ХУ ЖЕ
"Не выдавайте никому своих скорбей.
?Доброжелатели? пьют наше страдание,
как мухи пьют кровь раненой лани."
***
Ф. чувствовал себя все хуже.
Он уже отключил телефон, чтобы не слышать соболезнования сочувствующих голосов.
После грандиозной премьеры фильма …после изнуряющих спектаклей, после гастролей в забытом Богом городе…
Да-с…
Третий Рим…
Он чувствовал себя изнеможенным.
Однако Ф. подумывал о женитьбе. Внезапно перед его глазами проплыл хоровод прекрасных женщин, звук аплодисментов становился все явственней, отзвук долгих дифирамбов и глаза…Глаза, смотревшие из бельэтажа то пристально, то насмешливо, но всегда внимательно и чутко.
Ф. читал …
Местами он повторялся, и в конце спектакля устало сидел в кресле.
Перед публикой сидел усталый человек.
-Борис.
-Годунов?
-Бакунин.
В богато обставленном интерьере , уставленным антиквариатом, принимая микстуру и ощущая резкую боль в области сердца, Ф. с горечью думал о том, что не оставил наследников …Внезапно… в его памяти всплыл душный и убогий городок, в котором он был проездом на гастролях и юное тонкое создание, глядевшее в этот вечер влюбленными глазами на молодого, тогда еще начинающего актера.
Внезапно робкая надежда вкралась в сердце Ф.,- он вспомнил ночь, проведенную с Лидией. Да…да…ее звали Лидия. Не Надежда, не Мария, не Софья, а именно Лидия.
Странно…боль в сердце не прекратилась, но внезапно отошла на второй план, словно не один, а два Ф. сидело в комнате - один напротив другого.
Внезапно…
Ф. отделился от собственного тела, покружил немного над антиквариатом, мебелью, подушками на диване, над самим диваном, над выключенным телефоном и так же привычно, как если бы это происходило каждый, день, опустился на пол, медленно разделся до исподнего, накинул черный плащ.
Отражение в зеркале сострило привычный оскал, но то, как писал А. , был только оскал первого.
Итак…
Ф. или то, кем теперь стал Ф., медленно поднялся к потолку, покружил по квартире обставленной дорогой мебелью из красного дерева - мебелью полной антиквариата и чуть было, не зацепившись о хрустальные подвески старой люстры, медленно опустился в кожаное кресло. Но сонм дум не покинуло Ф. прекрасные глаза Лидии, ее тонкие руки, ее талия и бедра, просвечивавшие сквозь тонкую кисею белого шелкового платья с красными маками…Ее лицо, и плечи, и грудь, покрытое тонкими крапинками нежных веснушек и родинка над губой… все это видел Ф., как если бы они расстались вчера.
Но затерянный город…
Город близ третьего Рима…
Пыльный долгий мост, растянувшийся на три километра, который мели непонятно зачем три здоровенных мужика в оранжевых жилетах под предводительством гром- бабы. Этот город был столь далеко, и одна лишь ночь очерчивала ее нечеткий силуэт на фоне заходящего Солнца.
Итак …
Ф. медленно спустился по ступенькам городской квартиры. Дождь ночного города пробирал до костей голое тело под черным плащом из дорогой кожи, ибо мода сделала огромный виток, и стати Ф. мог бы себе позволить и бархат, и кожу и сафьяновые туфли с остроконечными, загибающими кверху и тонкие чулки, и пряжки украшенные аметистом и бирюзой.
Итак, выйдя на мостовую, и слыша грохот проезжавших мимо трамваев и гул машин, Ф. обнаружил, что спички скислись, да и руки стали зябнуть, и пришлось опустить их в долгий карман, в котором еще завалялась золотой алтын.
Внезапно группка юных и беззаботных школьниц остановили Ф. с привычным для него вопросом:
-Простите …вы Ф.
-Да, я Ф.
-Можно автограф?
-Можно…
И рыженькая девушка протянула ему смятую купюру, на которой под стертым двуглавым орлом Ф. поставил витиеватый росчерк, состоящий из двух букв.
Другая , - черненька и смешная, втягивая тонкую шею с мокрыми волосами и поправляя красный галстук из бабушкиных кружев спросила серьезно:
-Простите…Вам не холодно…?
-Нет…
-Можно вас пригласить…тут она посмотрела на подругу, и та продолжила ? К нам на чай…?
-В общежитие?
-Тут недалеко.
Ф. обнял их за плечи и, скрывая слезы, выступившие на его лице медленно пошел увлекаемый , доселе неведомым ему чувством полноты Бытия.
Долго втроем они сидели к комнатушке, оклеенной обоями в синий мелкий василек и ромашки, и пили чай из медных подстаканников.
Когда Ф. медленно поднялся из-за стола девушки уже спали на под лоскутным , ватными одеялом, смастеренными заботливыми руками бабушки.
О чем говорил Ф. за чаем?
Он рассказал, что идет к Лидии, которая живет в старом пыльном городе…на самом краю города…
Ждет его и, вероятно, качает старую люльку … медленно качает люльку…
Или нет…
Что сын его давно вырос…
И зовут его вероятно Иван или Бог знает как…
Выйдя по мокрому коридору общежития на пыльную лестницу и не встретив ни консьержки, ни кого либо еще, Ф. вышел на улицу, освещенную осеннем солнцем, пройдя с километр, выкинул старый плащ в жестяной бачок с мусором, попавшийся ему прямо посреди дороги.
Внезапно он услышал звук старого разбитого тарантаса подъезжавшего вкрадчиво и осторожно. Два мужика, обритых и пахнущих дешевым одеколоном, чесноком и самогоном медленно выкатились из тарантаса и, достав сверкающие наручники, молча защелкнули их на запястьях Ф.
Ф. не сопротивлялся.
Влез в тарантас и уселся на кожаные сиденья, залитые чем-то липким.
-Ну-с…
-И куда же мы идем?
Ф. молчал.
Второй ощерился и процедил:
-В такую-то рань?…
Ф. молчал.
Обошлось…
Тарантас остановился. И за городом возле забытого села открылась стальная дверца.
?В чем мать родила? вышел Ф. на пыльную проселочную дорогу.
В ушах все еще стоял диалог успевших опохмелиться архаровцев.
-Куда везти его?
-Х…его знает.
-Безобидный старикан.
-А ну его на х…
-Может в психушку?
-Или в отделение?
-Да ну его на х…
-Эх…
-Наручники жалко…
-Как с начальством объясняться будем?
-Да ну его на х…
-Еще удавит кого…
Ф. молча свернул с просеки и долго шел колосившимся полем.
Осенний ветер подкрался незаметно. Стал было пробирать обнаженное тело . Вдруг невдалеке Ф. заметил пугало, недоумевавшее глазницами глиняного горшка черепа. Сняв парусиновые льняные выцветшие брюки и рубаху, босиком Ф. направился далее.
Наручники были на Ф.
Так…
Так на всякий пожарный.
Долго Ф. сидел у придорожного камня, пытаясь …
Усилия были чрезмерны…
Истерзанные руки кровоточили.
2000
?Доброжелатели? пьют наше страдание,
как мухи пьют кровь раненой лани."
***
Ф. чувствовал себя все хуже.
Он уже отключил телефон, чтобы не слышать соболезнования сочувствующих голосов.
После грандиозной премьеры фильма …после изнуряющих спектаклей, после гастролей в забытом Богом городе…
Да-с…
Третий Рим…
Он чувствовал себя изнеможенным.
Однако Ф. подумывал о женитьбе. Внезапно перед его глазами проплыл хоровод прекрасных женщин, звук аплодисментов становился все явственней, отзвук долгих дифирамбов и глаза…Глаза, смотревшие из бельэтажа то пристально, то насмешливо, но всегда внимательно и чутко.
Ф. читал …
Местами он повторялся, и в конце спектакля устало сидел в кресле.
Перед публикой сидел усталый человек.
-Борис.
-Годунов?
-Бакунин.
В богато обставленном интерьере , уставленным антиквариатом, принимая микстуру и ощущая резкую боль в области сердца, Ф. с горечью думал о том, что не оставил наследников …Внезапно… в его памяти всплыл душный и убогий городок, в котором он был проездом на гастролях и юное тонкое создание, глядевшее в этот вечер влюбленными глазами на молодого, тогда еще начинающего актера.
Внезапно робкая надежда вкралась в сердце Ф.,- он вспомнил ночь, проведенную с Лидией. Да…да…ее звали Лидия. Не Надежда, не Мария, не Софья, а именно Лидия.
Странно…боль в сердце не прекратилась, но внезапно отошла на второй план, словно не один, а два Ф. сидело в комнате - один напротив другого.
Внезапно…
Ф. отделился от собственного тела, покружил немного над антиквариатом, мебелью, подушками на диване, над самим диваном, над выключенным телефоном и так же привычно, как если бы это происходило каждый, день, опустился на пол, медленно разделся до исподнего, накинул черный плащ.
Отражение в зеркале сострило привычный оскал, но то, как писал А. , был только оскал первого.
Итак…
Ф. или то, кем теперь стал Ф., медленно поднялся к потолку, покружил по квартире обставленной дорогой мебелью из красного дерева - мебелью полной антиквариата и чуть было, не зацепившись о хрустальные подвески старой люстры, медленно опустился в кожаное кресло. Но сонм дум не покинуло Ф. прекрасные глаза Лидии, ее тонкие руки, ее талия и бедра, просвечивавшие сквозь тонкую кисею белого шелкового платья с красными маками…Ее лицо, и плечи, и грудь, покрытое тонкими крапинками нежных веснушек и родинка над губой… все это видел Ф., как если бы они расстались вчера.
Но затерянный город…
Город близ третьего Рима…
Пыльный долгий мост, растянувшийся на три километра, который мели непонятно зачем три здоровенных мужика в оранжевых жилетах под предводительством гром- бабы. Этот город был столь далеко, и одна лишь ночь очерчивала ее нечеткий силуэт на фоне заходящего Солнца.
Итак …
Ф. медленно спустился по ступенькам городской квартиры. Дождь ночного города пробирал до костей голое тело под черным плащом из дорогой кожи, ибо мода сделала огромный виток, и стати Ф. мог бы себе позволить и бархат, и кожу и сафьяновые туфли с остроконечными, загибающими кверху и тонкие чулки, и пряжки украшенные аметистом и бирюзой.
Итак, выйдя на мостовую, и слыша грохот проезжавших мимо трамваев и гул машин, Ф. обнаружил, что спички скислись, да и руки стали зябнуть, и пришлось опустить их в долгий карман, в котором еще завалялась золотой алтын.
Внезапно группка юных и беззаботных школьниц остановили Ф. с привычным для него вопросом:
-Простите …вы Ф.
-Да, я Ф.
-Можно автограф?
-Можно…
И рыженькая девушка протянула ему смятую купюру, на которой под стертым двуглавым орлом Ф. поставил витиеватый росчерк, состоящий из двух букв.
Другая , - черненька и смешная, втягивая тонкую шею с мокрыми волосами и поправляя красный галстук из бабушкиных кружев спросила серьезно:
-Простите…Вам не холодно…?
-Нет…
-Можно вас пригласить…тут она посмотрела на подругу, и та продолжила ? К нам на чай…?
-В общежитие?
-Тут недалеко.
Ф. обнял их за плечи и, скрывая слезы, выступившие на его лице медленно пошел увлекаемый , доселе неведомым ему чувством полноты Бытия.
Долго втроем они сидели к комнатушке, оклеенной обоями в синий мелкий василек и ромашки, и пили чай из медных подстаканников.
Когда Ф. медленно поднялся из-за стола девушки уже спали на под лоскутным , ватными одеялом, смастеренными заботливыми руками бабушки.
О чем говорил Ф. за чаем?
Он рассказал, что идет к Лидии, которая живет в старом пыльном городе…на самом краю города…
Ждет его и, вероятно, качает старую люльку … медленно качает люльку…
Или нет…
Что сын его давно вырос…
И зовут его вероятно Иван или Бог знает как…
Выйдя по мокрому коридору общежития на пыльную лестницу и не встретив ни консьержки, ни кого либо еще, Ф. вышел на улицу, освещенную осеннем солнцем, пройдя с километр, выкинул старый плащ в жестяной бачок с мусором, попавшийся ему прямо посреди дороги.
Внезапно он услышал звук старого разбитого тарантаса подъезжавшего вкрадчиво и осторожно. Два мужика, обритых и пахнущих дешевым одеколоном, чесноком и самогоном медленно выкатились из тарантаса и, достав сверкающие наручники, молча защелкнули их на запястьях Ф.
Ф. не сопротивлялся.
Влез в тарантас и уселся на кожаные сиденья, залитые чем-то липким.
-Ну-с…
-И куда же мы идем?
Ф. молчал.
Второй ощерился и процедил:
-В такую-то рань?…
Ф. молчал.
Обошлось…
Тарантас остановился. И за городом возле забытого села открылась стальная дверца.
?В чем мать родила? вышел Ф. на пыльную проселочную дорогу.
В ушах все еще стоял диалог успевших опохмелиться архаровцев.
-Куда везти его?
-Х…его знает.
-Безобидный старикан.
-А ну его на х…
-Может в психушку?
-Или в отделение?
-Да ну его на х…
-Эх…
-Наручники жалко…
-Как с начальством объясняться будем?
-Да ну его на х…
-Еще удавит кого…
Ф. молча свернул с просеки и долго шел колосившимся полем.
Осенний ветер подкрался незаметно. Стал было пробирать обнаженное тело . Вдруг невдалеке Ф. заметил пугало, недоумевавшее глазницами глиняного горшка черепа. Сняв парусиновые льняные выцветшие брюки и рубаху, босиком Ф. направился далее.
Наручники были на Ф.
Так…
Так на всякий пожарный.
Долго Ф. сидел у придорожного камня, пытаясь …
Усилия были чрезмерны…
Истерзанные руки кровоточили.
2000
Метки:
