морщины-10

МОРЩИНЫ

Когда глубокие следы сорокалетья\ Цветущий дол твоей красы избороздят\ И нищенский покров из жалкого веретья\ Заменит юности блистательный наряд,\ Тогда-то на вопрос: что сделал ты с красою?\ Где все сокровища беспечно-добрых дней? -\ Постыдной было бы, нелепой похвальбою\ Ответить: все они во впадинах очей. Уильям Шекспир. Перевод Владимира Лихачева1903 Сонеты\2\ Когда глубокие следы сорокалетья

Лишь сорок зим заснежат белым брови, \А свежесть борозды морщин изранят, \Краса, спесивое бурленье юной крови, \Как мёртвый куст, уж вновь цвеcти не станет. Уильям Шекспир. Сонеты. Перевод Бориса Лейви Лишь сорок зим заснежат белым брови,

Мне в зеркало не страшно посмотреть.\ Ты молод, значит, я в расцвете лет,\ С морщинами твоими мне стареть;\ В них смерть моя, от них спасенья нет.\ Друг ненаглядный, сам ты посуди:\ Ты отдал сердце мне - прекрасный дар! Уильям Шекспир. Перевод В.Микушевича Сонеты\22\ Мне в зеркало не страшно посмотреть.

Море разглаживает морщины.\ Спят пеликаны, как нож перочинный.\ Сколько отважных море мочило!\ Пляж не лажает тебя. Молодчина!\ Горе не страшно. Оно - не кручина.\ Море разглаживает морщины. Андрей Вознесенский 2004 МОРЕ

Мрачноват, рыхловат, ну и пусть, —\ выйду из дому, кану в толпу…\ Поднатужусь и вдруг улыбнусь —\ этажами морщины на лбу. Глеб Горбовский ?Нева? 2006, №3 БРАТ





ИРИНА МАУЛЕР Сб. ?Ближневосточное время? 2013
Эйлат
Эти розовые горы до утра,
Эти розовые горы до вершин —
Выплывают мне навстречу без утрат,
Без вопросов, расставаний, без морщин.
Эта розовая бледность в голубом,
Мармеладная прослойка пирога,
В измерении и царствии ином
Проживает здесь без славы и утрат.
Это ноги обжигающий озноб,
Это губы обжигающий янтарь,
Это солнце прописалось между строк
Бесконечностью от алеф и до тав.
Волны катятся по морю в горизонт,
Поднимаясь, улетают в облака.
Это город раскрывается, как зонт,
Закрывая от потерь и от утрат.
Беспечно плывут облака,
И птицы по небу плывут,
Не зная еще языка,
Который своим назовут.

* * *




ВЕНИАМИН БЛАЖЕННЫЙ Изд.1998 Стихотворения. 1943 – 1997
Всегда был наперсником смерти,
Всегда был ее оруженосцем,
Но старательно обходил муравья,
Не трогал букашки,
Бранил кошку –
Не за пристрастье к птичьим руладам,
А за острые когти.
Смертью называл все, что попадалось на глаза,
Отмахивался от жизни ( – жужжит, как муха! – ),
Смерть внушает больше доверия.
Мертвая женщина благосклонней к навязчивым поцелуям,
Чем госпожа N или гражданка NN с курносым носом.
(Курносый нос – а может быть, ноктюрн женской
взбалмошности?..)
Я часто забываю, кто я, ребенок или старик, –
Но ведь дети не кряхтят в отхожем месте,
А старики не рисуют цветными карандашами.
Как много вещей хотел бы я нарисовать –
И маму, розовощекую, как кукла,
И куклу, печальную, как мама.
И еще мне кажется, что кто-то рисует меня,
Но рисунок получился неудачным,
Вот отчего лицо мое заштриховано морщинами.
Но я мечтаю распустить их (морщины) как старую фуфайку, –
Какой славный моток оказался в руках у дедушки,
А дедушке восемь лет,
А котенок и вовсе не имеет возраста,
Он так же вечен, как детство и старческая улыбка, –
Ну так чего же ты ждешь,
Отдай моток пестрому котенку,
Уж он-то знает, как им распорядиться,
А позже ты будешь искать и шарить по всем углам –
Где мои нитки, где мое детство,
где мой котенок?..
* * *





ВАДИМ ШЕРШЕНЕВИЧ Лошадь как лошадь. Третья книга лирики 1920
ИНСТРУМЕНТИРОВКА ОБРАЗОМ

Эти волосы, пенясь прибоем, тоскуют
Затопляя песочные отмели лба,
На котором морщинки, как надпись, рисует,
Словно тростью, рассеянно ваша судьба.
Вам грустить тишиной, набегающей резче,
Истекает по каплям, по пальцам рука.
Синих жилок букет васильковый трепещет
В этом поле ржаного виска.
Шестиклассник влюбленными прячет руками
И каракульки букв, назначающих час...
Так готов сохранить я строками на память,
Ваш вздох, освященный златоустием глаз.
Вам грустить тишиной... пожалейте: исплачу
Я за вас этот грустный, истомляющий хруп!
Это жизнь моя бешенной тройкою скачет
Под малиновый звон ваших льющихся губ.
В этой тройке -
Вдвоем. И луна в окно бойко
Натянула, как желтые вожжи лучи.
Под малиновый звон звонких губ ваших, тройка,
Ошалелая тройка,
Напролом проскачи.


Март 1918




ВЕРА ПОЛОЗКОВА. СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Старый Хью жил недалеко от того утеса, на
Котором маяк – как звездочка на плече.
И лицо его было словно ветрами тёсано.
И морщины на нем – как трещины в кирпиче.

?Позовите Хью! – говорил народ, - Пусть сыграет соло на
Гармошке губной и песен споет своих?.
Когда Хью играл – то во рту становилось солоно,
Будто океан накрыл тебя – и притих.

На галлон было в Хью пирата, полпинты еще – индейца,
Он был мудр и нетороплив, словно крокодил.
Хью совсем не боялся смерти, а все твердили: ?И не надейся.
От нее даже самый смелый не уходил?.

У старого Хью был пес, его звали Джим.
Его знал каждый дворник; кормила каждая продавщица.
Хью говорил ему: ?Если смерть к нам и постучится –
Мы через окно от нее сбежим?.

И однажды Хью сидел на крыльце, спокоен и деловит,
Набивал себе трубку (индейцы такое любят).
И пришла к нему женщина в капюшоне, вздохнула: ?Хьюберт.
У тебя ужасно усталый вид.

У меня есть Босс, Он меня и прислал сюда.
Он и Сын Его, славный малый, весь как с обложки.
Может, ты поиграешь им на губной гармошке?
Они очень радуются всегда?.

Хью все понял, молчал да трубку курил свою.
Щурился, улыбался неудержимо.
?Только вот мне не с кем оставить Джима.
К вам с собакой пустят??
- Конечно, Хью.

Дни идут, словно лисы, тайной своей тропой.
В своем сказочном направленьи непостижимом.
Хью играет на облаке, свесив ноги, в обнимку с Джимом.
Если вдруг услышишь в ночи – подпой.


6 декабря 2007 года.






ИОСИФ БРОДСКИЙ (1940-1996) Собрание сочинений 2005
Речь о пролитом молоке
35
Я дышу серебром и харкаю медью!
Меня ловят багром и дырявой сетью.
Я дразню гусей и иду к бессмертью,
дайте мне хворостину!
Я беснуюсь, как мышь в темноте сусека!
Выносите святых и портрет Генсека!
Раздается в лесу топор дровосека.
Поваляюсь в сугробе, авось остыну.
36
Ничего не остыну! Вообще забудьте!
Я помышляю почти о бунте!
Не присягал я косому Будде,
за червонец помчусь за зайцем!
Пусть закроется – где стамеска! -
яснополянская хлеборезка!
Непротивленье, панове, мерзко.
Это мне – как серпом по яйцам!
37
Как Аристотель на дне колодца,
откуда не ведаю что берется.
Зло существует, чтоб с ним бороться,
а не взвешивать в коромысле.
Всех скорбящих по индивиду,
всех подверженных конъюнктивиту, -
всех к той матери по алфавиту:
демократия в полном смысле!
38
Я люблю родные поля, лощины,
реки, озера, холмов морщины.
Все хорошо. Но дерьмо мужчины:
в теле, а духом слабы.
Это я верный закон накнокал.
Все утирается ясный сокол.
Господа, разбейте хоть пару стекол!
Как только терпят бабы?
39
Грустная ночь у меня сегодня.
Смотрит с обоев былая сотня.
Можно поехать в бордель, и сводня -
нумизматка – будет согласна.
Лень отклеивать, суетиться.
Остается тихо сидеть, поститься
да напротив в окно креститься,
пока оно не погасло.




* * *
я мелочь достал из кармана
истлевшие бумажки —
не понять что когда и зачем записал

примятые шалой гурьбою одежды
истекшие соком
пахнущие горючим
маслины

женские ногти
обрезки осени 85-го года
и морщины морщины

вытянул все до одной
лицо обволок
невесомой
как паутина властью

в зеркало думал
на отца или мать
я теперь стал похож Георгий Геннис РА 2015 ЦИКЛ Окопаться в горячей чужбине
22 сентября 2015





ВИКТОР СОСНОРА (1936-2019) Из кн. ?Cтихотворения? 2011
РЕМОНТ МОРЯ (Сцены)
1961–1963
МЕЧТЫ
Голос Диктора:
Подписав Обходной Лист у Генерала,
Манек N прибыл в кабинет Ученого.
Диалог между Генералом и Ученым
был настолько содержателен,
что сдержанный автор
не отважился воспроизвести оный диалог
перед зрителем.
Вместо оного диалога
автор воспроизводит Монолог Молодежи,
который худо воспринимает и сам автор,
но Молодежь решительно отказалась
вычеркнуть оный монолог из пьесы.
Кабинет Ученого.
Кругом разноформенные зеркала.
Вместо паркета пол выложен зеркальными
плитками.
Ученый ползает на коленках по плиткам,
рассматривая в каждой плитке
свое отображение.
Монолог Молодежи:
Зеркала!
Как зеркальные карпы, плывут зеркала,
плавники их плавны.
Хладнокровно, как танки,
улыбаются зеркала
голубыми губами.
Ах, величье!
Вали на величье, ученый,
вечную окаменелость извилин
и окаменелость желудка! —
Зеркала отразят,
что твоя величавая личность
в лучшем случае — это личина,
что лицо твое не менее морщинисто,
чем лицо жабы.



БОРИС НАРЦИССОВ (1905-1982) Из сб. ПАМЯТЬ\Третья книга стихов (Вашингтон, 1965)
ПАМЯТЬ
Как во сне, заблудился, не знаю я, где я…
Это лес: криптомерии, араукарии,
И бархатно-бурым глядят орхидеи –
Глаза удивленные, карие.
И смутно я помню залив Карпентарии
И, может быть, берег Новой Гвинеи,
И в воздухе тяжком как в пряном наваре я…
Задыхаюсь, а чаща встает, зеленея.
Это лес заплетенный, безвыходный, веерный.
И до боли я помню смолистый и северный,
Где от хвойного ветра гуденье и звон,
Где сосна запылила цветением серным
Повороты тропинки, чуть видной, неверной,
Где-то в памяти вьющейся глубже, нем сон.

ГОЛОВА
Путевые заметки
Конечно, в Кэмбридже жуют резинку
И можно кока-колу получить, –
Но узки улицы кривые,
И как на них не давят пешеходов
Автомобили, яростно пыхтя,
То ведомо лишь старым башням,
В которых гений места опочил.
А башен много – вкраплены в постройки.
За ?супер-маркетом? внезапно вырастает
Седой суровый камень, и ворота
Возносят золото гербов с единорогом,
Со львом, с размахом бега
Оскаленных курчавых леопардов.
На сером камне ярко расцветают
Лазорь и червлень в золоте оправы.
За аркой виден дворик и цветы —
Цветы везде, как пламя, для контраста
И с небом серым, и с тяжелым камнем.
А в комнатах – дубовые столы,
Солидно пахнет затхлым дедом,
Иль даже прадедом. А на столе
Учебник электроники То – Кэмбридж:
?Мост через реку Кэм…?
Река-то вроде Пачковки в Печерах:
Скорей для уток, чем для судоходства,
Но мост хороший – на десять веков,
Горбом пологим римской кладки.
Там, близ моста, за сетью переулков,
Опять старинный камень, башни, арки, –
Но помоложе: Сидней Сассекс Колледж.
Забавны стены: в гребень обомшелый
Вмурован густо ряд бутылок битых:
?А ты не лазай, где не надо!..?
Стекло изветрилось, играет побежалым.
Немудрено: еще при Годунове,
По счету нашему, воздвигли стены.
Вдоль дворика – романская аркада.
В углу – окно. Там – комнатка студента.
Не думал он тогда, в шестнадцать лет,
Что этот колледж будет местом
Упокоенья буйной головы:
Ведь в колледжах студентов не хоронят.
Века идут – аркада остается.
Пройдешь в столовую – всё тот же дуб,
Портьеры, стулья темной старой кожи,
Портреты – как обыкновенно.
Над возвышеньем – лэди Франсис Сассекс:
Так, – из породы рыжеватых, тощих.
Но вот, глаза: глядят глубоко,
Печальные, живые на портрете.
– Тяжелый титул, раннее вдовство,
Тяжелое, в слезах жемчужных, платье.
Уходит жизнь… ?Вот, колледж основать…?
Она – хозяйка здесь. И посему
Портрет – хозяйский, в целый рост,
И тот же трон – за нею кресло.
Другие же, ?мужи совета?,
Написаны по пояс иль по плечи,
Кто в пышных буффах, кто и в пиджаке.
Одни с ученым, строгим видом,
Другие – явно самоумиленно…
От лэди Франсис слева – голова,
А рама — вдруг с зеленой занавеской.
От света? Нет, – в столовой темновато.
Скорей от чьих-то глаз. Кому не стоит
Смотреть на этот лик? А лик другого вида,
Чем те, которых не снабдили
Каляной полинялой занавеской.
Седые космы жидких прядей
Спадают на колет из кожи;
Мешки, морщины под глазами.
Глаза усталы и спокойны,
А цвет их сер и холоден, как сталь,
А взгляд тяжелый – та же сталь.
Есть что-то львиное в щеках обвислых;
Всё вместе – что-то вроде нашего Петра,
Но только жиже как-то: нету нашей
Огромной безудержной силы.
А сила есть – упорная, как сталь.
Да, эта голова была высокой
И часто, непреклонная, решала,
Чьим головам катиться кругло с плахи.
Но эту голову с позором отсекли
От вырытого и гнилого трупа
На виселичном поле речки Тайберн.
А дальше и не знали, что с ней делать.
Набальзамировав, хранили здесь и там,
И вот, она пришла в знакомый колледж,
Да будет замурована в часовне.
Я позавидовал – ведь хорошо лежать
Там, где бывал в шестнадцать лет,
К истокам юности придя обратно.
В притворе лестница ведет на хоры,
Дубовая, приделана к стене.
Доска на белой штукатурке,
И надпись: ?Где-то здесь сокрыта…?
Вы догадались: это Кромвелл.
А занавеска на портрете –
Для королевских посещений: закрывают…
Традиция…А может быть, и символ:
Теперь боимся мы взглянуть
В глаза уверенной, железной силе.
* * *




ЭДУАРД БАГРИЦКИЙ (1895-1934) Стихотворения и поэмы 1964
Стихи о поэте и романтике
Я пел об арбузах и о голубях,
О битвах, убийствах, о дальних путях,
Я пел о вине, как поэту пристало..
Романтика! Мне ли тебя не воспеть,
Откинутый плащ и сверканье кинжала,
Степные походы и трубная медь…
Романтика! Я подружился с тобой,
Когда с пожелтевших страниц Вальтер Скотта
Ты мимо окна пролетала совой,
Ты вызвала криком меня за ворота!
Я вышел… Ходили по саду луна
И тень (от луны ль?) над листвой обветшалой…
Романтика! Здесь?! Неужели она?
Совою была ты и женщиной стала.
В беседку пойдем. Там скамейка и стол,
Закуска и выпивка для вдохновенья:
Ведь я не влюбленный, и я не пришел
С тобой целоваться под сизой сиренью…
И, тонкую прядь отодвинув с лица,
Она протянула мне пальцы худые:
— К тебе на свиданье, о сын продавца,
В июльскую ночь прихожу я впервые…
Я в эту страну возвратилась опять,
Дорог на земле для романтики мало;
Здесь Пушкина в сад я водила гулять,
Над Блоком я пела и зыбку качала…
Я знаю, как время уходит вперед,
Его не удержишь плотиной из стали,
Он взорван, подземный семнадцатый год,
И два человека над временем встали…
И первый, храня опереточный пыл,
Вопил и мотал головою ежастой;
Другой, будто глыба, над веком застыл,
Зырянин лицом и с глазами фантаста…
На площади гомон, гармоника, дым,
И двое встают над голодным народом,
За кем ты пойдешь? Я пошел за вторым —
Романтика ближе к боям и походам…
Поземка играет по конским ногам,
Знамена полнеба полотнами кроют.
Романтика в партии! Сбоку наган,
Каракуль на шапке зернистой икрою…
Фронты за фронтами.
Ни лечь, ни присесть!
Жестокая каша да сытник суровый;
Депеша из Питера: страшная весть
О черном предательстве Гумилева…
Я мчалась в телеге, проселками шла;
И хоть преступленья его не простила,
К последней стене я певца подвела,
Последним крестом его перекрестила…
Скорее назад! И товарный вагон
Шатает меня по России убогой…
Тут новое дело — из партии вон:
Интеллигентка и верует в бога.
Зима наступала колоннами льда,
Бирючьей повадкой и посвистом вьюжным,
И в бестолочь эту брели поезда
От северной стужи к губерниям южным.
В теплушках везла перекатная голь,
Бездомная голь — перелетная птица —
Менять на муку и лиманскую соль
Ночную посуду и пестрые ситцы…
Степные заносы, ночные гудки.
Романтика в угол забилась, как заяц,
В тюки с табаком и в мучные мешки,
Вонзаясь ногтями, зубами вгрызаясь…
Приехали! Вился по улицам снег.
И вот сквозь метелицу, злой и понурый,
Ко мне подошел молодой человек:
?Романтика, вы мне нужны для халтуры!
Для новых стихов не хватило огня,
Над рифмой корпеть недостало терпенья;
На тридцать копеек вдохните в меня
Гражданского мужества и вдохновенья…?
Пустынная нас окружает пора,
Знамена в чехлах, и заржавели трубы.
Мой друг! Погляди на меня — я стара:
Морщины у глаз, и расшатаны зубы…
Мой друг, погляди — я бездомная тень,
Бездомные песни в ночи запеваю,
К тебе я пришла сквозь туман и сирень, —
Такой принимаешь меня?
?Принимаю!
Вложи свои пальцы в ладони мои,
Старушечьей ниже склонись головою —
За мною войсками стоят соловьи,
Ты видишь — июльские ночи за мною!?
1925





АЛЕКСАНДР РОЗЕНБАУМ Затяжной прыжок (Стихи и песни) 1990
"За что вы любите мужчин?" Спрсил я женщину в саду. "За мудрость вспаханных морщин, Она ответила, вздохнув, За буйный гнев и добрый нрав, За то, что он всегда не прав, За то, что засыпает с ней, А бережет моих детей. За то, что сыплют перец в щи, За это я люблю мужчин. А вы за что любили нас? Спросила женщина, смеясь. Я долго думал и сказал: "За то, что знал вас и не знал".
* * *






АЛЕКСАНДР ЛЕОНТЬЕВ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2007
Прайм-тайм

Задумчивая, тихая, она… Быть может, “он”? Раз в красном сари, значит,
Скорей “она”. В изножье валуна толчет горчицу в ступке… И не плачет.
Над хижиной немилосердно льет. Куски воды свисают до порога
С колючей крыши. Здесь она живет. В стране, где жизнь отстала и убога.
Деревня… Не из черт, а из морщин лицо старухи. Не было, однако,
В ее судьбе ни женщин, ни мужчин… Она ждала какого-нибудь знака
От Шивы, Вишну, Будды… А потом (про христианство не было вопроса)
Вдруг приняла ислам. И что ей в том? Что чечевица в плошке ей, что просо.

Она гермафродит. В стране чудес, как называют Индию собкоры,
Казалось бы, рукою до небес подать. Непал неподалеку, горы.
Холодный камень — вот вам и скамья. Сырые джунгли служат диким садом.
Все отвернулись — ближние, семья. Но с камерой иль фотоаппаратом
Захаживает редкий репортер. Она от них не менее устала,
Чем от сбежавших братьев и сестер. И отвечает скупо, смотрит вяло.
Одна из тех, чьи муки наперед известны, непонятны, несомненны.
Спросить о карме… не способен рот. Что ни скажи, всё обессмыслят гены.

Такое существует в мире зло, врожденные страданья и увечья,
Что в наших “повезло”-“не повезло” и есть, похоже, правда человечья…
Иль это современная тоска, проклятье генетической сансары:
Не провиденье — только ДНК ответственна за все дары и кары?
Какой виною дедов и отцов еще нам объяснят судьбу калеки?
Созвездия Сиамских Близнецов нет нб небе. И что о человеке
Возможно вообще тогда сказать? Какому присягнуть в кумирне духу?
Вот, в красном сари, — ни отец, ни мать. О чем еще расспрашивать старуху?

О детстве заикнуться ли? — увы. Я представляю, что это за детство.
Сплошное достояние молвы. Беспомощно лекарственное средство.
В стране чудес немилосердно льет. В стране, где жизнь отстала и убога.
Старуха не поймет, зачем живет. Ей надоело спрашивать у Бога.
Когда-то, говорит, своей мольбой, соизмеряя с Промыслом поступки,
Она жила, не спорила с судьбой… Под шум дождя толчет горчицу в ступке.
От Бога, от любых богов уже она не ждет спасенья и ответа.
А эти разговоры о душе… Глядит в окно, не зажигая света.

Затем — реклама, старый сериал… Темна от ливня наша коммуналка.
Я, кажется, немного подустал. А сколько их еще, которых жалко!
Но швейцеровский фильм, но монолог Лауры в нем: “…на севере — в Париже…”
Почти неутешительный итог. Любимая, мы к истине не ближе
Той пушкинской четы. “…холодный дождь идет…” И впрямь: “А нам какое дело?”
Поверх парижских крыш и наших рощ, индийских джунглей… За окном стемнело.
За тучами не видно Льва, Тельца… Нас манит ночь разложенным диваном.
Старуха, верно, спит. И нет конца всем неоткрытым звездам, безымянным.






ВАЛЕРИАН БОРОДАЕВСКИЙ (1874-1923)
УЕДИНЕННЫЙ ДОЛ. ВТОРАЯ КНИГА СТИХОВ. (М.: Мусагет, 1914)
РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО
XVIII. НОЧЬ
Пусть подразнит – мне не больно,
Я не с ним, я в забытьи…
Ин. Анненский
Еще мертворожденный день
Костлявыми руками скошен.
И Ночь мою торопит лень,
Затем, что сам себе я тошен.
Она тиха, она черна,
И поцелуи ей не внове:
Она – законная жена
В задрапированном алькове.
Прольет холодного свинца
Она мне в мозг – и веки тронет,
Морщины темного лица
Короной фольговой разгонит; –
И до полудня я готов
Внимать бездумно, недвижимо,
Как с реверансом ряд послов
Шуршит, прихрамывая, мимо.






ПАВЕЛ КАШИН Кн. ПО ВОЛШЕБНОЙ РЕКЕ 2018
Альбом ?Утопия? (2002 г.)
?Презирая печали?
Это именно та песня, описать смысл которой можно одной строчкой: ?А потом пришла грусть…? Можно даже выпустить книгу с этой фразой на первой странице по центру, и, в принципе, уже будет все понятно. Красивая фраза о том, что их обманули, подарив изначально пустые сердца. {орошая ?redundancy? или, по-русски, тавтология.
Презирая печали жизнь была на кону
Они вечно смеялись так что не замечали
Как солнце каждый вечер превращалось в луну
Они знали, что годы побеждали любовь
Они вечно смеялись так что темные воды
Отвечая заливали этот город собой
А потом пришла грусть, а потом пришла грусть
И утопия мысли будто что-то еще будет можно вернуть
А потом пришла боль, а потом пришла боль
От сознанья того что этот мир умещается
В отзвуке слова любовь
Принимая печали как морщины лица
Они тихо кричали будто их обманули
Подарив им изначально пустые сердца
И пытаясь не видеть, что приносит река
Оживляли пугливое пугало старой любви
Одевая в парчу и дорогие шелка
А потом пришла грусть, а потом пришла грусть
И утопия мысли будто что-то еще будет можно вернуть
А потом пришла боль, а потом пришла боль
От сознанья того что этот мир умещается
В отзвуке слова любовь





ВЕНИАМИН БЛАЖЕННЫЙ Изд.1998 Стихотворения. 1943 – 1997
Я первой радуюсь морщине,
Как зверь берлоге.
Я войду
В пещерный гроб – в зверином чине
Заспать звериную беду.
1943






Античная лирика БВЛ ЛИРИКА РИМА
ПОЭТЫ РИМА I ВЕКА ДО НАШЕЙ ЭРЫ — I ВЕКА НАШЕЙ ЭРЫ
АЛЬБИН ТИБУЛЛ
ЭЛЕГИИ
?Гений Рожденья идет к алтарям…?
Перевод Л. Остроумова
Гений Рожденья идет к алтарям, возносите молитвы,
Юные жены, мужи, все воспевайте хвалу!
Ладан благой да горит, в очагах да горят фимиамы;
Их из богатых земель томный привозит араб.
Гений да снидет сюда, принимая дары поклоненья;
Кудри святые его нежный венчает венок.
Чистый нард пусть течет с чела благовонного бога,
Пусть он вкусит пирога, чистым напьется вином;
Он на моленья твои да кивнет, Корнут[863], благосклонно.
Ну же! Чего ж ты молчишь? Гений кивает: проси!
Просьбу твою подскажу: ты просишь верной супруги!
О, я уверен, богам это известно давно.
Ты не попросишь себе земель безграничного мира,
Где молодой земледел пашет могучим волом,
Ты не попросишь себе блаженной Индии перлов,
Сколько бы их ни несли волны восточных морей.
Так да свершится! Пускай летит на трепещущих крыльях
И золотые несет брачные цепи Амур, —
Крепки да будут они до тех пор, пока вялая старость
Не накидает морщин, волосы посеребрив,
Гений Рождения пусть приходит и к дедам и внукам,
Пусть у колен старика юная стая шалит.
* * *






ЕВГЕНИЙ ЧИГРИН В копилке снов
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 11, 2008
Чигрин Евгений Михайлович родился в 1961 году на Украине. Долгие годы жил на Дальнем Востоке. Стихи печатались во многих столичных и региональных журналах и альманахах. Автор книги избранных стихотворений (М., 2004). С 2003 года живет в подмосковном Красногорске.
Антропоморфное

Словарь реки читается с конца,
Сначала “я”, а после остальное.
Лицо волны от солнца золотое
Морщинится, как кожа мудреца.
Лицом к лицу два взрослых существа:
Животные, а лица человечьи…
Шипящие куски пространной речи,
Безвестный слог, воздушная строфа.
За валуном три Мойры вяжут сеть,
Вздыхая так, что облако косится,
Полным-полно в телесном небе ситца,
Никто не сможет с этим умереть.
Два зверя пьют мареновый закат,
В когтях — любовь: безумие, объятье,
Кипение листается во взгляде
(Амур с холма залыбился впопад).
Два зверя век вылакивают так,
Что чудища воды глотают слюнки…
Смеркается в ненаселенном пункте,
Ступает призрак в мертвенный овраг.
Карбункулом любви стоит луна
В небесном горле… ангелы на стрёме
Бегущих строк, китайской лодки в коме,
Плывущего в иллюзиях вруна.


* Строка Константина Батюшкова.






ВАДИМ ШЕРШЕНЕВИЧ Лошадь как лошадь. Третья книга лирики 1920
ПРИНЦИП ПРОВОЛОК АНАЛОГИЙ

Есть страшный миг, когда окончив резко ласку
Любовник вдруг измяк и валится ничком...
И только сердце бьется (колокол на Пасху)
Да усталь ниже глаз чернит карандашом.
И складки сбитых простынь смотрят слишком грубо
(Морщины всезнающего мертвеца).
Напрасно женщина еще шевелит губы!
(Заплаты красные измятого лица!)
Как спичку на ветру, ее прикрыв рукою,
Она любовника вблизи грудей хранит,
Но, как поэт над конченной, удавшейся строкою,
Он знает только стыд,
Счастливый краткий стыд!
Ах! Этот жуткий миг придуман Богом гневным,
Его он пережил воскресною порой,
Когда насквозь вспотев в хотеньи шестидневном
Он землю томную увидел пред собой...


Январь 1918






ИОСИФ БРОДСКИЙ (1940-1996) Собрание сочинений 2005
Прачечный мост
F. W.
На Прачечном мосту, где мы с тобой
уподоблялись стрелкам циферблата,
обнявшимся в двенадцать перед тем,
как не на сутки, а навек расстаться,
– сегодня здесь, на Прачечном мосту,
рыбак, страдая комплексом Нарцисса,
таращится, забыв о поплавке,
на зыбкое свое изображенье.
Река его то молодит, то старит.
То проступают юные черты,
то набегают на чело морщины.
Он занял наше место. Что ж, он прав!
С недавних пор все то, что одиноко,
символизирует другое время;
а это – ордер на пространство. Пусть
он смотриться спокойно в наши воды
и даже узнает себя. Ему
река теперь принадлежит по праву,
как дом, в который зеркало внесли,
но жить не стали.
1968
* * *






Роберт Саути. Лодорский водопад.
Кипя,
Шипя,
Журча,
Ворча,
Струясь,
Крутясь,
Сливаясь,
Вздымаясь,
Вздуваясь,
Мелькая, шурша,
Резвясь и спеша,
Скользя, и обнимаясь,
Делясь и встречаясь,
Лаская, бунтуя, летя,
Играя, дробясь, шелестя,
Блистая, взлетая, шатаясь,
Сплетаясь, звеня, клокоча,
Морщинясь, волнуясь, катаясь,
Бросаясь, меняясь, воркуя, шумя,
Взметаясь и пенясь, ликуя, гремя,
Дрожа, разливаясь, смеясь и болтая,
Катаясь, извиваясь, стремясь, вырастая,
Вперед и вперед убегая в свободном задоре —
Так падают бурные волны в сверкающем, быстром Лодоре!
перевод Prosto_Marina





Жемчужины любовной русской лирики. 2011 500 строк о любви
М. Ю. Лермонтов 1814—1841
Утес
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана;
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя;
Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.
1841