молитва-78
ХУДОЖНИК АЛЕКСЕЙ ЛАШКЕВИЧ
****************
МОЛИТВА
Не надо обо мне молиться.\ Не то, молитве слезной вняв,\ со мною что-то не случится, минует что-нибудь меня,\ наставит на стезю иную,\ напомнит про всесильность уз,\ и что-то злое не минует\ того, о ком в слезах молюсь. Вера ПАВЛОВА Из сборника "Второй язык" 1998 ПРИЗНАКИ ЖИЗНИ
Расставленным, как перед битвой,\ по разным сторонам кровати\ тебе, оставшейся без платья\ и будто вырезанной бритвой,\ и мне, возведшему объятья\ чуть не на уровень молитвы,\ что нам друг в друге,\ нам друг в друге\ такого, скажем, неизвестного? Евгений Сабуров Из книги "Пороховой заговор" 1995 Заворожённые эмали
С детьми помолюсь я сегодня:\ Слова их до Бога доходней,\ Целительней сердцу любовь. ГАНС МЮЛЛЕР Перевод И.Анненского РАСКАЯНИЕ У ЦИРЦЕИ
Тогда молитвы сострадания\ К Престолу Твоему текли.\ Ты, Боже, радость, врачеванье\ Сынов покорных на земли.\ Как луч царя светил отрадный,\ Как дуновеньем ветр прохладный\ Всех былий освежает род:\ Ты милость мне свою прибавил,\ Еще здесь возгласить оставил\ О множестве Твоих щедрот. Дмитрий Хвостов 1810 ИЗ ПСАЛМА XXI
Угаснут титульные лица,\ увянет вычурная стать,\ а мне останется\ молиться\ и вслух раскаянья шептать:\ неверным был,\ смиренным не был,\ брал без отдачи\ не свое,\ транжирил честь,\ скупился хлебом,\ не ведал меры\ на питье,\ не знал числа чужим обидам,\ свои скрывая и терпя\ под фальшью смеха,\ гордым видом --\ до дня,\ до края,\ до тебя... Валерий Черкашин \\ъ
"Три "Отче наш" сперва скажи,\ Три "Славься" повтори за мной,\ Уста к писанью приложи,\ И легок будет путь домой". Вальтер Скотт. Перевод Э. Линецкой ГЛЕНФИНЛАС, или ПЛАЧ ПО ЛОРДУ РОНАЛДУ\ Баллада
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ (1886-1921)
Из книги ?ШАТЕР? 1918
ЭКВАТОРИАЛЬНЫЙ ЛЕС
Я поставил палатку на каменном склоне
Абиссинских сбегающих к западу гор
И беспечно смотрел, как пылают закаты
Над зеленою крышей далеких лесов.
Прилетали оттуда какие-то птицы
С изумрудными перьями в длинных хвостах,
По ночам выбегали веселые зебры,
Мне был слышен их храп и удары копыт.
И однажды закат был особенно красен,
И особенный запах летел от лесов,
И к палатке моей подошел европеец,
Исхудалый, небритый, и есть попросил.
Вплоть до ночи он ел неумело и жадно,
Клал сардинки на мяса сухого ломоть,
Как пилюли, проглатывал кубики магги
И в абсент добавлять отказался воды.
Я спросил, почему он так мертвенно бледен,
Почему его руки сухие дрожат,
Как листы… ?Лихорадка великого леса?, –
Он ответил и с ужасом глянул назад.
Я спросил про большую открытую рану,
Что сквозь тряпки чернела на впалой груди,
Что с ним было? ?Горилла великого леса?, –
Он сказал и не смел оглянуться назад.
Был с ним карлик, мне по пояс, голый и черный,
Мне казалось, что он не умел говорить,
Точно пес, он сидел за своим господином,
Положив на колени бульдожье лицо.
Но когда мой слуга подтолкнул его в шутку,
Он оскалил ужасные зубы свои
И потом целый день волновался и фыркал
И раскрашенным дротиком бил по земле.
Я постель предоставил усталому гостю,
Лег на шкурах пантер, но не мог задремать,
Жадно слушая длинную, дикую повесть,
Лихорадочный бред пришлеца из лесов.
Он вздыхал: ?Как темно… этот лес бесконечен…
Не увидеть нам солнца уже никогда…
Пьер, дневник у тебя? На груди под рубашкой?
Лучше жизнь потерять нам, чем этот дневник!
Почему нас покинули черные люди?
Горе, компасы наши они унесли…
Что нам делать? Не видно ни зверя, ни птицы,
Только посвист и шорох вверху и внизу!
Пьер, заметил костры? Там, наверное, люди…
Неужели же мы наконец спасены?!
Это карлики… сколько их, сколько собралось…
Пьер, стреляй! На костре человечья нога!
В рукопашную! Помни, отравлены стрелы!
Бей того, кто на пне… он кричит, он их вождь…
Горе мне! на куски разлетелась винтовка…
Ничего не могу… повалили меня…
Нет, я жив, только связан… злодеи, злодеи,
Отпустите меня, я не в силах смотреть!..
Жарят Пьера… а мы с ним играли в Марселе,
На утесе у моря играли детьми.
Что ты хочешь, собака? Ты встал на колени?
Я плюю на тебя, омерзительный зверь!
Но ты лижешь мне руки? Ты рвешь мои путы?
Да, я понял, ты богом считаешь меня…
Ну, бежим! Не бери человечьего мяса,
Всемогущие боги его не едят…
Лес… о лес бесконечный… я голоден, Акка,
Излови, если можешь, большую змею!?
Он стонал и хрипел, он хватался за сердце
И наутро, почудилось мне, задремал;
Но когда я его разбудить попытался,
Я увидел, что мухи ползли по глазам.
Я его закопал у подножия пальмы,
Крест поставил над грудой тяжелых камней
И простые слова написал на дощечке:
?Христианин зарыт здесь, молитесь о нем?.
Карлик, чистя свой дротик, смотрел равнодушно,
Но когда я закончил печальный обряд,
Он вскочил и, не крикнув, помчался по склону,
Как олень, убегая в родные леса.
Через год я прочел во французских газетах,
Я прочел и печально поник головой:
– Из большой экспедиции к Верхнему Конго
До сих пор ни один не вернулся назад.
Поэзия белорусской эмиграции
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2015
Фёдор Ильяшевич(1910 — 1948)
* * *
Сердце чувствует:
немного
Мне дано на свете жить…
Скоро кончится дорога,
Жаль, что некуда спешить.
Вот бы заново родиться,
Пострадать за отчий край…
Мне бы солнышку молиться —
Не хочу в небесный рай!
А умру, пусть тёмной ночью
Вспыхнут две звезды во мгле …
Пусть мои тоскуют очи
По покинутой земле.
1928
* * *
Ефим БЕРШИН Эпоха обречённая моя
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2015
Маше Ватутиной
Бог в России живёт не в хоромах
и не в храмах, где льётся елей.
Бог живёт на насупленных кронах
облетающих тополей.
Бог живёт на дубах и осинах
и плетёт за узором узор
на иконах пронзительно синих
чудотворных озёр.
Дышат тайной древесные руны
на свистящем пространстве пустом,
где Даждьбог породнился с Перуном,
а Перун породнился с Христом.
Пахнет кровью таёжная месса.
Рвётся в небо январская стынь.
И молитва почти неуместна,
как и выбор святынь.
На развилке меж адом и раем,
где блуждают лишь ветры одни,
ты поймёшь, что не мы выбираем.
И не нас выбирают они.
Дмитрий Лакербай Древние тайны живых понятий
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2021
* * *
СВИДЕТЕЛИ
Теплым вечером на тихой улочке отцветает в сумрак сирень.
Посиделочки кой-где, прогулочки… Вот еще один убыл день.
Над бессвязной волной березовой, в шелестилище мелких птах —
облака плывут водовозами на беззвучных своих винтах.
Меж мирами да огородами уж кого только больше нет…
Незаметно, темными бродами покидаем мы белый свет —
суеты да грядок затейники, оптимисты, говоруны,
многобогие человейники – как сирени цветные сны…
Но, когда идешь, старше всех почти многошумных дерев, домой —
на заросшем травой колесе пути замечаешь следящих тьмой.
Дружелюбы, живые, теплые, порасселись, поразлеглись —
словно пепла горки под соплами, мазь пушистая… Пала высь —
и оставила коготушечек, котопусиков, смех прорех.
Мы у розовых спим подушечек… А они наблюдают всех.
И когда все несутся с топотом и гогочут, что в снег, что в зной, —
наблюдают за гвалтом… А потом — наблюдают за тишиной.
Этим взрослым, что в бане празднуют, этим детям, чей визг не смолк,
суждено да спляшено разное… Но свидетели знают толк.
Знают, как сны крадутся вещие, как безумен любой резон,
как покрыт мелкой сетью трещинок взгляд любимых за горизонт.
Старый мир наделяет ужином — и доносится до вибрисс,
как на грядке проснулся в ужасе одинокий белеть нарцисс,
как спешит по стеклу змея воды захлебнуться у края рек,
как дырявые небу неводы тщится вытянуть человек.
…В темноту помолиться выйдешь ли, чуя кожею скрип Луны —
паучок с домовитой ниточкой покачается вдоль стены.
По любимым, но мертвым систола, по безмерной пройдет вине.
Зашевелятся тени лиственны на соседней глухой стене.
Падать в ночь, в эти норы орочьи из двоих всегда одному…
В шелестилище с тихой горечью каждый шаг приближает тьму.
И предчувствуешь — да неведомо. И узнал — да не понял, как…
Лишь они, никому не преданы, вековечно глядят во мрак.
Не свои, не райски, не адовы, недоступный слезам сезам…
Ничего при них не загадывай — а не то прочтешь по глазам.
Обходя глазастые башенки свидетелей темноты —
ничего у них не расспрашивай из того, чем трепещешь ты.
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ (1886-1921)
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВКЛЮЧЕННЫЕ В ПРИЖИЗНЕННЫЕ СБОРНИКИ
* * *
Я в лес бежал из городов,
В пустыню от людей бежал…
Теперь молиться я готов,
Рыдать, как прежде не рыдал.
Вот я один с самим собой…
Пора, пора мне отдохнуть:
Свет беспощадный, свет слепой
Мой выпил мозг, мне выжег грудь.
Я грешник страшный, я злодей:
Мне Бог бороться силы дал,
Любил я правду и людей,
Но растоптал я идеал…
Я мог бороться, но, как раб,
Позорно струсив, отступил
И, говоря: ?Увы, я слаб!? –
Свои стремленья задавил…
Я грешник страшный, я злодей…
Прости, Господь, прости меня.
Душе измученной моей
Прости, раскаянье ценя!..
Есть люди с пламенной душой,
Есть люди с жаждою добра,
Ты им вручи свой стяг святой,
Их манит и влечет борьба.
Меня ж прости!..
<<1902>>
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ (1886-1921)
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВКЛЮЧЕННЫЕ В ПРИЖИЗНЕННЫЕ СБОРНИКИ
Он воздвигнул свой храм на горе,
Снеговой многобашенный храм,
Чтоб молиться он мог на заре
Переменным небесным огням.
И предстал перед ним его бог,
Бесконечно родной и чужой,
То печален, то нежен, то строг,
С каждым новым мгновеньем иной.
Ничего не просил, не желал,
Уходил и опять приходил,
Переменно горящий кристалл
Посреди неподвижных светил.
И безумец, роняя слезу,
Поклонялся небесным огням,
Но собралися люди внизу
Посмотреть на неведомый храм.
И они говорили, смеясь:
?Нет души у минутных огней,
Вот у нас есть властитель и князь
Из тяжелых и вечных камней?.
А безумец не мог рассказать
Нежный сон своего божества,
И его снеговые слова,
И его голубую печать.
<<1906 >>
* * *
****************
МОЛИТВА
Не надо обо мне молиться.\ Не то, молитве слезной вняв,\ со мною что-то не случится, минует что-нибудь меня,\ наставит на стезю иную,\ напомнит про всесильность уз,\ и что-то злое не минует\ того, о ком в слезах молюсь. Вера ПАВЛОВА Из сборника "Второй язык" 1998 ПРИЗНАКИ ЖИЗНИ
Расставленным, как перед битвой,\ по разным сторонам кровати\ тебе, оставшейся без платья\ и будто вырезанной бритвой,\ и мне, возведшему объятья\ чуть не на уровень молитвы,\ что нам друг в друге,\ нам друг в друге\ такого, скажем, неизвестного? Евгений Сабуров Из книги "Пороховой заговор" 1995 Заворожённые эмали
С детьми помолюсь я сегодня:\ Слова их до Бога доходней,\ Целительней сердцу любовь. ГАНС МЮЛЛЕР Перевод И.Анненского РАСКАЯНИЕ У ЦИРЦЕИ
Тогда молитвы сострадания\ К Престолу Твоему текли.\ Ты, Боже, радость, врачеванье\ Сынов покорных на земли.\ Как луч царя светил отрадный,\ Как дуновеньем ветр прохладный\ Всех былий освежает род:\ Ты милость мне свою прибавил,\ Еще здесь возгласить оставил\ О множестве Твоих щедрот. Дмитрий Хвостов 1810 ИЗ ПСАЛМА XXI
Угаснут титульные лица,\ увянет вычурная стать,\ а мне останется\ молиться\ и вслух раскаянья шептать:\ неверным был,\ смиренным не был,\ брал без отдачи\ не свое,\ транжирил честь,\ скупился хлебом,\ не ведал меры\ на питье,\ не знал числа чужим обидам,\ свои скрывая и терпя\ под фальшью смеха,\ гордым видом --\ до дня,\ до края,\ до тебя... Валерий Черкашин \\ъ
"Три "Отче наш" сперва скажи,\ Три "Славься" повтори за мной,\ Уста к писанью приложи,\ И легок будет путь домой". Вальтер Скотт. Перевод Э. Линецкой ГЛЕНФИНЛАС, или ПЛАЧ ПО ЛОРДУ РОНАЛДУ\ Баллада
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ (1886-1921)
Из книги ?ШАТЕР? 1918
ЭКВАТОРИАЛЬНЫЙ ЛЕС
Я поставил палатку на каменном склоне
Абиссинских сбегающих к западу гор
И беспечно смотрел, как пылают закаты
Над зеленою крышей далеких лесов.
Прилетали оттуда какие-то птицы
С изумрудными перьями в длинных хвостах,
По ночам выбегали веселые зебры,
Мне был слышен их храп и удары копыт.
И однажды закат был особенно красен,
И особенный запах летел от лесов,
И к палатке моей подошел европеец,
Исхудалый, небритый, и есть попросил.
Вплоть до ночи он ел неумело и жадно,
Клал сардинки на мяса сухого ломоть,
Как пилюли, проглатывал кубики магги
И в абсент добавлять отказался воды.
Я спросил, почему он так мертвенно бледен,
Почему его руки сухие дрожат,
Как листы… ?Лихорадка великого леса?, –
Он ответил и с ужасом глянул назад.
Я спросил про большую открытую рану,
Что сквозь тряпки чернела на впалой груди,
Что с ним было? ?Горилла великого леса?, –
Он сказал и не смел оглянуться назад.
Был с ним карлик, мне по пояс, голый и черный,
Мне казалось, что он не умел говорить,
Точно пес, он сидел за своим господином,
Положив на колени бульдожье лицо.
Но когда мой слуга подтолкнул его в шутку,
Он оскалил ужасные зубы свои
И потом целый день волновался и фыркал
И раскрашенным дротиком бил по земле.
Я постель предоставил усталому гостю,
Лег на шкурах пантер, но не мог задремать,
Жадно слушая длинную, дикую повесть,
Лихорадочный бред пришлеца из лесов.
Он вздыхал: ?Как темно… этот лес бесконечен…
Не увидеть нам солнца уже никогда…
Пьер, дневник у тебя? На груди под рубашкой?
Лучше жизнь потерять нам, чем этот дневник!
Почему нас покинули черные люди?
Горе, компасы наши они унесли…
Что нам делать? Не видно ни зверя, ни птицы,
Только посвист и шорох вверху и внизу!
Пьер, заметил костры? Там, наверное, люди…
Неужели же мы наконец спасены?!
Это карлики… сколько их, сколько собралось…
Пьер, стреляй! На костре человечья нога!
В рукопашную! Помни, отравлены стрелы!
Бей того, кто на пне… он кричит, он их вождь…
Горе мне! на куски разлетелась винтовка…
Ничего не могу… повалили меня…
Нет, я жив, только связан… злодеи, злодеи,
Отпустите меня, я не в силах смотреть!..
Жарят Пьера… а мы с ним играли в Марселе,
На утесе у моря играли детьми.
Что ты хочешь, собака? Ты встал на колени?
Я плюю на тебя, омерзительный зверь!
Но ты лижешь мне руки? Ты рвешь мои путы?
Да, я понял, ты богом считаешь меня…
Ну, бежим! Не бери человечьего мяса,
Всемогущие боги его не едят…
Лес… о лес бесконечный… я голоден, Акка,
Излови, если можешь, большую змею!?
Он стонал и хрипел, он хватался за сердце
И наутро, почудилось мне, задремал;
Но когда я его разбудить попытался,
Я увидел, что мухи ползли по глазам.
Я его закопал у подножия пальмы,
Крест поставил над грудой тяжелых камней
И простые слова написал на дощечке:
?Христианин зарыт здесь, молитесь о нем?.
Карлик, чистя свой дротик, смотрел равнодушно,
Но когда я закончил печальный обряд,
Он вскочил и, не крикнув, помчался по склону,
Как олень, убегая в родные леса.
Через год я прочел во французских газетах,
Я прочел и печально поник головой:
– Из большой экспедиции к Верхнему Конго
До сих пор ни один не вернулся назад.
Поэзия белорусской эмиграции
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2015
Фёдор Ильяшевич(1910 — 1948)
* * *
Сердце чувствует:
немного
Мне дано на свете жить…
Скоро кончится дорога,
Жаль, что некуда спешить.
Вот бы заново родиться,
Пострадать за отчий край…
Мне бы солнышку молиться —
Не хочу в небесный рай!
А умру, пусть тёмной ночью
Вспыхнут две звезды во мгле …
Пусть мои тоскуют очи
По покинутой земле.
1928
* * *
Ефим БЕРШИН Эпоха обречённая моя
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2015
Маше Ватутиной
Бог в России живёт не в хоромах
и не в храмах, где льётся елей.
Бог живёт на насупленных кронах
облетающих тополей.
Бог живёт на дубах и осинах
и плетёт за узором узор
на иконах пронзительно синих
чудотворных озёр.
Дышат тайной древесные руны
на свистящем пространстве пустом,
где Даждьбог породнился с Перуном,
а Перун породнился с Христом.
Пахнет кровью таёжная месса.
Рвётся в небо январская стынь.
И молитва почти неуместна,
как и выбор святынь.
На развилке меж адом и раем,
где блуждают лишь ветры одни,
ты поймёшь, что не мы выбираем.
И не нас выбирают они.
Дмитрий Лакербай Древние тайны живых понятий
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2021
* * *
СВИДЕТЕЛИ
Теплым вечером на тихой улочке отцветает в сумрак сирень.
Посиделочки кой-где, прогулочки… Вот еще один убыл день.
Над бессвязной волной березовой, в шелестилище мелких птах —
облака плывут водовозами на беззвучных своих винтах.
Меж мирами да огородами уж кого только больше нет…
Незаметно, темными бродами покидаем мы белый свет —
суеты да грядок затейники, оптимисты, говоруны,
многобогие человейники – как сирени цветные сны…
Но, когда идешь, старше всех почти многошумных дерев, домой —
на заросшем травой колесе пути замечаешь следящих тьмой.
Дружелюбы, живые, теплые, порасселись, поразлеглись —
словно пепла горки под соплами, мазь пушистая… Пала высь —
и оставила коготушечек, котопусиков, смех прорех.
Мы у розовых спим подушечек… А они наблюдают всех.
И когда все несутся с топотом и гогочут, что в снег, что в зной, —
наблюдают за гвалтом… А потом — наблюдают за тишиной.
Этим взрослым, что в бане празднуют, этим детям, чей визг не смолк,
суждено да спляшено разное… Но свидетели знают толк.
Знают, как сны крадутся вещие, как безумен любой резон,
как покрыт мелкой сетью трещинок взгляд любимых за горизонт.
Старый мир наделяет ужином — и доносится до вибрисс,
как на грядке проснулся в ужасе одинокий белеть нарцисс,
как спешит по стеклу змея воды захлебнуться у края рек,
как дырявые небу неводы тщится вытянуть человек.
…В темноту помолиться выйдешь ли, чуя кожею скрип Луны —
паучок с домовитой ниточкой покачается вдоль стены.
По любимым, но мертвым систола, по безмерной пройдет вине.
Зашевелятся тени лиственны на соседней глухой стене.
Падать в ночь, в эти норы орочьи из двоих всегда одному…
В шелестилище с тихой горечью каждый шаг приближает тьму.
И предчувствуешь — да неведомо. И узнал — да не понял, как…
Лишь они, никому не преданы, вековечно глядят во мрак.
Не свои, не райски, не адовы, недоступный слезам сезам…
Ничего при них не загадывай — а не то прочтешь по глазам.
Обходя глазастые башенки свидетелей темноты —
ничего у них не расспрашивай из того, чем трепещешь ты.
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ (1886-1921)
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВКЛЮЧЕННЫЕ В ПРИЖИЗНЕННЫЕ СБОРНИКИ
* * *
Я в лес бежал из городов,
В пустыню от людей бежал…
Теперь молиться я готов,
Рыдать, как прежде не рыдал.
Вот я один с самим собой…
Пора, пора мне отдохнуть:
Свет беспощадный, свет слепой
Мой выпил мозг, мне выжег грудь.
Я грешник страшный, я злодей:
Мне Бог бороться силы дал,
Любил я правду и людей,
Но растоптал я идеал…
Я мог бороться, но, как раб,
Позорно струсив, отступил
И, говоря: ?Увы, я слаб!? –
Свои стремленья задавил…
Я грешник страшный, я злодей…
Прости, Господь, прости меня.
Душе измученной моей
Прости, раскаянье ценя!..
Есть люди с пламенной душой,
Есть люди с жаждою добра,
Ты им вручи свой стяг святой,
Их манит и влечет борьба.
Меня ж прости!..
<<1902>>
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ (1886-1921)
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВКЛЮЧЕННЫЕ В ПРИЖИЗНЕННЫЕ СБОРНИКИ
Он воздвигнул свой храм на горе,
Снеговой многобашенный храм,
Чтоб молиться он мог на заре
Переменным небесным огням.
И предстал перед ним его бог,
Бесконечно родной и чужой,
То печален, то нежен, то строг,
С каждым новым мгновеньем иной.
Ничего не просил, не желал,
Уходил и опять приходил,
Переменно горящий кристалл
Посреди неподвижных светил.
И безумец, роняя слезу,
Поклонялся небесным огням,
Но собралися люди внизу
Посмотреть на неведомый храм.
И они говорили, смеясь:
?Нет души у минутных огней,
Вот у нас есть властитель и князь
Из тяжелых и вечных камней?.
А безумец не мог рассказать
Нежный сон своего божества,
И его снеговые слова,
И его голубую печать.
<<1906 >>
* * *
Метки:
