Час отваги, книга стихов
Час отваги
Мне снится белый лист бумаги
С едва намеченным письмом,
Когда настанет час отваги
Веденья русским языком,
Проговорю своей тетради
И буду долго спать без снов,
В ближайшей церкви, Бога ради,
Свечей наставьте и цветов.
Колесо
Ты вертишься,
О-о, жизни колесо!
И долго будешь ты вертеться…
Что, неужели – вечно?
?Наверное…?
И потому опять
Скрип колеса того
Мешает людям спать.
Вход воспрещён
Мягкий снег обласкал деревья.
Он хотел обласкать и меня.
Только в ласке я не нуждаюсь,
Я её боюсь, как огня.
Чтобы тебя одного обласкали
Надо в душу свою впустить иных,
А этого я не желаю,
Я засовом задвину её от них.
На этот засов я повешу табличку:
?Посторонним вход воспрещён?.
Не знаю, наверное, это скверно,
Но к этому я принуждён.
Мучительно и долго
Смотрю и думаю
Мучительно и долго,
Смотрю, мечтая о твоей любви.
Смотрю, решая, что делать
Мне при следующем свиданье?
Сказать тебе о смысле жизни,
Или осмелиться поцеловать…
Я разлюбил
Не надо мне ни песен, ни признанья,
Ни пониманья и ни узнаванья.
Я разлюбил, которую любил так страстно,
Что временами удивлялся: откуда взял я силы
Для такой любви.
Рваная
Хилое тело можно скрыть в одеждах.
На лысую голову можно надеть парик.
А вот рваную душу ни куда не упрячешь.
Она всегда и тебя, и себя выдаёт.
Ребёнок
Отштукатуренный и выбеленный,
как после ремонта квартира,
Мысли, уложивший,
как библиотекарь тома,
Всё понявший и всё объяснивший.
я случайно встретил тебя.
Спокойный, во всём искушённый,
как в факте уверенный в себе.
Проницательный и изощрённый
близкое увидел в тебе.
Почуяв работу ума, прицельно и привычно
словами выпалил в тебя.
Бросив верную винтовку,
пошёл проверить мишень…
И не увидев на ней попаданий,
заметив только
Быть может, у губ,
Быть может, у глаз
Штрихи переживаний,
наверное, за нас.
Не поверила, не проверила,
говорила добрые слова.
Струна моей души провисла,
мне стало стыдно за себя.
Я стал слушать…
задавал вопросы.
Снова стал непрерывно курить…
Я с детства влюблён в идеалы
И буду за них воевать.
Без них мне закрыты дороги.
Мне не на что уповать.
Я вцепился в твоё ?до свиданья?,
Как ребёнок в руку отца.
1977 год, первый курс
Горьковского государственного университета.
Дождь
Ветер бродяга убаюкивал травы,
Гнал воду, над рощей вершил приговор,
Как женщина трепал мои волосы
Он хотел подружиться со мной.
Он звал с тобой распрощаться,
Увидеть птицу в гнезде,
Тоской деревень наслаждаться,
Руки греть на костре.
Он звал меня броситься в воду
И вытянуться на песке…
Но стоило мне собраться,
Как весь я вымок в дожде.
Пансионат ?Берёзка?, лето 1979 г.
Мозги изгрызли
Мозги изгрызли вши сомнений,
Душа устала выбирать.
Не знаю, за что зацепиться,
Не знаю, что забывать.
Хочется сделать много,
Хочется сделать для всех.
И что б, не дразнила слава,
И что б, не губил успех.
На чём-то надо остановиться,
Своё в себе сохранить.
Водою чувств и желаний
реальное дело поить.
Конкретных дел – большое море
И я, как чайка летаю над ним.
Несделанных дел бесчисленно много,
А долг у меня один.
Но и тогда, когда за спиною
Будет сделанное стоять,
Не освободиться мне от желаний
И неумения выбирать.
Голова моя лёгкий парус
Я иду по полю
Не вызревшего в срок овса,
Солнце жжёт мою спину,
Надо мной – небеса.
Голова моя лёгкий парус,
Мысли – свежие струи воды.
Предчувствую другие заботы
И не страшусь судьбы.
Гляжу на согбенные спины
Хилой усталой травы,
Но не жалею, а верую
В неутолённость любви.
Душа потому надеется,
Рассудок решает потому,
Что грустным был колос,
Вызревший в невызревшем том овсу.
Косяк
Когда я увижу косяк журавлей,
Что с криком пронзает пространство.
Тогда у меня есть одно убежденье,
Что в братстве людей сей Земли назначенье.
Осенние листья
Тучи погасли,
октябрь излился.
Тучи порвались,
в небе повисли.
Деревья рассыпали
листья, как в кузнице искры.
На пыльные тротуары,
по серой траве
рассыпались листья.
Их мерят шагами, их давят ногами,
И бьют каблуками по их желтизне.
И дворник их с места на место швыряет.
И ветер, как нищих от крова гоняет.
И небо водою в асфальт забивает.
И вот, когда им ни лета,
Ни неба, ни света не видеть.
Спокойно и строго, как исцеленье
На листья опавшие
выпадет снег.
Виктор Исаченко, Горький, 1980 год.
Скрипка
Когда иглу ведёт смычок
И крутится пластинка,
Не надо думать ни о чём,
Порвётся паутинка.
И скрипка учит нас тому,
Что в диком мук ненастье
Всегда находится приют
Надеждам, тихой страсти.
Так радость празднует свой час,
Набравши тон высокий,
И музыка пускает в пляс
Души ожившей кости.
К юбилею поэта В. Маяковского
Нарядней, издан, переиздан.
Круглее дата – больше слов.
Поэт здоров сегодня, присно
В любые дни своих веков.
Есть свой резон у круглой даты.
Она зарубка на столбах
Истории, ружьё солдата
На кладбищенских постах.
Мы причастимся к мертвечине,
Когда в пучине бражества
Не прорастает и в помине
Первозначенье торжества.
Не громыханья о значенье,
Не мера вложенных рублей
Народов свежесть и кипенье
Пускай отметит юбилей.
Тбилисские впечатления.
Как грустный Гиви в первых кадрах
Давно живущего ?Дрозда?,
Лежу над городом отрадно,
На даль уставились глаза.
Угрюмый вечер гонит день,
С ним ветер, друг его могучий.
Светило падает, и тень
Ползёт, растёт, и лезут тучи.
Окошко чистой синевы
За рамой облаков мутнеет.
Над лентой белой пелены
Струится воздух, холодеет.
Налился сумрак лиловатый.
И почка веточки у рта.
Скрипит сосна. И мчатся где-то
Внизу машины и Кура.
Кирпичный дом, как кафедральный
Дворец под краном на холме.
Грузинский быт патриархальный
Набил оскомину в душе.
Насела тень.
Куда же делся безумно яркий звонкий день?
Надежды выбросил приманку
И не прощаясь, улетел.
Любимый Гиви,
Твоя мне музыка слышна,
Грустна, как свадьба без приданого
Былого с будущим она.
Пасха
В тени прохладно. На припёк иди.
Дня через два последний лёд дотает,
Подсохнет мусор. Пасха впереди.
Душа как бабочка, средь бела дня блуждает.
Виктор Исаченко, апрель 2000 года.
Крым
Как тянут горы,
Как резину вытягивают мышцы,
Как наркоз притягивают глаза,
Взоры летят и вверх, и впрямь и вкось.
Отрадны, как кому, просторы,
Кто не жалеет рук и глаз,
Кто тянется в открыто море,
На голых скалах ищет лаз.
Природы вечен труд, и горе
Тому, кто давит только сок,
Кто губит море, скалы, горы,
Тому, кто тискает порог.
Ночь
День обошёл тишину границ,
Полшага ещё отступив,
Ударился в крыши домов, разбив
Ртутную желчь глазниц.
Птицы взметнулись. Сосудом огня
Небо взметнулось в ответ.
Вылезли сумерки – грязный свет
Вылез из обломков дня.
И вот, когда темень безумной собакой
Вошла и уселась на задние лапы,
В последний осадок и весь без остатка
День выпал.
Керженец
Головой задевая листву,
Замирая от быстрых шагов,
Вдоль реки не одну шёл версту,
Заблудившись в дубраве годов.
В предвечерней дубраве годов
То кружился, то реял, летя
В направленье массива веков,
Наяву же за солнцем следя.
Я хотел до захода успеть,
Искупавшись, реку пересечь.
Там, где ей извиваться и течь
Ещё долго до устья…
Русские лица
Есть русские лица –
Колосья пшеницы,
Как в небе берёзы,
Как в кадке вода.
Есть русские лица,
Простые, как птицы,
Мне их не забыть ни когда.
Есть русские лица …
Простые, родные
Свободные вновь и всегда.
Чудесные лица и
Строгие лица,
Как в небе синицы,
Как в поле лоза.
Я сам руссколицый,
на Волге родился.
Я много их видел,
смелые лица и гордые лица.
В них честность,
любовь на века.
Те лица любились,
Те лица гордились друг другом
и каждым из нас.
Чайка
Сзади лягушка, бабочка справа,
Слева тревожится юная чайка,
Сядет, взлетает и круги нарезает,
Что беспокоит её – угадайка?
Нет у людей ни малейшего права
Думать, что жизнь только их и терзает.
Чайка, твой крик моё сердце пронзает,
Круг твой – входящая в душу отрава…
На небе солнце от туч отрывалось,
Я возвращался домой – вспоминалось,
Что не нова моя грустная жалость!
?Чайка?, так пьеса не зря называлась.
Тарковский
Вестей посмертных яд
отметил десять лет.
День мощный, как разбег
все десять лет
подряд
Носил как амулет,
а сам двадцатый век
Чернее стал на тон,
когда скончался он.
Одно прошу, не старь
годов грядущих ряд,
Мой давний календарь.
Ему начало взгляд его
в тот день, когда
привёз своё кино,
За зеркалом тогда
едва прошло оно.
Мои шестнадцать лет
надеждами полны.
Не нужен был билет,
Тянулся гул молвы.
Услышал и пришёл,
вошёл и снял пальто,
упало время то.
И сумерки.
Апрель за грохотом дверей.
И там трамваев трель, аллея тополей.
Паркет чуть щиплет нос,
в фойе широкий зал.
Вопрос, ответ, вопрос,
как много я узнал!
Спешит мужик, полёт, падение.
Летит Иван, война, как никогда вблизи.
Шальной, как от вина по лужам и грязи
Почти бежал домой
сквозь пред ночную сень,
И, как пчелиный рой,
не отступал тот день.
Мне снится белый лист бумаги
С едва намеченным письмом,
Когда настанет час отваги
Веденья русским языком,
Проговорю своей тетради
И буду долго спать без снов,
В ближайшей церкви, Бога ради,
Свечей наставьте и цветов.
Колесо
Ты вертишься,
О-о, жизни колесо!
И долго будешь ты вертеться…
Что, неужели – вечно?
?Наверное…?
И потому опять
Скрип колеса того
Мешает людям спать.
Вход воспрещён
Мягкий снег обласкал деревья.
Он хотел обласкать и меня.
Только в ласке я не нуждаюсь,
Я её боюсь, как огня.
Чтобы тебя одного обласкали
Надо в душу свою впустить иных,
А этого я не желаю,
Я засовом задвину её от них.
На этот засов я повешу табличку:
?Посторонним вход воспрещён?.
Не знаю, наверное, это скверно,
Но к этому я принуждён.
Мучительно и долго
Смотрю и думаю
Мучительно и долго,
Смотрю, мечтая о твоей любви.
Смотрю, решая, что делать
Мне при следующем свиданье?
Сказать тебе о смысле жизни,
Или осмелиться поцеловать…
Я разлюбил
Не надо мне ни песен, ни признанья,
Ни пониманья и ни узнаванья.
Я разлюбил, которую любил так страстно,
Что временами удивлялся: откуда взял я силы
Для такой любви.
Рваная
Хилое тело можно скрыть в одеждах.
На лысую голову можно надеть парик.
А вот рваную душу ни куда не упрячешь.
Она всегда и тебя, и себя выдаёт.
Ребёнок
Отштукатуренный и выбеленный,
как после ремонта квартира,
Мысли, уложивший,
как библиотекарь тома,
Всё понявший и всё объяснивший.
я случайно встретил тебя.
Спокойный, во всём искушённый,
как в факте уверенный в себе.
Проницательный и изощрённый
близкое увидел в тебе.
Почуяв работу ума, прицельно и привычно
словами выпалил в тебя.
Бросив верную винтовку,
пошёл проверить мишень…
И не увидев на ней попаданий,
заметив только
Быть может, у губ,
Быть может, у глаз
Штрихи переживаний,
наверное, за нас.
Не поверила, не проверила,
говорила добрые слова.
Струна моей души провисла,
мне стало стыдно за себя.
Я стал слушать…
задавал вопросы.
Снова стал непрерывно курить…
Я с детства влюблён в идеалы
И буду за них воевать.
Без них мне закрыты дороги.
Мне не на что уповать.
Я вцепился в твоё ?до свиданья?,
Как ребёнок в руку отца.
1977 год, первый курс
Горьковского государственного университета.
Дождь
Ветер бродяга убаюкивал травы,
Гнал воду, над рощей вершил приговор,
Как женщина трепал мои волосы
Он хотел подружиться со мной.
Он звал с тобой распрощаться,
Увидеть птицу в гнезде,
Тоской деревень наслаждаться,
Руки греть на костре.
Он звал меня броситься в воду
И вытянуться на песке…
Но стоило мне собраться,
Как весь я вымок в дожде.
Пансионат ?Берёзка?, лето 1979 г.
Мозги изгрызли
Мозги изгрызли вши сомнений,
Душа устала выбирать.
Не знаю, за что зацепиться,
Не знаю, что забывать.
Хочется сделать много,
Хочется сделать для всех.
И что б, не дразнила слава,
И что б, не губил успех.
На чём-то надо остановиться,
Своё в себе сохранить.
Водою чувств и желаний
реальное дело поить.
Конкретных дел – большое море
И я, как чайка летаю над ним.
Несделанных дел бесчисленно много,
А долг у меня один.
Но и тогда, когда за спиною
Будет сделанное стоять,
Не освободиться мне от желаний
И неумения выбирать.
Голова моя лёгкий парус
Я иду по полю
Не вызревшего в срок овса,
Солнце жжёт мою спину,
Надо мной – небеса.
Голова моя лёгкий парус,
Мысли – свежие струи воды.
Предчувствую другие заботы
И не страшусь судьбы.
Гляжу на согбенные спины
Хилой усталой травы,
Но не жалею, а верую
В неутолённость любви.
Душа потому надеется,
Рассудок решает потому,
Что грустным был колос,
Вызревший в невызревшем том овсу.
Косяк
Когда я увижу косяк журавлей,
Что с криком пронзает пространство.
Тогда у меня есть одно убежденье,
Что в братстве людей сей Земли назначенье.
Осенние листья
Тучи погасли,
октябрь излился.
Тучи порвались,
в небе повисли.
Деревья рассыпали
листья, как в кузнице искры.
На пыльные тротуары,
по серой траве
рассыпались листья.
Их мерят шагами, их давят ногами,
И бьют каблуками по их желтизне.
И дворник их с места на место швыряет.
И ветер, как нищих от крова гоняет.
И небо водою в асфальт забивает.
И вот, когда им ни лета,
Ни неба, ни света не видеть.
Спокойно и строго, как исцеленье
На листья опавшие
выпадет снег.
Виктор Исаченко, Горький, 1980 год.
Скрипка
Когда иглу ведёт смычок
И крутится пластинка,
Не надо думать ни о чём,
Порвётся паутинка.
И скрипка учит нас тому,
Что в диком мук ненастье
Всегда находится приют
Надеждам, тихой страсти.
Так радость празднует свой час,
Набравши тон высокий,
И музыка пускает в пляс
Души ожившей кости.
К юбилею поэта В. Маяковского
Нарядней, издан, переиздан.
Круглее дата – больше слов.
Поэт здоров сегодня, присно
В любые дни своих веков.
Есть свой резон у круглой даты.
Она зарубка на столбах
Истории, ружьё солдата
На кладбищенских постах.
Мы причастимся к мертвечине,
Когда в пучине бражества
Не прорастает и в помине
Первозначенье торжества.
Не громыханья о значенье,
Не мера вложенных рублей
Народов свежесть и кипенье
Пускай отметит юбилей.
Тбилисские впечатления.
Как грустный Гиви в первых кадрах
Давно живущего ?Дрозда?,
Лежу над городом отрадно,
На даль уставились глаза.
Угрюмый вечер гонит день,
С ним ветер, друг его могучий.
Светило падает, и тень
Ползёт, растёт, и лезут тучи.
Окошко чистой синевы
За рамой облаков мутнеет.
Над лентой белой пелены
Струится воздух, холодеет.
Налился сумрак лиловатый.
И почка веточки у рта.
Скрипит сосна. И мчатся где-то
Внизу машины и Кура.
Кирпичный дом, как кафедральный
Дворец под краном на холме.
Грузинский быт патриархальный
Набил оскомину в душе.
Насела тень.
Куда же делся безумно яркий звонкий день?
Надежды выбросил приманку
И не прощаясь, улетел.
Любимый Гиви,
Твоя мне музыка слышна,
Грустна, как свадьба без приданого
Былого с будущим она.
Пасха
В тени прохладно. На припёк иди.
Дня через два последний лёд дотает,
Подсохнет мусор. Пасха впереди.
Душа как бабочка, средь бела дня блуждает.
Виктор Исаченко, апрель 2000 года.
Крым
Как тянут горы,
Как резину вытягивают мышцы,
Как наркоз притягивают глаза,
Взоры летят и вверх, и впрямь и вкось.
Отрадны, как кому, просторы,
Кто не жалеет рук и глаз,
Кто тянется в открыто море,
На голых скалах ищет лаз.
Природы вечен труд, и горе
Тому, кто давит только сок,
Кто губит море, скалы, горы,
Тому, кто тискает порог.
Ночь
День обошёл тишину границ,
Полшага ещё отступив,
Ударился в крыши домов, разбив
Ртутную желчь глазниц.
Птицы взметнулись. Сосудом огня
Небо взметнулось в ответ.
Вылезли сумерки – грязный свет
Вылез из обломков дня.
И вот, когда темень безумной собакой
Вошла и уселась на задние лапы,
В последний осадок и весь без остатка
День выпал.
Керженец
Головой задевая листву,
Замирая от быстрых шагов,
Вдоль реки не одну шёл версту,
Заблудившись в дубраве годов.
В предвечерней дубраве годов
То кружился, то реял, летя
В направленье массива веков,
Наяву же за солнцем следя.
Я хотел до захода успеть,
Искупавшись, реку пересечь.
Там, где ей извиваться и течь
Ещё долго до устья…
Русские лица
Есть русские лица –
Колосья пшеницы,
Как в небе берёзы,
Как в кадке вода.
Есть русские лица,
Простые, как птицы,
Мне их не забыть ни когда.
Есть русские лица …
Простые, родные
Свободные вновь и всегда.
Чудесные лица и
Строгие лица,
Как в небе синицы,
Как в поле лоза.
Я сам руссколицый,
на Волге родился.
Я много их видел,
смелые лица и гордые лица.
В них честность,
любовь на века.
Те лица любились,
Те лица гордились друг другом
и каждым из нас.
Чайка
Сзади лягушка, бабочка справа,
Слева тревожится юная чайка,
Сядет, взлетает и круги нарезает,
Что беспокоит её – угадайка?
Нет у людей ни малейшего права
Думать, что жизнь только их и терзает.
Чайка, твой крик моё сердце пронзает,
Круг твой – входящая в душу отрава…
На небе солнце от туч отрывалось,
Я возвращался домой – вспоминалось,
Что не нова моя грустная жалость!
?Чайка?, так пьеса не зря называлась.
Тарковский
Вестей посмертных яд
отметил десять лет.
День мощный, как разбег
все десять лет
подряд
Носил как амулет,
а сам двадцатый век
Чернее стал на тон,
когда скончался он.
Одно прошу, не старь
годов грядущих ряд,
Мой давний календарь.
Ему начало взгляд его
в тот день, когда
привёз своё кино,
За зеркалом тогда
едва прошло оно.
Мои шестнадцать лет
надеждами полны.
Не нужен был билет,
Тянулся гул молвы.
Услышал и пришёл,
вошёл и снял пальто,
упало время то.
И сумерки.
Апрель за грохотом дверей.
И там трамваев трель, аллея тополей.
Паркет чуть щиплет нос,
в фойе широкий зал.
Вопрос, ответ, вопрос,
как много я узнал!
Спешит мужик, полёт, падение.
Летит Иван, война, как никогда вблизи.
Шальной, как от вина по лужам и грязи
Почти бежал домой
сквозь пред ночную сень,
И, как пчелиный рой,
не отступал тот день.
Метки:
