мосты-235
МОСТЫ
И лик его бледен, движенья тревожны, И шагом он едет, и молча глядит,\ Как к Неману катятся медные пушки\ И стонут мосты от копыт. Яков Полонский 1845(?) ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ НЕМАН
И о нас ее гранит\ даже память не хранит,\ разводить ее мосты\ разучились я и ты. Андрей Широглазов
И та, что с правой стороны\ ажурный мост любви наводит,\ а слева баловень войны\ его взрывает и уходит,\ чтоб завтра снова воевать,\ чтоб ненавистный мост взрывать. Фатима Цаголова ?Дружба Народов? 2007, №11 Мы ждем
И я бы хотела, чтоб мне нагадали\ спектакль на канале и жизнь на канале. Чтоб мостик горбатый, изгиб, поворот —\ и роза в бензиновой дымке плывет. Наталия Перевезенцева 2005
И я привычно ощутил возникновение досады.\ И равнодушно скомкал лист, в который так и не вошли\ дома,\ скамейки\ и мосты,\ узор кладбищенской ограды,\ \ аркады,\ лента автострады\ и прочий камуфляж земли... Андрей Широглазов
Иван Бодхидхарма\ Забыв свое имя\ Смотрел на\ Решетчатый мост\ Через Волгу\ И\ Становился\ Буддой\ Через десять тысяч\ Лет\ Два поэта\ Пересекли Итиль\ На поезде 7 дробь 8\ — Из песков\ — Из осеннего солнца\ — Из того, что один из них\ Говорил другому\ Забудь\ Как\ Hазывается\ Эта\ Река Максим Анкудинов 2003 Х А Р А К И Р И (стихи потерянной надежды) Февраль 1995 года
Редьярд Киплинг (1865-1936) Избранные стихи из всех книг (Изд.2011)
Песнь банджо[71]
Ты рояль с собой в поход не завернешь,
Нежной скрипке в мокрых джунглях не звучать,
И орган в верховья Нила не попрешь,
Чтобы Баха бегемотам исполнять!
Ну а я — меж сковородок и горшков,
Между кофе и консервами торчу,
И под стук солдатских пыльных каблуков
Отстающих подгоняю и бренчу:
Тренди-бренди, тренди-бренди, та-ра-рам…
(что втемяшится — бренчит само собой!)
Так, наигрывая что-то в такт шагам,
Я зову вас на ночлег и водопой.
Дремлет лагерь перед боем в тишине.
Завещанье сочиняешь? Бог с тобой!
Объясню я, лишь прислушайся ко мне,
Что для нас один на десять — равный бой!
Я — пророк всего, что было искони
Невозможным! Бог нелепейших вещей!
Ну, а если вдруг сбываются они —
Только дай мне ритм сменить — и в путь смелей!
Там-то, там-то, там-то, там-то, там,
Где кизячный дым над лагерем вдали,
Там пустыней в даль седую, одинокий хор веду я —
Боевой сигнал для белых всей Земли.
Младший сын пройдет по горькому пути[72]:
Он узнает и пастушеский бивак,
И сараи стригалей, где всё в шерсти,
Чтоб иметь свое седло и свой очаг!
На бадейке перевернутой, в ночи
Я о том скажу, о чем молчишь ты сам:
Я ведь — память, мука, город… О, молчи —
Помнишь смокинг и коктейль по вечерам?
Танго, танго, танго, танго, танго таннн…
В ясном блеске, в блеске лондонских огней…
Буду шпорою колоть их — снова — к дьяволу и к плоти,
Но верну домой надломленных детей!
В дальний край, где из тропических морей
Новый город встал, потея и рыча,
Вез меня какой-то юный одиссей,
И волна мне подпевала, клокоча…
Он отдаст морям и небу кровь свою,
И захлестнут горизонтом, как петлей,
Он до смерти будет слышать песнь мою,
Словно в вантах ветра вымученный вой —
Волны, волны, волны, волны, волны — во!
И зеленый грохот мачту лупит в бок…
Если город — это горе,
Что ж, вздохни, и — снова в море!
Помнишь песню ?Джонни, где твой сундучок??
В пасть лощин, где днем мерцают звезд глаза,
Где обрывки туч летят из-под колес,
Где скрипят-визжат на спусках тормоза
(За окном — тысячефутовый утес!),
Где гремят и стонут снежные мосты,
Где петляет в скалах змей стальных дорог,
Бесшабашных я зову, чтоб с высоты
Черным соснам протрубить в Роландов Рог:
Пойте, пойте, пойте, пойте, пойте, пой,
В гривах гор топор и просеки путей!
Гнать железных жеребцов на водопой
По ущельям, к волнам Западных Морей!
Звон мой — думаешь, он — часть твоей души?
Всем доступен он — банальнейший трень-брень,
Но — смеяться и сморкаться — не спеши:
Он терзает струны сердца каждый день!
То дурачит, то печалит, то смешит,
То ли пьянка, то ли похоть, то ли ложь…
Так назойливой мелодией звучит,
Жжется память, от которой не уйдешь!
Только, только, только, только так —
Пустяковая расплата за тобой?
Погоди, не веселись— вспомни все и оглянись,
И раскаянье навалится горой…
Пусть орган под самый свод возносит боль,
Я взметну тоску людскую до звезды!
Пусть врага зовет труба на смертный бой,
Я — бегу, смеясь меж бегства и беды.
Резкий голос мой не спутаешь ни с чем —
Неоконченная песнь надежд былых,
Издевательство над сущностью вещей
Скрыто в выкриках гнусавых струн моих!
День ли, день ли, день ли, день ли — день, да мой!
Кто послушает, а кто и прочь пойдет,
Но останется за мной снова слово, если в бой
Рота пушечного мяса насмерть прет!
Лира древних прародительница мне!
(О, рыбачий берег, солнечный залив!)
Сам Гермес не зря держал ее в огне,
Мой железный гриф и струны закалив.
И во мне запела мудрость всех веков,
Я — пеан[73] бездумной жизни, древний грек,
Песня истины, свободной от оков,
Песня чуда, песня юности навек!
Я звеню, звеню, звеню, звеню…
(Тот ли тон, о господин мой, тот ли тон?)
Цепью Делос — Лимерик[74], звено к звену,
Цепью песен будет мир объединен!
Перевел В. Бетаки
Петербург в произведениях поэтов ?Золотого? и ?Серебряного? века русской литературы ) (Сост. Виктор Меркушев ? ?Знакъ?, 2017)
Дмитрий Михайлович Цензор
(1877–1947)
Поэт-символист. Закончил филологический факультет Петербургского университета и Академию художеств. Несмотря на очевидную приверженность к символизму, входил в различные литературные группировки. Цензор был членом кружка ?Вечера Случевского?, посещал собрания на ?Башне? у Вячеслава Иванова, входил в ?Цех поэтов? Николая Гумилёва. В 1914 году начал издавать литературно-художественный журнал ?Златоцвет?. В советское время печатался в многотиражках под псевдонимом ?Пескоструйщик?, сотрудничал с сатирическими изданиями (?Бегемот?, ?Смехач?, ?Пушка?), а также писал тексты для песен и агитационных материалов. В 1940 году издал книжку избранных стихотворений. Перед войной стал секретарём партийной организации Ленинградского Союза писателей. Собрал большой личный архив писем, статей, переводов, произведений друзей и знакомых. Пасынок Дмитрия Михайловича – известный фигурист Олег Протопопов, двукратный чемпион Олимпийских игр.
Белая ночь
Зарделись небеса —
затеплились вдали.
Мечтательно горят вечерними
слезами.
И звучный день поблёк. И
сумерки пришли
Прозрачно-синие с
ослепшими глазами.
Нисходит странная,
безжизненная мгла.
Пустынны улицы. Старинные
каналы
В гранитах замерли, как в
рамах зеркала.
И в них отражены утихшие
кварталы.
Преображаются привычные
черты…
Воздушные мосты, воздушные
громады —
Как будто бы мираж,
упавший с высоты,
Как сказочных дворцов
немые анфилады.
Осиротелые, застывшие сады…
Бредут прохожие в печали
неизбежной
И никнут, бледные, к
зеркальности воды,
Где липы тянутся гирляндою
прибрежной.
О, жутко-белая, загадочная
тишь!
В ней души скорбные
затихли в странной муке…
Томятся девушки во мгле
оконных ниш
И грезят уронив, немеющие
руки.
С курантов башенных, как
будто лепестки,
Упали отзвуки ночного
перезвона,
И волны светлые
молитвенной тоски
Их приняли в своё
невидимое лоно.
Весна усталая бессонно до утра
Обходит улицы; блуждает
над Невою,
Где изваяние чугунного
Петра
Неслышно говорит с
туманной синевою;
И грустью жадною тревожит
сон теней.
Багряный круг встаёт над
крепостью за далью…
И тихо плачет ночь… И
жалко, жалко ей
Расстаться с белою, весеннею
печалью.
Петербург в произведениях поэтов ?Золотого? и ?Серебряного? века русской литературы ) (Сост. Виктор Меркушев ? ?Знакъ?, 2017)
Татьяна Львовна Щепкина-Куперник
(1874–1952)
Из летнего альбома
Отрывок
В рассветном тумане стоят
острова;
Скрывается море за серою
далью;
Несёт к нему гордые воды
Нева,
Сверкая то чернью, то
жидкою сталью.
Как сторож суровый и
верный, гранит
Красавицу реку безмолвно
хранит;
И только с далёкого моря,
свободный,
Бушует и рвёт её ветер
холодный.
Всё мрачные, серые всюду
тона;
Блестящая звёздами ночь —
холодна,
Деревья шумят своей тёмной
листвою
С какою-то тайной тоской
роковою,
А длинные, чёрные крылья
теней
От звёздного света черней и
страшней.
Не спит ещё город, – и
мчатся коляски,
Спеша уносить за четою чету.
Смех, говор, слова
беззастенчивой ласки
Звучат в этот утренний час
на мосту.
Усталые лица… небрежные
позы…
Пресыщенность поздних
ночных кутежей…
Петербург в произведениях поэтов ?Золотого? и ?Серебряного? века русской литературы ) (Сост. Виктор Меркушев ? ?Знакъ?, 2017)
Грааль-Арельский
(1888–1937?)
Настоящее имя Стефан Стефанович Петров. Родился в крестьянской семье. После окончания гимназии поступил в 1909 году на астрономическое отделение физико-математического факультета Петербургского университета. В студенческие годы участвовал в революционном движении, был членом партии эсеров. Печататься начал в 1910 году. Знакомство с Константином Олимповым привело начинающего поэта в кружок эгофутуристов ?Ego?. Под маркой ?Ego? вышел первый сборник Грааль-Арельского ?Голубой ажур?), вторая книга автора – ?Летейский брег? появилась в 1913-м году после перехода в ?Цех поэтов?. После революции написал несколько книг в жанре научной фантастики. В 1935 году арестован и приговорён к 10 годам исправительно-трудовых лагерей за ?антисоветскую пропаганду и агитацию?.
В трамвае
На остановках, с яростью
звериной,
В трамвай, толкаясь, торопясь,
Cадятся люди. И опять
витрины,
Дома и фонари и уличная
грязь.
Мелькают в окнах сетью
непрерывной.
Знакомо всё – дома, дворцы,
мосты.
Огни трамваев в радости
призывной…
Как и всегда, на сумрачном
граните
Великий Пётр на скачущем
коне.
К чему стремитесь и чего
хотите?
Кондуктор скажет всё равно:
конец
Билетам красным. Снова вы
уйдёте
В туман холодный злобною
гурьбой…
Но не отдамся жалкой я
заботе;
Где мне сходить? Билет мой
голубой.
ДМИТР СУХАРЕВ Сб. При вечернем и утреннем свете 1989
Окликни улицы Москвы
Замоскворечье, Лужники,
И Лихоборы, и Плющиха,
Фили, Потылиха, Палиха,
Бутырский хутор, Путинки,
И Птичий рынок, и Щипок,
И Сивцев Вражек, и Ольховка,
Ямское Поле, Хомутовка,
Котлы, Цыганский Уголок.
Манеж, Воздвиженка, Арбат,
Неопалимовский, Лубянка,
Труба, Ваганьково, Таганка,
Охотный ряд, Нескучный сад.
Окликни улицы Москвы,
И тихо скрипнет мостовинка,
И не москвичка — московитка
Поставит ведра на мостки.
Напьются Яузой луга,
Потянет ягодой с Полянки,
Проснутся кузни на Таганке,
А на Остоженке — стога.
Зарядье, Кремль, Москва-река,
И Самотёка, и Неглинка,
Стремянный, Сретенка, Стромынка,
Староконюшенный, Бега.
Кузнецкий мост, Цветной бульвар,
Калашный, Хлебный, Поварская,
Колбасный, Скатертный, Тверск
И Разгуляй, и Крымский вал.
У старика своя скамья,
У кулика свое Болото,—
Привет, Никитские ворота!
Садово-Сухаревская!
Окликни улицы Москвы…
1985
Евгений Евтушенко (1932-2017) Кн ?Окно выходит в белые деревья…? 2007
?Людей неинтересных в мире нет…?
С. Преображенскому
Людей неинтересных в мире нет
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.
У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.
И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой…
Все это забирает он с собой.
Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!
Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?
Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.
Уходят люди… Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.
18 Февраля 1961
Бакуриани
Ирина Ратушинская (1954-2017) Стихотворения БастианBooks 2012
?Лукавый старец, здесь ты не солгал...?
Лукавый старец, здесь ты не солгал.
Остановить высокое мгновенье
Нам не позволит вечное сомненье:
А может, выше будет перевал?
Ведь наш зенит ещё не наступил,
И дымный запах будущей победы
Тревожит нас, и мы стремимся следом,
По-юному исполненные сил.
Но истинная наша высота
Неузнаваема, пока мгновенье длится:
Наполеон Аркольского моста
Прекраснее, чем под Аустерлицем!
И кто посмеет, будто птицу влёт,
Стоп-кадром сбить пернатую минуту?
По счастью, мы и сами, в свой черёд,
Безудержны в стремлениях и смутах.
Всегда на шаг за завтрашней чертой,
Во всех свершеньях наперёд повинны!
И если время скажет нам ?постой? —
Пройдём насквозь, плечом его раздвинув.
1985 ЖХ-385/3-4, Мордовия
Константин Бальмонт (1867-1942) Собрание сочинений в семи томах Том 2.
Темному брату
Не верь, мой темный брат,
Внушениям вражды.
Созвездия горят,
Взгляни, о, сын Звезды.
Мы — дети ярких звезд,
Мы в них вовлечены.
Нам к ним сплетают мост
Узывчивые сны.
Не помни, позабудь
О том, что сделал злой,
Ты сам. чужую грудь
Не раз пронзил стрелой.
Лишь помни мой намек,
Завет цветов: Гори.
Смотри, любой цветок
Раскрылся — изнутри.
Когда ты помнишь зло,
Ты делаешься злом,
И ты глядишь светло,
Лелея свет умом.
Ты создал сам свой лик,
Все можно изменить.
Вот, в этот самый миг
Идет из света нить.
Возьми ее скорей,
Сплети себе покров
Из ласковых лучей
И самых нежных слов.
И встретим праздник звезд,
Он каждый миг нас ждет.
От звезд лучистый мост
До сердца к нам идет.
Константин Бальмонт (1867-1942) Собрание сочинений в семи томах Том 2.
?Ben escrivia motz et sons?
О забытом трубадуре, что ушел в иной предел,
Было сказано, что стройно он слагал слова и пел
И не только пел он песни, но умел их записать,
В знаки, в строки, и в намеки жемчуг чувства нанизать.
Эти песни трубадура! Эти взоры chatelaine!
Эти звоны, перезвоны двух сердец, попавших в плен.
Я их вижу, знаю, слышу, боль и счастье их делю,
Наши струны вечно-юны, раз поют они. ?Люблю?.
Мертвый замок, долгий вечер, мост подъятый, рвы с водой,
Свет любви, и звон мгновенья вьются, льются чередой.
Нет чужих, и нет чужого, нет владык, и нет рабов,
Только льется серебристый ручеек напевных слов.
О, ручей, звончей, звончее. Сердце просит, мысль зовет.
Сердце хочет, мысль подвластна, власть любви — как сладкий мед.
Эта власть раба равняет с самой лучшей из цариц.
Взор темнеет, сказка светит из-под дрогнувших ресниц.
Эти песни трубадура! Эти взоры chatelaine!
Сколько пышных стран раскрылось в двух сердцах средь темных стен.
Раб — с царицей, иль рабыня наклонилась к королю?
О, любите, струны юны, раз поют они ?Люблю?!
И лик его бледен, движенья тревожны, И шагом он едет, и молча глядит,\ Как к Неману катятся медные пушки\ И стонут мосты от копыт. Яков Полонский 1845(?) ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ НЕМАН
И о нас ее гранит\ даже память не хранит,\ разводить ее мосты\ разучились я и ты. Андрей Широглазов
И та, что с правой стороны\ ажурный мост любви наводит,\ а слева баловень войны\ его взрывает и уходит,\ чтоб завтра снова воевать,\ чтоб ненавистный мост взрывать. Фатима Цаголова ?Дружба Народов? 2007, №11 Мы ждем
И я бы хотела, чтоб мне нагадали\ спектакль на канале и жизнь на канале. Чтоб мостик горбатый, изгиб, поворот —\ и роза в бензиновой дымке плывет. Наталия Перевезенцева 2005
И я привычно ощутил возникновение досады.\ И равнодушно скомкал лист, в который так и не вошли\ дома,\ скамейки\ и мосты,\ узор кладбищенской ограды,\ \ аркады,\ лента автострады\ и прочий камуфляж земли... Андрей Широглазов
Иван Бодхидхарма\ Забыв свое имя\ Смотрел на\ Решетчатый мост\ Через Волгу\ И\ Становился\ Буддой\ Через десять тысяч\ Лет\ Два поэта\ Пересекли Итиль\ На поезде 7 дробь 8\ — Из песков\ — Из осеннего солнца\ — Из того, что один из них\ Говорил другому\ Забудь\ Как\ Hазывается\ Эта\ Река Максим Анкудинов 2003 Х А Р А К И Р И (стихи потерянной надежды) Февраль 1995 года
Редьярд Киплинг (1865-1936) Избранные стихи из всех книг (Изд.2011)
Песнь банджо[71]
Ты рояль с собой в поход не завернешь,
Нежной скрипке в мокрых джунглях не звучать,
И орган в верховья Нила не попрешь,
Чтобы Баха бегемотам исполнять!
Ну а я — меж сковородок и горшков,
Между кофе и консервами торчу,
И под стук солдатских пыльных каблуков
Отстающих подгоняю и бренчу:
Тренди-бренди, тренди-бренди, та-ра-рам…
(что втемяшится — бренчит само собой!)
Так, наигрывая что-то в такт шагам,
Я зову вас на ночлег и водопой.
Дремлет лагерь перед боем в тишине.
Завещанье сочиняешь? Бог с тобой!
Объясню я, лишь прислушайся ко мне,
Что для нас один на десять — равный бой!
Я — пророк всего, что было искони
Невозможным! Бог нелепейших вещей!
Ну, а если вдруг сбываются они —
Только дай мне ритм сменить — и в путь смелей!
Там-то, там-то, там-то, там-то, там,
Где кизячный дым над лагерем вдали,
Там пустыней в даль седую, одинокий хор веду я —
Боевой сигнал для белых всей Земли.
Младший сын пройдет по горькому пути[72]:
Он узнает и пастушеский бивак,
И сараи стригалей, где всё в шерсти,
Чтоб иметь свое седло и свой очаг!
На бадейке перевернутой, в ночи
Я о том скажу, о чем молчишь ты сам:
Я ведь — память, мука, город… О, молчи —
Помнишь смокинг и коктейль по вечерам?
Танго, танго, танго, танго, танго таннн…
В ясном блеске, в блеске лондонских огней…
Буду шпорою колоть их — снова — к дьяволу и к плоти,
Но верну домой надломленных детей!
В дальний край, где из тропических морей
Новый город встал, потея и рыча,
Вез меня какой-то юный одиссей,
И волна мне подпевала, клокоча…
Он отдаст морям и небу кровь свою,
И захлестнут горизонтом, как петлей,
Он до смерти будет слышать песнь мою,
Словно в вантах ветра вымученный вой —
Волны, волны, волны, волны, волны — во!
И зеленый грохот мачту лупит в бок…
Если город — это горе,
Что ж, вздохни, и — снова в море!
Помнишь песню ?Джонни, где твой сундучок??
В пасть лощин, где днем мерцают звезд глаза,
Где обрывки туч летят из-под колес,
Где скрипят-визжат на спусках тормоза
(За окном — тысячефутовый утес!),
Где гремят и стонут снежные мосты,
Где петляет в скалах змей стальных дорог,
Бесшабашных я зову, чтоб с высоты
Черным соснам протрубить в Роландов Рог:
Пойте, пойте, пойте, пойте, пойте, пой,
В гривах гор топор и просеки путей!
Гнать железных жеребцов на водопой
По ущельям, к волнам Западных Морей!
Звон мой — думаешь, он — часть твоей души?
Всем доступен он — банальнейший трень-брень,
Но — смеяться и сморкаться — не спеши:
Он терзает струны сердца каждый день!
То дурачит, то печалит, то смешит,
То ли пьянка, то ли похоть, то ли ложь…
Так назойливой мелодией звучит,
Жжется память, от которой не уйдешь!
Только, только, только, только так —
Пустяковая расплата за тобой?
Погоди, не веселись— вспомни все и оглянись,
И раскаянье навалится горой…
Пусть орган под самый свод возносит боль,
Я взметну тоску людскую до звезды!
Пусть врага зовет труба на смертный бой,
Я — бегу, смеясь меж бегства и беды.
Резкий голос мой не спутаешь ни с чем —
Неоконченная песнь надежд былых,
Издевательство над сущностью вещей
Скрыто в выкриках гнусавых струн моих!
День ли, день ли, день ли, день ли — день, да мой!
Кто послушает, а кто и прочь пойдет,
Но останется за мной снова слово, если в бой
Рота пушечного мяса насмерть прет!
Лира древних прародительница мне!
(О, рыбачий берег, солнечный залив!)
Сам Гермес не зря держал ее в огне,
Мой железный гриф и струны закалив.
И во мне запела мудрость всех веков,
Я — пеан[73] бездумной жизни, древний грек,
Песня истины, свободной от оков,
Песня чуда, песня юности навек!
Я звеню, звеню, звеню, звеню…
(Тот ли тон, о господин мой, тот ли тон?)
Цепью Делос — Лимерик[74], звено к звену,
Цепью песен будет мир объединен!
Перевел В. Бетаки
Петербург в произведениях поэтов ?Золотого? и ?Серебряного? века русской литературы ) (Сост. Виктор Меркушев ? ?Знакъ?, 2017)
Дмитрий Михайлович Цензор
(1877–1947)
Поэт-символист. Закончил филологический факультет Петербургского университета и Академию художеств. Несмотря на очевидную приверженность к символизму, входил в различные литературные группировки. Цензор был членом кружка ?Вечера Случевского?, посещал собрания на ?Башне? у Вячеслава Иванова, входил в ?Цех поэтов? Николая Гумилёва. В 1914 году начал издавать литературно-художественный журнал ?Златоцвет?. В советское время печатался в многотиражках под псевдонимом ?Пескоструйщик?, сотрудничал с сатирическими изданиями (?Бегемот?, ?Смехач?, ?Пушка?), а также писал тексты для песен и агитационных материалов. В 1940 году издал книжку избранных стихотворений. Перед войной стал секретарём партийной организации Ленинградского Союза писателей. Собрал большой личный архив писем, статей, переводов, произведений друзей и знакомых. Пасынок Дмитрия Михайловича – известный фигурист Олег Протопопов, двукратный чемпион Олимпийских игр.
Белая ночь
Зарделись небеса —
затеплились вдали.
Мечтательно горят вечерними
слезами.
И звучный день поблёк. И
сумерки пришли
Прозрачно-синие с
ослепшими глазами.
Нисходит странная,
безжизненная мгла.
Пустынны улицы. Старинные
каналы
В гранитах замерли, как в
рамах зеркала.
И в них отражены утихшие
кварталы.
Преображаются привычные
черты…
Воздушные мосты, воздушные
громады —
Как будто бы мираж,
упавший с высоты,
Как сказочных дворцов
немые анфилады.
Осиротелые, застывшие сады…
Бредут прохожие в печали
неизбежной
И никнут, бледные, к
зеркальности воды,
Где липы тянутся гирляндою
прибрежной.
О, жутко-белая, загадочная
тишь!
В ней души скорбные
затихли в странной муке…
Томятся девушки во мгле
оконных ниш
И грезят уронив, немеющие
руки.
С курантов башенных, как
будто лепестки,
Упали отзвуки ночного
перезвона,
И волны светлые
молитвенной тоски
Их приняли в своё
невидимое лоно.
Весна усталая бессонно до утра
Обходит улицы; блуждает
над Невою,
Где изваяние чугунного
Петра
Неслышно говорит с
туманной синевою;
И грустью жадною тревожит
сон теней.
Багряный круг встаёт над
крепостью за далью…
И тихо плачет ночь… И
жалко, жалко ей
Расстаться с белою, весеннею
печалью.
Петербург в произведениях поэтов ?Золотого? и ?Серебряного? века русской литературы ) (Сост. Виктор Меркушев ? ?Знакъ?, 2017)
Татьяна Львовна Щепкина-Куперник
(1874–1952)
Из летнего альбома
Отрывок
В рассветном тумане стоят
острова;
Скрывается море за серою
далью;
Несёт к нему гордые воды
Нева,
Сверкая то чернью, то
жидкою сталью.
Как сторож суровый и
верный, гранит
Красавицу реку безмолвно
хранит;
И только с далёкого моря,
свободный,
Бушует и рвёт её ветер
холодный.
Всё мрачные, серые всюду
тона;
Блестящая звёздами ночь —
холодна,
Деревья шумят своей тёмной
листвою
С какою-то тайной тоской
роковою,
А длинные, чёрные крылья
теней
От звёздного света черней и
страшней.
Не спит ещё город, – и
мчатся коляски,
Спеша уносить за четою чету.
Смех, говор, слова
беззастенчивой ласки
Звучат в этот утренний час
на мосту.
Усталые лица… небрежные
позы…
Пресыщенность поздних
ночных кутежей…
Петербург в произведениях поэтов ?Золотого? и ?Серебряного? века русской литературы ) (Сост. Виктор Меркушев ? ?Знакъ?, 2017)
Грааль-Арельский
(1888–1937?)
Настоящее имя Стефан Стефанович Петров. Родился в крестьянской семье. После окончания гимназии поступил в 1909 году на астрономическое отделение физико-математического факультета Петербургского университета. В студенческие годы участвовал в революционном движении, был членом партии эсеров. Печататься начал в 1910 году. Знакомство с Константином Олимповым привело начинающего поэта в кружок эгофутуристов ?Ego?. Под маркой ?Ego? вышел первый сборник Грааль-Арельского ?Голубой ажур?), вторая книга автора – ?Летейский брег? появилась в 1913-м году после перехода в ?Цех поэтов?. После революции написал несколько книг в жанре научной фантастики. В 1935 году арестован и приговорён к 10 годам исправительно-трудовых лагерей за ?антисоветскую пропаганду и агитацию?.
В трамвае
На остановках, с яростью
звериной,
В трамвай, толкаясь, торопясь,
Cадятся люди. И опять
витрины,
Дома и фонари и уличная
грязь.
Мелькают в окнах сетью
непрерывной.
Знакомо всё – дома, дворцы,
мосты.
Огни трамваев в радости
призывной…
Как и всегда, на сумрачном
граните
Великий Пётр на скачущем
коне.
К чему стремитесь и чего
хотите?
Кондуктор скажет всё равно:
конец
Билетам красным. Снова вы
уйдёте
В туман холодный злобною
гурьбой…
Но не отдамся жалкой я
заботе;
Где мне сходить? Билет мой
голубой.
ДМИТР СУХАРЕВ Сб. При вечернем и утреннем свете 1989
Окликни улицы Москвы
Замоскворечье, Лужники,
И Лихоборы, и Плющиха,
Фили, Потылиха, Палиха,
Бутырский хутор, Путинки,
И Птичий рынок, и Щипок,
И Сивцев Вражек, и Ольховка,
Ямское Поле, Хомутовка,
Котлы, Цыганский Уголок.
Манеж, Воздвиженка, Арбат,
Неопалимовский, Лубянка,
Труба, Ваганьково, Таганка,
Охотный ряд, Нескучный сад.
Окликни улицы Москвы,
И тихо скрипнет мостовинка,
И не москвичка — московитка
Поставит ведра на мостки.
Напьются Яузой луга,
Потянет ягодой с Полянки,
Проснутся кузни на Таганке,
А на Остоженке — стога.
Зарядье, Кремль, Москва-река,
И Самотёка, и Неглинка,
Стремянный, Сретенка, Стромынка,
Староконюшенный, Бега.
Кузнецкий мост, Цветной бульвар,
Калашный, Хлебный, Поварская,
Колбасный, Скатертный, Тверск
И Разгуляй, и Крымский вал.
У старика своя скамья,
У кулика свое Болото,—
Привет, Никитские ворота!
Садово-Сухаревская!
Окликни улицы Москвы…
1985
Евгений Евтушенко (1932-2017) Кн ?Окно выходит в белые деревья…? 2007
?Людей неинтересных в мире нет…?
С. Преображенскому
Людей неинтересных в мире нет
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.
У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.
И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой…
Все это забирает он с собой.
Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!
Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?
Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.
Уходят люди… Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.
18 Февраля 1961
Бакуриани
Ирина Ратушинская (1954-2017) Стихотворения БастианBooks 2012
?Лукавый старец, здесь ты не солгал...?
Лукавый старец, здесь ты не солгал.
Остановить высокое мгновенье
Нам не позволит вечное сомненье:
А может, выше будет перевал?
Ведь наш зенит ещё не наступил,
И дымный запах будущей победы
Тревожит нас, и мы стремимся следом,
По-юному исполненные сил.
Но истинная наша высота
Неузнаваема, пока мгновенье длится:
Наполеон Аркольского моста
Прекраснее, чем под Аустерлицем!
И кто посмеет, будто птицу влёт,
Стоп-кадром сбить пернатую минуту?
По счастью, мы и сами, в свой черёд,
Безудержны в стремлениях и смутах.
Всегда на шаг за завтрашней чертой,
Во всех свершеньях наперёд повинны!
И если время скажет нам ?постой? —
Пройдём насквозь, плечом его раздвинув.
1985 ЖХ-385/3-4, Мордовия
Константин Бальмонт (1867-1942) Собрание сочинений в семи томах Том 2.
Темному брату
Не верь, мой темный брат,
Внушениям вражды.
Созвездия горят,
Взгляни, о, сын Звезды.
Мы — дети ярких звезд,
Мы в них вовлечены.
Нам к ним сплетают мост
Узывчивые сны.
Не помни, позабудь
О том, что сделал злой,
Ты сам. чужую грудь
Не раз пронзил стрелой.
Лишь помни мой намек,
Завет цветов: Гори.
Смотри, любой цветок
Раскрылся — изнутри.
Когда ты помнишь зло,
Ты делаешься злом,
И ты глядишь светло,
Лелея свет умом.
Ты создал сам свой лик,
Все можно изменить.
Вот, в этот самый миг
Идет из света нить.
Возьми ее скорей,
Сплети себе покров
Из ласковых лучей
И самых нежных слов.
И встретим праздник звезд,
Он каждый миг нас ждет.
От звезд лучистый мост
До сердца к нам идет.
Константин Бальмонт (1867-1942) Собрание сочинений в семи томах Том 2.
?Ben escrivia motz et sons?
О забытом трубадуре, что ушел в иной предел,
Было сказано, что стройно он слагал слова и пел
И не только пел он песни, но умел их записать,
В знаки, в строки, и в намеки жемчуг чувства нанизать.
Эти песни трубадура! Эти взоры chatelaine!
Эти звоны, перезвоны двух сердец, попавших в плен.
Я их вижу, знаю, слышу, боль и счастье их делю,
Наши струны вечно-юны, раз поют они. ?Люблю?.
Мертвый замок, долгий вечер, мост подъятый, рвы с водой,
Свет любви, и звон мгновенья вьются, льются чередой.
Нет чужих, и нет чужого, нет владык, и нет рабов,
Только льется серебристый ручеек напевных слов.
О, ручей, звончей, звончее. Сердце просит, мысль зовет.
Сердце хочет, мысль подвластна, власть любви — как сладкий мед.
Эта власть раба равняет с самой лучшей из цариц.
Взор темнеет, сказка светит из-под дрогнувших ресниц.
Эти песни трубадура! Эти взоры chatelaine!
Сколько пышных стран раскрылось в двух сердцах средь темных стен.
Раб — с царицей, иль рабыня наклонилась к королю?
О, любите, струны юны, раз поют они ?Люблю?!
Метки:
