Журналы писали 4
М А К С И М И Л И А Н В О Л О Ш И Н
Долгие годы общественная позиция Максимилиана Александровича
Волошина(1877—1932) в эпоху гражданской войны изобличалась
как политический инфантилизм, как попытка уклониться
от неизбежного выбора и стать ?над схваткой?.
В письме к А, В. Гольштейн от 10 сентября 1920 года
Волошин сообщал о том, что пришлось ему пережить в Крыму:
?Были мы и под немцами, и под французами, и под англичанами,
и под татарским правительством, и под каким-то ещё, не будучи
ни с одной из борющихся сторон, я в то же время живу
только Россией и в ней совершающимся?.
Позиция в этих словах обозначена предельно отчётливо.
Волошин не отделяет свою судьбу от судьбы России и принимает на себя все испытания,
которые ей предстояло перенести. Свою задачу поэт, убеждённый
в величии и высшем смысле миссии, уготованной России, видит в том, чтобы
передать с предельной откровенностью и со всей силой сострадания те муки,
которые переживает его родина в кровавой купели гражданской войны.
В автобиографии(1925) Волошин признавался:
?Ни война, ни Революция не испугали меня и ни в чём не разочаровали,
я их ожидал давно и в формах ещё более жестоких?.
В подобном восприятии революции Волошин был не одинок, и его ?Красногвардеец?
во многом близок к шагающим ?без имени святого? героям блоковских
?Двенадцати?или разнузданно куражащейся ?братве? в поэме В. Хлебникова
?Ночной обыск?. Не отвращает Волошин взора и от страшных последствий войны:
жесточайший крымский голод 1920-1921 годов, унесший десятки тысяч жизней,
без судебные расстрелы — первые угрожающие предвестия будущего разгула насилия
и произвола,— всё это становится материей его стихов,
приобретающих пронзительную силу исторического документа.
Единственной формой общественной деятельности, приемлемой для себя,
Волошин считал ?борьбу с террором независимо от его окраски?.
Известны имена людей, которых ему удалось спасти. Поэт осознавал неотвратимость совершающегося —
и в то же время последовательно и страстно отвергал насилие, каждым поступком заявляя о неистребимости гуманистических заветов. ?Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес веру в человека...?
(?Дружба народов?, 1988, № 9)
Долгие годы общественная позиция Максимилиана Александровича
Волошина(1877—1932) в эпоху гражданской войны изобличалась
как политический инфантилизм, как попытка уклониться
от неизбежного выбора и стать ?над схваткой?.
В письме к А, В. Гольштейн от 10 сентября 1920 года
Волошин сообщал о том, что пришлось ему пережить в Крыму:
?Были мы и под немцами, и под французами, и под англичанами,
и под татарским правительством, и под каким-то ещё, не будучи
ни с одной из борющихся сторон, я в то же время живу
только Россией и в ней совершающимся?.
Позиция в этих словах обозначена предельно отчётливо.
Волошин не отделяет свою судьбу от судьбы России и принимает на себя все испытания,
которые ей предстояло перенести. Свою задачу поэт, убеждённый
в величии и высшем смысле миссии, уготованной России, видит в том, чтобы
передать с предельной откровенностью и со всей силой сострадания те муки,
которые переживает его родина в кровавой купели гражданской войны.
В автобиографии(1925) Волошин признавался:
?Ни война, ни Революция не испугали меня и ни в чём не разочаровали,
я их ожидал давно и в формах ещё более жестоких?.
В подобном восприятии революции Волошин был не одинок, и его ?Красногвардеец?
во многом близок к шагающим ?без имени святого? героям блоковских
?Двенадцати?или разнузданно куражащейся ?братве? в поэме В. Хлебникова
?Ночной обыск?. Не отвращает Волошин взора и от страшных последствий войны:
жесточайший крымский голод 1920-1921 годов, унесший десятки тысяч жизней,
без судебные расстрелы — первые угрожающие предвестия будущего разгула насилия
и произвола,— всё это становится материей его стихов,
приобретающих пронзительную силу исторического документа.
Единственной формой общественной деятельности, приемлемой для себя,
Волошин считал ?борьбу с террором независимо от его окраски?.
Известны имена людей, которых ему удалось спасти. Поэт осознавал неотвратимость совершающегося —
и в то же время последовательно и страстно отвергал насилие, каждым поступком заявляя о неистребимости гуманистических заветов. ?Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес веру в человека...?
(?Дружба народов?, 1988, № 9)
Метки:
