 — Пушкин не мог согласиться с ?экономическим? суждением Онегина по ряду причин. Во-первых, поэт считал царя тираном, для которого прихоть была важнее рациональных соображений. Во-вторых, АП имел на императора личную обиду (см. комм. 4). В-третьих, Пушкин, скорее всего, был уверен, что военные поселения созданы, в первую очередь, в качестве противовеса гвардии, настроениями в которой правили масоны.
38 — Пушкин мог и сам проезжать Фёдоровку по пути из Крыма в Кишинёв в сентябре 1820 года, но, будучи масоном, вряд ли стал бы рассказывать об этом кому-либо.
39 — Штраф полагался как за год бездетности, так и за рождение девочки.
40 — В июне 1819 года.
41 — Территориально-административная единица с центром в Змиеве, к которой относился в те годы Чугуев.
42 — Т.е. генерал Алексей Аракчеев, о котором АП написал эпиграмму ?В столице он капрал, в Чугуеве — Нерон, / Кинжала Зандова везде достоин он?. Командовал всеми военными поселениями России в целом и их частью в северных губерниях.
43 — Т.е. генерал Иван де Витт. Его мать — София Глявоне (она же Клаврон, де Челини, в первом браке — де Витт, во втором — Потоцкая). Печально прославилась любовной связью с пасынком, сыном второго мужа от первого брака. Генерал де Витт командовал военными поселениями в южных губерниях России.
44 — Наказание шпицрутенами называли ?зеленой улицей? или говорили о нём ?прогнать через строй?. Остановиться наказанному крестьянину не давал тычущий в спину приклад, к которому были привязаны его руки, ускорить шаг не позволял штык, приставленный к животу. В строю с обеих сторон стояли сотни солдат, поэтому наказание для некоторых становилось мучительной казнью.
45 — Строки соавтора в стиле эпиграмм и ?декабристских? стихов АП. Не буду повторять оценку восстания советскими историками, которая всем известна. Не сомневаюсь, что Пушкин и большинство русских масонов мечтали о модернизации и процветании империи. А вот их руководители получали распоряжения магистров из Лондона, где жаждали только разрушения России. Поражение масонского восстания в декабре 1825 года объясняется тем, что престолонаследник Николай не был убит, как это планировалось. Победа декабристов в случае этого убийства надолго повергла бы страну в хаос, на фоне которого стала бы возможна внешняя интервенция.
46 — Строки с третьей по шестую выглядят в пушкинском черновике так:
Судьбы; нас снова разлучили,
И нам назначили поход.
Онегин, очень охлажденный
И тем, что видел, насыщенный…
Строка 3 приведена к современному произношению без ущерба для смысла, далее — новое окончание одесской истории. Исчезновение Морали некоторые современники объясняют тем, что он крупно проигрался в карты. Другие утверждают, что он прожил в Одессе до 80-х годов позапрошлого века, но литературный Морали обязательно должен исчезнуть так же неожиданно, как и появился. Эпитет ?охлажденный? не попал в эту редакцию вынужденно, но главный герой сильно охладился еще в годы петербургской юности, поэтому путешествие не могло добавить много холода его душе.
47 — Строки 12–14 выглядят в пушкинском черновике так:
Уехал в тень лесов Тригорских,
В далёкий северный уезд;
И был печален мой приезд…
О намеренном поэтическом неблагозвучии рифм вроде ?уезд — приезд? сказано в предисловии. Слово ?уехал?, однокоренное обеим частям рифмы, заменено как небрежность черновика, который АП решил не публиковать раньше, чем его отредактировал.
48 — Согласен с Набоковым в том, что после XLVII строфы пропущена как минимум одна, черновиков которой не сохранилось. Строфа XLVIII воссоздана с нуля и объясняет, почему приезд ?был печален?. Во-первых, только здесь, а не на юге началась настоящая ссылка АП. Во-вторых, здесь произошла ссора с отцом, о которой Пушкин поведал в письмах другу семьи Василию Жуковскому осенью 1824 года. Краткость изложения соавтором продиктована тем, что эта история — личная, хотя и служит продолжением темы свободы и рабства, развиваемой в новых строфах об Одессе.
49 — Т.е. отец Ларион Раевский и Алексей Пещуров. Подключение церкви к надзору за Пушкиным объясняется тем, что его сослали в родовое поместье за увлечение атеистическими сочинениями. О нём поэт писал в личном письме, которое попало в руки властей и стало причиной ссылки.
50 — Черновой вариант строки 9 — ?И нимфу Сороти прославил?. Исправлено, чтобы избежать повтора названия реки в одной строфе. Вместо него соавтором вставлена аллюзия на строки из стихотворения Николая Языкова ?Тригорское?:
В стране, где Сороть голубая,
Подруга зе;ркальных озёр,
Разнообразно между гор
Свои изгибы расстилая,
Вода;ми ясными пои;т
Поля, украшенные нивой, —
Там, у раздолья, горделиво
Гора трихолмная стоит…
Пушкин уже сравнивал Языкова с придуманным им посредственным стихотворцем Ленским (4, XXXI). Теперь он как бы извиняется за это сравнение, называя его стих ?очаровательным? и записывая автора в число своих близких друзей.
Предисловие соавтора
Представьте себе, что вы впервые слушаете симфонию в зале консерватории или в записи дома. С первых же тактов вы понимаете, что эта музыка написана для вас и ведёт вас так далеко, как вы никогда не решались заходить, и вы доверяете себя её мощному течению.
И вдруг! Мелодия прерывается на полутакте — и даже не тишиной, а каким-то шипением. И вы ждёте, когда симфония снова зазвучит, и вы снова поплывёте по её могучей реке и почувствуете, что даже краткое шипение не способно нарушить мелодии и гармонии, захвативших вас. Однако лучше, чтобы музыка ни на миг не прерывалась.
Точно такие впечатления с детских лет оставлял у меня роман в стихах Александра Пушкина (АП) ?Евгений Онегин? (ЕО), когда его поэтическая симфония прерывается обозначенными точками пропусками и номерами пропущенных строф. А если мы посмотрим примечания, то узнаем, что некоторые пропуски в тексте никак не обозначены. Например, в главе 2 между строфами XVII и XVIII изначально были еще три, посвященные страсти к карточной игре самого Пушкина, — едва ли не самые сильные 14-стишия романа в стихах.
Получается, что Александр Сергеевич исключил из окончательной редакции не только и не столько неудачные фрагменты, но, прежде всего, всё то, что, по его мнению, могло не понравиться его цензору или бросить тень на репутацию поэта в свете. Цензура русских царей умерла вместе с ними, а для цензуры XXI века умер великий Пушкин. Настало время восстановить ?Евгения Онегина? во всей полноте, благо правопреемников у его автора нет.
Я начал с заполнения пропусков черновиками, но быстро понял, что эта работа уже проделана недавно Андреем Ивановым. Его расширенную версию ЕО можно скачать в интернете или купить в одном из петербургских книжных магазинов.
Редактирование опубликованных строф привело меня к неожиданному открытию. Я заметил, что многие черновики гораздо меньше нуждаются в редактуре, чем то, что АП посчитал законченным и годным для публикации. Например, корневая глагольная рифма ?занемог — не мог? в строфе I главы 1 не могла не быть замечена самокритичным автором. К тому же, она соседствует с топорной рифмой ?себя — тебя? и с дважды упомянутым в 14 строках чертом. Мода на чертыханья у петербургских денди того времени не оправдывает поэтической небрежности, которой нет и в помине в других строках романа. Значит, мы видим вовсе не недочеты ЕО.
Прошлый век показал правильность такого мнения. ?Антивокальные? пассажи стали использоваться многими певцами, начиная с Луи Армстронга. Вроде бы необоснованный повтор одного слова взял на вооружение Велимир Хлебников, например, в стихотворении ?Смерть в озере?. Возможно, поэтическое неблагозвучие мыслей Онегина о своем дяде предвещает хладнокровное убийство Ленского на дуэли, и Пушкин первым использовал кажущийся недочет в качестве выразительно средства.
Потом я попробовал заполнять обозначенные и необозначенные пробелы строфами, восстановленными с нуля. Однако тут я заметил, что некоторые пустоты должны оставаться нетронутыми. Такие непохожие друг на друга комментаторы романа в стихах, как Юрий Лотман и Владимир Набоков, сходятся во мнении, что некоторые ложные пропуски сделаны исключительно из композиционных соображений. Стало быть, их заполнение может только навредить структуре ЕО.
В итоге я остановился на восстановлении сожженных строф ?Путешествия Онегина? (ПО), которое должно было стать главой 8 романа в стихах, но в итоге было опубликовано отдельно в урезанном виде. За редким исключением я позволил себе редактировать строфы, не вошедшие в эту отдельную публикацию.
О сожжённой части ПО Пушкин говорил своему другу Павлу Катенину, который кратко пересказал разговор в письме Павлу Анненкову от 24 апреля 1853 года: ?…Евгений видел военные поселения, заведенные гр. Аракчеевым, и тут были замечания, суждения, выражения слишком резкие для обнародования…?. Остальное — дело техники: изучение комментариев к ?Онегину?, исторических документов, книг и писем, а, главное, тренировки по манере стихосложения АП. При этом сходство пушкинских и моих строк пришлось удерживать в разумных рамках.
Чтобы написать Пушкина, надо стать Пушкиным, но я сознательно не менял собственную заурядность на величие главного русского поэта. Не сомневаюсь, что потеря своей личности невосполнима никаким заимствованием. Я также не стал подражать АП, помня, что любая копия заведомо хуже оригинала и контрастирует с ним. Однако мне пришлось придерживаться границ лексики XIX века, чтобы не впасть в противоположную крайность. Кроме того, я старался, говоря от имени АП, не приписывать поэту чуждые ему взгляды.
Никто до сих пор не решался на такой проект. Объективная причина — пропасть между искусством и наукой, искусственно вырытая недалёкими умами, которая мешает воплотить научные изыскания в художественные произведения. Удивительно, но даже близкие мне люди, с которыми я поделился своим замыслом, сказали, что я могу написать диссертацию о ЕО. Я же взялся за дело после минимальной подготовки. Многие знания не только умножают скорбь, но и лишают их обладателя дерзости и искры безумия, необходимых для начала авантюры. Специалисты сохраняют и развивают существующее, а начинают новое только дилетанты.
Об успехе или провале моего предприятия легко судить со стороны. В моей работе, как и в других исключительных случаях (а вовсе не всегда!), практика является критерием истинности теории. Правильность моего понимания личности и творчества Пушкина читатель может проверить на свой слух и эстетический вкус, продекламировав отредактированные и досочиненные мной строки ?Путешествия Онегина?.
?Подлинный, органичный постмодернизм, основывался на соединении любимых вещей?, — говорил один из лучших музыкантов ХХ столетия Сергей Курехин, но мне не важно, назовёт меня кто-то постмодернистом или нет. Как бы ни встретили мою работу учёные умы, я уверен, что подобные проекты — едва ли не единственная возможность возродить интерес читателей к произведениям позапрошлого века. А без труда над этим возрождением любовь к поэзии Пушкина мертва.
Читайте, чтите и пишите живого ?Онегина?!
Сергей Соловей
Путешествие Онегина
I (1)
Блажен, кто понял голос строгой
Необходимости земной;
Кто в жизни шёл большой дорогой,
Большой дорогой столбовой;
Кто цель имел и к ней стремился;
Кто знал, зачем он в свет явился,
И Богу душу передал
Как откупщи;к иль генерал.
?Мы рождены, — сказал Сенека, —
Для пользы ближних и своей?
(Нельзя быть проще и ясней),
Но тяжело, прожив полвека,
В минувшем видеть только след
Утраченных бесплодных лет.
II
Хотя Евгений меньше прожил
В кругу взыскательной толпы, —
В нём друга гроб тоску умножил.
И как бы ни были глупы
Для мрачного анахорета
Сужденья совести и света,
Они родили, наконец,
Несносно колющий венец.
Так, без любви и без занятья,
В соседях толки возбудив,
Весьма сомнительным прослыв,
Страшась томленья, как проклятья,
Онегин мой уж не хотел
В деревне прозябать без дел.
III
Наскуча или слыть Мельмотом,
Иль маской щеголять иной,
Проснулся раз он патриотом
Дождливой, хмурою (2) порой.
Россия, господа, мгновенно
Ему понравилась отменно,
И решено. Уж он влюблён,
Уж Русью только бредит он.
Уж он Европу ненавидит
С её политикой сухой,
С её развратной суетой.
Онегин едет; он увидит
Пустыни, грады и моря,
Желаньем Русь узнать горя (3).
IV (4)
Так я, с Европой незнакомый,
Влюблён был в то, что видел сам.
Не страстью к странствиям влекомый
И не враждебный небесам,
Но разлучённый со столицей
Однажды властною десницей,
Я полюбил свою страну,
Как благоверную жену (5).
И видел я Руси просторы,
Её жару, её мороз,
То отблеск рек, то сень берёз,
В конце степей Кавказа горы —
Всё, что Евгений увидал,
Когда он мимо проезжал.
V (6)
Он собрался, и, слава богу,
Июня третьего числа
Коляска венская (7) в дорогу
Его по почте понесла.
Среди равнины полудикой
Он видит Новгород Великой.
Смирились площади: средь них
Мятежный колокол утих.
Но бродят тени великанов:
Завоеватель скандинав,
Законодатель Ярослав
С четою грозных Иоанов;
И вкруг поникнувших церквей
Кипит народ минувших дней.
VI
Тоска, тоска! Спешит Евгений
Скорее далее: теперь
Мелькают мельком, будто тени,
Пред ним Валдай, Торжок и Тверь.
Тут у привязчивых крестьянок
Берёт три связки он баранок,
Здесь покупает туфли. Там
По гордым Волжским берегам
Он скачет сонный. Кони мчатся,
То по горам, то вдоль реки.
Мелькают вёрсты, ямщики
Поют и свищут, и бранятся.
Пыль вьётся. Вот Евгений мой
В Москве проснулся на Тверской.
VII
Москва Онегина встречает
Своей спесивой суетой,
Своими девами прельщает,
Стерляжьей потчует ухой.
В палате А;нглийского Клоба
(Народных заседаний проба),
Безмолвно в думу погружён,
О кашах пренья слышит он.
Замечен он. Об нём толкует
Разноречивая Молва.
Им занимается Москва,
Его шпионом именует,
Слагает в честь его стихи,
И производит в женихи.
VIII
?Женись?. — На ком? — ?На Вере Чацкой?.
— Стара. — ?На Радиной?. — Проста.
?На Хальской?. — Смех у ней дурацкой.
?На Шиповой?. — Бедна, толста.
?На Минской?. — Слишком томно дышит.
?На Торбиной?. — Романсы пишет,
Шалунья мать, отец дурак.
?Ну так на Энской?. — Как не так!
Приму в родство себе лакейство.
?На Маше Липской?. — Что за тон!
Гримас, ужимок миллион.
?На Лидиной?. — Что за семейство!
У них орехи подают,
Они в театре пиво пьют…
IX
Как описал Фонвизин дедов!
Он всю Москву созвал на бал.
Как живо колкий Грибоедов
В сатире внуков показал!
Напрасно! На больших обедах
Бояре всё ворчат о бедах.
Мельканье карт, стаканов стук —
Онегину постылый круг.
Он видит башню Годунова,
Дворцы и площади Кремля,
И храм, где царская семья
Почиет близ мощей святого.
Он бродит меж ночных огней
В садах московских богачей.
X
Тоска, тоска! Он в Нижний хочет,
В отчизну Минина. Пред ним
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.
Сюда жемчу;г привёз индеец,
Поддельны ви;ны европеец,
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привёз свои колоды
И горсть услужливых костей,
Помещик — спелых дочерей,
А дочки — прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжёт за двух,
И всюду меркантильный дух.
XI
Тоска! Евгений ждёт погоды
Уж Волга, ?рек, озёр краса?,
Его зовёт на пышны воды
Под полотняны паруса.
Взманить охотника нетрудно.
Наняв купеческое судно,
Поплыл он быстро вниз реки.
Надулась Волга. Бурлаки,
Опёршись на багры стальные,
Унывным голосом поют
Про тот разбойничий приют,
Про те разъезды удалые,
Как Стенька Разин в старину
Кровавил Волжскую волну.
XII
Поют про тех гостей незваных,
Что жгли да резали. Но вот,
Среди степей своих песчаных,
На берегу солёных вод
Торговый Астрахань открылся.
Онегин только углубился
В воспоминанья прошлых дней,
Как жар полуденных лучей
И комаров нахальных тучи,
Пища, жужжа со всех сторон,
Его встречают. И, взбешён,
Каспийских вод брега сыпучи
Он оставляет тот же час.
Тоска! Он едет на Кавказ.
XIII (8)
Он видит: Терек своенравный
Крутые роет берега;
Пред ним парит орёл державный,
Стоит олень, склонив рога;
Верблюд лежит в тени утеса,
В лугах несётся конь черкеса,
И вкруг кочующих шатров
Пасутся овцы калмыков,
Вдали — кавказские громады,
К ним путь открыт. Пробилась брань
За их естественную грань,
Чрез их опасные преграды;
Брега Арагвы и Куры
Узрели русские шатры.
XIV (9)
Но вот, конвоем окружён,
Вослед за пушкою степною,
В край гор Евгений был введён,
В край древний, с дикою красою.
Обвалы сыплются и блещут.
Вдоль скал прямых потоки хлещут.
Меж гор, меж двух высоких стен,
Идёт ущелие. Стеснен
Опасный путь: всё у;же, у;же!
Вверху — чуть видны небеса.
Природы мрачная краса
Везде являет дикость ту же.
Хвала тебе, седой Кавказ,
Онегин тронут в первый раз.
XV
Во время оное, былое,
В те дни я знал тебя, Кавказ!
В своё святилище пустое
Ты звал тогда, зовёшь сейчас (10).
В тебя влюблён я был безумно,
Меня приветствовал ты шумно
Могучим гласом бурь своих.
Я слышал плеск ручьёв твоих,
И снеговых обвалов грохот,
И клик орлов, и пенье дев,
И Терека свирепый рев,
И эха дальнозвучный хохот.
И зрел я, слабый твой певец,
Казбека царственный венец.
XVI (11)
Уже пустыни сторож вечный,
Стеснённый хо;лмами вокруг,
Стоит Бешту остроконечный
И зеленеющий Машук,
Машук, податель струй целебных;
Вокруг ручьёв его волшебных
Больных теснится бледный рой:
Кто жертва чести боевой,
Кто Почечуя, кто Киприды;
Страдалец мыслит жизни нить
В волнах чудесных укрепить,
Кокетка злых годов обиды
На дне оставить, а старик
Помолодеть — хотя б на миг.
XVII
Питая горьки размышленья,
Среди печальной их семьи,
Онегин взором сожаленья
Глядит на дымные струи;
И мыслит, грустью отуманен:
?Зачем я пулей в грудь не ранен?
Зачем не хилый я старик,
Как этот бедный откупщи;к?
Зачем, как тульский заседатель,
Я не лежу в параличе?
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма? — ах, Создатель!
Я молод, жизнь во мне крепка,
Глаз зорок и тверда рука… (12)
XVIII
Блажен, кто стар! Блажен, кто болен,
Блажен, чья смерть уже близка!
Но я здоров, силён и (13) волен,
Чего мне ждать? тоска! тоска!..?.
Простите, снежных гор вершины,
И вы, кубанские равнины;
Он едет к берегам иным,
Он прибыл из Тамани в Крым (14).
Воображенью край священный:
С Атридом спорил там Пилад,
Там закололся Митридат,
Там пел Мицкевич вдохновенный
И, посреди прибрежных скал,
Свою Литву воспоминал.
XIX (15)
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сёл узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар,
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
Но, муза! прошлое забудь.
XX
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне — теперь их нет:
Они прошли иль изменились…
Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались ну;жны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
XXI
Иные ну;жны мне картины:
Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины,
Калитку, сломанный забор,
На небе серенькие тучи,
Перед гумном соломы кучи —
Да пруд под сенью ив густых,
Раздолье уток молодых;
Теперь мила мне балалайка
Да пьяный топот трепака
Перед порогом кабака.
Мой идеал теперь — хозяйка,
Мои желания — покой,
Да щей горшок, да сам большой.
XXII
Порой дождливою намедни
Я, завернув на скотный двор…
Тьфу! прозаические бредни,
Фламандской школы пёстрый сор!
Таков ли был я, расцветая?
Скажи, фонтан Бахчисарая!
Такие ль мысли мне на ум
Навёл твой бесконечный шум,
Когда безмолвно пред тобою
Зарему я воображал
Средь пышных, опустелых зал…
Спустя три года, вслед за мною
Скитаясь в той же стороне,
Онегин вспомнил обо мне.
XXIII
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице весёлой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжёлый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали (16).
XXIV
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на неё взирал.
Приехав, истинным поэтом
Бродил он со своим лорнетом (17)
Один над морем, — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавний труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
XXV
А где, бишь, мой рассказ несвязный?
В Одессе пыльной, я сказал.
Я б мог сказать: в Одессе грязной —
И тут бы, право, не солгал.
В году недель пять-шесть Одесса,
По воле бурного Зевеса,
Потоплена, запружена,
В густой грязи погружена.
Дома все на аршин загрязнут (18),
Лишь на ходулях пешеход
По улице дерзает вброд;
Кареты, люди тонут, вязнут,
И в дрожках вол, рога склоня,
Сменяет хилого коня.
XXVI
Но уж дробит каменья молот,
И скоро звонкой мостовой
Покроется спасённый город,
Как будто кованой бронёй.
Однако в сей Одессе влажной
Ещё есть недостаток важный;
Чего б вы думали? — воды.
Потребны тяжкие труды…
Что ж? это небольшое горе,
Особенно, когда вино
Без пошлины привезено.
Но солнце южное, но море…
Чего ж вам более, друзья?
Благословенные края!
XXVII
Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскалённой,
Волной солёной оживлённый,
Как мусульман в своём раю
С восточной гущей кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casi;no; чашек звон
Там раздаётся; на балкон
Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.
XXVIII
Глядишь — и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Дитя расчёта и отваги,
Идёт купец взглянуть на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
XXIX
Но мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских берегов.
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызнутых лимоном.
Шум, споры, лёгкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Отоном;
Часы летят, а грозный счёт
Меж тем невидимо растёт.
XXX
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот же, вечно новый,
Он звуки льёт — они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги золотые…
Но, господа, позволено ль
С вином равнять do-re-mi-sol?
XXXI
А сколько ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima donna? а балет?
А ложа, где, красой блистая,
Негоциантка молодая,
Самолюбива и томна,
Толпой рабов окружена?
Она и внемлет, и не внемлет
И каватине, и мольбам,
И шутке с лестью пополам…
А муж в углу за нею дремлет,
Впросонках фора закричит,
Зевнёт и снова захрапит.
XXXII
Финал гремит, пустеет зала,
Шумя, торопится разъезд;
Толпа на площадь побежала
При блеске фонарей и звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревём речитатив.
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-лёгкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Чёрное шумит…
XXXIII (19)
Итак, я жил тогда в Одессе,
Средь новоизбранных друзей
Забыв о сумрачном повесе,
Герое повести моей.
Онегин никогда со мною
Не хвастал дружбой почтовою,
А я, счастливый человек,
Не переписывался ввек
Ни с кем. Каким же изумленьем,
Судите, был я поражён,
Когда ко мне явился он
Неприглашённым привиденьем!
Как громко ахнули друзья
И как обрадовался я!
XXXIV
Святая дружба, глас натуры!
Друг другу близкие умы!
Как Цицероновы Авгуры,
Негромко рассмеялись мы (20).
Текли рекой у нас беседы.
Онегин без прикрас поведал,
Как был в деревню занесён,
Как Ленский в Ольгу был влюблён
И как в мятежных лет начале
Погиб восторженный поэт.
Про Таню приоткрыл секрет…
Письмо, что вы уже читали,
Потом вручил Онегин мне,
Не мысля о его цене (21).
XXXV(22)
Мы повернули с Ришельевской
И по Рибасовской пошли (23).
И посетил незримо Ленский
Сей черноморский край земли,
И побывала здесь Татьяна (24)
Крылатой музою романа,
Вздохнула в воздухе вдвоём
С Владимиром о том, о сём (25).
В наш разговор они не смели
Вмешаться словом на устах,
Но вдруг воскликнули мы ?Ах!?
И, призраков спугнув, узрели
Кроваво-красный шелка цвет
И на шальварах — пистолет…
XXXVI
Черно лицо под белой шалью,
На нём огнём горят глаза,
Оружие мерцает сталью,
Как Смерти сказочной коса…
Онегин мавра испугался,
А я еще раз рассмеялся,
Когда увидеть мы смогли,
Что перед нами Морали; (26) —
Одесский славный мой приятель,
Когда-то средь морей корсар,
А ныне шалей и шальвар
Из ярких тканей почитатель.
И обнял я богатыря,
Ненужных слов не говоря.
XXXVII
Али не говорил на русском —
Он итальянский твердо знал,
И на своем плохом французском
Он добродушно мне сказал:
?Прости, коль помешал досугу.
Представь нас, Александр (27), друг другу?, —
?Онегин, — по-французски я
Представил, ближе их сведя. —
А это Морали;, Евгений.
Пиратом грабил он суда,
Покуда не попал сюда
В итоге долгих приключений.
Возможно, я — родня ему? (28).
Спросил Онегин: ?Почему??. —
XXXVIII
?Быть может, африканский предок
Когда-то общий был у нас.
Хотя подобный случай редок,
Возможно всё?. — ?И вот сейчас, —
Воскликнул Морали, — мы снова
К застолью братскому готовы!?.
…Потом я видел ночью сон:
Прилив на Корсике, вспенён
Скалистый брег волной прибоя…
Дрожит-бежит заморский враг,
Завидев корсиканский флаг
С отрубленною головою
Маврикия (29) — она черна,
Освобождения цена
XXXIX
Известна ей. Пока французы
И генуэзцы спор ведут
О том, чьи крепче будут узы,
Что корсиканцев закуют,
Готов с рожденья корсиканец
Окрасить Корсику в багрянец,
Сравнять волну и суши твердь
Решимостью пойти на смерть…
Ура, победа! Жаль, народу
Досталось мало вольных лет;
И Бонапарт рождён на свет,
В год удушения свободы (30)
В стране Паскаля Паоли; (31)…
…А мы вернемся к Морали.
XL
?Я в Фёдоровке (32) был весною,
Когда разлился Южный Буг,
Солдата видел я с сохою.
Скажи мне, мой любезный друг, —
Али с вопросом обратился, —
Зачем солдат с сохой трудился?
Или крестьянин это был,
Зачем тогда мундир носил??. —
?Ты был в военном поселенье (33).
Хоть побеждён Наполеон,
Теперь крестьянин обречён
На труд и ратное служенье.
Бездумно бросил русский царь
Крестьянство на войны алтарь?.
XLI
?Я слышал про другие страны:
Из Африки людей везут
В Америку за океаном
И там их в рабство продают?, —
Сказал Али. — ?Мы все в ответе,
Что рабство есть и в Старом свете?, —
На то ответил мавру я.
Взметнулась пенная струя,
Когда прибой своей волною,
Ударив в черноморский брег,
О камни оборвал разбег.
В вечернем небе над водою,
Раскинув белые крыла,
Привольно чайка проплыла.
XLII
?Я не весной, а этим летом (34), —
Взглянул Онегин на меня, —
Увидел Фёдоровку эту,
Когда из Крыма ехал я.
Картины там не из весёлых,
Как и в других окрестных сёлах.
Хлеб убирать пришла пора,
Но продолжается муштра,
Вредя уборочной без меры.
Платить бы им любой оброк (35)?
Но только не тянуть носок (36),
Как заставляют офицеры.
Всем было б лучше, говорю,
И лучше, может быть, царю?.
XLIII
Я неохотно согласился,
Поскольку неуместен спор (37),
И в свои мысли погрузился,
Прервав с друзьями разговор.
Мы попрощались. И в печали
Я вспомнил, что мне рассказали
О поселеньях, и мой путь —
В пучину мысленно нырнуть,
Чтоб воскресить в душе рассказы (38)
О том, как жил да был мужик,
Как сеять и пахать привык,
А тут стал получать приказы
И кантонистов из детей
Воспитывать с их первых дней.
XLIV
Рожает баба ежегодно,
Но за рожденье девки — штраф (39).
Мужик, что продавал свободно,
Теперь лишен крестьянских прав.
И хоть он сам уже продаже
Не подлежит, не может даже
Передохнуть денёк зимой
Или хлебнуть глоток хмельной.
Не барщина, а распорядок
Для землепашца — сущий ад.
Его пытают и казнят
Мучители, которым сладок
Вкус крови — будь то капитан
Иль будь то всей Руси тиран.
XLV
И вот в Чугуеве восстали (40),
И сбросили ярем судьбы,
И офицеров убивали
Вчера покорные рабы.
И справедливое возмездье
Свершилось в Змиевском уезде (41).
Потом очнулись все, узрев,
Как страшен самодержца гнев.
В Чугуев срочно из столицы
Отправлен был капрал Нерон (42),
На помощь сыну прибыл он
Прелестной греческой блудницы (43).
Два сапога, мы знаем, пара,
И лютой оказалась кара.
XLVI
И лес шпицрутенов взметнулся,
Когда погнали через строй;
Никто от них не увернулся,
Но дух свой испустил иной
На этой улице зелёной,
Людскою кровью окроплённой (44).
Будь проклят ты, кровавый царь,
Безмолвной черни государь,
Устроивший Руси; Чугуев!
Пусть цепи разорвёт народ,
Освободится от господ
И изживёт в себе холуев (45)!
Простите мне сей гневный стих.
Я вновь в Одессе. Шторм утих.
XLVII
Недолго вместе мы бродили
По берегам Эвксинских вод,
Нас судьбы снова разлучили.
Али исчез, и не найдёт
Его ни бог, ни чёрт. Евгений,
Пресыщен тьмою впечатлений (46),
Пустился к невским берегам.
А я от милых южных дам,
От жирных устриц черноморских,
От оперы, от тёмных лож
И, слава богу, от вельмож
Умчался в тень лесов Тригорских,
В далёкий северный уезд,
И был печален мой приезд (47)
XLVIII(48)
В своё фамильное поместье.
В Одессе был морской простор,
А тут, как получу я вести,
Так начинается надзор.
Представь, мой дорогой читатель, —
То монастырский настоятель
Найдёт в моей душе изъян,
То с предводителем дворян (49)
Опять беседа. Между прочим,
Отцу он даже предлагал,
Чтоб письма тот мои читал,
И стал отец мне, словно отчим.
Когда ж уехала семья,
Был рад один остаться я.
XLIX
О, где б Судьба не назначала
Мне безыменный уголок,
Где б ни был я, куда б ни мчала
Она смиренный мой челнок,
Где поздний мир мне б ни сулила,
Где б ни ждала меня могила,
Везде, везде в душе моей
Благословлю моих друзей.
Нет-нет! нигде не позабуду
Их милых, ласковых речей…
Вдали, один, среди людей
Воображать я вечно буду
Вас, тени прибережных ив,
Вас, мир и сон Тригорских нив,
L
И берег Сороти отлогий,
И полосатые холмы,
И в роще скрытые дороги,
И дом, где пировали мы;
Приют, сияньем муз одетый,
Младым Язы;ковым воспетый,
Когда из капища наук
Являлся он в наш сельский круг
И нимфу ясных вод прославил,
И огласил поля кругом
Очаровательным стихом (50).
Но там и я свой след оставил —
Там ветру в дар на тёмну ель
Повесил звонкую свирель.
Комментарии соавтора
Комментарии соавтора призваны, в первую очередь, объяснить воссозданные с нуля строфы и редактуру пушкинских строф.
Эти комментарии ни в коем случае не претендуют на полноту, необходимую для понимания ?Путешествия Онегина? в целом. Неподготовленному читателю нужно ознакомиться с работами пушкинистов, среди которых я предпочитаю Юрия Лотмана и Владимира Набокова, подошедших к комментированию с научных и научно-практических позиций, соответственно.
Черновиками в комментариях названы, в том числе, и беловые рукописи, так как отсутствие исправлений не означает, что вариант строфы был окончательным.
Нумерация строф выполнена соавтором.
1 — Строфы I–III взяты из черновиков АП.
2 — В черновике АП ?Дождливой, скучною порой?. Заменено, чтобы избежать однокоренных ?наскуча? и ?скучною? в одном четверостишии.
3 — В черновике АП ?Святую Русь: её поля, / Пустыни, грады и моря?. Заменено, чтобы исправить неудачную рифму ?поля — моря?. Две эти небрежности АП говорят о том, что он решил не публиковать строфу раньше, чем успел ее отредактировать.
4 — Воссозданная с нуля строфа. Необходима в качестве пролога к встрече Онегина с лирическим героем Пушкина в Одессе. Чтобы два путешествия однажды пересеклись в одной точке, сперва оба должны начаться. Вынужденную командировку АП по службе советские учителя литературы называют ссылкой.
5 — Скрытая тавтология служит кульминацией иронической пропаганды патриотизма, начатого строкой ?Проснулся раз он патриотом? (III) и завершенного строкой ?Коляска венская в дорогу? (V). Пушкин мечтал сбежать в Европу, но, видимо, не решился.
6 — Строфы V–XII (X опубликована без первых двух фраз) взяты из черновиков АП.
7 — В другом черновике был вариант ?Коляска лёгкая в дорогу?. См. комм. 5.
8 — Строфа XIII опубликована при жизни АП.
9 — Строфы XIV–XV взяты из черновиков.
10 — В черновике АП ?В своё святилище пустое / Ты призывал меня не раз?. Заменено, чтобы устранить повтор рифмы ?Кавказ — раз? в конце предыдущей строфы и начале этой, XV. Еще более досадный повтор мы видим в опубликованном тексте главы 3 ?Евгения Онегина?, где в строфах XXVII и XXIX повторяется рифма ?грехи — стихи?.
11 — Строфы XVI–XVII опубликованы при жизни АП.
12 — В опубликованном варианте ?Я молод, жизнь во мне крепка; / Чего мне ждать? тоска, тоска!?. Последняя строка заменена, чтобы избежать повтора с черновым началом следующей XVIII строфы:
Блажен, кто стар! Блажен, кто болен,
Блажен, чья смерть уже близка!
Но я здоров, я молод, волен,
Чего я жду? тоска! тоска!..
В другом черновике строка 2 XVIII строфы — ?На ком лежит судьбы рука!?.
13 — В черновике АП ?Но я здоров, я молод, волен?. Изменено, чтобы избежать повтора слова ?молод?, уже прозвучавшего в конце предыдущей строфы.
14 — Часть строфы после цифры опубликована при жизни АП.
15 — Строфы XIX–XXXII и строка 1 строфы XXXIII опубликованы при жизни АП.
16 — Единственный из упомянутых в ПО одесских знакомых Пушкина был упомянут им некстати. В конце перечисления национальностей по смыслу должно было следовать что-то вроде ?и даже один мавр?, имя которого не должно было звучать. АП назвал Морали по имени, потому что дружил с ?корсаром в отставке?. Соавтор постарался превратить этот поэтический недочёт в преимущество, сделав его прологом к появлению Морали через несколько строф.
17 — В опубликованном варианте ?Приехав, он прямым поэтом / Пошёл бродить с своим лорнетом?. Исправлено ради благозвучия и лёгкости понимания современным читателем.
18 — В опубликованном варианте ?Все до;мы на аршин загрязнут?. Изменено ради приближения к современному звучанию.
19 — Строки 2–14 по черновику.
20 — Черновик:
Святая дружба! Глас натуры!?
Взглянув друг на; друга потом,
Как Цицероновы Авгу;ры,
Мы засмеялися тишком…
Исправлено ради благозвучия и лёгкости понимания современным читателем.
21 — Со строки 5 до конца строфы — редакторская конъектура Андрея Иванова (см. предисловие). В изначальном виде она выглядит так:
Текли рекой у нас беседы.
Онегин без прикрас поведал,
Как был в деревню занесён,
Как Ленский в Ольгу был влюблён,
И как от ревности и сплина
Погиб восторженный поэт…
Про Таню приоткрыл секрет…
Письмо, что пылко и невинно,
Тогда явил Онегин мне,
Не мысля о его цене.
Строка 9 изменена на ?И как в мятежных лет начале?, потому как упоминание ?сплина? могло относиться только к Онегину, а это означает несвойственную ему рефлексию и самокритичность. Строка 12 заменена на ?Письмо, что вы уже читали? ради устранения двойного эпитета и отсылки читателя главе 3 романа. Строка 13 замена на ?Потом вручил Онегин мне?, потому что ?тогда? означает, что герой носил его с собой на прогулки, а ?явил? имеет для современного читателя мистический смысловой оттенок.
22 — Строфы XXXV–XLVI воссозданы соавтором с нуля. О письме Павла Катенина, в котором он пишет о сожжённых Пушкиным строфах, сказано в предисловии.
23 — В советское время Ришельевская носила имя Ленина, Рибасовская изначально и до сих пор называется Дерибасовской. Автор и герой романа повернули и пошли в сторону моря.
24 — Одинаковая призрачность убитого по сюжету Ленского и живой Татьяны подчеркивает вымышленность обоих героев.
25 — Они могли вместе вздохнуть о несостоявшемся сексе с любимым человеком. Ленский, не познавший, скорее всего, Ольгу, был убит за несколько дней до свадьбы. К плотскому сближению Онегина и Татьяны располагала ?сельская свобода?, позволявшая им задержаться ненадолго в какой-нибудь беседке (4, XVII), но всё испортила одна из черт характера Евгения. Он воспринимал женскую ласку только как лавры победителя после нелёгкой победы, недаром АП обозначил его отход от любовных интриг строками ?Но разлюбил он наконец / И брань, и саблю, и свинец? (1, XXXVII). Татьяна была готова сдаться без боя, что и свело к нулю её шансы на сдачу.
26 — Среди пушкинистов доминирует мнение, что образы героев ЕО собирательные и не имеют четких прототипов. Морали — единственный возможный прототип для нового героя, так как это полулегендарная личность, неизвестно откуда появившаяся в Одессе и ставшая живой достопримечательностью города. Общение тет-а-тет лирического героя АП с Онегиным было бы скучным, а темнокожий корсар — незаменимый собеседник в разговоре о свободе и рабстве, продолжающемся на протяжении воссозданных строф.
27 — Лирический герой Пушкина впервые в романе назван по имени.
28 — Основа портрета Морали взята из книги В.Вересаева ?Пушкин в жизни. Спутники Пушкина?. Там же приведены слова АП о его возможном родстве с мавром.
29 — На флаге Корсики изображена голова негра. По одной из версий, она принадлежит темнокожему святому Маврикию, принявшему мученическую смерть за веру во Христа.
30 — 1769 год, когда Генуя окончательно отказалась от Корсики в пользу Франции.
31 — Генерал Паоли — лидер национально-освободительного движения. С 1755 года первый и единственный правитель независимой Корсики, где власть генуэзцев была ограничена четырьмя приморскими городами. Ввел всеобщее избирательное право для мужчин старше 25 лет.
32 — Ныне город Новая Одесса Николаевской области Украины.
33 — ?Пилотное? поселение организовано в 1810 году в Могилёвской губернии. Военные поселения ликвидированы в 1857 году.
34 — Согласно Лотману, Онегин был в Крыму с август и сентябрь 1823 года (по старому стилю) и не мог проезжать Фёдоровку раньше осени. Однако уроженец Петербурга мог назвать ?летом? и начало октября на юге России.
35 — В советской пушкинистике Онегин считался положительным героем, потому что ?Ярем он барщины старинной / Оброком лёгким заменил? (2, IV). На самом деле такой поступок служил дополнением к стрижке ?по последней моде? и ничего не добавлял к образу богатого бездельника, необразованного в силу домашнего образования. Кстати, забавляет и серьезное отношение советских пушкинистов к строкам ?Зато читал Адама Смита / И был глубокий эконом? (1, VII). Русские переводы работ Смита были доступны в то время не только в четырехтомнике, но и журнальном цитатнике, который наверняка и читал Онегин. Если представить себе, как он цитирует Смита отцу, который дает ему деньги от перезаклада поместья и душ, можно понять весь пушкинский сарказм.
36 — Т.е. не заниматься строевой подготовкой.
37 — Пушкин не мог согласиться с ?экономическим? суждением Онегина по ряду причин. Во-первых, поэт считал царя тираном, для которого прихоть была важнее рациональных соображений. Во-вторых, АП имел на императора личную обиду (см. комм. 4). В-третьих, Пушкин, скорее всего, был уверен, что военные поселения созданы, в первую очередь, в качестве противовеса гвардии, настроениями в которой правили масоны.
38 — Пушкин мог и сам проезжать Фёдоровку по пути из Крыма в Кишинёв в сентябре 1820 года, но, будучи масоном, вряд ли стал бы рассказывать об этом кому-либо.
39 — Штраф полагался как за год бездетности, так и за рождение девочки.
40 — В июне 1819 года.
41 — Территориально-административная единица с центром в Змиеве, к которой относился в те годы Чугуев.
42 — Т.е. генерал Алексей Аракчеев, о котором АП написал эпиграмму ?В столице он капрал, в Чугуеве — Нерон, / Кинжала Зандова везде достоин он?. Командовал всеми военными поселениями России в целом и их частью в северных губерниях.
43 — Т.е. генерал Иван де Витт. Его мать — София Глявоне (она же Клаврон, де Челини, в первом браке — де Витт, во втором — Потоцкая). Печально прославилась любовной связью с пасынком, сыном второго мужа от первого брака. Генерал де Витт командовал военными поселениями в южных губерниях России.
44 — Наказание шпицрутенами называли ?зеленой улицей? или говорили о нём ?прогнать через строй?. Остановиться наказанному крестьянину не давал тычущий в спину приклад, к которому были привязаны его руки, ускорить шаг не позволял штык, приставленный к животу. В строю с обеих сторон стояли сотни солдат, поэтому наказание для некоторых становилось мучительной казнью.
45 — Строки соавтора в стиле эпиграмм и ?декабристских? стихов АП. Не буду повторять оценку восстания советскими историками, которая всем известна. Не сомневаюсь, что Пушкин и большинство русских масонов мечтали о модернизации и процветании империи. А вот их руководители получали распоряжения магистров из Лондона, где жаждали только разрушения России. Поражение масонского восстания в декабре 1825 года объясняется тем, что престолонаследник Николай не был убит, как это планировалось. Победа декабристов в случае этого убийства надолго повергла бы страну в хаос, на фоне которого стала бы возможна внешняя интервенция.
46 — Строки с третьей по шестую выглядят в пушкинском черновике так:
Судьбы; нас снова разлучили,
И нам назначили поход.
Онегин, очень охлажденный
И тем, что видел, насыщенный…
Строка 3 приведена к современному произношению без ущерба для смысла, далее — новое окончание одесской истории. Исчезновение Морали некоторые современники объясняют тем, что он крупно проигрался в карты. Другие утверждают, что он прожил в Одессе до 80-х годов позапрошлого века, но литературный Морали обязательно должен исчезнуть так же неожиданно, как и появился. Эпитет ?охлажденный? не попал в эту редакцию вынужденно, но главный герой сильно охладился еще в годы петербургской юности, поэтому путешествие не могло добавить много холода его душе.
47 — Строки 12–14 выглядят в пушкинском черновике так:
Уехал в тень лесов Тригорских,
В далёкий северный уезд;
И был печален мой приезд…
О намеренном поэтическом неблагозвучии рифм вроде ?уезд — приезд? сказано в предисловии. Слово ?уехал?, однокоренное обеим частям рифмы, заменено как небрежность черновика, который АП решил не публиковать раньше, чем его отредактировал.
48 — Согласен с Набоковым в том, что после XLVII строфы пропущена как минимум одна, черновиков которой не сохранилось. Строфа XLVIII воссоздана с нуля и объясняет, почему приезд ?был печален?. Во-первых, только здесь, а не на юге началась настоящая ссылка АП. Во-вторых, здесь произошла ссора с отцом, о которой Пушкин поведал в письмах другу семьи Василию Жуковскому осенью 1824 года. Краткость изложения соавтором продиктована тем, что эта история — личная, хотя и служит продолжением темы свободы и рабства, развиваемой в новых строфах об Одессе.
49 — Т.е. отец Ларион Раевский и Алексей Пещуров. Подключение церкви к надзору за Пушкиным объясняется тем, что его сослали в родовое поместье за увлечение атеистическими сочинениями. О нём поэт писал в личном письме, которое попало в руки властей и стало причиной ссылки.
50 — Черновой вариант строки 9 — ?И нимфу Сороти прославил?. Исправлено, чтобы избежать повтора названия реки в одной строфе. Вместо него соавтором вставлена аллюзия на строки из стихотворения Николая Языкова ?Тригорское?:
В стране, где Сороть голубая,
Подруга зе;ркальных озёр,
Разнообразно между гор
Свои изгибы расстилая,
Вода;ми ясными пои;т
Поля, украшенные нивой, —
Там, у раздолья, горделиво
Гора трихолмная стоит…
Пушкин уже сравнивал Языкова с придуманным им посредственным стихотворцем Ленским (4, XXXI). Теперь он как бы извиняется за это сравнение, называя его стих ?очаровательным? и записывая автора в число своих близких друзей.
Метки:
