О поэзии хайку. Александр Долин
Александр Долин о японской поэзии
(Из Интернета)
- Александр Аркадьевич, мы с Вами познакомились благодаря конкурсу хайку, который проводился в городе Акита в честь 20-летия побратимских отношений с Владивостоком Как Вы думаете, почему в России так популярна японская поэзия? Почему так много людей пишут хайку и в Японии, и в России? Чем привлекает нас эта краткая форма? Не находимся ли мы в плену иллюзии кажущейся легкости сочинения хайку?
Я читал достаточно много русских хайку и выступал в качестве арбитра некоторых конкурсов. Если говорить о хайку как о положительном явлении, которое сближает народы, позволяет прочувствовать японскую эстетику изнутри, то это, безусловно, хорошо. Российские поэты хайку делают свое дело: кто-то из них сочиняет лучше, кто-то хуже, но все они способствуют распространению эстетики хайку, условно говоря, стремятся приобщиться к прекрасному. То же самое относится и ко всем остальным зарубежным любителям хайку. В целом отрадная тенденция, но если мы посмотрим на хайкуманию чисто профессионально, то увидим, что и хорошего здесь не столь уж много, потому что это практически трансплантация оригинальной, эндогенной поэтической традиции на совершенно чуждую почву и во многих случаях – попытка подменить грандиозную традицию российской (или, например, французской) поэзии импортным ?концентратом?. То есть как бы заменить российскую (или французскую) кухню баночками японской лапши.
Предположим, и такое возможно. В истории литературы есть немало примеров, когда какие-то жанры переходили из одной страны в другую, особенно это относится к литературным стилям. Допустим, романтизм распространился по всему западному миру и в той или иной степени везде был неплохо интерпретирован. Но хайку — продукт чужеродной культуры, который для западного мира никогда своим не станет. К тому же произрастающий из иной, мало знакомой западному интеллигенту традиции.
Тут надо сначала взглянуть на процесс изнутри, то есть понять, что происходит в самой Японии. Там тоже за последние полвека с небольшим произошла удивительная трансформация – от классического, профессионального сочинительства в жанре хайку к тотальной демократизации поэзии. Хайку, как и танка, еще до второй мировой войны, по сути дела, оставались элитарным ремеслом. Хотя этим занимались уже сотни людей, а, может быть, и тысячи, но существовал определенный круг мастеров, чьи сочинения явно отличались по всем показателям от любительских опусов. Вот они как раз и составили тот костяк обновленной поэзии хайку и танка жанров, которые в начале 20 века были очень популярны. Но то была профессиональная поэзия. Существовало достаточно жесткое деление на профессиональную и любительскую поэзию. Были мастера и любители – вот, что надо подчеркнуть.
После войны деление стало быстро исчезать, оно стало стираться как в области хайку так и в области танка, — что удивительно, потому что танка вообще гораздо более сложная поэтическая форма. Такова была культурная политика демократической Японии: стирание граней. В первые послевоенные годы и далее в 50 е гг. в Японии возникло движение за демократизацию поэзии, особенно традиционалистских жанров. Многие старые мастера возглавили кружки любителей, чтобы приобщить максимальное количество людей к вершинам японской культуры. Сей феномен связан еще и с тем, если посмотреть глубже, что страна находилась в состоянии глубокого культурного шока и депрессии после поражения в войне. Чтобы поднять общественную мораль, использовались все средства, а отечественные литература и искусство служили источником духовных сил для строительства новой Японии на руинах старой.
Мастера традиционной поэзии таким образом самореализовывались и старались внести свой вклад в дело возрождения нации. Мастера, допустим, воинских искусств, со своей стороны, тоже стали открывать свои школы по всей Японии, чего раньше они не делали. Существовали только школы будо закрытого типа. А когда был снят запрет американской оккупационной администрации на школы боевых искусств, в 50-е годы они расцвели буйным цветом по всей стране и стали предметом экспорта. То же самое по сути произошло и с поэзией хайку.
Хайку оказались самым доступным для масс видом литературного мастерства. Конечно, мы говорим о чисто внешней стороне хайку. Собственно, то была специфическая разновидность литературного мастерства в демократизованном и отчасти вульгаризованном виде. Его, пожалуй и нельзя уже назвать мастерством в высоком смысле слова – скорее приятным и полезным времяпрепровождением, которое позволяло тысячам и сотням тысяч людей чувствовать себя приобщенными к культуре. Что уже отнюдь не мало и, объективно говоря, очень полезно. Но субъективно говоря, здесь было очень много издержек, потому что были размыты все критерии оценки хайку. Не каждый маляр может стать художником. Когда на одну доску ставятся сочинения престарелого мэтра и молодой швеи-мотористки, о критериях говорить уже не приходится.
Как я уже не раз писал в своих статьях, то, что мы сейчас имеем в Японии и в области хайку и в обаласти танка — это колоссальное количество авторов (исчисляемое сотнями тысяч), а также печатных органов: журналов, журнальчиков, альманахов – при практически полном отсутствии настоящих общепризнанных мастеров. Мы не можем назвать ни одного имени действительно выдающегося поэта хайку за последние лет сорок.
Традиционалистские жанры поэзии нивелировались: они распространились вширь и практически растворили в себе все, что было высоко профессионального. Старые мастера умерли, а новые, если они есть, уже не подлежат выявлению. Полное отсутствие критериев — уже ушла традиция какой бы то ни было критики. Сейчас любые кем бы то ни было написанные произведения якобы в жанре хайку, а также отчасти танка принимаются как позитивное явление. Арбитры — на их вкус, такой же любительский, — могут выявить что-то лучшее на конкурсах, но априори считается, что все авторы хороши и все равны в творчестве. Конкурсы проводятся регулярно. Эдакая массовизация хайку без границ, что и происходит как в Японии, так и за рубежом. Все это относится и к России, но в России увлечение хайку носит еще более странный характер, потому что здесь в Японии, по крайней мере, довольно часто, люди, вовлеченные в процесс, интересуются историей хайку, читают классические антологии. При этом они, правда, никогда не берут в руки ни танка, ни японские стихи новых форм, ни, тем более, европейскую поэзию. Есть и такие, которые вообще ничего такого не читают, а если и читают, то не понимают. Во времена Басё японская поэзия хайку, а также, разумеется, и танка была цеховым искусством. Всё в Японии было цеховым искусством. Вне школы невозможно было стать ни поэтом, ни художником, ни мастером икебаны. Надо было потратить много лет на обучение. Об этом стоит вспомнить, когда мы видим, каким способом сегодня обучают сложению хайку. Приходит человек и говорит, мол, сделайте так и вот так: схема 5-7-5 слогов, добавить сезонное слово и восклицательную частицу. Вот и готово. И в детском саду так могут сделать, и студенты так могут сделать, и рабочие на фабрике. И у них, вроде бы, получится хайку. Возникает вопрос: чему же тогда учил Басё столько лет? И его ближайшие ученики? Им нечего было делать? Дурью маялись? Если правила сложения хайку можно объяснить за полчаса, то о чем разговор? Но разница все-таки есть, и большая разница.
Разница измеряется годами погружения в предмет и, соответственно, пониманием внутренних слоев, заложенных в хайку. В средние века человек, который брался за сочинение хайку, должен был получить достаточно фундаментальное образование, которое включало знание классики, как китайской так и японской, а уже далее в процессе обучения оттачивались сначала элементарные знания, а потом мастерство. В основном пытались постигнуть, как довести степень аллюзивности, суггестивности хайку до высочайшего предела, пользуясь всем наследием классики и китайской и японской. Без наследия японской и китайской классики и понимания основ дзэнской эстетики формальные рекомендации не работают. Внешне можно было соблюсти форму, но такое ?произведение? не считалось хайку.
Допустим, какой-нибудь дилетант, берется нарисовать картинку хайга. У него в итоге получится какой-то примитивный человечек. А у Кобаяси Исса получится дзэнский образ. Искусство рисунка тушью хайга вообще построено до какой-то степени на примитивизме, но это осмысленный примитивизм. И мастера хайку, во всяком случае большинство из них — тот же Басё или Бусон (который был в первую очередь великим художником), или Исса — они писали хайку и одновременно создавали хайга. Хайга служили иллюстрациями их образа мышления, их эстетики в целом – ментальным скетчем. Допустим, главным были хайку, но хайга были вспомогательным средством (а иногда наоборот), и, глядя на их картины хайга, мы можем понять, чем для них были хайку. За несколькими штрихами мы действительно видим нечто глубинное, великое, встающее из малого. Несколько штрихов, передающих сущность образа. И в этом была вся хитрость!
С другой стороны, всегда существовала аксиома: достигнуть состояния мастера очень трудно. Надо для этого работать и не только сочинять хайку, но, может быть, заниматься самыми разными сюгё – всевозможными видами буддистской схимы. Что типично для японской или китайской поэзии, неотделимо от неё. Без такой духовной практики хорошо не получается. Испытания, чаще всего принимаемые добровольно, укрепляли, закаляли дух и позволяли прочувствовать по-настоящему связь с природой и мирозданием. Без чего современным поэтам едва ли возможно создать что-то стоящее. Современные поэты знают, что это было важным компонентом поэтического матерства, но что они делают? Вместо того, чтобы пожить в горах полгода или отправиться пешком в странствия ?По тропинкам Севера?, они идут на прогулку по парку…
Почему так много людей в России увлекается поэзией хайку? Можно сказать, что это действительно легкий как для читателя, так и для сочинителя, поэтический жанр, потому что зарубежный, не знающий японского языка сочинитель, поневоле просто как бы игнорирует все то, что лежало в фундаменте классических хайку. Максимум, что способен сделать современный поклонник хайку, — почитать сборник Басё в переводах Веры Марковой.
Вот весьма мною уважаемый Юрий Норштейн прочитал и даже запомнил несколько хайку оттуда. И создал на основе переводного случайного трехстишия замечательный образ Басё. Но то, что знал и чувствовал японский поэт, остается для зарубежного читателя за кадром. Остается голая форма, внешнее значение, что называется face value. Ведь то, что сложение настоящих хайку основано на десятилетиях изучения японской и китайской поэзии, и там заложены ассоциации с тем-то и тем-то, — даже если упомянуть сей факт в примечании, все равно никому ничего не скажет. Такое надо изначально знать и чувствовать. Читатель средневековый был читатель интерактивный, то есть он всё знал, чувствовал и воспринимал, все суггестивные посылки мастера отлично понимал. Между тем современный читатель даже в Японии не всё воспринимает, а зарубежный тем более. Так что, если среденевековые хайку можно сравнить с авторскими рисунками, отражающими самую суть индивидуальности со всем ее интеллектуальным и духовным потенциалом, то современные чаще всего напрашиваются на сравнение со снимками, сделанными цифрвым аппаратом-?мыльницей?.
И вот хайку естественным образом постепенно превратились в набор таких симпатичных, совершенно непритязательных миниатюр, словесных картинок с импрессионистким оттенком. Недаром они распространились не только среди взрослых, но и среди маленьких детей. Сложению хайку обучают в некоторых школах. Во Франции и в Америке есть такие экспериментальные школы. Недурно, по-своему развивает образное мышление, но ведь явно это не то, чем занимался Басё, а у нас разницу никто не хочет видеть и понимать.
К сожалению, сейчас, если говорить именно о России, для поэзии наступили не лучшие вообще времена, и хайку здесь не исключение по той простой причине, что настало время графоманов. Интернет открыл всем желающим прямой доступ к поэзии – и налетели тучи графоманов, сотни тысяч. В Японии количество поэтов приближается, по чьим-то подсчётам, к полумиллиону. В России, думаю, их не меньше. И тут встает резонный вопрос, кого считать поэтом. Если каждого пишущего чуть-чуть в рифму мы будем считать поэтом…Коль скоро речь идет о настоящем мастерстве, как это понималось, например, в эпоху Серебряного века, да и позже, то таких найдется крайне мало. Их можно в России перечесть по пальцам. Но и они тоже, к сожалению, расстворяются в общей массе, их не видно, почти совсем не видно.
С хайку всё ещё хуже, потому что там уж и вовсе никто не может определить, что хорошо, что плохо. Но у меня есть некий критерий. Я об этом говорил и писал неоднократно. Высказывался я, правда, в основном, в связи с переводами японской поэзии, а не с любительскими сочинениями. Эта тема немножко отдельная: как следует и как не следует переводить японские стихи. Вообще их очень мало переводят. Людей, которые занимаются этим профессионально на сегодняшний день человека ?полтора?, ну да и раньше было два, от силы три. Были Вера Николаевна Маркова и Анна Евгеньевна Глускина, пока еще есть Татьяна Делюсина, Татьяна Бреславец и я, хотя я живу не в России. Больше никого не видно. А те десятки книжечек японской поэзии, которые выходят во множестве издательств – всего лишь перетасовки колоды старых переводов. Чисто коммерческие издания. Причем есть совершенно умопомрачительные примеры. Есть такой Владимир Бутромеев, который создал колоссальнейшую серию разных шедевров не только японской, но вообще мировой литературы, выпуская их под своей редакцией в богатейших подарочных изданиях.
Откуда он берет материал? Он ?раскапывает гробницы? — берет переводы, созданные до революции, а их было очень много и среди них были далеко не худшие. В том числе и японские. Он уже выпустил три-четыре большущих сборника японской поэзии, не упоминая по сути никаких переводчиков, но ставя гриф ?под редакцией В. Бутромеева?. И книги пошли гулять по рынку как подарочные издания. В общем, таких примеров полно.
Есть совершеннейшие халтурщики, которые берут переводы Веры Марковой и перелагают своим языком. Или берут плохие английские переводы Басё и делают вообще ужасающие переводы на русский. Сейчас и в издательствах, к сожалению, нет никаких оценочных критериев: что приносят им, то и выпускают, ничтоже сумняшеся, руководствуясь конъюнктурой рынка. Стирание граней и ликвидация любых объективных критериев в искусстве – страшная чума 21 века, которая поразила и поэзию. А японские традиционные жанры, особенно хайку, пали первой жертвой.
Подчеркиваю, что любительские хайку — это по-своему даже очень недурно, поскольку развивает эстетический вкус. Но если уж очень людям хочется песен, то пусть пробуют и другие поэтические жанры. У меня есть критерии, повторюсь, и есть четкое понимание, как надо и как не надо делать переводы японской поэзии. Основной критерий до смешного прост: надо быть профессиональным поэтом. Это общепризнанный критерий во всей великолепной российской школе поэтического перевода с любых иностранных языков. Сначала надо стать мастером, обучиться, и тогда… Абсолютно как в музыке, — вы же не можете сесть за рояль и сыграть сразу фугу, даже менуэт не сможете. Почему-то те, кто берется за сочинение хайку или за перевод, не понимают столь простой истины. Иллюзия легкости…
Напиши сначала несколько сонетов, напиши в другом жанре, покажи, что ты мастер, пройди класс обучения. Если ты можешь всё, тогда берись за хайку. Если ты можешь написать сонет, то можешь написать и хайку — больших сомнений нет. А вот если ты ничего не можешь, кроме хайку, то не стоит этим заниматься, по крайней мере в России, стране великих и неумирающих поэтических традиций.
В Японии — тут другое дело. Это их литература – им и решать, что с ней делать. Но в России, да и в других странах Запада только поэты имеют право осваивать хайку. Вот такой простейший критерий, который самоочевиден. Правомерность такого утверждения никто не возьмется отрицать, но увы, Капитан Очевидность в России не работает. В западных странах поэзия в ее классическом выражении, с рифмой и ритмом, давно ушла, там так уже не пишут. Там пишут в основном верлибры, и тоже стирают грани, как могут, но в России до нынешнего времени есть поэты, которые замечательно пишут классические стихи. В России поэтическая традиция еще жива, и будет жаль, если она умрет, раздавленная пластами любительских хайку.
Мне бы хотелось, чтобы люди, которые пишут хайку, понимали, что это не совсем хайку в изначальном японском значении термина и не совсем поэзия, а скорее нечто иное. Кстати, если мы возьмем хайку в чисто японском контексте, здесь хайку никогда не считались поэзией в чистом виде. Слово сика ;; означает поэзия, но в эту категорию хайку не входит. То есть хайку, конечно, близки к поэзии, но на самом деле это другой вид литературного творчества. Возможно, так считается потому, что слишком велики отличия хайку от прочих поэтических жанров: нет сложных ритмических ходов, которые есть в танка и других жанрах. Не будем забывать, что до середины ХХ в. Япония была билингвистической страной — китайский стих шел наравне с чисто японским жанром, и настоящая поэзия была заключена в канси ;;или танка;;, а хайку подразумевало нечто иное — искусство словесного скетча.
Хайдзин и сегодня, безусловно, литератор, но не совсем поэт (хотя мы условно сохраняем за ним это звание), если он пишет только хайку и не может написать, например, канси, стихи на китайском. Хайку и канси многие в средневековье пытались совмещать. Да и в новое время тоже. Например, прекрасный романист Нацумэ Сосэки был известным и неплохим поэтом хайку, а кроме того, отличным поэтом канси. Даже Акутагава писал хайку, не считая себя при этом поэтом…
***
Я начал писать свои стихи, в которых очень сильна японская нота, хоть они и совсем не ?японские?, прожив около двадцати лет в этой стране. По прошествии времени я почувствовал тягу к тому чтобы писать так, потому что воспринимаю всё изнутри, — смотрю на вещи глазами человека, давно живущего здесь.
А живу я здесь, в Аките, последние девять лет в условиях до смешного приближенных к тем, что окружало поэтов-странников, только в более комфортабельных и осовремененных. Я естественным способом впитываю все, что меня окружает в течение этих лет: смена сезонов, флора и фауна, насекомые, которые поют так же, как описано в хайку старых мастеров. Вот что исподволь напитало меня ?японской? эстетикой. Глобализация поэтических и прочих культурных проектов заканчивалась, как правило, всегда плачевно. Я считаю, что в каждой культуре люди должны делать что-то свое, особенное и неповторимое. В том и будет заключаться их вклад в культуру общечеловеческую.
(в сокр.)
Аиои
(Из Интернета)
- Александр Аркадьевич, мы с Вами познакомились благодаря конкурсу хайку, который проводился в городе Акита в честь 20-летия побратимских отношений с Владивостоком Как Вы думаете, почему в России так популярна японская поэзия? Почему так много людей пишут хайку и в Японии, и в России? Чем привлекает нас эта краткая форма? Не находимся ли мы в плену иллюзии кажущейся легкости сочинения хайку?
Я читал достаточно много русских хайку и выступал в качестве арбитра некоторых конкурсов. Если говорить о хайку как о положительном явлении, которое сближает народы, позволяет прочувствовать японскую эстетику изнутри, то это, безусловно, хорошо. Российские поэты хайку делают свое дело: кто-то из них сочиняет лучше, кто-то хуже, но все они способствуют распространению эстетики хайку, условно говоря, стремятся приобщиться к прекрасному. То же самое относится и ко всем остальным зарубежным любителям хайку. В целом отрадная тенденция, но если мы посмотрим на хайкуманию чисто профессионально, то увидим, что и хорошего здесь не столь уж много, потому что это практически трансплантация оригинальной, эндогенной поэтической традиции на совершенно чуждую почву и во многих случаях – попытка подменить грандиозную традицию российской (или, например, французской) поэзии импортным ?концентратом?. То есть как бы заменить российскую (или французскую) кухню баночками японской лапши.
Предположим, и такое возможно. В истории литературы есть немало примеров, когда какие-то жанры переходили из одной страны в другую, особенно это относится к литературным стилям. Допустим, романтизм распространился по всему западному миру и в той или иной степени везде был неплохо интерпретирован. Но хайку — продукт чужеродной культуры, который для западного мира никогда своим не станет. К тому же произрастающий из иной, мало знакомой западному интеллигенту традиции.
Тут надо сначала взглянуть на процесс изнутри, то есть понять, что происходит в самой Японии. Там тоже за последние полвека с небольшим произошла удивительная трансформация – от классического, профессионального сочинительства в жанре хайку к тотальной демократизации поэзии. Хайку, как и танка, еще до второй мировой войны, по сути дела, оставались элитарным ремеслом. Хотя этим занимались уже сотни людей, а, может быть, и тысячи, но существовал определенный круг мастеров, чьи сочинения явно отличались по всем показателям от любительских опусов. Вот они как раз и составили тот костяк обновленной поэзии хайку и танка жанров, которые в начале 20 века были очень популярны. Но то была профессиональная поэзия. Существовало достаточно жесткое деление на профессиональную и любительскую поэзию. Были мастера и любители – вот, что надо подчеркнуть.
После войны деление стало быстро исчезать, оно стало стираться как в области хайку так и в области танка, — что удивительно, потому что танка вообще гораздо более сложная поэтическая форма. Такова была культурная политика демократической Японии: стирание граней. В первые послевоенные годы и далее в 50 е гг. в Японии возникло движение за демократизацию поэзии, особенно традиционалистских жанров. Многие старые мастера возглавили кружки любителей, чтобы приобщить максимальное количество людей к вершинам японской культуры. Сей феномен связан еще и с тем, если посмотреть глубже, что страна находилась в состоянии глубокого культурного шока и депрессии после поражения в войне. Чтобы поднять общественную мораль, использовались все средства, а отечественные литература и искусство служили источником духовных сил для строительства новой Японии на руинах старой.
Мастера традиционной поэзии таким образом самореализовывались и старались внести свой вклад в дело возрождения нации. Мастера, допустим, воинских искусств, со своей стороны, тоже стали открывать свои школы по всей Японии, чего раньше они не делали. Существовали только школы будо закрытого типа. А когда был снят запрет американской оккупационной администрации на школы боевых искусств, в 50-е годы они расцвели буйным цветом по всей стране и стали предметом экспорта. То же самое по сути произошло и с поэзией хайку.
Хайку оказались самым доступным для масс видом литературного мастерства. Конечно, мы говорим о чисто внешней стороне хайку. Собственно, то была специфическая разновидность литературного мастерства в демократизованном и отчасти вульгаризованном виде. Его, пожалуй и нельзя уже назвать мастерством в высоком смысле слова – скорее приятным и полезным времяпрепровождением, которое позволяло тысячам и сотням тысяч людей чувствовать себя приобщенными к культуре. Что уже отнюдь не мало и, объективно говоря, очень полезно. Но субъективно говоря, здесь было очень много издержек, потому что были размыты все критерии оценки хайку. Не каждый маляр может стать художником. Когда на одну доску ставятся сочинения престарелого мэтра и молодой швеи-мотористки, о критериях говорить уже не приходится.
Как я уже не раз писал в своих статьях, то, что мы сейчас имеем в Японии и в области хайку и в обаласти танка — это колоссальное количество авторов (исчисляемое сотнями тысяч), а также печатных органов: журналов, журнальчиков, альманахов – при практически полном отсутствии настоящих общепризнанных мастеров. Мы не можем назвать ни одного имени действительно выдающегося поэта хайку за последние лет сорок.
Традиционалистские жанры поэзии нивелировались: они распространились вширь и практически растворили в себе все, что было высоко профессионального. Старые мастера умерли, а новые, если они есть, уже не подлежат выявлению. Полное отсутствие критериев — уже ушла традиция какой бы то ни было критики. Сейчас любые кем бы то ни было написанные произведения якобы в жанре хайку, а также отчасти танка принимаются как позитивное явление. Арбитры — на их вкус, такой же любительский, — могут выявить что-то лучшее на конкурсах, но априори считается, что все авторы хороши и все равны в творчестве. Конкурсы проводятся регулярно. Эдакая массовизация хайку без границ, что и происходит как в Японии, так и за рубежом. Все это относится и к России, но в России увлечение хайку носит еще более странный характер, потому что здесь в Японии, по крайней мере, довольно часто, люди, вовлеченные в процесс, интересуются историей хайку, читают классические антологии. При этом они, правда, никогда не берут в руки ни танка, ни японские стихи новых форм, ни, тем более, европейскую поэзию. Есть и такие, которые вообще ничего такого не читают, а если и читают, то не понимают. Во времена Басё японская поэзия хайку, а также, разумеется, и танка была цеховым искусством. Всё в Японии было цеховым искусством. Вне школы невозможно было стать ни поэтом, ни художником, ни мастером икебаны. Надо было потратить много лет на обучение. Об этом стоит вспомнить, когда мы видим, каким способом сегодня обучают сложению хайку. Приходит человек и говорит, мол, сделайте так и вот так: схема 5-7-5 слогов, добавить сезонное слово и восклицательную частицу. Вот и готово. И в детском саду так могут сделать, и студенты так могут сделать, и рабочие на фабрике. И у них, вроде бы, получится хайку. Возникает вопрос: чему же тогда учил Басё столько лет? И его ближайшие ученики? Им нечего было делать? Дурью маялись? Если правила сложения хайку можно объяснить за полчаса, то о чем разговор? Но разница все-таки есть, и большая разница.
Разница измеряется годами погружения в предмет и, соответственно, пониманием внутренних слоев, заложенных в хайку. В средние века человек, который брался за сочинение хайку, должен был получить достаточно фундаментальное образование, которое включало знание классики, как китайской так и японской, а уже далее в процессе обучения оттачивались сначала элементарные знания, а потом мастерство. В основном пытались постигнуть, как довести степень аллюзивности, суггестивности хайку до высочайшего предела, пользуясь всем наследием классики и китайской и японской. Без наследия японской и китайской классики и понимания основ дзэнской эстетики формальные рекомендации не работают. Внешне можно было соблюсти форму, но такое ?произведение? не считалось хайку.
Допустим, какой-нибудь дилетант, берется нарисовать картинку хайга. У него в итоге получится какой-то примитивный человечек. А у Кобаяси Исса получится дзэнский образ. Искусство рисунка тушью хайга вообще построено до какой-то степени на примитивизме, но это осмысленный примитивизм. И мастера хайку, во всяком случае большинство из них — тот же Басё или Бусон (который был в первую очередь великим художником), или Исса — они писали хайку и одновременно создавали хайга. Хайга служили иллюстрациями их образа мышления, их эстетики в целом – ментальным скетчем. Допустим, главным были хайку, но хайга были вспомогательным средством (а иногда наоборот), и, глядя на их картины хайга, мы можем понять, чем для них были хайку. За несколькими штрихами мы действительно видим нечто глубинное, великое, встающее из малого. Несколько штрихов, передающих сущность образа. И в этом была вся хитрость!
С другой стороны, всегда существовала аксиома: достигнуть состояния мастера очень трудно. Надо для этого работать и не только сочинять хайку, но, может быть, заниматься самыми разными сюгё – всевозможными видами буддистской схимы. Что типично для японской или китайской поэзии, неотделимо от неё. Без такой духовной практики хорошо не получается. Испытания, чаще всего принимаемые добровольно, укрепляли, закаляли дух и позволяли прочувствовать по-настоящему связь с природой и мирозданием. Без чего современным поэтам едва ли возможно создать что-то стоящее. Современные поэты знают, что это было важным компонентом поэтического матерства, но что они делают? Вместо того, чтобы пожить в горах полгода или отправиться пешком в странствия ?По тропинкам Севера?, они идут на прогулку по парку…
Почему так много людей в России увлекается поэзией хайку? Можно сказать, что это действительно легкий как для читателя, так и для сочинителя, поэтический жанр, потому что зарубежный, не знающий японского языка сочинитель, поневоле просто как бы игнорирует все то, что лежало в фундаменте классических хайку. Максимум, что способен сделать современный поклонник хайку, — почитать сборник Басё в переводах Веры Марковой.
Вот весьма мною уважаемый Юрий Норштейн прочитал и даже запомнил несколько хайку оттуда. И создал на основе переводного случайного трехстишия замечательный образ Басё. Но то, что знал и чувствовал японский поэт, остается для зарубежного читателя за кадром. Остается голая форма, внешнее значение, что называется face value. Ведь то, что сложение настоящих хайку основано на десятилетиях изучения японской и китайской поэзии, и там заложены ассоциации с тем-то и тем-то, — даже если упомянуть сей факт в примечании, все равно никому ничего не скажет. Такое надо изначально знать и чувствовать. Читатель средневековый был читатель интерактивный, то есть он всё знал, чувствовал и воспринимал, все суггестивные посылки мастера отлично понимал. Между тем современный читатель даже в Японии не всё воспринимает, а зарубежный тем более. Так что, если среденевековые хайку можно сравнить с авторскими рисунками, отражающими самую суть индивидуальности со всем ее интеллектуальным и духовным потенциалом, то современные чаще всего напрашиваются на сравнение со снимками, сделанными цифрвым аппаратом-?мыльницей?.
И вот хайку естественным образом постепенно превратились в набор таких симпатичных, совершенно непритязательных миниатюр, словесных картинок с импрессионистким оттенком. Недаром они распространились не только среди взрослых, но и среди маленьких детей. Сложению хайку обучают в некоторых школах. Во Франции и в Америке есть такие экспериментальные школы. Недурно, по-своему развивает образное мышление, но ведь явно это не то, чем занимался Басё, а у нас разницу никто не хочет видеть и понимать.
К сожалению, сейчас, если говорить именно о России, для поэзии наступили не лучшие вообще времена, и хайку здесь не исключение по той простой причине, что настало время графоманов. Интернет открыл всем желающим прямой доступ к поэзии – и налетели тучи графоманов, сотни тысяч. В Японии количество поэтов приближается, по чьим-то подсчётам, к полумиллиону. В России, думаю, их не меньше. И тут встает резонный вопрос, кого считать поэтом. Если каждого пишущего чуть-чуть в рифму мы будем считать поэтом…Коль скоро речь идет о настоящем мастерстве, как это понималось, например, в эпоху Серебряного века, да и позже, то таких найдется крайне мало. Их можно в России перечесть по пальцам. Но и они тоже, к сожалению, расстворяются в общей массе, их не видно, почти совсем не видно.
С хайку всё ещё хуже, потому что там уж и вовсе никто не может определить, что хорошо, что плохо. Но у меня есть некий критерий. Я об этом говорил и писал неоднократно. Высказывался я, правда, в основном, в связи с переводами японской поэзии, а не с любительскими сочинениями. Эта тема немножко отдельная: как следует и как не следует переводить японские стихи. Вообще их очень мало переводят. Людей, которые занимаются этим профессионально на сегодняшний день человека ?полтора?, ну да и раньше было два, от силы три. Были Вера Николаевна Маркова и Анна Евгеньевна Глускина, пока еще есть Татьяна Делюсина, Татьяна Бреславец и я, хотя я живу не в России. Больше никого не видно. А те десятки книжечек японской поэзии, которые выходят во множестве издательств – всего лишь перетасовки колоды старых переводов. Чисто коммерческие издания. Причем есть совершенно умопомрачительные примеры. Есть такой Владимир Бутромеев, который создал колоссальнейшую серию разных шедевров не только японской, но вообще мировой литературы, выпуская их под своей редакцией в богатейших подарочных изданиях.
Откуда он берет материал? Он ?раскапывает гробницы? — берет переводы, созданные до революции, а их было очень много и среди них были далеко не худшие. В том числе и японские. Он уже выпустил три-четыре большущих сборника японской поэзии, не упоминая по сути никаких переводчиков, но ставя гриф ?под редакцией В. Бутромеева?. И книги пошли гулять по рынку как подарочные издания. В общем, таких примеров полно.
Есть совершеннейшие халтурщики, которые берут переводы Веры Марковой и перелагают своим языком. Или берут плохие английские переводы Басё и делают вообще ужасающие переводы на русский. Сейчас и в издательствах, к сожалению, нет никаких оценочных критериев: что приносят им, то и выпускают, ничтоже сумняшеся, руководствуясь конъюнктурой рынка. Стирание граней и ликвидация любых объективных критериев в искусстве – страшная чума 21 века, которая поразила и поэзию. А японские традиционные жанры, особенно хайку, пали первой жертвой.
Подчеркиваю, что любительские хайку — это по-своему даже очень недурно, поскольку развивает эстетический вкус. Но если уж очень людям хочется песен, то пусть пробуют и другие поэтические жанры. У меня есть критерии, повторюсь, и есть четкое понимание, как надо и как не надо делать переводы японской поэзии. Основной критерий до смешного прост: надо быть профессиональным поэтом. Это общепризнанный критерий во всей великолепной российской школе поэтического перевода с любых иностранных языков. Сначала надо стать мастером, обучиться, и тогда… Абсолютно как в музыке, — вы же не можете сесть за рояль и сыграть сразу фугу, даже менуэт не сможете. Почему-то те, кто берется за сочинение хайку или за перевод, не понимают столь простой истины. Иллюзия легкости…
Напиши сначала несколько сонетов, напиши в другом жанре, покажи, что ты мастер, пройди класс обучения. Если ты можешь всё, тогда берись за хайку. Если ты можешь написать сонет, то можешь написать и хайку — больших сомнений нет. А вот если ты ничего не можешь, кроме хайку, то не стоит этим заниматься, по крайней мере в России, стране великих и неумирающих поэтических традиций.
В Японии — тут другое дело. Это их литература – им и решать, что с ней делать. Но в России, да и в других странах Запада только поэты имеют право осваивать хайку. Вот такой простейший критерий, который самоочевиден. Правомерность такого утверждения никто не возьмется отрицать, но увы, Капитан Очевидность в России не работает. В западных странах поэзия в ее классическом выражении, с рифмой и ритмом, давно ушла, там так уже не пишут. Там пишут в основном верлибры, и тоже стирают грани, как могут, но в России до нынешнего времени есть поэты, которые замечательно пишут классические стихи. В России поэтическая традиция еще жива, и будет жаль, если она умрет, раздавленная пластами любительских хайку.
Мне бы хотелось, чтобы люди, которые пишут хайку, понимали, что это не совсем хайку в изначальном японском значении термина и не совсем поэзия, а скорее нечто иное. Кстати, если мы возьмем хайку в чисто японском контексте, здесь хайку никогда не считались поэзией в чистом виде. Слово сика ;; означает поэзия, но в эту категорию хайку не входит. То есть хайку, конечно, близки к поэзии, но на самом деле это другой вид литературного творчества. Возможно, так считается потому, что слишком велики отличия хайку от прочих поэтических жанров: нет сложных ритмических ходов, которые есть в танка и других жанрах. Не будем забывать, что до середины ХХ в. Япония была билингвистической страной — китайский стих шел наравне с чисто японским жанром, и настоящая поэзия была заключена в канси ;;или танка;;, а хайку подразумевало нечто иное — искусство словесного скетча.
Хайдзин и сегодня, безусловно, литератор, но не совсем поэт (хотя мы условно сохраняем за ним это звание), если он пишет только хайку и не может написать, например, канси, стихи на китайском. Хайку и канси многие в средневековье пытались совмещать. Да и в новое время тоже. Например, прекрасный романист Нацумэ Сосэки был известным и неплохим поэтом хайку, а кроме того, отличным поэтом канси. Даже Акутагава писал хайку, не считая себя при этом поэтом…
***
Я начал писать свои стихи, в которых очень сильна японская нота, хоть они и совсем не ?японские?, прожив около двадцати лет в этой стране. По прошествии времени я почувствовал тягу к тому чтобы писать так, потому что воспринимаю всё изнутри, — смотрю на вещи глазами человека, давно живущего здесь.
А живу я здесь, в Аките, последние девять лет в условиях до смешного приближенных к тем, что окружало поэтов-странников, только в более комфортабельных и осовремененных. Я естественным способом впитываю все, что меня окружает в течение этих лет: смена сезонов, флора и фауна, насекомые, которые поют так же, как описано в хайку старых мастеров. Вот что исподволь напитало меня ?японской? эстетикой. Глобализация поэтических и прочих культурных проектов заканчивалась, как правило, всегда плачевно. Я считаю, что в каждой культуре люди должны делать что-то свое, особенное и неповторимое. В том и будет заключаться их вклад в культуру общечеловеческую.
(в сокр.)
Аиои
Метки:
