Рыдал он ведь так, будто льва затравили

Две дочки родителя скорбно хоронят.
Их скорбь разделяют родные, друзья.
И много ему лишь знакомых приходят
По зову душевному, сердцем скорбя.

Отец удивительным был человеком.
Душевный уют он всегда излучал.
Своею он истинной нравственной вехой,
Всегда и везде всех к добру призывал.

Найти, врядли, можно на свете такого,
Кто, зная его, нехорошим назвал.
В одно изреченье он вкладывал много:
?Иметь хочешь друга, стань им сперва сам.?

А чтили его, ведь, не только за Нарвы,
Он родине всё, что имел, отдавал.
Он много трудился на общее Благо
И душах гуманность растить помогал.

Казался счастливым, поскольку был нужен.
И страждущим людям, и тем, кого знал.
Мир радости чем- то уж очень был сужен,
Но он не показывал, сам лишь страдал.

Любили отца дочки сильно, безмерно.
Всё виделось это, в делах и в словах.
Казалось, всё есть уж для жизни примерной;
Отец понимал, но душой он страдал.

Об этом его как- то дочки спросили.
Печалить не стал и про суть не сказал.
Отделался как- то, сказав лишь шутливо:
-Характер такой, и уж старый я стал.-

Теперь они скорбь переносят спокойно,
В печали глубокой, как сердце велит.
Отцова завет, они помнят, серьёзный:
Как скорбь переносят, кто сердцем велик.

Простившись с отцом, на поминки собрались.
Отца поминали с сердечным теплом.
И приступы грусти его вспоминали
Но, видно, не знали, что было с отцом.

Отцова сестра просто, прямо сказала:
-?Мой брат был всем ясен, всё надо сказать.
Тем более брат с чистым сердцем остался
Хотя свою муку не смог он унять.

Мой брат был активен, с друзьями общался.
Он много работал, успехи видал.
По гордости праву родных он чурался,
Сыновье вниманье на ?после? он клал

Ему говорили: ?Отцу ведь тоскливо.
Он близких своих всех почти потерял,
Ведь жизнь не легка, а порою уныла,
Вниманье к себе он твоё не видал.

-Люблю я отца,- возмущался он нервно,-
Ведь ясно же всё, и причёт тут слова?
Ведь видит же он, что тружусь я примерно.
Успею ещё сентемент проявлять-.

-К отцу сентимент же судьбой не добрался.
В машине он ехал, вдруг встречный удар.
А брат был долёко, с трудом пробирался,
На кладбище к гробу с трудом он попал.

Не помня себя, он рыданьем взорвался.
Рыдал он так громко, к земле он приник.
И бил годовой он ту землю ужасно
За то, что отца навсегда проглотит.

Таким мы его никогда не видали.
С рожденья не видели плача его.
Не плакал, когда тяжело был он ранен,
И с детства с улыбкой встречал он и боль.

В рыданье словами бросался несвязно.
В страданьях и муках сводило лицо
Ему всё равно, что на вид всё ужасно,
Он вечное горе увидел своё.

Он понял, что это не просто лишь поздно;
Ведь он опоздал, и отца потерял.
Отцу он сказал, что он любит так полно.
Откладывал всё, закрутился в делах.

Наверное, нет в жизни мученья страшнее,
Когда не возможно уже изменить,
Когда уж не сможешь к отцу ты добрее
Вниманье сыновье своё уделить.

Безвыходность раной душевною ныла,
Её притупить был не в силах, не смог.
Он в церковь ходил, свечи ставил, молился
И каялся искренни сердцем, душой.

И даже любовь, что вечна и священна,
Не в силах была ему как то помочь.
Любил он и дочек всем сердцем, безмерно
Любовь же беду не смогла превозмочь.

Вообще брат был сильный, был с виду счастливым,
Но, часто он дверь закрывал и рыдал.
Рыдал же он так, будто льва затравили
Лишь сердце мужчины так может страдать.


И приступы эти всю жизнь продолжались.
Никак не давали печаль забывать.
Как будто сыновья любовь прорывалась
С надеждой потеря свою всё ж догнать.-

Уж поезд ушел - эти сказы притихли.
Ведь поезд возможно опять подстеречь.
Уверен, уместны здесь Истины мысли:
Всё то, что сгорело, нельзя уж поджечь.