Колдырь

К О Л Д Ы Р Ь
Лето пылало, щедро одаряя зноем зеленые листья деревьев, травы и цветы. Город лениво шевелился, покрикивая промоутерами, повизгивая автомобилями, похлопывая автоматическими дверями гипермаркетов, которые открывались и закрывались, когда прохожие просто проходили мимо. Около одного мини маркета , бабульки-пенсионерки образовали мини рынок, куда вынесли все, что можно тут продать: зелень пучками, мелкую, недозрелую клубнику, колотые и чищенные прошлогодние грецкие орехи и жареные семена подсолнечника. Бабульки приходили сюда ежедневно, каждая определила свое место ?под солнцем? и ?новеньких? не пускали. Они опасались, что более четырех и хозяин мини маркета вызовет полицию… А полиция разгонит сразу. Вот вчетвером пенсионерки и жарились, из-за нескольких сотен в день. Зато вечерком, шли в этот мини маркет и покупали внукам своим всяческие ?вкусности и сладости?. Жарко было несчастным бабулькам, но дома тоже не сиделось, да и общение у них свое, свое понимание происходящего в стране, в мире. Обсуждали они машины, подъезжавшие к магазину, дев, выходящих из этих авто и многое другое. А к одному колдырю, который каждое утро нарушал их ?покой?, со всяческими просьбами, относились с терпением и пониманием. Хотя сами себе удивлялись. Алкаш с раннего утра был, как с позднего вечера, вечно нетрезв. Казалось, дешевым спиртным он весь пропитася насквозь. От него разило так, что хотелось, как можно скорее от него ?отделаться?, бросив в его грязную ладонь несколько, залежавшихся в кармане монет. С ?матерей?, организовавших мини рынок, он брал по рублю, а с прохожих просил ?на проезд домой к мамке в станицу?. Русский люд наш душевный, вот и давали, кто сколько, дабы отделаться от…запашка. Колдырь бабулькам назвался Пашкой. Они жалели его и поочередно приносили то пирожок, то капустки квашеной. Пашка не гнушался, отведывал тут же, ибо тут же и похмелялся. Какого он возраста, можно было только догадываться. Выглядел он лет на пятьдесят. В нестриженых головенке и бороденке – сильная проседь. В больших серых глазах – вечная тоска и обида на ?всех и вся?. И никто не знал, как и чем ему помочь. Вернее, помогать себе Пашка должен был сам, соорудив в своей голове некий план ?выздоровления и возвращения к нормальной жизни?. А когда человек уже со всем смирился, значит нынешняя жизнь его вполне устраивает, так зачем тогда ?выздоравливать??! Пусть жизнь идет своим чередом, потому что жить ?одним днем? легко, ни за кого и ни за что не отвечаешь, ?заливаешь себе глазки с утра? - и все кругом хорошо и красиво. Но не зря же мы с вами стали читать про этого колдыря! Что-то должно произойти, и скорее всего ?из ряда вон…? Как-то одна бабулька с мини рынка, видимо сильно ?перегрелась?. Она стала спрашивать у Пашки про его прошлую жизнь. Он, недолго думая, принес с мусорки крепкий ящик и уселся рядом с нею. Бабульке было столь любопытно, что она терпела зловония колдыря и не перебивала его. Глаза пьяного мужика и так всегда слезились, от воспаления, а теперь слезы потекли по его щетинистым щекам, капая на горячий асфальт, и тут же испаряясь…
2.
- Ну, мать, не всегда я был таким горьким пьяницей, как сейчас. Ты ж понимаешь? Вот иногда шумит у меня в голове – ничего не помню, а сейчас ?всплыло?, словно вчера было. Восемь лет уже прошло, как один я. Родаки мои из интеллигенции. Отслужил армию, настояли, чтоб образование высшее получил. Ну, поступил я в Аграрный. Потому как животину люблю, понимаю. Спасал часто, операции сам проводил, книжки читал соответствующие. Мамка моя и посоветовала: ?Ветеринаром – выгодно, тем более живность любишь, полечил кому-то зверушку – вот тебе и денежка?. Будущую семью, стало быть, прокормлю. А семью хотелось – видит бог, мечтал о девушке хорошей, кроткой, чтобы детишек двое-трое. Дом – ?полная чаша?. Что задумал – не вышло. Тут, в университете, встретил я любовь всей моей жизни. До нее у меня всего две девчонки были. Только разными мы оказались друг дружке. А с этой, с параллельного курса, словно искра меж нами! Глаза наши заблестели, в душе потеплело, так хорошо, что ?ни в сказке сказать…? Моя милая без родителей, сироткой оказалась. Комната у нее своя в общежитии, собственная. Стали мы жить, никого не стесняясь. Мамка моя часто захаживала, звала нас в родительский большой дом. Только хотел я самостоятельности. Чтобы семьи моей будущей никто не касался. Как вы, бабульки говорите: ?Не сглазил бы никто?. Вот учимся мы с Лелей моей… Оленька звали мою пассию. Живем вместе. На заочное я перешел. Подрабатываю. А Леля моя чахнуть на глазах начала. Худеет и молчит. Улыбается, ничего не рассказывает, скрывает что-то. Несколько раз вызывал ее на откровенный разговор, а она шутит, мол, на диете сидит. Я прямо с ума сходить начал. Покупаю ей фрукты разные, мясо есть заставляю. А она отшучивается, говорит: ?Сыта, ничего не хочется, милый, спасибо?. Потом гляжу – животик ее округлился. Я ей прямо так и заявил: ?Ты – беременна, Лелечка?!? Она глазки опустила, кивнула головой и всхлипывать начала. Этим вечером мне уже расхотелось жить на этом свете, мать. Я тебе правду говорю. Зря мне Леля сразу не сказала! Может, сейчас жива была бы… Пашка-колдырь обхватил голову руками и замолчал. Слушательница его спохватилась и погладила, плачущего, по спине: ?Говори, милок, авось легше станет!? Из старого, замызганного пальто, достал алкаш пойло свое, отхлебнул из горла и продолжил… У Лелечки заболевание оказалось генетическое. Рожать нельзя. Да и не должна она была забеременеть. А тут, как по волшебству – ребеночек, к тому же от любимого человека. Врачи сказали: ?Пятьдесят на пятьдесят – выживет она или малыш?. Вот почему, Оленька мне не сказала. Она знала, что это возможно единственный шанс стать матерью. Беременность проходила тяжело. И на тридцать шестой неделе сделали Лелечке ?кесарево сечение? Девочку махонькую достали, живую и здоровенькую. Положили Лелечке на грудь. Она улыбнулась и умерла. Это мне потом акушерка рассказывала. Я стоял под окнами, ждал, что моя милая выглянет, доченьку покажет. А вышла врач, рассказала в двух словах и домой отправила. Боль пронзила грудь. Нестерпимая, необъяснимая, нечеловеческая боль проникла во все мое тело, в каждую мышцу. Глубоко вросла в меня, в жизнь мою, Лелечка. Думал, и не вырву ее никогда из себя. Так и сам умру. К утру взял я себя в руки, пошел в род дом. Говорю: где моя дочь, когда могу ее забрать… А мне: ?Документов много придется подписать?. Я готов был ко всему. Лишь бы кровиночка моя и Лелечки, дома со мною скорее оказалась. Почитай две недели прошло, пока мне доченьку отдали. Лелечку – похоронил, поседел сразу – мамка моя так призналась. А я не видел себя, только о доченьке думал. Назвал я ее Настенька. Анастасия Павловна – понравилось мне, - звучит. Когда забрал доченьку домой, каждый день за грудным молоком в род дом ездил. А Настенька, хоть и раньше родилась, а в весе набирала. Педиатр приходила – хвалила меня и бабушку, - мамку мою, что помогала. Через два года маменька моя померла, рак у нее нашли, не дала она согласие на операцию. Остался я с отцом-диабетиком. Настенька – одна радость у нас теперь. Как засмеется, - словно солнышко из-за тучки выглянет. Каждое новое словечко старается, выговаривает. .. Только и ее не сберег я… Пашка снова отхлебнул из пузыря, замолчал. Было видно, что мучается мужик , душу на куски рвет, сердце вот-вот остановится. – Погоди, милок, может завтра продолжишь про судьбу свою, даже мне тяжко стало, сил нет слушать тебя, - промолвила пожилая собеседница. – Нет, мать, старался я не вспоминать это все больше, но сейчас ?нахлынуло?. Погоди, я – сейчас.
Колдырь долго копался в подкладке своего дырявого пальто и вскоре извлек оттуда маленькую фотографию своей Настеньки. Крошечный ангелочек с золотыми локонами, мило улыбался оттуда. Бабульке, которая ждала продолжение, в глубине души опасалась, что Пашка , не дай бог, ?крякнет? после таких воспоминаний. Колдырь долго разглядывал помятое, пожелтевшее фото, потом поцеловал его, сунул в пальто и продолжил:
- Если бы не война в начале девяностых, - может и покончил бы я тогда с собою. Настенька наглоталась дедовых лекарств, а я был на работе. Дед, батя мой, поставил будильник на пятнадцать минут… Настенька спала после обеда. И его сморило. Проснулся, а будильник – не сработал. Ну, в общем, два гроба сразу у меня . У бати – сердце не выдержало. Тут друг мой, сосед, собрался наемником, на войну. Я говорю: ?Возьми , иначе сделаю с собой что…?. Собрал я все документы, обозленный стал, грубый. Словно душа моя окаменела. Готов был любой приказ выполнить: хоть вешать, хоть убивать – все равно было… Допил Пашка, пойло свое, бутылку в мусорку отнес. А к его собеседнице остальные старушки подошли, требуя новостей. Прикрикнула на них эта бабулька, отогнала. Пообещала перегодя все поведать. А колдырь сидит уже, качается и ?лыка не вяжет?. – Пойдем, милок, я тебя домой отведу, а то уснешь на улице, по такой жаре и можешь не проснуться вовсе. – Давай, мать, за гипером, в этом же доме, второй подъезд, второй этаж, дверь открыта. Только не пужайся, бардак у меня там полный… Старушка больше не зажимала нос от зловоний Пашки. Она геройски, превозмогая боль в суставах, тащила горемыку домой. Остальные торговки только головами качали, да прицокивали языками, вслед. Пашка оказался богатым наследником! Он имел однокомнатную квартиру. Причем старушка заметила оплаченные платежки по коммунальным услугам, забитый продуктами импортный холодильник и ключи от машины, на полочке с зеркалом, в коридоре. Она немного испугалась, вдруг эта квартира вовсе не колдыря этого. Но Пашка, исподлобья заметив свой замусоленный диван, повалился на него, в грязных шлепках и тут же захрапел. ?Мать? огляделась, по хозяйски спохватилась и ?пошла управляться?. Стиральная машинка – закрутила, вымытая печь, заработала, а пушистый черный кот, однозначно, жилец этой же квартиры, наматывал круги вокруг ног пожилой, сердобольной женщины.