Таланту А. П. Чехова. Дочь Коммерции советника
Коммерции советник Механизмов имеет трёх дочерей: Зину, Машу и Сашу.
За каждой из них положено в банк по сто тысяч приданого. Прилично, я скажу.
Впрочем, не в этом дело – откровенно скажу:
Саша и Маша особенного из себя ничего не представляют.
Они отлично пляшут, вышивают, вспыхивают, любят поручиков,?мечтают, -
и больше, кажется, ничего; но зато старшая, Зина,
принадлежит к числу редких, недюжинных натур – былинна! -
Легче встретиться на жизненном пути с непьющим репортёром
или с недюженного ума фигурой,
чем с этакой натурой.
Были именины Саши. Мы, соседи-помещики, нарядились в лучшие одежды,
запрягли лучших коней и поехали с поздравлениями в имение Механизмова,
питая только лучшие и высшие надежды.
Лет 20 тому назад на месте этого имения стоял кабак.
Кабак рос, рос и вырос –
в прекраснейшую ферму с садами, прудами, фонтанами
и бульдогообразными лакеями, снующими в этот час перед нами.
Приехав и поздравив, мы тотчас же обедать сели.
Подали суп жульен. Перед жульен по две рюмки мы выпили, закусили .
?Не выпить ли нам по третьей??- предложил Механизмов.?- Бог троицу любит и тово…
трес хвациунт консылиум*… латынь, братцы, - трое составляют совет! - В точку!
Яшка, подай-ка, свиная твоя морда, с того стола селёдочку!
Господа дворяне, ну-кася! Без церемониев! Митрий Петрыч, же ву при але машер!** -
А не по-французски: я вас прошу, начинайте, дорогуша! -?С приятными обращениями!
?Ах, папа!?- заметила Маша.?- Зачем же ты пристаёшь?
Ты - точно купец Водянкин… с угощениями.
?Знаю, что говорю! Твоё дело?- зась!*** - Не?твое?дело!
Это я только при гостях позволяю им на себя тыкать!?–
громко зашептал мне через стол Механизмов,?–
для цивилизации! А без гостей?- ни-ни! Никаких афоризмов!
?Из хама не выйдет пана!?- вздохнул сидевший рядом со мной генерал с лентой.?- Свиньёй был, свинья и есть… Закон у свиней простой.
Механизмов мало-помалу напился, вспомнил свою кабацкую старину и задурил.
Он икал, брался говорить по-французски, сквернословил…
?Перестань!?- заметил ему его друг генерал.?- Всякому безобразию есть своё приличие!
Какой же ты… братец! Сплошь – неприличие!
?Безображу не за твои деньги, а за свои! Сам ?Льва и Солнца? имею!
Господа, а сколько вы с меня взяли, чтоб меня в почетные мировые произвести? Честь имею!
На одном конце стола отчаянно заворочался, послышался скрип, какой-то гул
и треснул чей-то стул.
Мы поглядели по направлению треска и увидели два больших чёрных глаза
размера весьма большого,
метавших молнии и искры на Механизмова.
Эти два глаза принадлежали Зине, высокой, стройной брюнетке, затянутой во всё чёрное.
По её бледному лицу бегали розовые пятна, а в каждом пятне сидела злоба -
Всё было непритворное!
?Прошу тебя, отец, перестать!?- сказала Зина.?- Я не люблю шутов! В них не велик толк!
Механизмов робко взглянул на её глаза, завертелся, выпил залпом стакан коньяку и умолк.
?Эге!?- подумали мы.?- Эта не Саша и не Маша… С этой нельзя шутить…
Не приведи господь - скажешь чего-с…
Натура недюжинная… Тово-с…?
И я залюбовался разгневанным лицом. Признаюсь, я и ранее был неравнодушен к Зине.
Она прекрасна, глядит, как Диана, и вечно молчит, как на картине!
А вечно молчащая дева, сами знаете, носит в себе столько тайн! В непогоду похожа на ад! -
Это бутыль с неизвестного рода жидкостью?- выпил бы, да боишься: а вдруг яд?
После обеда я подошёл к Зине и, чтобы показать ей,
что есть люди, которые понимают её, заговорил о среде заедающей, о правде и свободе,
о труде и женской свободе.
С женской свободы под влиянием ?шофе? переехал я на паспортную систему, денежные курсы,
женские разные уж очень курсы…
Я говорил с жаром, с дрожью, раз десять порывался схватить её за руку…по крайней мере мечтал.
Говорил, впрочем, искренно и складно, точно передовую статью вслух читал.
А она слушала и глядела на меня. Глаза её становились всё шире и круглее…
Щёки заметно побледнели под влиянием моей речь -мне рядом она была виднее. И вдруг…
В глазах её почему-то мелькнул испуг.
?Неужели вы говорите всё это искренно??- спросила она, почему-то млея от ужаса.
?Я… не искренно?!.. Вам? Мне… Да клянусь вам, что… это не словеса!
Она схватила меня за руку, нагнулась к моему лицу и, задыхаясь, прошептала:
Будьте сегодня в десять часов вечера в мраморной беседке… Умоляю вас! Я долшо ждала…
Я вам всё скажу! Всё!
Прошептала и скрылась за дверью. Я замер… Но это было не всё!
?Полюбила!?–
подумал я, заглядывая на себя в зеркало.?–
Не устояла!?
Я?- к чему скромничать(?)?- обаятельный мужчина, –
рослый, статный, с чёрной, как смоль, бородой… пусть она не длинна…
в голубых глазах и на смуглом лице - выражение пережитого страдания,
в каждом жесте сквозит разочарованность, даже полное всем разочарование.
И, кроме всего этого, я богат и, похоже, теперь занятой.
(Состояние нажил я литературой.)
В десятом часу я уже сидел в беседке и умирал от ожидания.
В моей голове и в груди шумела буря. Буря признания!
В сладкой, мучительной истоме закрывал я глаза и во мраке своих орбит видел Зину…
Рядом с ней во мраке торчала почему-то и я видел её - одну ехидную картину,
виденную мной в каком-то журнале:
высокая рожь, дамская шляпка, зонт, палка, цилиндр… но почему не на карнавале?
Да не осудит читатель меня за эту картинку! Клубничка в поле очень уж хороша!
Не у одного только меня такая клубничная душа.
Я знаю одного поэта-лирика, который облизывается и причмокивает губами всякий раз,
когда к нему, вдохновенному, является муза – каждый раз!
Ежели поэт позволяет себе такие вольности,
то нам, прозаикам, и подавно простительно так вольно себя вести.
Ровно в десять у дверей беседки показалась освещенная луной Зина.
Я подскочил к ней и схватил её за руку, будто у неё была с клубникой корзина.
?Дорогая моя…?- забормотал я.?- Я люблю вас…
Люблю бешено, страстно! Тотчас!
?Позвольте!?- сказала она, садясь и медленно поворачивая ко мне своё бледное лицо.?–
Отстраните (sic!****) вашу руку от моих глаз!
Это было сказано так торжественно, что быстро один за другим
повыскакивали из моей головы и женская шляпка, и рожь, и палка, и цилиндр, и клубника с ним…
?Вы говорите, что вы меня любите… Вы тоже мне нравитесь.
Я могу выйти за вас замуж, но прежде всего я должна спасти вас, несчастный,
тогда совсем понравитесь.
Вы на краю погибели. Ваши убеждения губят вас!
Неужели, несчастный, вы этого не видите сейчас?
И неужели вы смеете думать, что я соединю свою судьбу с человеком,
у которого такие убеждения? Нет! Не поведу веком!
Вы мне нравитесь, но я сумею пересилить своё чувство. Спасайтесь же, пока не поздно!
На первый раз хоть вот… вот это прочтите! Прочтите, хоть и поздно!
Прочтите и вы увидите, как вы заблуждаетесь! Не пожелаю такого и врагу!
И она сунула в мою руку какую-то бумагу.
Я зажёг спичку и в своей бедной руке увидел прошлогодний нумер ?Гражданина?.
Минуту я сидел молча, неподвижно, потом вскочил и схватил себя за голову.
Прошлогодняя, клеветническая, да и то не моя писанина!
?Батюшки!?- воскликнул я.?- Одна во всем Лохмотьевском уезде недюжинная натура!
Боже мой, да и та… и та дура!
Через десять минут я уже сидел в бричке – один, холостой
и катил к себе домой.
________
*?Tres faciunt consilium?(лат.)?— трое составляют совет.
?** я вас прошу, начинайте, дорогуша!?(искаж. франц.?— je vous prie allez, ma ch;re).
*** Зась - "цыц!", "молчи!", "не?твое?дело!",
**** sic! – так!
________________
А.П. Чехова. Дочь Коммерции советника.
Коммерции советник Механизмов имеет трех дочерей: Зину, Машу и Сашу. За каждой из них положено в банк по сто тысяч приданого. Впрочем, не в этом дело.
Саша и Маша особенного из себя ничего не представляют. Они отлично пляшут, вышивают, вспыхивают, мечтают, любят поручиков?— и больше, кажется, ничего; но зато старшая, Зина, принадлежит к числу редких, недюжинных натур. Легче встретиться на жизненном пути с непьющим репортером, чем с этакой натурой.
Были именины Саши. Мы, соседи-помещики, нарядились в лучшие одежды, запрягли лучших коней и поехали с поздравлениями в имение Механизмова. Лет 20 тому назад на месте этого имения стоял кабак. Кабак рос, рос и вырос в прекраснейшую ферму с садами, прудами, фонтанами и бульдогообразными лакеями. Приехав и поздравив, мы тотчас же сели обедать. Подали суп жульен. Перед жульен мы выпили по две рюмки и закусили.
—?Не выпить ли нам по третьей??— предложил Механизмов.?— Бог троицу любит и тово… трес хвациунт консылиум[1]… Латынь, братцы! Яшка, подай-ка, свиная твоя морда, с того стола селедочку! Господа дворяне, ну-кася! Без церемониев! Митрий Петрыч, же ву при але машер![2]
—?Ах, папа!?— заметила Маша.?— Зачем же ты пристаешь? Ты точно купец Водянкин… с угощениями.
—?Знаю, что говорю! Твое дело?— зась! Это я только при гостях позволяю им на себя тыкать!?— зашептал мне через стол Механизмов.?— Для цивилизации! А без гостей?— ни-ни!
—?Из хама не выйдет пана!?— вздохнул сидевший рядом со мной генерал с лентой.?— Свиньей был, свинья и есть…
Механизмов мало-помалу напился, вспомнил свою кабацкую старину и задурил. Он икал, брался говорить по-французски, сквернословил…
—?Перестань!?— заметил ему его друг генерал.?— Всякому безобразию есть свое приличие! Какой же ты… братец!
—?Безображу не за твои деньги, а за свои! Сам ?Льва и Солнца? имею! Господа, а сколько вы с меня взяли, чтоб меня в почетные мировые произвести?
На одном конце стола отчаянно заворочался и треснул чей-то стул. Мы поглядели по направлению треска и увидели два больших черных глаза, метавших молнии и искры на Механизмова. Эти два глаза принадлежали Зине, высокой, стройной брюнетке, затянутой во всё черное. По ее бледному лицу бегали розовые пятна, а в каждом пятне сидела злоба.
—?Прошу тебя, отец, перестать!?— сказала Зина.?— Я не люблю шутов!
Механизмов робко взглянул на ее глаза, завертелся, выпил залпом стакан коньяку и умолк.
?Эге!?— подумали мы.?— Эта не Саша и не Маша… С этой нельзя шутить… Натура недюжинная… Тово-с…?
И я залюбовался разгневанным лицом. Признаюсь, я и ранее был неравнодушен к Зине. Она прекрасна, глядит, как Диана, и вечно молчит. А вечно молчащая дева, сами знаете, носит в себе столько тайн! Это бутыль с неизвестного рода жидкостью?— выпил бы, да боишься: а вдруг яд?
После обеда я подошел к Зине и, чтобы показать ей, что есть люди, которые понимают ее, заговорил о среде заедающей, о правде, труде, женской свободе. С женской свободы под влиянием ?шофе? переехал я на паспортную систему, денежный курс, женские курсы… Я говорил с жаром, с дрожью, раз десять порывался схватить ее за руку… Говорил, впрочем, искренно и складно, точно передовую статью вслух читал. А она слушала и глядела на меня. Глаза ее становились всё шире и круглее… Щеки заметно побледнели под влиянием моей речи… Наконец в глазах ее почему-то мелькнул испуг.
—?Неужели вы говорите всё это искренно??— спросила она, почему-то млея от ужаса.
—?Я… не искренно?!.. Вам? Мне… Да клянусь вам, что…
Она схватила меня за руку, нагнулась к моему лицу и, задыхаясь, прошептала:
—?Будьте сегодня в десять часов вечера в мраморной беседке… Умоляю вас! Я вам всё скажу! Всё!
Прошептала и скрылась за дверью. Я замер…
?Полюбила!?— подумал я, заглядывая на себя в зеркало.?— Не устояла!?
Я?— к чему скромничать??— обаятельный мужчина. Рослый, статный, с черной, как смоль, бородой… В голубых глазах и на смуглом лице выражение пережитого страдания. В каждом жесте сквозит разочарованность. И, кроме всего этого, я богат. (Состояние нажил я литературой.)
В десятом часу я уже сидел в беседке и умирал от ожидания. В моей голове и в груди шумела буря. В сладкой, мучительной истоме закрывал я глаза и во мраке своих орбит видел Зину… Рядом с ней во мраке торчала почему-то и одна ехидная картинка, виденная мной в каком-то журнале: высокая рожь, дамская шляпка, зонт, палка, цилиндр… Да не осудит читатель меня за эту картинку! Не у одного только меня такая клубничная душа. Я знаю одного поэта-лирика, который облизывается и причмокивает губами всякий раз, когда к нему, вдохновенному, является муза… Ежели поэт позволяет себе такие вольности, то нам, прозаикам, и подавно простительно.
Ровно в десять у дверей беседки показалась освещенная луной Зина. Я подскочил к ней и схватил ее за руку.
—?Дорогая моя…?— забормотал я.?— Я люблю вас… Люблю бешено, страстно!
—?Позвольте!?— сказала она, садясь и медленно поворачивая ко мне свое бледное лицо.?— Отстраните (sic!) вашу руку!
Это было сказано так торжественно, что быстро один за другим повыскакивали из моей головы и цилиндр, и палка, и женская шляпка, и рожь…
—?Вы говорите, что вы меня любите… Вы тоже мне нравитесь. Я могу выйти за вас замуж, но прежде всего я должна спасти вас, несчастный. Вы на краю погибели. Ваши убеждения губят вас! Неужели, несчастный, вы этого не видите? И неужели вы смеете думать, что я соединю свою судьбу с человеком, у которого такие убеждения? Нет! Вы мне нравитесь, но я сумею пересилить свое чувство. Спасайтесь же, пока не поздно! На первый раз хоть вот… вот это прочтите! Прочтите и вы увидите, как вы заблуждаетесь!
И она сунула в мою руку какую-то бумагу. Я зажег спичку и в своей бедной руке увидел прошлогодний нумер ?Гражданина?. Минуту я сидел молча, неподвижно, потом вскочил и схватил себя за голову.
—?Батюшки!?— воскликнул я.?— Одна во всем Лохмотьевском уезде недюжинная натура, да и та… и та дура! Боже мой!
Через десять минут я уже сидел в бричке и катил к себе домой.
1883
_______
?Tres faciunt consilium?(лат.)?— трое составляют совет.
?я вас прошу, начинайте, дорогуша!?(искаж. франц.?— je vous prie allez, ma ch;re).
За каждой из них положено в банк по сто тысяч приданого. Прилично, я скажу.
Впрочем, не в этом дело – откровенно скажу:
Саша и Маша особенного из себя ничего не представляют.
Они отлично пляшут, вышивают, вспыхивают, любят поручиков,?мечтают, -
и больше, кажется, ничего; но зато старшая, Зина,
принадлежит к числу редких, недюжинных натур – былинна! -
Легче встретиться на жизненном пути с непьющим репортёром
или с недюженного ума фигурой,
чем с этакой натурой.
Были именины Саши. Мы, соседи-помещики, нарядились в лучшие одежды,
запрягли лучших коней и поехали с поздравлениями в имение Механизмова,
питая только лучшие и высшие надежды.
Лет 20 тому назад на месте этого имения стоял кабак.
Кабак рос, рос и вырос –
в прекраснейшую ферму с садами, прудами, фонтанами
и бульдогообразными лакеями, снующими в этот час перед нами.
Приехав и поздравив, мы тотчас же обедать сели.
Подали суп жульен. Перед жульен по две рюмки мы выпили, закусили .
?Не выпить ли нам по третьей??- предложил Механизмов.?- Бог троицу любит и тово…
трес хвациунт консылиум*… латынь, братцы, - трое составляют совет! - В точку!
Яшка, подай-ка, свиная твоя морда, с того стола селёдочку!
Господа дворяне, ну-кася! Без церемониев! Митрий Петрыч, же ву при але машер!** -
А не по-французски: я вас прошу, начинайте, дорогуша! -?С приятными обращениями!
?Ах, папа!?- заметила Маша.?- Зачем же ты пристаёшь?
Ты - точно купец Водянкин… с угощениями.
?Знаю, что говорю! Твоё дело?- зась!*** - Не?твое?дело!
Это я только при гостях позволяю им на себя тыкать!?–
громко зашептал мне через стол Механизмов,?–
для цивилизации! А без гостей?- ни-ни! Никаких афоризмов!
?Из хама не выйдет пана!?- вздохнул сидевший рядом со мной генерал с лентой.?- Свиньёй был, свинья и есть… Закон у свиней простой.
Механизмов мало-помалу напился, вспомнил свою кабацкую старину и задурил.
Он икал, брался говорить по-французски, сквернословил…
?Перестань!?- заметил ему его друг генерал.?- Всякому безобразию есть своё приличие!
Какой же ты… братец! Сплошь – неприличие!
?Безображу не за твои деньги, а за свои! Сам ?Льва и Солнца? имею!
Господа, а сколько вы с меня взяли, чтоб меня в почетные мировые произвести? Честь имею!
На одном конце стола отчаянно заворочался, послышался скрип, какой-то гул
и треснул чей-то стул.
Мы поглядели по направлению треска и увидели два больших чёрных глаза
размера весьма большого,
метавших молнии и искры на Механизмова.
Эти два глаза принадлежали Зине, высокой, стройной брюнетке, затянутой во всё чёрное.
По её бледному лицу бегали розовые пятна, а в каждом пятне сидела злоба -
Всё было непритворное!
?Прошу тебя, отец, перестать!?- сказала Зина.?- Я не люблю шутов! В них не велик толк!
Механизмов робко взглянул на её глаза, завертелся, выпил залпом стакан коньяку и умолк.
?Эге!?- подумали мы.?- Эта не Саша и не Маша… С этой нельзя шутить…
Не приведи господь - скажешь чего-с…
Натура недюжинная… Тово-с…?
И я залюбовался разгневанным лицом. Признаюсь, я и ранее был неравнодушен к Зине.
Она прекрасна, глядит, как Диана, и вечно молчит, как на картине!
А вечно молчащая дева, сами знаете, носит в себе столько тайн! В непогоду похожа на ад! -
Это бутыль с неизвестного рода жидкостью?- выпил бы, да боишься: а вдруг яд?
После обеда я подошёл к Зине и, чтобы показать ей,
что есть люди, которые понимают её, заговорил о среде заедающей, о правде и свободе,
о труде и женской свободе.
С женской свободы под влиянием ?шофе? переехал я на паспортную систему, денежные курсы,
женские разные уж очень курсы…
Я говорил с жаром, с дрожью, раз десять порывался схватить её за руку…по крайней мере мечтал.
Говорил, впрочем, искренно и складно, точно передовую статью вслух читал.
А она слушала и глядела на меня. Глаза её становились всё шире и круглее…
Щёки заметно побледнели под влиянием моей речь -мне рядом она была виднее. И вдруг…
В глазах её почему-то мелькнул испуг.
?Неужели вы говорите всё это искренно??- спросила она, почему-то млея от ужаса.
?Я… не искренно?!.. Вам? Мне… Да клянусь вам, что… это не словеса!
Она схватила меня за руку, нагнулась к моему лицу и, задыхаясь, прошептала:
Будьте сегодня в десять часов вечера в мраморной беседке… Умоляю вас! Я долшо ждала…
Я вам всё скажу! Всё!
Прошептала и скрылась за дверью. Я замер… Но это было не всё!
?Полюбила!?–
подумал я, заглядывая на себя в зеркало.?–
Не устояла!?
Я?- к чему скромничать(?)?- обаятельный мужчина, –
рослый, статный, с чёрной, как смоль, бородой… пусть она не длинна…
в голубых глазах и на смуглом лице - выражение пережитого страдания,
в каждом жесте сквозит разочарованность, даже полное всем разочарование.
И, кроме всего этого, я богат и, похоже, теперь занятой.
(Состояние нажил я литературой.)
В десятом часу я уже сидел в беседке и умирал от ожидания.
В моей голове и в груди шумела буря. Буря признания!
В сладкой, мучительной истоме закрывал я глаза и во мраке своих орбит видел Зину…
Рядом с ней во мраке торчала почему-то и я видел её - одну ехидную картину,
виденную мной в каком-то журнале:
высокая рожь, дамская шляпка, зонт, палка, цилиндр… но почему не на карнавале?
Да не осудит читатель меня за эту картинку! Клубничка в поле очень уж хороша!
Не у одного только меня такая клубничная душа.
Я знаю одного поэта-лирика, который облизывается и причмокивает губами всякий раз,
когда к нему, вдохновенному, является муза – каждый раз!
Ежели поэт позволяет себе такие вольности,
то нам, прозаикам, и подавно простительно так вольно себя вести.
Ровно в десять у дверей беседки показалась освещенная луной Зина.
Я подскочил к ней и схватил её за руку, будто у неё была с клубникой корзина.
?Дорогая моя…?- забормотал я.?- Я люблю вас…
Люблю бешено, страстно! Тотчас!
?Позвольте!?- сказала она, садясь и медленно поворачивая ко мне своё бледное лицо.?–
Отстраните (sic!****) вашу руку от моих глаз!
Это было сказано так торжественно, что быстро один за другим
повыскакивали из моей головы и женская шляпка, и рожь, и палка, и цилиндр, и клубника с ним…
?Вы говорите, что вы меня любите… Вы тоже мне нравитесь.
Я могу выйти за вас замуж, но прежде всего я должна спасти вас, несчастный,
тогда совсем понравитесь.
Вы на краю погибели. Ваши убеждения губят вас!
Неужели, несчастный, вы этого не видите сейчас?
И неужели вы смеете думать, что я соединю свою судьбу с человеком,
у которого такие убеждения? Нет! Не поведу веком!
Вы мне нравитесь, но я сумею пересилить своё чувство. Спасайтесь же, пока не поздно!
На первый раз хоть вот… вот это прочтите! Прочтите, хоть и поздно!
Прочтите и вы увидите, как вы заблуждаетесь! Не пожелаю такого и врагу!
И она сунула в мою руку какую-то бумагу.
Я зажёг спичку и в своей бедной руке увидел прошлогодний нумер ?Гражданина?.
Минуту я сидел молча, неподвижно, потом вскочил и схватил себя за голову.
Прошлогодняя, клеветническая, да и то не моя писанина!
?Батюшки!?- воскликнул я.?- Одна во всем Лохмотьевском уезде недюжинная натура!
Боже мой, да и та… и та дура!
Через десять минут я уже сидел в бричке – один, холостой
и катил к себе домой.
________
*?Tres faciunt consilium?(лат.)?— трое составляют совет.
?** я вас прошу, начинайте, дорогуша!?(искаж. франц.?— je vous prie allez, ma ch;re).
*** Зась - "цыц!", "молчи!", "не?твое?дело!",
**** sic! – так!
________________
А.П. Чехова. Дочь Коммерции советника.
Коммерции советник Механизмов имеет трех дочерей: Зину, Машу и Сашу. За каждой из них положено в банк по сто тысяч приданого. Впрочем, не в этом дело.
Саша и Маша особенного из себя ничего не представляют. Они отлично пляшут, вышивают, вспыхивают, мечтают, любят поручиков?— и больше, кажется, ничего; но зато старшая, Зина, принадлежит к числу редких, недюжинных натур. Легче встретиться на жизненном пути с непьющим репортером, чем с этакой натурой.
Были именины Саши. Мы, соседи-помещики, нарядились в лучшие одежды, запрягли лучших коней и поехали с поздравлениями в имение Механизмова. Лет 20 тому назад на месте этого имения стоял кабак. Кабак рос, рос и вырос в прекраснейшую ферму с садами, прудами, фонтанами и бульдогообразными лакеями. Приехав и поздравив, мы тотчас же сели обедать. Подали суп жульен. Перед жульен мы выпили по две рюмки и закусили.
—?Не выпить ли нам по третьей??— предложил Механизмов.?— Бог троицу любит и тово… трес хвациунт консылиум[1]… Латынь, братцы! Яшка, подай-ка, свиная твоя морда, с того стола селедочку! Господа дворяне, ну-кася! Без церемониев! Митрий Петрыч, же ву при але машер![2]
—?Ах, папа!?— заметила Маша.?— Зачем же ты пристаешь? Ты точно купец Водянкин… с угощениями.
—?Знаю, что говорю! Твое дело?— зась! Это я только при гостях позволяю им на себя тыкать!?— зашептал мне через стол Механизмов.?— Для цивилизации! А без гостей?— ни-ни!
—?Из хама не выйдет пана!?— вздохнул сидевший рядом со мной генерал с лентой.?— Свиньей был, свинья и есть…
Механизмов мало-помалу напился, вспомнил свою кабацкую старину и задурил. Он икал, брался говорить по-французски, сквернословил…
—?Перестань!?— заметил ему его друг генерал.?— Всякому безобразию есть свое приличие! Какой же ты… братец!
—?Безображу не за твои деньги, а за свои! Сам ?Льва и Солнца? имею! Господа, а сколько вы с меня взяли, чтоб меня в почетные мировые произвести?
На одном конце стола отчаянно заворочался и треснул чей-то стул. Мы поглядели по направлению треска и увидели два больших черных глаза, метавших молнии и искры на Механизмова. Эти два глаза принадлежали Зине, высокой, стройной брюнетке, затянутой во всё черное. По ее бледному лицу бегали розовые пятна, а в каждом пятне сидела злоба.
—?Прошу тебя, отец, перестать!?— сказала Зина.?— Я не люблю шутов!
Механизмов робко взглянул на ее глаза, завертелся, выпил залпом стакан коньяку и умолк.
?Эге!?— подумали мы.?— Эта не Саша и не Маша… С этой нельзя шутить… Натура недюжинная… Тово-с…?
И я залюбовался разгневанным лицом. Признаюсь, я и ранее был неравнодушен к Зине. Она прекрасна, глядит, как Диана, и вечно молчит. А вечно молчащая дева, сами знаете, носит в себе столько тайн! Это бутыль с неизвестного рода жидкостью?— выпил бы, да боишься: а вдруг яд?
После обеда я подошел к Зине и, чтобы показать ей, что есть люди, которые понимают ее, заговорил о среде заедающей, о правде, труде, женской свободе. С женской свободы под влиянием ?шофе? переехал я на паспортную систему, денежный курс, женские курсы… Я говорил с жаром, с дрожью, раз десять порывался схватить ее за руку… Говорил, впрочем, искренно и складно, точно передовую статью вслух читал. А она слушала и глядела на меня. Глаза ее становились всё шире и круглее… Щеки заметно побледнели под влиянием моей речи… Наконец в глазах ее почему-то мелькнул испуг.
—?Неужели вы говорите всё это искренно??— спросила она, почему-то млея от ужаса.
—?Я… не искренно?!.. Вам? Мне… Да клянусь вам, что…
Она схватила меня за руку, нагнулась к моему лицу и, задыхаясь, прошептала:
—?Будьте сегодня в десять часов вечера в мраморной беседке… Умоляю вас! Я вам всё скажу! Всё!
Прошептала и скрылась за дверью. Я замер…
?Полюбила!?— подумал я, заглядывая на себя в зеркало.?— Не устояла!?
Я?— к чему скромничать??— обаятельный мужчина. Рослый, статный, с черной, как смоль, бородой… В голубых глазах и на смуглом лице выражение пережитого страдания. В каждом жесте сквозит разочарованность. И, кроме всего этого, я богат. (Состояние нажил я литературой.)
В десятом часу я уже сидел в беседке и умирал от ожидания. В моей голове и в груди шумела буря. В сладкой, мучительной истоме закрывал я глаза и во мраке своих орбит видел Зину… Рядом с ней во мраке торчала почему-то и одна ехидная картинка, виденная мной в каком-то журнале: высокая рожь, дамская шляпка, зонт, палка, цилиндр… Да не осудит читатель меня за эту картинку! Не у одного только меня такая клубничная душа. Я знаю одного поэта-лирика, который облизывается и причмокивает губами всякий раз, когда к нему, вдохновенному, является муза… Ежели поэт позволяет себе такие вольности, то нам, прозаикам, и подавно простительно.
Ровно в десять у дверей беседки показалась освещенная луной Зина. Я подскочил к ней и схватил ее за руку.
—?Дорогая моя…?— забормотал я.?— Я люблю вас… Люблю бешено, страстно!
—?Позвольте!?— сказала она, садясь и медленно поворачивая ко мне свое бледное лицо.?— Отстраните (sic!) вашу руку!
Это было сказано так торжественно, что быстро один за другим повыскакивали из моей головы и цилиндр, и палка, и женская шляпка, и рожь…
—?Вы говорите, что вы меня любите… Вы тоже мне нравитесь. Я могу выйти за вас замуж, но прежде всего я должна спасти вас, несчастный. Вы на краю погибели. Ваши убеждения губят вас! Неужели, несчастный, вы этого не видите? И неужели вы смеете думать, что я соединю свою судьбу с человеком, у которого такие убеждения? Нет! Вы мне нравитесь, но я сумею пересилить свое чувство. Спасайтесь же, пока не поздно! На первый раз хоть вот… вот это прочтите! Прочтите и вы увидите, как вы заблуждаетесь!
И она сунула в мою руку какую-то бумагу. Я зажег спичку и в своей бедной руке увидел прошлогодний нумер ?Гражданина?. Минуту я сидел молча, неподвижно, потом вскочил и схватил себя за голову.
—?Батюшки!?— воскликнул я.?— Одна во всем Лохмотьевском уезде недюжинная натура, да и та… и та дура! Боже мой!
Через десять минут я уже сидел в бричке и катил к себе домой.
1883
_______
?Tres faciunt consilium?(лат.)?— трое составляют совет.
?я вас прошу, начинайте, дорогуша!?(искаж. франц.?— je vous prie allez, ma ch;re).
Метки:
