О рояле
В мемуарной книге И.Менухина ?Странствия? есть примечательное место: ?Фортепиано, сколь бы прекрасным оно ни было, — безжизненно и нейтрально. Хотя оно способно откликнуться на намерения пианиста, но отвечает ему в соответствии со своими особенностями, обусловленными ударностью звука. Оно с готовностью предоставляет исполнителю семь октав, но — словно в наказание за эту свою услужливость — ни одного энгармонизма, дает ему звуки, лишенные вокального начала. Великая скрипка, напротив, — это нечто живое; в самих ее внешних формах воплощены намерения скрипичного мастера, ее дерево хранит в себе историю, душу ее владельцев. Я всегда играю с ощущением, что освобождаю духов, или что они вселяются в меня, или, увы, что я совершаю над ними насилие. Одно дело пианисту изложить свои мысли о качествах ?механизма?, совсем другое — скрипачу сухо анализировать особенности своего “тотема”?.
Понятно, что Менухин любит свою скрипку, но зачем же на этом основании рояль ?пинать?? Видимо, он все-таки воспринимал этот инструмент душой и ушами своей сестры – Хевцибы, пианистки весьма профессиональной и искушенной, но довольно прозаичной. Быть может, сегодняшние фортепиано, особенно те, что стоят в классах учебных заведений, и не вдохновляют на нежные чувства. Но вот рояли прежних времен… А точнее один рояль…
Москва начала 1970-х. Без светящихся реклам и переполненных транспортом улиц, темноватая и какая-то таинственная – ?булгаковская?, ?чаяновская?. Ранний вечер, а может быть даже и день. На дворе то смутное время года между осенью и зимой, когда утренние сумерки незаметно перетекают в вечерние, и когда в квартирах целый день горит свет. Старый домик в Сокольниках, словно вросший в землю. Тут, в комнате на первом этаже (даже как будто немного ниже уровня земли) тоже горит свет: над столом висит красно-оранжевый круглый абажур со свисающими шнурочками – такими прикрывали когда-то керосиновые лампы, а потом и электрические.
С незапамятных времен живут в этом домике старушки-сестры с чудесной старомосковской, купеческой фамилией Хряковы – Нина Васильевна и Татьяна Васильевна. Но их скоро выселяют: дом идет под снос, потому и рояль они продают. А появился он тут то ли в 1904, то ли в 1905 году, привезенный из магазина Циммермана на Кузнецком, дом 20 (внутри корпуса соответствующая черная табличка прикручена). Родители резонно рассуждали: надо же девиц учить музыке. Играли-играли они по малости, да так ничему толком не выучились – способностей особых не оказалось, настоящего интереса тоже. Впрочем по праздникам, когда гости приходили, звучала музыка – танцы разные, вальсы с полечками, романсы, а потом, при НЭПе и танго с фокстротами – сохранилась целая толстая пачка нот в цветастых обложках… Да и без того видно, что веселились когда-то под звуки этого рояля – на крышке круглый след от бутылки или ножки бокала, да и на клавиатуру в басу в незапамятные времена, видно, шампанское пролили…
– Как интересно: ножки рояля на стеклянных чашечках стоят! Неужели его так с 1905 года с этого места не сдвигали?
– Да нет, раньше он в зале стоял, а сюда его в 19-м году, после ?уплотнения? перетащили. А вот посмотрите: ключик сохранился, с вензелем ?FM? – Федор Мюльбах…
Но главное обнаружилось: очень этот рояль по-дружески ?благожелательный? к пианисту – откликается на все его намерения. И не просто откликается, а еще и помогает. Чуть-чуть изменишь прикосновение он сразу отвечает, причем красиво отвечает, вроде особенно и стараться не надо – сам поет. И пускай у него механика ?мушечная?, пускай настройщики говорят: для профессиональных занятий только ?двойная репетиция? годится, все прочее – антикварная ?дешёвка?, ?ширпотреб?. Нет, Федор Федорович Мюльбах свое дело знал! И везде внутри рояля карандашиком соответствующие мастера расписались – и на корпусе, и на деке, и на механике – они своим трудом гордились, а не просто за него зарплату получали! Вот и трудно после доброго ?Мюльбаха? на казённых ?Фёрстерах? и ?Блютнерах? управляться. И даже в звучании новых ?Стейнвеев? и ?Ямах? какая-то ?глянцевость?, равнодушие чудятся. Вся красота их – как у этаких длинноногих, кукольных фотомоделей. Всё в них складно, гладко. Пококетничать с ними приятно, а душу им доверить не хочется .
Конечно, постарел рояль со времени нашего первого знакомства и ?бурного романа?: какая-то резковатость и надтреснутость в голосе появились, строй стал держать хуже. Но вот смотрел его недавно мастер, дивился сохранности и говорил, что все это поправимо, и звук после ремонта полностью восстановится. И интуиция подсказывает, что так оно и будет: не только черно-золотое тело инструмента, но и звучащая душа его наверняка переживут своего нынешнего владельца, которого (как и всех нас) ждет неминуемая встреча с милыми старушками Хряковыми — Ниной Васильевной и Татьяной Васильевной.
Понятно, что Менухин любит свою скрипку, но зачем же на этом основании рояль ?пинать?? Видимо, он все-таки воспринимал этот инструмент душой и ушами своей сестры – Хевцибы, пианистки весьма профессиональной и искушенной, но довольно прозаичной. Быть может, сегодняшние фортепиано, особенно те, что стоят в классах учебных заведений, и не вдохновляют на нежные чувства. Но вот рояли прежних времен… А точнее один рояль…
Москва начала 1970-х. Без светящихся реклам и переполненных транспортом улиц, темноватая и какая-то таинственная – ?булгаковская?, ?чаяновская?. Ранний вечер, а может быть даже и день. На дворе то смутное время года между осенью и зимой, когда утренние сумерки незаметно перетекают в вечерние, и когда в квартирах целый день горит свет. Старый домик в Сокольниках, словно вросший в землю. Тут, в комнате на первом этаже (даже как будто немного ниже уровня земли) тоже горит свет: над столом висит красно-оранжевый круглый абажур со свисающими шнурочками – такими прикрывали когда-то керосиновые лампы, а потом и электрические.
С незапамятных времен живут в этом домике старушки-сестры с чудесной старомосковской, купеческой фамилией Хряковы – Нина Васильевна и Татьяна Васильевна. Но их скоро выселяют: дом идет под снос, потому и рояль они продают. А появился он тут то ли в 1904, то ли в 1905 году, привезенный из магазина Циммермана на Кузнецком, дом 20 (внутри корпуса соответствующая черная табличка прикручена). Родители резонно рассуждали: надо же девиц учить музыке. Играли-играли они по малости, да так ничему толком не выучились – способностей особых не оказалось, настоящего интереса тоже. Впрочем по праздникам, когда гости приходили, звучала музыка – танцы разные, вальсы с полечками, романсы, а потом, при НЭПе и танго с фокстротами – сохранилась целая толстая пачка нот в цветастых обложках… Да и без того видно, что веселились когда-то под звуки этого рояля – на крышке круглый след от бутылки или ножки бокала, да и на клавиатуру в басу в незапамятные времена, видно, шампанское пролили…
– Как интересно: ножки рояля на стеклянных чашечках стоят! Неужели его так с 1905 года с этого места не сдвигали?
– Да нет, раньше он в зале стоял, а сюда его в 19-м году, после ?уплотнения? перетащили. А вот посмотрите: ключик сохранился, с вензелем ?FM? – Федор Мюльбах…
Но главное обнаружилось: очень этот рояль по-дружески ?благожелательный? к пианисту – откликается на все его намерения. И не просто откликается, а еще и помогает. Чуть-чуть изменишь прикосновение он сразу отвечает, причем красиво отвечает, вроде особенно и стараться не надо – сам поет. И пускай у него механика ?мушечная?, пускай настройщики говорят: для профессиональных занятий только ?двойная репетиция? годится, все прочее – антикварная ?дешёвка?, ?ширпотреб?. Нет, Федор Федорович Мюльбах свое дело знал! И везде внутри рояля карандашиком соответствующие мастера расписались – и на корпусе, и на деке, и на механике – они своим трудом гордились, а не просто за него зарплату получали! Вот и трудно после доброго ?Мюльбаха? на казённых ?Фёрстерах? и ?Блютнерах? управляться. И даже в звучании новых ?Стейнвеев? и ?Ямах? какая-то ?глянцевость?, равнодушие чудятся. Вся красота их – как у этаких длинноногих, кукольных фотомоделей. Всё в них складно, гладко. Пококетничать с ними приятно, а душу им доверить не хочется .
Конечно, постарел рояль со времени нашего первого знакомства и ?бурного романа?: какая-то резковатость и надтреснутость в голосе появились, строй стал держать хуже. Но вот смотрел его недавно мастер, дивился сохранности и говорил, что все это поправимо, и звук после ремонта полностью восстановится. И интуиция подсказывает, что так оно и будет: не только черно-золотое тело инструмента, но и звучащая душа его наверняка переживут своего нынешнего владельца, которого (как и всех нас) ждет неминуемая встреча с милыми старушками Хряковыми — Ниной Васильевной и Татьяной Васильевной.
Метки:
