пастух

Спускаясь по тропе в заливаемую солнечным светом балочку, я невольно ощутил озноб от тумана, прятавшегося в густых зарослях тёрна и бузины, которые в свою очередь прятались среди ветвей могучих дубов.
С освещённой тропы проглядеть скрывающуюся в гуще темь не просто: что там хрустнуло веткой, отрывисто цокнуло, крякнуло, шелохнуло опавшей прошлогодней листвой. А тропинка всё тянется вниз, переходя на скачкообразный шаг по скользкому склону. На другой стороне оврага где-то на ветке застрекотала сорока, перелетела подальше в вершину балки, скрылась в ветвях. Вчерашний майский дождь всячески постарался, чтобы сегодняшняя глина налипала на подошву растущими каблуками, в которых спускаться по склону оврага одно удовольствие. И опять шелест листвы, уже впереди — интересно, что потревожило птицу? Я-то знаю, что в здешних краях водится всякое, и пусть где-то там, откуда я иду, слышен гул машин на автостраде, отойдя всего на километр от трассы, начинаешь чувствовать себя прям-таки Адамом на ковре у Господа после грехопадения.
Вот она, дикая природа! Кто она или что значит для человека эта нирвана неандертальца-отшельника в шаговой доступности от цивилизации? Хрустнула ветка, и что-то выкатилось на тропу в метрах двадцати впереди меня.
Да это же заяц, вот вислоухий, напугал! А он знай себе пощипывает молодой пырей — это такая травка, её все животные едят, присмотритесь к своему любимцу, если он у вас есть, ну если нет, так на слово поверьте. И главное, на меня совсем внимания не обращает, но, вижу, косится, скок-поскок, хвостиком только подмигивает, мол, не боюсь я тебя, — ах ты косой!.. И тут практически из-под ног вспорхнула перепёлка или фазаниха, — ну её! — и заяц шементом в кусты, вроде бы и не было его совсем. Вот так здесь всякая мелочь на тебя жути нагоняет.
В низине, среди деревьев, мне показалось тело и рога косули. Да, не показалось. Я поднялся из оврага, перейдя на его противоположный склон, и увидел небольшое стадо домашних коров, пасущихся среди редких невысоких скрюченных деревьев, где островки зелени среди старняка выглядели весьма причудливо. Я отдышался, не то после подъёма, не то после впечатлений от общения с дикой природой. А впереди меня ждала не другая цивилизация, а скорей, простодушная древность, эдакая монархия пастуха над анархией стада, коров, конечно.
Дядька Василь вынырнул из худой ещё тени клёна, узнал меня и махнул байдиком подойти. Всего двадцать лет забвения отделяли меня от вчерашнего юноши, который беззаботно мог рвануть навстречу всеми любимому в хуторе, сколько помню, вечному пастуху, — дальнему и в то же время близкому родственнику.