день сто шестьдесятый

#ничьякнига день сто шестьдесятый

Мы не поднимаем память – память поднимает нас
Сдувает с плеч пыль, снимает повязанное нам настоящее поверх с глаз
И становится нами на время
Мы даже не конь, мы здесь – стремя
Память: “ничего, что случается, не случается раз”

Она шла в направлении спуска под сиреневой тучей
“Своего”, – саркастично смеялась с собой, хотя её, наверное, намного круче
Если вообще когда-то и был подъём
Он не хотел вдвоём. Как он мог не хотеть вдвоём?

Ей было целого мира мало, чтобы ему показать его
И узнать, что он думает и чем живёт по каждому из поводов, по каждому шагу, не прятав ни одного
Он, кажется, был тем
самым. Кажется был всем.

“Всё” было с собой. Но не с ней. Вряд ли с другой.
А что из того, если и так? Разве он - мой?
Верх стал дальше на высоту спуска
Она – внизу. Она – стальной клинок достаточно узкий

Чтобы вместиться в горло...Только вот, разве ему? Эй!
Он – тот, кто брал её за руку, кто улыбался и вёл её вдоль фонарей
Как в одну из антидней
Когда их языки превратились в языки пламени, жёлтых, синих, красных огней

Она не видела ничего после скрипа двери
Но сама стала подзорной бамбуковой в две тысячи ри
Он выдыхал тихо “не говори” и случайно
В темноте улыбнулся так, что она слышала. “Я – тайна.

Он – разгадка”. Код. Его руки – созвездий ночных восход на её склоне,
её веки застыли внизу, в ему преданном, чистом поклоне
И она больше не отказывалась верить
Что их телами, губами, дыханием разрешено темноту измерить

Если бы он остановился, она бы погибла, незаконченность – плеть
Прямо здесь, между облаков, которых не высмотреть
И треска цикад. И его “Ты не хочешь вернуться назад?
В начало?” О, нет, нет! Я только-только покинула райский сад

Ради этого? Ради тебя? Ради того, кем ты рацветёшь
Я вижу это, даже в кромешной и осязаю твою уверенность, снисходительную к тому, как боги казнят мою дрожь
На рыночной в праздник вина и танцев
Я вижу себя в форме твоих больших пальцев

И в твоих ресницах, в выемках на щеках, в спящих птицах
В провалившихся окнах, в берестой завёрнутых заоконных спицах
И мне страшно. Что нас не существует. Не иначе.
“Прости”, – он поднялся, “Мне венценосные дали звезду пасти, я пойду. Слышишь? Плачет”.

И она не умерла. Она погрузилась в цветущие маки, в лепестковую мякоть.
И поняла, как в этот момент он прекрасен, хоть и глаза бесполезны во мраке, разве что плакать
От счастья, что сказала “прощай” хворостящемуся гнезду
Как он велик, если ему доверяют звезду!

Она сглотнула так громко – посыпались корки ржаного на пол
Чёрствые, серые соты выпечки, её восторг перетекал, бился, капал
Из чаши в чашу, он быстро шептал: “Идём”
Он не покидает меня здесь? Я и он – вдвоём?

Она резко остановилась внизу спуска и атаковала
Худощавой спиной зазевавшихся сзади, без ожиданий о том, чтоб она здесь так бессмысленно стала
”Память. Память. Я и он – вдвоём?”
Прохожие-рыбы населяли стыка дорог водоём

Плавали, били хвостами, вертели глазищами
А ведь вчера она была его евхаристией, доступною смертному неба пищею
Ступени трещали, босые ноги скользили
Она загадала не растворяться что было силы

Хваталась за его полуосвещённые контуры. А что, если звезда не уснула?
Она обронила способность думать, та поползла, извиваясь, к его освещенной груди прильнула
И окаменела там. Ты больше не будешь сам.
Слышишь?! Я так желаю! Я – Шакья, Ты – мой неразрушимый храм!

Ни слова не прорывало выпряденную тишиной надзвёздную сферу
Она мечтала чтобы тело её – дочь Тифона и Ехидны не родилось химерой
И она бы коснулась его всей своей шелухой Атмана. Любя.
“ты..”, “ты..”, “я..”, “я…”

Но свет вычертил линии, её зрачки довершили
Всё, из чего безысходное безраскроечно, неопротестовано сшили
Её сердце рассыпалось белыми перьями и исчезло. Зеркальная гладь.
Она держала его, пока была здесь она – то, чем держать.

Она продолжала на перекрёстке стоять, вспоминать,
не стонать пытаясь от боли и зная
что в этот раз он не прийдёт
и не важно совсем, есть ли с ним рядом другая
Была ли она та
Был ли он тот
Она повернула назад, ладонью глаза от встречных заботливых закрывая

Ах, почему я не та, в какой нуждается он?

Не другая?

Ранняя осень.

Одиночество.

Склон.