Манок

Это было в жаркие, августовские дни Слёта католической молодежи в Париже.
Мест в гостинице на эти дни по этой же причине не было еще за месяц до нашего появления здесь, а мы сбежали из Тулузы на три дня раньше запланированного, и забронированные места нас еще не ждали. Нам осталось – занять четыре лавки в парке Берси, как спальное место.
Мы - это четверо безбашенных девчонок, однажды за веселым ужином в Москве, решивших налегке, с небольшими рюкзачками, прогуляться по Франции. Сказано – сделано.
Все сложилось как-то само, и мы очухались только в Париже. Мол, и что теперь?
Ну, вот что-то теперь с нами и случалось. Но не об этом речь, вернемся к парку Берси.

Мы были далеко не в одиночестве.
Столько слетелось со всей Франции католической молодежи, что во всем Париже и во всех парках, не только ни одной лавки уже не было свободной, но и ни одного дерева, везде под ними вповалку сидела, лежала, бегала, резвилась безумная католическая молодежь.
Пионерлагеря из памяти моего детства были просто образцами спокойствия и тишины. Париж превратился в один большой переполненный громогласный бойскаутский лагерь.

В нашем парке для всей безумной нашей братии, был один водопой и заодно умывальник – труба с краном, торчащая посредине лужайки.
К ней со всех сторон мы, как муравьи, стекались по невидимым тропкам, становились в очередь – чистили зубы, умывались, пили, мыли ноги, всё сразу.

Вечер.
Пьяная громкая речь и где-то очень страшное горловое пение.
Так, наверное, шаманы поют. Ну-у, очень страшно. И оно было слышно то тут, то там, будто человек ходил по парку и пел.
Сумерки еще не сгустились в ночь, но разглядеть этого ?певуна? не было возможности.

Мы, собираясь ко сну, пошли к водопою. Ходили по двое, чтобы вещи не оставлять без присмотра.

Пока стоим в очереди, быстро темнеет, но еще фонари не зажглись.
И вдруг это страшное пение идет в нашу сторону.
Я слышу, как оно все ближе и ближе в сумерках.
От этого пения узлом завязывается солнечное сплетение и сводит живот.
Это не страх, это непринятие чужой силы, разливающейся в темноте вместе с голосом…
Смотрю в ту сторону, откуда звук. Конечно же, он тоже идет к ?водопою?.
Не отрывая глаз, смотрю на фигуру, идущую прямо на нас.
В сумерках увидела коренастого африканца с копной длинных дредов на голове.
Он уже был довольно близко, и рассмотрела я его хорошо. Он замолчал.

Как раз подошла наша очередь и никого кроме нас у воды не осталось.
Не смотрю в его сторону, но всем существом чувствую чужую большую силу.
Вдруг он на английском спрашивает: кто мы и откуда.
Мой рот забит пастой, но даже если бы он не был забит пастой, я бы ничего не ответила. Моя подруга, тоже вся напряженная, я чувствую и это, отвечает на русском языке:
Мы – русские. Она знает английский, но ответила на русском.

Минутная тишина.
И вдруг чувствую - в мгновение исчезло всё напряжение.
Подняла глаза и остолбенела.
Это был действительно африканец, но не коренастый.
И на голове его не было огромной копны дред.
Это был худощавый высокий человек, коротко подстриженный.
И тут он на чистом русском языке, совершенно без акцента повторяет:
Мы – русские? И по-французски: Кис ки се?

Я не говорю так чисто на русском, как он с первого раза произнес, не понимая, что говорит, повторив только звучание: ?Мы – русские?.

Всё. Реальность сразу изменилась.
Никакого напряжения.
Всё стало обычным.
Он еще что-то болтал на английском, но мы уже его не слушали и не обращали внимания.
А тут и фонари включили. Пошли, не торопясь к своим лавкам.
Он вдогонку еще что-то говорил, меня уже выключило из вне, думала об этом несоответствии.
Я же видела своими глазами…
И тут впервые поняла, что такое манок и как он действует.


А этой же ночью меня разбудил еще один африканец.
Но это уже другая история. Про духов-хранителей парка Берси.
Мне она больше нравится, расскажу позже.