Троица
I.
Высоко в небе разливалась звонкая песня жаворонка. Парило. Даже лёгкий ветерок не обещал прохлады. На фоне свинцовых туч низко над землёй проносились белые облака. Они бросали тени на дорогу и напоминали идущие по морю фрегаты. На них не обращал внимания путник, бодро шагающий по направлению к городу.
- Сегодня Троица, значит, не будет рынка. Да ещё воскресенье. Хозяйственные магазины закрыты... Вот так дела, - бормотал себе под нос пожилой человек в резиновых сапогах и дождевой накидке:
- Передавали грозу, к тому же всю ночь коленку ломило.
Дед едва не наступил на мёртвую птичку, лежавшую на обочине. Он также не увидел свернувшуюся колечком гадюку на раскалённом шоссе. Над сгорбленной фигурой прошмыгнул коршун с ещё живой мышью в цепких когтях, хищник нёс добычу в гнездо, свитое на голой осине. Обычно замечавший каждую деталь в природе, Иван Михайлович, так звали старика, был взволнован и потому рассеян:
- Как теперь без велосипеда? Угораздило на шишку напороться. Надо было камеру запасную купить. Вот теперь заявлюсь самым последним.
- Привет, Михалыч! Садись, довезу, - окликнул прохожего водитель автомобиля, из которого выглядывали две старушки с букетами.
- Здорово, сосед! Не-а, я пешочком.
- Ну, как знаешь…
Спустя пару минут Иван Михайлович пожалел, что отказался ехать. У него появилась одышка и знакомое жжение в месте солнечного сплетения. В феврале он тяжко хворал. Во время заготовки дров на Михалыча упала сосна. К травме груди присоединился бронхит. Лечился отваром из таволги с малиновым вареньем. Целый месяц лежал на диване. Иногда так лихорадило, что не было сил растопить печь. Вода в стакане замерзала. Раз очнулся среди бела дня, видит - по нему бегают крысята. Рядом сидит их мамаша, большая пегая крыса. Забившийся в угол Барсик со страхом таращится на кошачью миску, в которой хозяйничают озорные разбойники.
- Кыш, кыш отсюда! Ух, мазурики!
Малышня, попискивая, разбежалась кто куда. После этого происшествия Михалыч, как ни странно, начал выздоравливать.
Иван Михайлович постоял немного, огляделся вокруг:
- Ишь какое разнотравье! Скоро можно косить.
Действительно: луга покрылись густыми колосками, трепыхающимися на ветру. Над серебристыми волнами носились шаловливые стрекозки.
Иван вспомнил, как он проснулся раньше всех на селе. Подоил козочку, выпустил кур, навязал овец. Побрился. Позавтракал омлетом на сале. Выпил крепкого чаю. Достал цигарку, затянулся, покашливая:
- Добрый табачок уродился в прошлом годе, ни у кого такого нет. Оттого, что секрет знаю, чем удобрять.
Об этой тайне догадывалась бабка Камиха, которая выращивала самый жирный зелёный лук на грядках. Затем Михалыч отправился в берёзовую рощицу и нарубил веток, чтобы украсить ими комнаты и избу.
- На иконку освящённые принесу.
Даром батюшка объяснял что святят лишь вербы, куличи да яблоки на Преображение Господне.
- Зато в церкве побудут, и то ладно.
Иван Михайлович не считал себя шибко верующим, но традиции, заведённые покойной женой, соблюдал. Даже пост держал. Втайне от односельчан. Боялся, что засмеют. Многие в деревне недолюбливали гордого выходца из далёкой Украины. За глаза чужака прозвали Бандерой. И было за что. В подвыпившем состоянии этот тихий и незлобивый человек мог обратить в бегство всех собутыльников. Некоторые бабы-пенсионерки заглядывались на крепкого, работящего вдовца, втайне мечтая подженить на себе одинокого дачника. Михалыч возмущался:
- Чего удумали, дуры!
Лучшего жениха трудно было сыскать в округе. У Ивана Михайловича, служившего в молодости на флоте, водился порядок и во дворе, и на огороде. Его благоверная скончалась пять лет назад от инфаркта. Иван не спился, как другие мужики, испытавшие подобную утрату. Михалыч не мог забыть дорогую супругу. Она, в отличие от мужа, всегда угрюмого и немногословного, имела характер лёгкий и жизнерадостный. Иван Михайлович часто говорил, что скоро помрёт. Врачи обнаружили у него цирроз печени. Жёнушка пугалась и ухаживала за ним, как за ребёнком. Даже единственному сыну она уделяла меньше заботы. Доктор посоветовал ей увезти мужа на свежий воздух:
- Заведите козу молочной породы. И обязательно бросьте курить!
Удивительно, но переезд на дачу спас Михалычу жизнь. Через некоторое время он поправился. Правда, от страсти к табаку не избавился. Решил выращивать свой, без химии. Сорт Вирджиния. Сын подарил отцу трубку из вишнёвого корня. Но Иван Михайлович продолжал крутить самокрутки из газетной бумаги. Так было привычнее.
II.
Вдали показались очертания зданий. Районный центр со всех сторон окружали вековые липы и заросли шиповника. Вскоре Иван Михайлович стоял у паперти деревянной церквушки. Вокруг толпился народ. Михалыч глубоко вздохнул, пьяный сиреневый дух кружил голову. Иван потоптался малость и решил:
- Ладно, потом зайду. Сначала к жене...
Кладбище тонуло в зелени. В кустах заливались соловьи. Дивные трели перебивали вопли чаек, испугавшихся колокольного звона. Иван нашёл знакомую оградку, раскрыл калитку и присел на лавочку. Далее, воткнув перед крестом искусственные розы, осмотрелся, хорошо ли убрана могилка. Удовлетворённый проделанной накануне работой, Михалыч достал из сумки бутылочку кагора, хлебнул из неё. Потом вынул из кармана горсть леденцов в ярких обёртках и положил конфеты на могильный холмик. Над ним тут же закружили галки, крикливые обитательницы погоста.
В церкви было пусто. Пахло ладаном и мирром. Только что закончилось крещение младенца. В медной купели отражались строгие лики ангелов и мучеников. Царские Врата сторожила пара белоствольных деревьев. Там и тут стояли вазы с пионами. Праздничную икону увивали маки. Иван Михайлович вспомнил детство. Мать вечером, в канун Троицына дня, разбрасывала по хате листья ириса, его ещё называли "петушком". Ранним утром вела Иванко с братом и сёстрами на причастие. Детям казалось, что они попали в рай. Сельские жители по традиции украшали храм цветками василька и барвинка. Пол устилали душистыми травами - мятой, чабрецом, полынью. Иванко клонило в сон, он капризничал. Мать, сжалившись, брала младенца на руки.
Михалыч заказал панихиду и литию. Подал обеденные записки с именами близких. Поставив свечи на канун у распятия, Иван прослезился и направился к выходу. Обратный путь лежал через лесную чащу. На песчаной тропе сохранились отпечатки следов животных. Как это часто происходит с людьми, живущими в уединении, Иван Михайлович разговаривал сам с собой:
- Вона - копытца, а это чьи-то лапы, волчьи, нет, собачьи. Да их несколько. Видно, дикие псы со свалки гоняли косулю. Вроде, ускакала. Кажись гремит. Вот и дождичек. Не обманула нога. Есть где спрятаться...
На удачу Иван приближался к заветному месту. Под раскидистой ивой виднелось небольшое отверстие. Внутри находился грот, образованный тесно переплетёнными лианами из девичьего винограда и хмеля. Едва Михалыч ступил за порог убежища, раздался шум водопада, лавиной хлынувшего с небес. Пещерку освещали вспышки молний, перемежающиеся с раскатами грома. Ливень прекратился неожиданно быстро. В некогда мрачном шалашике, пронизанном теперь ослепительными лучиками, сделалось довольно уютно. Иван Михайлович усмехнулся:
- Ну и потолок, чисто решето.
Перед глазами старика всплыла картина, рассказанная старшим братом. Маленький Иванко, ещё не умея толком ходить, заполз в будку волкодава. Да там и уснул...
- Синку, синку, де ти?
Мать долго искала сыночка, пока не пришло время кормить собаку. Иванко нашли в конуре, но достать малыша не удалось. Пёс зарычал, охраняя спящего товарища. Даже отец побаивался свирепого Вуйко. Оставалось ждать, когда мальчуган проснётся и сам вылезет из логова. Иванко рано осиротел. Образ родителей стёрся из детской памяти. Сохранился только голос матери, нежный, певучий, совсем как её имя - Домника:
- ?ванко, ти ?ванко,
Сорочка вишиванка,
Високий та стрункий,
Високий та стрункий,
Ще й на бород? ямка.
- Мама, розкажи казку.
- Про ?васика-Телесика? Ну слухай,дитинка: "Жили соб? д?д та баба. Вже й стар? стали, а д?тей нема. Журяться д?д та баба: ?Хто нашо? й смерт? догляне, що в нас д?тей нема?? От, баба й просить д?да:
— По?дь, д?ду, в л?с, вирубай там мен? деревинку, та зробимо колисочку, то я положу деревинку в колисочку та й буду колихати; от буде мен? хоч забавка!"...
III.
Михалыч выбрался из укрытия и зажмурился. Лес блистал. Каждый листок, каждую травинку и паутинку украсила сверкающая бриллиантовая россыпь. Лес ликовал. Дед Иван прислушался: вблизи свистела иволга, ей вторили зяблик с малиновкой, чуть дальше отсчитывала чужие года кукушка. Пёстрый дятел долбил гнилую ель. Лес жужжал пищал, гудел, скрипел. Ничто не ускользало от цепкого взгляда Михалыча. Возле тенистого орешника белели цветки земляники и брусники. Посреди бурелома тянулись к свету малиновые лозы. Распускались ландыши. Вдоль тропинки с лужицами раскручивались молодые папоротники. Колокольчики склоняли лиловые головки, приветствуя усталого ходока. Вот и опушка.
- Ещё немного - и дома!
У крыльца с вывешенным рушником хозяина ожидал мужчина в пиджаке и старенькой тельняшке.
- Привэт, Вано. Припозднился ты чой-то.
- А, Саня, проходи. Ты и баян прихватил?
Саня Шелех жил бобылём, поэтому никогда не отказывался от возможности лишний раз заглянуть к приятелю на тарелку щей. Два бывших моряка легко находили общий язык. Михалыч накрыл на стол. взял из холодильника поллитровку. Саня нахваливал дружка за выставленное угощение. И было за что. Гостю нравилось всё: студень с хреном, толстый шмат сала, нашпигованный чесноком, хрустящие огурчики, винегрет и особенно - горячая закуска, поданная на чугунной сковороде. Иван состряпал жаркое из потрохов барашка, зарезанного к празднику. Первосортное мясо убрал в морозилку, чтобы отвезти внукам. Из голяшек вместе с рульками сварил холодец.
В конце застолья Михалыч порылся в буфете и извлёк на свет божий хрустальный графинчик.
- Попробуй наливочку. Смородиновая. Сам делал. На чистом спирту.
Уже скоро из приоткрытого окошка доносилось:
- Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали...
Или:
- Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя приводил...
В конце Шелех, приняв на дорожку, выводил зычным басом:
- Славное море - священный Байкал,
Славный корабль - омулевая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко.
IV.
Через месяц Иван, по настоянию участкового фельдшера, поехал в Санкт-Петербург. Квартира пустовала - сына вызвали в командировку, сноха с детьми отдыхала на юге. Михалыч записался на приём к терапевту и хирургу. После обследования Ивана Михайловича послали в диспансер. Там больному поставили неутешительный диагноз:
- Четвёртая стадия.
Пациенту выписали лекарства и отправили домой умирать. Вначале Иван не хотел огорчать близких и не сообщал им о случившемся. Но вскоре состояние Михалыча ухудшилось. За ним присматривала родственница невестки. Женщина вызвала сына, но было слишком поздно. Отец уже не вставал, большей частью спал, а когда бодрствовал, то громко стонал или бредил. Иногда вскакивал с постели и пытался бежать. Изредка к нему возвращалось сознание. Однажды на рассвете Михалыч открыл глаза и изумился.
- ?ванко, п?демо з? мною, дитятко.
Знакомый до боли образ поразил Ивана, у него защемило сердце. Этот милый, нечеловеческой красоты, взгляд. Этот чудный облик, будто сошедший с иконы... Он узнал давно забытые черты лица.
- Мамо, я так втомився.
- Знаю, синку, знаю.
Михалыч впервые за последнее время улыбнулся.
В деревню Ивана Михайловича привезли в гробу. Его похоронили рядом с любимой женой.
Высоко в небе разливалась звонкая песня жаворонка. Парило. Даже лёгкий ветерок не обещал прохлады. На фоне свинцовых туч низко над землёй проносились белые облака. Они бросали тени на дорогу и напоминали идущие по морю фрегаты. На них не обращал внимания путник, бодро шагающий по направлению к городу.
- Сегодня Троица, значит, не будет рынка. Да ещё воскресенье. Хозяйственные магазины закрыты... Вот так дела, - бормотал себе под нос пожилой человек в резиновых сапогах и дождевой накидке:
- Передавали грозу, к тому же всю ночь коленку ломило.
Дед едва не наступил на мёртвую птичку, лежавшую на обочине. Он также не увидел свернувшуюся колечком гадюку на раскалённом шоссе. Над сгорбленной фигурой прошмыгнул коршун с ещё живой мышью в цепких когтях, хищник нёс добычу в гнездо, свитое на голой осине. Обычно замечавший каждую деталь в природе, Иван Михайлович, так звали старика, был взволнован и потому рассеян:
- Как теперь без велосипеда? Угораздило на шишку напороться. Надо было камеру запасную купить. Вот теперь заявлюсь самым последним.
- Привет, Михалыч! Садись, довезу, - окликнул прохожего водитель автомобиля, из которого выглядывали две старушки с букетами.
- Здорово, сосед! Не-а, я пешочком.
- Ну, как знаешь…
Спустя пару минут Иван Михайлович пожалел, что отказался ехать. У него появилась одышка и знакомое жжение в месте солнечного сплетения. В феврале он тяжко хворал. Во время заготовки дров на Михалыча упала сосна. К травме груди присоединился бронхит. Лечился отваром из таволги с малиновым вареньем. Целый месяц лежал на диване. Иногда так лихорадило, что не было сил растопить печь. Вода в стакане замерзала. Раз очнулся среди бела дня, видит - по нему бегают крысята. Рядом сидит их мамаша, большая пегая крыса. Забившийся в угол Барсик со страхом таращится на кошачью миску, в которой хозяйничают озорные разбойники.
- Кыш, кыш отсюда! Ух, мазурики!
Малышня, попискивая, разбежалась кто куда. После этого происшествия Михалыч, как ни странно, начал выздоравливать.
Иван Михайлович постоял немного, огляделся вокруг:
- Ишь какое разнотравье! Скоро можно косить.
Действительно: луга покрылись густыми колосками, трепыхающимися на ветру. Над серебристыми волнами носились шаловливые стрекозки.
Иван вспомнил, как он проснулся раньше всех на селе. Подоил козочку, выпустил кур, навязал овец. Побрился. Позавтракал омлетом на сале. Выпил крепкого чаю. Достал цигарку, затянулся, покашливая:
- Добрый табачок уродился в прошлом годе, ни у кого такого нет. Оттого, что секрет знаю, чем удобрять.
Об этой тайне догадывалась бабка Камиха, которая выращивала самый жирный зелёный лук на грядках. Затем Михалыч отправился в берёзовую рощицу и нарубил веток, чтобы украсить ими комнаты и избу.
- На иконку освящённые принесу.
Даром батюшка объяснял что святят лишь вербы, куличи да яблоки на Преображение Господне.
- Зато в церкве побудут, и то ладно.
Иван Михайлович не считал себя шибко верующим, но традиции, заведённые покойной женой, соблюдал. Даже пост держал. Втайне от односельчан. Боялся, что засмеют. Многие в деревне недолюбливали гордого выходца из далёкой Украины. За глаза чужака прозвали Бандерой. И было за что. В подвыпившем состоянии этот тихий и незлобивый человек мог обратить в бегство всех собутыльников. Некоторые бабы-пенсионерки заглядывались на крепкого, работящего вдовца, втайне мечтая подженить на себе одинокого дачника. Михалыч возмущался:
- Чего удумали, дуры!
Лучшего жениха трудно было сыскать в округе. У Ивана Михайловича, служившего в молодости на флоте, водился порядок и во дворе, и на огороде. Его благоверная скончалась пять лет назад от инфаркта. Иван не спился, как другие мужики, испытавшие подобную утрату. Михалыч не мог забыть дорогую супругу. Она, в отличие от мужа, всегда угрюмого и немногословного, имела характер лёгкий и жизнерадостный. Иван Михайлович часто говорил, что скоро помрёт. Врачи обнаружили у него цирроз печени. Жёнушка пугалась и ухаживала за ним, как за ребёнком. Даже единственному сыну она уделяла меньше заботы. Доктор посоветовал ей увезти мужа на свежий воздух:
- Заведите козу молочной породы. И обязательно бросьте курить!
Удивительно, но переезд на дачу спас Михалычу жизнь. Через некоторое время он поправился. Правда, от страсти к табаку не избавился. Решил выращивать свой, без химии. Сорт Вирджиния. Сын подарил отцу трубку из вишнёвого корня. Но Иван Михайлович продолжал крутить самокрутки из газетной бумаги. Так было привычнее.
II.
Вдали показались очертания зданий. Районный центр со всех сторон окружали вековые липы и заросли шиповника. Вскоре Иван Михайлович стоял у паперти деревянной церквушки. Вокруг толпился народ. Михалыч глубоко вздохнул, пьяный сиреневый дух кружил голову. Иван потоптался малость и решил:
- Ладно, потом зайду. Сначала к жене...
Кладбище тонуло в зелени. В кустах заливались соловьи. Дивные трели перебивали вопли чаек, испугавшихся колокольного звона. Иван нашёл знакомую оградку, раскрыл калитку и присел на лавочку. Далее, воткнув перед крестом искусственные розы, осмотрелся, хорошо ли убрана могилка. Удовлетворённый проделанной накануне работой, Михалыч достал из сумки бутылочку кагора, хлебнул из неё. Потом вынул из кармана горсть леденцов в ярких обёртках и положил конфеты на могильный холмик. Над ним тут же закружили галки, крикливые обитательницы погоста.
В церкви было пусто. Пахло ладаном и мирром. Только что закончилось крещение младенца. В медной купели отражались строгие лики ангелов и мучеников. Царские Врата сторожила пара белоствольных деревьев. Там и тут стояли вазы с пионами. Праздничную икону увивали маки. Иван Михайлович вспомнил детство. Мать вечером, в канун Троицына дня, разбрасывала по хате листья ириса, его ещё называли "петушком". Ранним утром вела Иванко с братом и сёстрами на причастие. Детям казалось, что они попали в рай. Сельские жители по традиции украшали храм цветками василька и барвинка. Пол устилали душистыми травами - мятой, чабрецом, полынью. Иванко клонило в сон, он капризничал. Мать, сжалившись, брала младенца на руки.
Михалыч заказал панихиду и литию. Подал обеденные записки с именами близких. Поставив свечи на канун у распятия, Иван прослезился и направился к выходу. Обратный путь лежал через лесную чащу. На песчаной тропе сохранились отпечатки следов животных. Как это часто происходит с людьми, живущими в уединении, Иван Михайлович разговаривал сам с собой:
- Вона - копытца, а это чьи-то лапы, волчьи, нет, собачьи. Да их несколько. Видно, дикие псы со свалки гоняли косулю. Вроде, ускакала. Кажись гремит. Вот и дождичек. Не обманула нога. Есть где спрятаться...
На удачу Иван приближался к заветному месту. Под раскидистой ивой виднелось небольшое отверстие. Внутри находился грот, образованный тесно переплетёнными лианами из девичьего винограда и хмеля. Едва Михалыч ступил за порог убежища, раздался шум водопада, лавиной хлынувшего с небес. Пещерку освещали вспышки молний, перемежающиеся с раскатами грома. Ливень прекратился неожиданно быстро. В некогда мрачном шалашике, пронизанном теперь ослепительными лучиками, сделалось довольно уютно. Иван Михайлович усмехнулся:
- Ну и потолок, чисто решето.
Перед глазами старика всплыла картина, рассказанная старшим братом. Маленький Иванко, ещё не умея толком ходить, заполз в будку волкодава. Да там и уснул...
- Синку, синку, де ти?
Мать долго искала сыночка, пока не пришло время кормить собаку. Иванко нашли в конуре, но достать малыша не удалось. Пёс зарычал, охраняя спящего товарища. Даже отец побаивался свирепого Вуйко. Оставалось ждать, когда мальчуган проснётся и сам вылезет из логова. Иванко рано осиротел. Образ родителей стёрся из детской памяти. Сохранился только голос матери, нежный, певучий, совсем как её имя - Домника:
- ?ванко, ти ?ванко,
Сорочка вишиванка,
Високий та стрункий,
Високий та стрункий,
Ще й на бород? ямка.
- Мама, розкажи казку.
- Про ?васика-Телесика? Ну слухай,дитинка: "Жили соб? д?д та баба. Вже й стар? стали, а д?тей нема. Журяться д?д та баба: ?Хто нашо? й смерт? догляне, що в нас д?тей нема?? От, баба й просить д?да:
— По?дь, д?ду, в л?с, вирубай там мен? деревинку, та зробимо колисочку, то я положу деревинку в колисочку та й буду колихати; от буде мен? хоч забавка!"...
III.
Михалыч выбрался из укрытия и зажмурился. Лес блистал. Каждый листок, каждую травинку и паутинку украсила сверкающая бриллиантовая россыпь. Лес ликовал. Дед Иван прислушался: вблизи свистела иволга, ей вторили зяблик с малиновкой, чуть дальше отсчитывала чужие года кукушка. Пёстрый дятел долбил гнилую ель. Лес жужжал пищал, гудел, скрипел. Ничто не ускользало от цепкого взгляда Михалыча. Возле тенистого орешника белели цветки земляники и брусники. Посреди бурелома тянулись к свету малиновые лозы. Распускались ландыши. Вдоль тропинки с лужицами раскручивались молодые папоротники. Колокольчики склоняли лиловые головки, приветствуя усталого ходока. Вот и опушка.
- Ещё немного - и дома!
У крыльца с вывешенным рушником хозяина ожидал мужчина в пиджаке и старенькой тельняшке.
- Привэт, Вано. Припозднился ты чой-то.
- А, Саня, проходи. Ты и баян прихватил?
Саня Шелех жил бобылём, поэтому никогда не отказывался от возможности лишний раз заглянуть к приятелю на тарелку щей. Два бывших моряка легко находили общий язык. Михалыч накрыл на стол. взял из холодильника поллитровку. Саня нахваливал дружка за выставленное угощение. И было за что. Гостю нравилось всё: студень с хреном, толстый шмат сала, нашпигованный чесноком, хрустящие огурчики, винегрет и особенно - горячая закуска, поданная на чугунной сковороде. Иван состряпал жаркое из потрохов барашка, зарезанного к празднику. Первосортное мясо убрал в морозилку, чтобы отвезти внукам. Из голяшек вместе с рульками сварил холодец.
В конце застолья Михалыч порылся в буфете и извлёк на свет божий хрустальный графинчик.
- Попробуй наливочку. Смородиновая. Сам делал. На чистом спирту.
Уже скоро из приоткрытого окошка доносилось:
- Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали...
Или:
- Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя приводил...
В конце Шелех, приняв на дорожку, выводил зычным басом:
- Славное море - священный Байкал,
Славный корабль - омулевая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко.
IV.
Через месяц Иван, по настоянию участкового фельдшера, поехал в Санкт-Петербург. Квартира пустовала - сына вызвали в командировку, сноха с детьми отдыхала на юге. Михалыч записался на приём к терапевту и хирургу. После обследования Ивана Михайловича послали в диспансер. Там больному поставили неутешительный диагноз:
- Четвёртая стадия.
Пациенту выписали лекарства и отправили домой умирать. Вначале Иван не хотел огорчать близких и не сообщал им о случившемся. Но вскоре состояние Михалыча ухудшилось. За ним присматривала родственница невестки. Женщина вызвала сына, но было слишком поздно. Отец уже не вставал, большей частью спал, а когда бодрствовал, то громко стонал или бредил. Иногда вскакивал с постели и пытался бежать. Изредка к нему возвращалось сознание. Однажды на рассвете Михалыч открыл глаза и изумился.
- ?ванко, п?демо з? мною, дитятко.
Знакомый до боли образ поразил Ивана, у него защемило сердце. Этот милый, нечеловеческой красоты, взгляд. Этот чудный облик, будто сошедший с иконы... Он узнал давно забытые черты лица.
- Мамо, я так втомився.
- Знаю, синку, знаю.
Михалыч впервые за последнее время улыбнулся.
В деревню Ивана Михайловича привезли в гробу. Его похоронили рядом с любимой женой.
Метки:
