Уездные росчерки февраля
( Под оскалом лопнувшего неба. Ночь )
В раковине уха вылезает тень
скрюченных по рёбрам циферблата
перьев съехавшего солнца в лазарет,
испарившись в лужице заката,
шёпот ног вторгается в репей –
словно розы две, набитые шмелями,
и пруды разбитых ямб губами,
как кузнечик, стонут на листве,
в мареве устеленного смогом
платья неба – дырки формы звёзд –
словно в тканью Устланной обложке
чьих-то ног фонтаном бьётся ток,
голубые тротуары крытых снегом
волосинок длинных паутин –
словно кудри втоптанной луны
в гобелен слюны, прибитой к стенке,
по углам распиленного носом
представления о мире моих глаз –
вязь чернил, застывшая в топаз,
и кристаллы эха – в нотный росчерк,
вот он – ночью поднятый оскал
из осколков лопнувшего неба –
собирает синь в клубок скелета,
ткёт ребром теней ажур цветка,
( Клетка льда в крови )
Рвётся узел синих крон под ухом –
щёткой льда взрываются шаги,
заметёт следы, и вот – бумажной шкурой
вспухнет глаз в узорах белизны,
здесь, в пустыне снега – вязь углов
обезглавленных деревьев, что, как Шива,
растянули руки кожей паутины,
прижимая птиц их остриём,
и упасть-то негде, только в холст
леденящих перьев снегопада,
и увидеть некого – одна лишь
голубая пена стариков,
и, тебя застав под платьем Окон –
как одном из всех, я сжался в круг
забинтованного солнца чёрным током –
чтоб забыть о ласке женских рук,
коли нет в тебе и капли ласки..
коли цвет здесь не меняет пустоты,
а её глаза железным лязгом
надувают клетку льда в крови,
( Вырезая корбалики иллюзий в пустоте Вас )
В небе, забинтованном кистями крон
птичьи груди – как пушинки мумий,
в забинтованных глазах карикатурой
мир – ли точка розы между ног?
Свесив платье по углам скелета,
рвётся в Вас изнеженный оскал
тонких линий, черт, и на педаль
?показать себя? нажато тело,
глянь, на клумбу рта и уголки –
грация приклеенного к солнцу
грызуна – пискливым тоном голос
распинает нежные черты,
а за рыбьим городом в глазницах –
густота (размытой плавником
век, ресниц) холодной черепицы
пустоты, узоров её строф,
дуну в её пошлую осанку,
как паук – как сетью по углу,
и в уродливом аффекте её рук
развяжу иллюзию приязни,
буду резать, как скульптуру, Вас,
буду Вас любить – вот так, придумав,
даже если в наших тухлых скулах
будет гнить уродливая страсть,
( Цветок её натуры )
В обложке твоего лица – карниз
распятых переносицей павлинов,
что сдавленной от боли паутиной
легли на позвонки густых ресниц,
чуть шевельнётся в их пиковом саде
затаенная в взгляде чистота,
как кривизна её, покрой осанки
расправит измождённые глаза,
в них волокном растоптанной ромашки
намотана, как проволока, кровь –
тугие гобелены пауков
на языках сирени и распада,
а в амарантах ниток и крючков,
как мясо, прозябает твой прекрасный
зажатый гноем водружённых масок
натуры искалеченный цветок…
( Разлитая чернильница авто-пустоты )
Сад волос прилёг на сваи рюмки,
её глотка чёрным журавлём,
как ширинку, застегнула сутки,
изогнула мысли молотком,
в этом мягком холоде резины –
черепов, надутых, как матрац,
голубой стеной презерватива –
запряжённая в узоры пустота,
в захолустья клочьях узких улиц –
как комар, вращаешься в силках
орошённой кровью амплитуды
бытовой цепи календаря,
рефлекторно любишь: даже чувства –
как рефлекс калеки на удар,
да ты выкопай какого-нибудь трупа –
тот и то нежнее, эх.. – меня
мнёт, как фантик, ёж бумаги – руки
выбритой чернилами строки
рвутся брить ногтями ветки жил
моей чЕло вЕческой натуры,
( Под вязью черничных запахов )
В хороводах ветра, как в тюрьме,
изгибаются, как мётлы, подметая
облака, крутые бёдра Кали,
заплетённые в кудрЯх тугих елей,
нем их стон – массивных роз костей,
что петлёй ствола распяли землю,
прогибая щупальцу корней
в густоту Аида под скудельню,
там – в корсете чёрных роз и воска
облегающем дыхании в сосках
спит, обнявши съехавшие кости,
извлечённый мир из мертвеца,
скинуть бы, как он – тугую форму,
арестованный иллюзиями сад
кучерявых клеток своей рожи,
что размял, как мыло, облака –
молотком бы выгнуть перспективу
отражённой в рюмках пены дней,
и в бумажной стельке n-нной льдины
распинаться б трещиной на ней,
В раковине уха вылезает тень
скрюченных по рёбрам циферблата
перьев съехавшего солнца в лазарет,
испарившись в лужице заката,
шёпот ног вторгается в репей –
словно розы две, набитые шмелями,
и пруды разбитых ямб губами,
как кузнечик, стонут на листве,
в мареве устеленного смогом
платья неба – дырки формы звёзд –
словно в тканью Устланной обложке
чьих-то ног фонтаном бьётся ток,
голубые тротуары крытых снегом
волосинок длинных паутин –
словно кудри втоптанной луны
в гобелен слюны, прибитой к стенке,
по углам распиленного носом
представления о мире моих глаз –
вязь чернил, застывшая в топаз,
и кристаллы эха – в нотный росчерк,
вот он – ночью поднятый оскал
из осколков лопнувшего неба –
собирает синь в клубок скелета,
ткёт ребром теней ажур цветка,
( Клетка льда в крови )
Рвётся узел синих крон под ухом –
щёткой льда взрываются шаги,
заметёт следы, и вот – бумажной шкурой
вспухнет глаз в узорах белизны,
здесь, в пустыне снега – вязь углов
обезглавленных деревьев, что, как Шива,
растянули руки кожей паутины,
прижимая птиц их остриём,
и упасть-то негде, только в холст
леденящих перьев снегопада,
и увидеть некого – одна лишь
голубая пена стариков,
и, тебя застав под платьем Окон –
как одном из всех, я сжался в круг
забинтованного солнца чёрным током –
чтоб забыть о ласке женских рук,
коли нет в тебе и капли ласки..
коли цвет здесь не меняет пустоты,
а её глаза железным лязгом
надувают клетку льда в крови,
( Вырезая корбалики иллюзий в пустоте Вас )
В небе, забинтованном кистями крон
птичьи груди – как пушинки мумий,
в забинтованных глазах карикатурой
мир – ли точка розы между ног?
Свесив платье по углам скелета,
рвётся в Вас изнеженный оскал
тонких линий, черт, и на педаль
?показать себя? нажато тело,
глянь, на клумбу рта и уголки –
грация приклеенного к солнцу
грызуна – пискливым тоном голос
распинает нежные черты,
а за рыбьим городом в глазницах –
густота (размытой плавником
век, ресниц) холодной черепицы
пустоты, узоров её строф,
дуну в её пошлую осанку,
как паук – как сетью по углу,
и в уродливом аффекте её рук
развяжу иллюзию приязни,
буду резать, как скульптуру, Вас,
буду Вас любить – вот так, придумав,
даже если в наших тухлых скулах
будет гнить уродливая страсть,
( Цветок её натуры )
В обложке твоего лица – карниз
распятых переносицей павлинов,
что сдавленной от боли паутиной
легли на позвонки густых ресниц,
чуть шевельнётся в их пиковом саде
затаенная в взгляде чистота,
как кривизна её, покрой осанки
расправит измождённые глаза,
в них волокном растоптанной ромашки
намотана, как проволока, кровь –
тугие гобелены пауков
на языках сирени и распада,
а в амарантах ниток и крючков,
как мясо, прозябает твой прекрасный
зажатый гноем водружённых масок
натуры искалеченный цветок…
( Разлитая чернильница авто-пустоты )
Сад волос прилёг на сваи рюмки,
её глотка чёрным журавлём,
как ширинку, застегнула сутки,
изогнула мысли молотком,
в этом мягком холоде резины –
черепов, надутых, как матрац,
голубой стеной презерватива –
запряжённая в узоры пустота,
в захолустья клочьях узких улиц –
как комар, вращаешься в силках
орошённой кровью амплитуды
бытовой цепи календаря,
рефлекторно любишь: даже чувства –
как рефлекс калеки на удар,
да ты выкопай какого-нибудь трупа –
тот и то нежнее, эх.. – меня
мнёт, как фантик, ёж бумаги – руки
выбритой чернилами строки
рвутся брить ногтями ветки жил
моей чЕло вЕческой натуры,
( Под вязью черничных запахов )
В хороводах ветра, как в тюрьме,
изгибаются, как мётлы, подметая
облака, крутые бёдра Кали,
заплетённые в кудрЯх тугих елей,
нем их стон – массивных роз костей,
что петлёй ствола распяли землю,
прогибая щупальцу корней
в густоту Аида под скудельню,
там – в корсете чёрных роз и воска
облегающем дыхании в сосках
спит, обнявши съехавшие кости,
извлечённый мир из мертвеца,
скинуть бы, как он – тугую форму,
арестованный иллюзиями сад
кучерявых клеток своей рожи,
что размял, как мыло, облака –
молотком бы выгнуть перспективу
отражённой в рюмках пены дней,
и в бумажной стельке n-нной льдины
распинаться б трещиной на ней,
Метки: