послед

Война, как зверь, живой наполовину,
из родовых проклюнувшийся вод,
себе перегрызает пуповину
и не живёт. Но всё-таки живёт.
Гнилой послед осевшего окопа
лежит в крови багрово-жёлтых глин,
Адольф младенец, и младенец Коба
решают, кто из мёртвых исполин,
кто мелочь и ничтожество на деле.
Прикормят зверя, рвением горя,
и втопчут в чернозёмный эпителий
и надолбы, и рвы, и лагеря.
О, зверь голодный, умерший, бессмертный,
в репьях ежовых и железной вше,
в архивах запылённые приметы
кому нужны сегодня вообще.
Кому рука сухая и отрава,
кому парад и звёзды на погон.
Кому-то вспышка слева, вспышка справа,
кому печаль расколотых икон.
Бессмертный зверь, сто тысяч раз убитый,
в чьём чреве ты, в какой из хромосом?
Какой звезде дано сойти с орбиты,
чей дух витает в небе, невесом?
Чьи кости, там, в земле, от боли ноя,
никак не догниют, сойдя на мат...
И чьи деревья, чувствуя земное,
над неземным так горестно шумят.