Эпоха вертухаевых детей

Ни-то-ни-сё

Украли зиму — и весны убавили —
Сегодняшних прогнозов заправилы.
И с голодухи блеют овцы Авеля,
И шторм летит куда-то на Курилы.

Вот так и лето, может быть, заныкают.
Но осень нас, конечно, не минует —
И снова слякоть разведет, захныкает
И нашу обувь проэкзаменует.

Как у того, кто расстается с Настею,
Останется нам в мире лишь ненастье.
Ни-то-ни-сё склонит нас к соучастию
В своем умеренном японском счастье.

Все это усреднится, переменится
В единую, без крайностей, погоду…
Так я мелю, пока мне льет на мельницу
Старик Январь свою сырую воду.





Vita nuova

Эпоха вертухаевых детей
закончилась. Гнуснейшая настала —
эпоха вертухаевых внучат.
У тех еще сомненья копошились,
опаска — ненависть — иль просто злоба,
как перхоть, не откашлянная в горле.
У этих — ничего. Лишь вкус клубничин
с той дачки, где дедуся их учил
панамкой накрывать и прижимать
вредительниц лимонных и капустных.

Нет, эти дедушек не отдадут
и никогда ни в чем не усомнятся.

А те, кому положен был по норме
конвой, кайло да ковш гнилой баланды,
те, перемолотые поэтапно,
чтоб даже семени их не осталось,
изведены — но все же не под корень.
Какие-то остались корешки,
какая-то пыльца с наколкой генной,
из дебрей выбравшаяся на волчьем
хвосте или на крыльях дикой утки.
И снова высеялись их глаза,
как сорняки, меж плотными рядами
зеленых толстокожих огурцов
и крепких красномордых помидоров.

…Что ж, выполют и этих?





Сон, приснившийся в гостинице


после длинного рейса с пересадкой

Я заснул как мертвый
и мне приснилось,
что я снова прохожу
паспортный контроль в аэропорту.

— Бизнес?
Отдых?

— Точно, что не бизнес…
Вряд ли отдых.

Учеба?
Наука?

Скорее, наука —
в некотором смысле.

— Вы здесь в первый раз?

— Думаю, да.

— Место предполагаемого проживания?

— Видите ли, — говорю, —
это зависит от того, как я прожил ту свою жизнь.

Служащий хладнокровно
выслушивает мой бред
и задает следующий вопрос:

— Срок вашего пребывания?




Ответы невпопад

Философия спрашивает:
— Познал ли ты себя самого?
— Ах, как вы хороши сегодня,
госпожа Философия!
Дозвольте ручку.

Время спрашивает:
— Сделал ли ты всё, что мог?
— Опоздаю, непременно опоздаю! —
спохватываюсь я и бегу.

Бог спрашивает:
— Ты готов?
— Грызу ноготь, сэр, грызу ноготь.





После войны


Ибо слава — штабная шалава,
А любимая девушка — смерть.
Эту пьесу второго состава
Я отказываюсь смотреть.

Из допотопного


Послевоенная
пьеса второго состава.
Музычка в клубе
кондитерской фабрики “Слава”.

Слава — живущим.
Мертвые славы не имут.
— Вы разрешите?..
Какой ваш умеренный климат!

Нет их, и баста.
Над ними упала завеса…
Чтo говорю!
Ведь и сам я — того же замеса.
***
Григорий Кружков