Подборка стихотворений восьмая

(данная подборка посылалась в "Литературную газету")



* * *


По весне поющему простите
возгласы разбуженной души...
Над листом бумаги деловитой
постараюсь вдумчиво решить,
где - с любовью к горнему искусству -
проведу счастливые часы
и, раскачивая нервов люстру,
на какие положу весы
прошлого бесплодные руины -
зрелище плачевное прыщей...
Но плывут раскованные льдины
ворохом раздаренных вещей.
Воздух молодит настроем вешним,
и вовсю резвится ребятня.
С каждым днём становится всё меньше
непонятных пятен бытия.
Без тепла к распроданной Отчизне
выправляю искривлённый путь...
Если где не дотянул по жизни,
то в строке пытаюсь дотянуть.
Поезд растянувшихся печалей,
словно ускользающая сыть,
прогрохочет, но не замечаю,
движимый потребностью творить.
С ранней рифмы мне безынтересен
ночи настороженный покров...
Только легковесь чудесных песен,
озаренье утренних часов!
Певчим звёздам отдаю навечно
ученичество черновика.
Всколыхнётся искреннее нечто
и опять затишье на века...
Но весна воспрянет непременно,
обновляя творческий замес,
и шепнёт наставшим переменам,
что певец воистину воскрес!..



Старшеклассница



Ты слышишь как подснежники растут,
и даже жуткая февральская позёмка -
послание постылых холодов -
не в силах зов любви перебороть.
Ты хочешь мимолётно-искромётно
по улице неубранной спешить,
швыряя в небеса возвышенные планы,
и под ноги бесстрашно не смотреть.
Ты видишь: впереди тревожно-осторожно
скользит по гололеду прохожий пожилой,
но юность не намерена грустить.
Ты думаешь о школьной переменке,
когда широкое узорное окно
от солнечных лучей внезапно вспыхнет,
и расцветёт огромная снежинка-серебринка
из детского сиреневого сна.
Ты знаешь, что роскошное тепло не за горами,
и суриковский снежный городок
растает без следа, а местная река-петлянка
покроется плывущими фигурами из тающего льда,
перегоняющими в беге облака.
Ты просишь у судьбы в последний год учёбы
сменить зимы невыразительной капризы
на первые порывные свиданья,
душевный воздушек и нежные весенние цветы,
подаренные мальчиком твоим.
Ты веришь в магию обветренных веснушек
и маминой немыслимой помады,
мечтая стать желанной и родной.
Ты напряжённо ждёшь целебных поцелуев...



* * *


Без труда волна морская
гонит прежние мечты.
Отдыхаю, отвыкая
от привычной суеты.

Не звоню родным и близким,
громких слов не говорю,
и расцветший всюду кризис
мне сейчас по фонарю.

Гальку трогаю беспечно,
обнимаю небеса;
жадно впитывая вечность,
плаваю, как на весах.

То опустит величаво
в мрак трёхбалльная волна-
свежевспененнозвучальна,
пресолёно-зелена.

А как вытолкнет упруго
к солнцу - бьёт фонтаном свет,
и ни капельки испуга
у меня к посмертью нет.

Ветер, чайкам досаждая,
надувает паруса.
Волю к жизни пробуждают
отпускные чудеса.

Бодрости тугой заряды
ниспадают с высоты...
Но волна вскипает рядом,
и рождаются мечты.


* * *


Когда неподвижный подвижник
поруганной северной веры,
за дальней грозой наблюдая,
натужно задышит всей грудью,
пытаясь завлечь в бесконечье
осколки растоптанной мысли,
то дуб - Аввакума ровесник,
Раскола безмолвный свидетель -
взмахнёт двоекратно ветвями
у древней торговой дороги
в последние дни перед смутой
и, слыша провидца стенанья,
вопрос вековечной печали
промолвит всклокоченным тучам,
беспечно по небу скользящим,
роняющих влагу бесцельно
на будущих кладбищ пространство,
но вряд ли дождётся ответа...



Солдатская


Я стою на вокзале с вещами,
ведь служить мне в десантных войсках.
Ты любить и писать обещаешь,
и слезинки сверкнули в глазах.

Пусть метели лютуют полями,
но письмом ты развеяла грусть.
Я вернусь по весне с журавлями
и на русской девчонке женюсь.

Нелегки вы, армейские будни:
парашют, камуфляж, автомат.
Но, друзья, служба лёгкою будет,
если птицами письма летят.

Пусть метели лютуют полями,
Но письмом ты развеяла грусть.
Я вернусь по весне с журавлями
и на русской девчонке женюсь.

Дембель адрес курлыканья знает,
скорый поезд плывёт в облаках.
Ты встречаешь меня на вокзале,
и слезинки сверкают в глазах.

Пусть метели лютуют полями,
но письмом ты развеяла грусть.
Я вернусь по весне с журавлями
и на русской девчонке женюсь.



* * *


В квартирное убежище пожитков
войду под вечер бодро ворошить
желе из уничтоженных стихов.
Домашний неустрой привычно буркнет,
что я ездок в незнаемо куда
и шарики за ролики зашли.
Но высветлить небесный беспорядок
в угрюмом трюме трезвого ума
способен мысли вирус-виртуоз.
Акт творчества вскипит волшебным варом
в переполохе схлынувших эпох,
и долгий штиль переболит-пройдет.
Калейдоскоп подробностей живучих
возникнет из воспрявшей тишины,
когда прочтёшь давнишний примитив.
Необъяснимая ранимость вспомнит
утерянный, забытый в прорве лет,
поверхностно-нелепый вариант.
Из тёмного хранилища событий
блеснёт послом ушедших голосов
в бараний рог закрученный сюжет.
Заворожит приятная невнятность
словесно-музыкальной кутерьмы,
и плавно по течению плывёшь.
Опишешь роскошь крошек воробьиных,
цветов разлужья искренний букет,
морошки мокрой полный туесок.
Затронешь космоса метаморфозы
иль серых будней скисший винегрет,
но качетвенно нового - увы.
Барахтаясь в бурде ассоциаций,
все силишься перо Жар-птицы сцапать,
а чудо промелькнуло-пронеслось.
Расстанусь на рассвете с тяжкой ношей
попытки детский лепет воскресить,
и улыбнётся пыльный календарь.



* * *


Как хотел я ночью бесконечной
разум человека всколыхнуть...
А планета нежилась беспечно,
и грустил в сторонке Млечный Путь.

Речь моя была подобна пенью,
но упорно-крепок сон элит.
Невод грандиозных уравнений
заводи эпохи бороздит.

Даже звёзд алмазные росинки
не подвигли люд на верный шаг.
Мыслей неутешные опилки
сыпались в пылающий очаг.

А душа пронзительней и резче
слышала далёкие миры.
Только провиденье рукоплещет,
принимая пылкие дары.

Выслушав дремучее молчанье,
я ступил в единственный рассвет...
Ветер на окраинах познанья
колыхал листву грядущих лет.