Серия Антиутопия. 8. Великое шоу на небесах
"Великое шоу на небесах" - Восьмая новелла из серии "Антиутопия"
Вся серия:
1. "101"
2. "Абсолютно черное"
3. "Абсолютно белое"
4. "Black philosophy"
5. "Автор"
6. "Рассвет"
7. "...о высших и простых..."
8. "Великое шоу на небесах"
9. "Антиутопия"
От автора:
Выбор. История почти написана. Ты - эпизодический герой, и от тебя требуется совсем немного. Что важнее остаться верным себе или остаться самим собой? Иными словами, что выберешь ты? Давай узнаем! Я приглашаю тебя на шоу...
-///-
I часть (...Сэм...)
Я сегодня не тот, что всегда.
Я проснулся будильникам вторя.
Я сегодня без имени стал
И назван не буду героем.
Мне теперь нарицательным быть,
Монументом под патиной черной.
И след, что расстает вдали
Будет мой и расступится море.
Оторвись, посмотри-ка наверх,
Все их лица вновь перед глазами.
Я сегодня беру с собой всех
В бесконечный полет с облаками.
В полет против их воли на мель,
Подарив грешное подношение.
Я сегодня никто. Моя цель -
Умереть, не подняться с постели.
С детства вверх вытянутой руки
До мурашек в плечах, я гордился.
Я писал и читал все стихи,
Где лишь небо, и ветер, и мысли,
Где лишь тот покровитель вершин,
Что вершин покорять не пугался,
Где лишь тот есть счастливый один,
Кто на счастье чужом не сыгрался.
А теперь меня в страх у небес...
Непутевая синяя лира
Говорит, что летит в небе бес,
Этим бесом я правлю над миром.
Этот бес несет горе в металл.
Этот лик ни за что не опасен,
Но оставит второй он закат,
Что прекрасен будет и ужасен.
Волшебство неуемных времен
Оставляет сожженые тропы.
Есть закон у бесчисленных войн,
Что не вспомнить тех войн у потомков,
Что не вспомнят плебеев вожди,
За их волю жизнь отвергавших,
Что пройдут проливные дожди
И все смоет день позавчерашний.
Я мечусь по квартире, я сам,
Как в костер наступая ногами,
Не хочу восходить к небесам,
Тот полет мне кажется странным.
Он насмешка над жизнью и круг,
Мне его не пройти непредвзятым.
Мне не ровный сердечный стук
Говорит, что я стану проклятием.
До чего глупых слов у невежд
Много так, что всем смерти желают.
Я взлетаю, а на борту смерть,
И мы с ней немного играем.
Она мне вопрос задает,
К челюстям свой палец подносит
И костлявой фалангой трясет,
Усмехаясь над трусостью просит.
Она просит меня замолчать,
Или думать как можно тише,
А иначе мы можем проспать
Миг когда засвистит и задышит,
Миг когда всполыхнется пожар
И все взгляды застынут пустые
И сыграю я на небесах
Шоу тени, и света, и пыли.
Он пилот и он знает сейчас.
Белым беркутом вышита лычка.
Он не в курсе, но как и я
Знает, что наш путь необычен.
Он смеяться не хочет со мной
Над похабностью анекдота.
Да и сам я чертовски зол.
Мы взлетаем в открытое море.
А ведь летной погодою день,
Нас встречает новое солнце,
Светит всем пернатым во след.
Горизонт поедает все звезды.
Мама, что ты сказала бы мне
Если бы я сказал, что не даром
Я лечу на землю огней,
Чтобы там сеять пламя и хаос.
Что бы сказала ты мне,
Если бы я был убийца затворник,
Если бы я был палач для людей,
Всех образов лиц и не вспомня.
Что бы сказала ты мне,
Пред собою и миром представши.
Как теперь мне смотреть в этот свет?
Как мне жить с этим грузом однажды?
Как решить выполнить волю тех,
Кто писал на бумаге о кнопке,
Кто как прихотью, так, на тот свет
Отпустить решил волею ловко,
Кто не ждет, не чувствует страх
И не ищет новых ответов,
В этом шоу на небесах
Уже занял почетное место?
Нас с вторым ждет простой рубикон.
Долетев до конца в самолете,
Мы прервем сотни тысяч имен,
Сотни тысяч дел и ремесел,
Сотни вздохов так оборвав,
Сотни тысяч речей в полуслове.
Их глаза предо мной стоят.
Их глаза удивляюще смотрят.
Им понять невозможно пока,
После драки большой грандиозной,
Я приду в их дом без звонка,
Без предупреждения и спроса.
Я сломаю обычный тот дом.
Я сломаю живущих там жизни.
Мама, что скажешь на то,
Сможешь ты мне простить этот выбор?
Или нет... ну тогда трибунал!
По закону военных столетий,
Не исполнил, а обещал
Верность флагу, тому кто в ответе.
Струсил. Подался к врагу,
На затворы нажать испугался.
Недостойный, средь равных ему,
В родословной своей затесался.
Трибунал этот - короток суд,
Где уже по лицам понятно,
Я виновен, как сразу на стул
Посадил свою задницу прямо.
Я виновен, ослушавшись догм,
За которые так подписался,
Я виновен и буду казнен
И поступок их более нравствен.
Ведь нет дела им как и зачем
Сверху к ним перешла разнарядка,
Они жрут и трахают тех,
На кого показала указка.
Им сморкаясь приятно пердеть,
Коль на то была воли команда,
Им не страшна их личная смерть,
Да и жизнь - это лишь пропаганда.
Всё безмозглое вновь на рожон
Отпускает депеши и списки.
И один раз в их сотню голов
Вот такая закралась вдруг мысль:
Применить скорпиона в руке,
Поглядеть, как он будет нам верен,
Пусть ядром на их головы всем
Упадет, проект мой, манхэттен!
Вот такой счастливый финал
Ждет в конце, в указанном месте.
Есть малыш на борту у меня,
А толстяк летит следующим рейсом.
Есть мудрец и росчерк пера,
Не снимающий белых перчаток.
Я в руке той послушный рычаг
И таинственный подлый каратель.
В общем все, показалась земля,
Как враги мои будет вас жалко.
Я как кобра готовлю свой яд
И бросок для укуса к порядку.
Или нет! Не бывать! Не смогу!
На штурвал налегаю и вправо
Самолет на крыло увожу.
Мне второй у виска крутит правой.
Мне с земли радио подает
Перепуганный быстрый экзамен.
Как посмел я прервать мой полет?
Почему все пошло не по плану?
Но второй не согласен он быть
Дезертиром, ослушавшись истин,
Он одуматься просит, забыть,
Он не хочет со мной делить крысу.
У него есть и дети и дом
И страховка не плачена долго,
А вон те, кто сейчас под низом,
За них он не уйдет на иголки.
Там враги, спешит мне повторять,
Там не люди, а серые твари!
Увожу самолет, мне чихать
На слова и его все морали!
Он и сам не радеет за миг,
Когда все содрогнется и выстрел
Все решит за чужих и других.
Он боится и борется с мыслью,
Но он тоже простой человек
И свою драгоценную сущность
За бесценок отдать не хотел
И локтем выбил глаз размахнувшись.
Падал я с небывалых высот,
Падал я внутрь собственных смыслов,
А малыш в тот день рухнул и вот
Мир увидел тот столб и сноп искр.
Пока я бессознательный страх
Прогонял среди снов незавидных,
Пропустил шоу на небесах,
Пропустил я до самых, до титров.
II часть (...Ироши...)
Восток пленит чудес, моих о глаз немую всышку.
Я утром створки у окна частично отворил.
Там звезд немой последний плач, неистовый был выше,
А свет тихонько изымал луны графин полный чернил.
Иероглиф есть все описать, но нем против природы,
Любая акварель у ней так скупо тратит цвет.
На все закаты есть восход и каждый день так долго
Великое я вижу шоу, здесь у твоих небес.
Большое представление ночь, как жаль она украдкой
Отнимет время темноты и сон вобьет к ногам.
И путник много раз пройдя вдоль стеленных кроватей
В конце концов устанет ждать, устанет звать тебя.
Но он же будит раньше всех, всем бирюзовым музам
Тем, что зевая еще ткут вчерашний сладкий сон,
Кричит, что день пришел и к ней, сквозь и узлы и узы,
В окно дома напротив, тихо уставясь, смотрит он.
Ты еще спишь любовь моя, я дергаю за нитку.
Ту самую, что вообразив, ведет меня к тебе.
Ты еще спишь, моя мечта, во сне святом и липком,
Наедине с Пегасом, у пруда волшебных речных рыб.
Ты рыба, этот водоем волнами треплет косы.
Созвездие ярких светлячков уплыть зовет наверх.
Твой август оставляет след, но так, что будто звезды
Те самые, что так радушно тают на рассвет.
Ни ветерка с полей и след вчера росой покроет листья.
В кустарниках, назло заре, порхает страж ночной.
Он не боится свет, он есть, стремится в закулисье,
Покуда странный шумный день не украдет покой.
Я уже видел это раз, сто раз, а может быть и больше.
Таким с тоски большой твой сад всегда казался днем.
Любви в нем много и дождя двум розам - птицам ночи.
Что из земли цветя зовут тебя, а кроме никого.
Порой мне жаль, что я рожден бессмысленно и глупо.
Не тем я существом пришел в красивый этот мир.
Из семени расти цветком когда-то было нужно,
Тогда быть может я привлек и глаз и рук твоих.
Тогда б все музы вокруг нас, что с бирюзовым взглядом
Не просыпались по утрам, в окно твое глядя.
Заботы были бы просты, ночью за звезд парадом,
А утром я бы наблюдал все шоу в этих небесах.
На патефоне прозвучав, последней эта песня,
Иголку к центру приведя, вернула город в дым.
Мотылек вспомнил, скорпион, что ждет его на месте,
Уже готов нести удар, почти достал живым.
Здесь ветер, все против него, пробиты эти крылья,
Союзники его теснят и ждут его с небес.
Он ринется выше взлететь, но в битве непосильной,
Как камень вниз его клонит и тянет легкий вес.
Мы с мотыльком в конце пути, в последних метрах кружим,
И не один тот скорпион, что с юга грезит нам.
Бессмертный алый и пушной, медведь навострил уши.
Кому достанемся с тобой не знаем ты и я.
Мы смотрим как со стороны, как падает эпоха,
Нас рвут на части и куски, подобно островам.
Ветра уносят прочь их все и возрастает море,
А море вновь погибельно всем нашим мотылькам.
На патефоне отзвучав, тот голос замолкает,
И городской пейзаж уже спешит забить свободный слух.
В порту десяток кораблей стоят, матросы их не знают.
Такой и близкой и земной порой грустят глядя вокруг.
Война святая и война за честь, за мир, порядок.
Рисован этот горизонт, где с морем неба сход.
Маяк покрытый бородой, умен не по годам ли?!
Все рыщет глазом своим мрак в поиске всех гребцов.
Тиха крадущаяся ночь, как будто вынул пробку
Один волшебный озорник, играясь шутил вдруг.
Спиралью скрученная тьма так отступала робко.
Она ушла как будто в сток, не вынеся тех мук.
Реет мастеровых цехов уверенный столб дыма,
Орало на мечи кует мой несгибаемый град.
Который год не устает всю силу мерить сила.
Часы ответно говорят, пора мой друг, пора!
Империя зовет. Иду. Военный день уж начат.
Мундир отглажен наведен по блеску звезд его.
Я выхожу, навстречу день, прекрасный день, что значит
Сегодня один скорпион своим же жалом вмрет.
Мне помнится столь гордый взгляд с портрета Хирохито,
Невежды не узнают час, когда жилы пусты,
Они не ступят никогда на островные рифы,
Я обещаю это вам, отцы моей земли!
Пускай мы с мотыльком в конце, конец пусть будет близок!
Пускай копье будет змеей и им окружены!
Пусть заперт буду всех сторон, найду и плеть и выстрел!
Пусть становлюсь совсем един, чрез это не пройти!
Не верь мне гордый скорпион, слова стесают камни!
Нет знака, что опишет мне то чувство пред тобой!
Нет воли большей, только есть слова, что чуть бездарней,
Но лишь желание тебя узреть перед собой...
...Вот ее дом, я мимо шел, так жадно вперясь в окна.
Сейчас я словно никогда ее и не видал.
Хоть частью, хоть на этот миг причудливого ока,
Ну где же ты? Тебя-то нет! Ни город и не сад,
Сегодня ты невидима, словно туман скрывает,
А может ты стоишь вот здесь, но не увижу я.
Ни вид, ни вкус, ни образ твой такой необычайный...
Пожалуйста, явись же мне, прям в этот день и час!
Согласен, будь же холодна, как ты предпочитаешь,
И не вступая в разговор, в саду с цветами будь,
Но знать бы, что в такой душе сейчас все преполняет
Одна лишь тайна против всех и знать ее хочу!
С тобою не случилось что? Тебя не потерял я?
Хоть никогда не обладал всерьез твоим теплом,
Но было бы сто крат светлей от утреннего знания,
Что нить еще к руке твоей от моих рук идет.
Увы, ты растворилась вдруг в пучке воспоминаний...
За мир худой, да посреди ристалищ и болот,
Большой мы делим апельсин по своему желанию,
Не смочь никак насытится одной лишь кожурой.
Нас трое было против всех и все бы ничего бы,
Но двое сдавшихся врагу, перстом ссылались в нас.
Мы ждали рака свист тогда, стоя у Фудзиямы,
И не дождавшись ушли вниз в неверный день и час.
Они идут на встречу мне, измазаны и черны
И голодны, усталы и худы идут к заводам жать,
Идут копать, сверлить, бурить, и воспевая море,
Пред каждым кителем гордясь, колено преклонять.
А им нужна наша война? Что за морем не чуждо?
Они то верят, что с лихвой им нужен этот плуг.
Каждый, кто смог хоть пистолет держать, пошел на службу.
Пошел бы каждый с гордостью, ведь убивать - не труд!
Лишь я с прохожих буду чист, таков строгий порядок!
Мне козыряет молодой, а старый смотрит вслед.
Убийце падают на грудь девичьих взглядов яды,
И каждая мечтает чтоб, я улыбнулся ей.
С открытых окон донеслась волшебных клавиш лира,
Ей пелось грустно тяжело и волновало слух.
Она взрывалась как звезда и гасла как светило
И дева пела, и без слов сорвав последний дух.
Сигнал протяженый и глухой! Воздушная тревога!
Поднялись в него мотыльки на перехват ему.
Тому, кого я не видал с высот совсем далеких.
Ну что ж, пришла и в этот дом война, ее не ждут!
Как все обычно люди в ряд, испугов обреченных
Не видно не бросаются все под ноги ко мне.
Неужто привыкают быть и ко всему готовы?
Да просто надоело ждать судьбу свою извне!
Удар с небес... и все легли... жест выучен на память...
То был совсем гнетущий гром невероятных туч.
Те тучи поднимали век и пыль клали и камни
Игрушками взлетали вверх, игравший был могуч.
За один миг на улице сменились стены влево.
Предметы как подкошены одной волной смело.
Тот парень, несший пять газет, еще секунду верил,
Что он споткнулся и упал, но сразу же пойдет.
Те гимназистки, где они? Их ряд был перевёрнут.
Волшебный ветер ото всех их прочь унес из глаз.
Как будто дунул сверху вниз тяжелый грузный гомон,
И хлопнула, что было сил, ладонь другой рука.
И дева, певшая в окно, пусть поздно, замолчала,
И все что ранило ее, решило ее жизнь.
Нас взяли каждого за грудь, швырнули как попало,
И щепки, бревна, валуны все мимо нас неслись.
Вокруг меня кричали все, я голоса не слышал.
Все открывали рты сейчас и плакали навзрыд.
Кто-то держал и прижимал другого, что не дышит,
Кто-то искал, будил, шептал и мертвеца просил.
У бездыханных губ ищя любое понимание,
В крови, в слезах и в горе вновь, не осознав себя.
Кто-то копал, кто-то бежал, меня толкнув в незнании,
Упал на старика, что смерти так и не узнал.
Повсюду все, что было здесь в секунду стало склепом,
Скорбящим склепом с воем тех, кто был еще в пути.
Что было тут? Ответа нет, как в августе нет снега!
Я должен попытаться к ней... Я должен к ней дойти!
Ужасный столб из облаков, как раз у ее дома.
А может ближе... Может быть, я начинаю путь.
Ползу по трупам и живым, в рассудке и безмолвным,
Ползу. Как там она, лишь мысль, пожалуйста спасись!
Я должен быть... в казарме быть и управлять отрядом,
Моих решений ждет сейчас империя и дом.
Но чувствую, что я иду, оставив тот порядок
Шагами не по твердому, по тем, кто мне знаком.
Не слышу вас! Не слышу их! Лишь внутренний крик слышу!
Иду искать тебя сейчас, твой сад вообразив.
Что там меж лилий и меж роз, ты обитаешь тихо
И все, я больше верю в то, что чудеса важны.
Пожалуйста живи сейчас и не найдись мне мертвой!
Увеченной, бегущей прочь в попытке убежать!
Я в каждой с содранным лицом и без лица на ощупь,
Пытаюсь лишь тебя во всех их... силюсь разобрать.
Но вновь не ты, часами я хожу от павших к павшим,
И крепнет с каждою душой надежда не найти.
Я чемто болен и сейчас, но то совсем не важно.
Твой дом разрушен предо мной... я шел тебя спасти...
Две розы в уголь сожжены и ни цветов, ни листьев...
Я руки эти представлял, что так любили их.
Я нить с тобою потерял... разорванные нити
Ведут отныне вникуда и сад твой пуст и дик...
И лечь на землю... закричать... так громко, что расслышат,
И звать по имени тебя, не получив ответ...
Остаться тут и воздух весь спустить в последний выдох!
И попросить его возьми и дай мне умереть...
III часть
...Ироши...
Сейчас, полвека уж спустя я помню ее руки.
Я зла таить в душе не смог, но я и не простил.
Другой такой на свете нет, годами в переулках
Ее глаза всегда искал и розы приносил.
Сэм, знаешь, нынче парк стоит на месте, где я умер.
Я будто сто жизней подряд оставил там тогда.
Я розы эти приносил я знаю, что безумен,
Один раз потерял я все, за день и навсегда.
...Сэм...
Я сейчас сижу перед тобой,
Мы одной тропою у гроба.
Я виновен пред жизнью и мой
Оправдательный текст столь убогий,
Что не верю ни слова себе,
И живу еженочно сначала,
И проклятием мне в каждом сне
Вновь то утро, и я за штурвалом...
-///-
Грубые Несостыковки с историей:
*- имена главных героев Сэм и Ироши вымышленные и несут в себе аллегорию. Сэм олицетворяет нарицательное название США (дядя сэм), Первый пилот "Энола гей" сбросивший бомбу был Пол Тиббетс. Его характер не соответствовал описанному мной Сэму, и из уважения к человечеству я убрал его из моей истории. Что же касается Ироши - так и вовсе вымышленное имя, олицетворяет кроткое название города Хиросима
**- в новелле есть метафора на СССР. Ироши думает о нем как об алом пушном медведе, который ждет мотылька (Японию) с севера. Если считать что действие идет 6 августа 1945 года, то на тот момент СССР с Японией еще не воевал
***- за другие возможные несостыковки прошу не клеймить автора позором, ибо, прежде всего произведение художественное
Вся серия:
1. "101"
2. "Абсолютно черное"
3. "Абсолютно белое"
4. "Black philosophy"
5. "Автор"
6. "Рассвет"
7. "...о высших и простых..."
8. "Великое шоу на небесах"
9. "Антиутопия"
От автора:
Выбор. История почти написана. Ты - эпизодический герой, и от тебя требуется совсем немного. Что важнее остаться верным себе или остаться самим собой? Иными словами, что выберешь ты? Давай узнаем! Я приглашаю тебя на шоу...
-///-
I часть (...Сэм...)
Я сегодня не тот, что всегда.
Я проснулся будильникам вторя.
Я сегодня без имени стал
И назван не буду героем.
Мне теперь нарицательным быть,
Монументом под патиной черной.
И след, что расстает вдали
Будет мой и расступится море.
Оторвись, посмотри-ка наверх,
Все их лица вновь перед глазами.
Я сегодня беру с собой всех
В бесконечный полет с облаками.
В полет против их воли на мель,
Подарив грешное подношение.
Я сегодня никто. Моя цель -
Умереть, не подняться с постели.
С детства вверх вытянутой руки
До мурашек в плечах, я гордился.
Я писал и читал все стихи,
Где лишь небо, и ветер, и мысли,
Где лишь тот покровитель вершин,
Что вершин покорять не пугался,
Где лишь тот есть счастливый один,
Кто на счастье чужом не сыгрался.
А теперь меня в страх у небес...
Непутевая синяя лира
Говорит, что летит в небе бес,
Этим бесом я правлю над миром.
Этот бес несет горе в металл.
Этот лик ни за что не опасен,
Но оставит второй он закат,
Что прекрасен будет и ужасен.
Волшебство неуемных времен
Оставляет сожженые тропы.
Есть закон у бесчисленных войн,
Что не вспомнить тех войн у потомков,
Что не вспомнят плебеев вожди,
За их волю жизнь отвергавших,
Что пройдут проливные дожди
И все смоет день позавчерашний.
Я мечусь по квартире, я сам,
Как в костер наступая ногами,
Не хочу восходить к небесам,
Тот полет мне кажется странным.
Он насмешка над жизнью и круг,
Мне его не пройти непредвзятым.
Мне не ровный сердечный стук
Говорит, что я стану проклятием.
До чего глупых слов у невежд
Много так, что всем смерти желают.
Я взлетаю, а на борту смерть,
И мы с ней немного играем.
Она мне вопрос задает,
К челюстям свой палец подносит
И костлявой фалангой трясет,
Усмехаясь над трусостью просит.
Она просит меня замолчать,
Или думать как можно тише,
А иначе мы можем проспать
Миг когда засвистит и задышит,
Миг когда всполыхнется пожар
И все взгляды застынут пустые
И сыграю я на небесах
Шоу тени, и света, и пыли.
Он пилот и он знает сейчас.
Белым беркутом вышита лычка.
Он не в курсе, но как и я
Знает, что наш путь необычен.
Он смеяться не хочет со мной
Над похабностью анекдота.
Да и сам я чертовски зол.
Мы взлетаем в открытое море.
А ведь летной погодою день,
Нас встречает новое солнце,
Светит всем пернатым во след.
Горизонт поедает все звезды.
Мама, что ты сказала бы мне
Если бы я сказал, что не даром
Я лечу на землю огней,
Чтобы там сеять пламя и хаос.
Что бы сказала ты мне,
Если бы я был убийца затворник,
Если бы я был палач для людей,
Всех образов лиц и не вспомня.
Что бы сказала ты мне,
Пред собою и миром представши.
Как теперь мне смотреть в этот свет?
Как мне жить с этим грузом однажды?
Как решить выполнить волю тех,
Кто писал на бумаге о кнопке,
Кто как прихотью, так, на тот свет
Отпустить решил волею ловко,
Кто не ждет, не чувствует страх
И не ищет новых ответов,
В этом шоу на небесах
Уже занял почетное место?
Нас с вторым ждет простой рубикон.
Долетев до конца в самолете,
Мы прервем сотни тысяч имен,
Сотни тысяч дел и ремесел,
Сотни вздохов так оборвав,
Сотни тысяч речей в полуслове.
Их глаза предо мной стоят.
Их глаза удивляюще смотрят.
Им понять невозможно пока,
После драки большой грандиозной,
Я приду в их дом без звонка,
Без предупреждения и спроса.
Я сломаю обычный тот дом.
Я сломаю живущих там жизни.
Мама, что скажешь на то,
Сможешь ты мне простить этот выбор?
Или нет... ну тогда трибунал!
По закону военных столетий,
Не исполнил, а обещал
Верность флагу, тому кто в ответе.
Струсил. Подался к врагу,
На затворы нажать испугался.
Недостойный, средь равных ему,
В родословной своей затесался.
Трибунал этот - короток суд,
Где уже по лицам понятно,
Я виновен, как сразу на стул
Посадил свою задницу прямо.
Я виновен, ослушавшись догм,
За которые так подписался,
Я виновен и буду казнен
И поступок их более нравствен.
Ведь нет дела им как и зачем
Сверху к ним перешла разнарядка,
Они жрут и трахают тех,
На кого показала указка.
Им сморкаясь приятно пердеть,
Коль на то была воли команда,
Им не страшна их личная смерть,
Да и жизнь - это лишь пропаганда.
Всё безмозглое вновь на рожон
Отпускает депеши и списки.
И один раз в их сотню голов
Вот такая закралась вдруг мысль:
Применить скорпиона в руке,
Поглядеть, как он будет нам верен,
Пусть ядром на их головы всем
Упадет, проект мой, манхэттен!
Вот такой счастливый финал
Ждет в конце, в указанном месте.
Есть малыш на борту у меня,
А толстяк летит следующим рейсом.
Есть мудрец и росчерк пера,
Не снимающий белых перчаток.
Я в руке той послушный рычаг
И таинственный подлый каратель.
В общем все, показалась земля,
Как враги мои будет вас жалко.
Я как кобра готовлю свой яд
И бросок для укуса к порядку.
Или нет! Не бывать! Не смогу!
На штурвал налегаю и вправо
Самолет на крыло увожу.
Мне второй у виска крутит правой.
Мне с земли радио подает
Перепуганный быстрый экзамен.
Как посмел я прервать мой полет?
Почему все пошло не по плану?
Но второй не согласен он быть
Дезертиром, ослушавшись истин,
Он одуматься просит, забыть,
Он не хочет со мной делить крысу.
У него есть и дети и дом
И страховка не плачена долго,
А вон те, кто сейчас под низом,
За них он не уйдет на иголки.
Там враги, спешит мне повторять,
Там не люди, а серые твари!
Увожу самолет, мне чихать
На слова и его все морали!
Он и сам не радеет за миг,
Когда все содрогнется и выстрел
Все решит за чужих и других.
Он боится и борется с мыслью,
Но он тоже простой человек
И свою драгоценную сущность
За бесценок отдать не хотел
И локтем выбил глаз размахнувшись.
Падал я с небывалых высот,
Падал я внутрь собственных смыслов,
А малыш в тот день рухнул и вот
Мир увидел тот столб и сноп искр.
Пока я бессознательный страх
Прогонял среди снов незавидных,
Пропустил шоу на небесах,
Пропустил я до самых, до титров.
II часть (...Ироши...)
Восток пленит чудес, моих о глаз немую всышку.
Я утром створки у окна частично отворил.
Там звезд немой последний плач, неистовый был выше,
А свет тихонько изымал луны графин полный чернил.
Иероглиф есть все описать, но нем против природы,
Любая акварель у ней так скупо тратит цвет.
На все закаты есть восход и каждый день так долго
Великое я вижу шоу, здесь у твоих небес.
Большое представление ночь, как жаль она украдкой
Отнимет время темноты и сон вобьет к ногам.
И путник много раз пройдя вдоль стеленных кроватей
В конце концов устанет ждать, устанет звать тебя.
Но он же будит раньше всех, всем бирюзовым музам
Тем, что зевая еще ткут вчерашний сладкий сон,
Кричит, что день пришел и к ней, сквозь и узлы и узы,
В окно дома напротив, тихо уставясь, смотрит он.
Ты еще спишь любовь моя, я дергаю за нитку.
Ту самую, что вообразив, ведет меня к тебе.
Ты еще спишь, моя мечта, во сне святом и липком,
Наедине с Пегасом, у пруда волшебных речных рыб.
Ты рыба, этот водоем волнами треплет косы.
Созвездие ярких светлячков уплыть зовет наверх.
Твой август оставляет след, но так, что будто звезды
Те самые, что так радушно тают на рассвет.
Ни ветерка с полей и след вчера росой покроет листья.
В кустарниках, назло заре, порхает страж ночной.
Он не боится свет, он есть, стремится в закулисье,
Покуда странный шумный день не украдет покой.
Я уже видел это раз, сто раз, а может быть и больше.
Таким с тоски большой твой сад всегда казался днем.
Любви в нем много и дождя двум розам - птицам ночи.
Что из земли цветя зовут тебя, а кроме никого.
Порой мне жаль, что я рожден бессмысленно и глупо.
Не тем я существом пришел в красивый этот мир.
Из семени расти цветком когда-то было нужно,
Тогда быть может я привлек и глаз и рук твоих.
Тогда б все музы вокруг нас, что с бирюзовым взглядом
Не просыпались по утрам, в окно твое глядя.
Заботы были бы просты, ночью за звезд парадом,
А утром я бы наблюдал все шоу в этих небесах.
На патефоне прозвучав, последней эта песня,
Иголку к центру приведя, вернула город в дым.
Мотылек вспомнил, скорпион, что ждет его на месте,
Уже готов нести удар, почти достал живым.
Здесь ветер, все против него, пробиты эти крылья,
Союзники его теснят и ждут его с небес.
Он ринется выше взлететь, но в битве непосильной,
Как камень вниз его клонит и тянет легкий вес.
Мы с мотыльком в конце пути, в последних метрах кружим,
И не один тот скорпион, что с юга грезит нам.
Бессмертный алый и пушной, медведь навострил уши.
Кому достанемся с тобой не знаем ты и я.
Мы смотрим как со стороны, как падает эпоха,
Нас рвут на части и куски, подобно островам.
Ветра уносят прочь их все и возрастает море,
А море вновь погибельно всем нашим мотылькам.
На патефоне отзвучав, тот голос замолкает,
И городской пейзаж уже спешит забить свободный слух.
В порту десяток кораблей стоят, матросы их не знают.
Такой и близкой и земной порой грустят глядя вокруг.
Война святая и война за честь, за мир, порядок.
Рисован этот горизонт, где с морем неба сход.
Маяк покрытый бородой, умен не по годам ли?!
Все рыщет глазом своим мрак в поиске всех гребцов.
Тиха крадущаяся ночь, как будто вынул пробку
Один волшебный озорник, играясь шутил вдруг.
Спиралью скрученная тьма так отступала робко.
Она ушла как будто в сток, не вынеся тех мук.
Реет мастеровых цехов уверенный столб дыма,
Орало на мечи кует мой несгибаемый град.
Который год не устает всю силу мерить сила.
Часы ответно говорят, пора мой друг, пора!
Империя зовет. Иду. Военный день уж начат.
Мундир отглажен наведен по блеску звезд его.
Я выхожу, навстречу день, прекрасный день, что значит
Сегодня один скорпион своим же жалом вмрет.
Мне помнится столь гордый взгляд с портрета Хирохито,
Невежды не узнают час, когда жилы пусты,
Они не ступят никогда на островные рифы,
Я обещаю это вам, отцы моей земли!
Пускай мы с мотыльком в конце, конец пусть будет близок!
Пускай копье будет змеей и им окружены!
Пусть заперт буду всех сторон, найду и плеть и выстрел!
Пусть становлюсь совсем един, чрез это не пройти!
Не верь мне гордый скорпион, слова стесают камни!
Нет знака, что опишет мне то чувство пред тобой!
Нет воли большей, только есть слова, что чуть бездарней,
Но лишь желание тебя узреть перед собой...
...Вот ее дом, я мимо шел, так жадно вперясь в окна.
Сейчас я словно никогда ее и не видал.
Хоть частью, хоть на этот миг причудливого ока,
Ну где же ты? Тебя-то нет! Ни город и не сад,
Сегодня ты невидима, словно туман скрывает,
А может ты стоишь вот здесь, но не увижу я.
Ни вид, ни вкус, ни образ твой такой необычайный...
Пожалуйста, явись же мне, прям в этот день и час!
Согласен, будь же холодна, как ты предпочитаешь,
И не вступая в разговор, в саду с цветами будь,
Но знать бы, что в такой душе сейчас все преполняет
Одна лишь тайна против всех и знать ее хочу!
С тобою не случилось что? Тебя не потерял я?
Хоть никогда не обладал всерьез твоим теплом,
Но было бы сто крат светлей от утреннего знания,
Что нить еще к руке твоей от моих рук идет.
Увы, ты растворилась вдруг в пучке воспоминаний...
За мир худой, да посреди ристалищ и болот,
Большой мы делим апельсин по своему желанию,
Не смочь никак насытится одной лишь кожурой.
Нас трое было против всех и все бы ничего бы,
Но двое сдавшихся врагу, перстом ссылались в нас.
Мы ждали рака свист тогда, стоя у Фудзиямы,
И не дождавшись ушли вниз в неверный день и час.
Они идут на встречу мне, измазаны и черны
И голодны, усталы и худы идут к заводам жать,
Идут копать, сверлить, бурить, и воспевая море,
Пред каждым кителем гордясь, колено преклонять.
А им нужна наша война? Что за морем не чуждо?
Они то верят, что с лихвой им нужен этот плуг.
Каждый, кто смог хоть пистолет держать, пошел на службу.
Пошел бы каждый с гордостью, ведь убивать - не труд!
Лишь я с прохожих буду чист, таков строгий порядок!
Мне козыряет молодой, а старый смотрит вслед.
Убийце падают на грудь девичьих взглядов яды,
И каждая мечтает чтоб, я улыбнулся ей.
С открытых окон донеслась волшебных клавиш лира,
Ей пелось грустно тяжело и волновало слух.
Она взрывалась как звезда и гасла как светило
И дева пела, и без слов сорвав последний дух.
Сигнал протяженый и глухой! Воздушная тревога!
Поднялись в него мотыльки на перехват ему.
Тому, кого я не видал с высот совсем далеких.
Ну что ж, пришла и в этот дом война, ее не ждут!
Как все обычно люди в ряд, испугов обреченных
Не видно не бросаются все под ноги ко мне.
Неужто привыкают быть и ко всему готовы?
Да просто надоело ждать судьбу свою извне!
Удар с небес... и все легли... жест выучен на память...
То был совсем гнетущий гром невероятных туч.
Те тучи поднимали век и пыль клали и камни
Игрушками взлетали вверх, игравший был могуч.
За один миг на улице сменились стены влево.
Предметы как подкошены одной волной смело.
Тот парень, несший пять газет, еще секунду верил,
Что он споткнулся и упал, но сразу же пойдет.
Те гимназистки, где они? Их ряд был перевёрнут.
Волшебный ветер ото всех их прочь унес из глаз.
Как будто дунул сверху вниз тяжелый грузный гомон,
И хлопнула, что было сил, ладонь другой рука.
И дева, певшая в окно, пусть поздно, замолчала,
И все что ранило ее, решило ее жизнь.
Нас взяли каждого за грудь, швырнули как попало,
И щепки, бревна, валуны все мимо нас неслись.
Вокруг меня кричали все, я голоса не слышал.
Все открывали рты сейчас и плакали навзрыд.
Кто-то держал и прижимал другого, что не дышит,
Кто-то искал, будил, шептал и мертвеца просил.
У бездыханных губ ищя любое понимание,
В крови, в слезах и в горе вновь, не осознав себя.
Кто-то копал, кто-то бежал, меня толкнув в незнании,
Упал на старика, что смерти так и не узнал.
Повсюду все, что было здесь в секунду стало склепом,
Скорбящим склепом с воем тех, кто был еще в пути.
Что было тут? Ответа нет, как в августе нет снега!
Я должен попытаться к ней... Я должен к ней дойти!
Ужасный столб из облаков, как раз у ее дома.
А может ближе... Может быть, я начинаю путь.
Ползу по трупам и живым, в рассудке и безмолвным,
Ползу. Как там она, лишь мысль, пожалуйста спасись!
Я должен быть... в казарме быть и управлять отрядом,
Моих решений ждет сейчас империя и дом.
Но чувствую, что я иду, оставив тот порядок
Шагами не по твердому, по тем, кто мне знаком.
Не слышу вас! Не слышу их! Лишь внутренний крик слышу!
Иду искать тебя сейчас, твой сад вообразив.
Что там меж лилий и меж роз, ты обитаешь тихо
И все, я больше верю в то, что чудеса важны.
Пожалуйста живи сейчас и не найдись мне мертвой!
Увеченной, бегущей прочь в попытке убежать!
Я в каждой с содранным лицом и без лица на ощупь,
Пытаюсь лишь тебя во всех их... силюсь разобрать.
Но вновь не ты, часами я хожу от павших к павшим,
И крепнет с каждою душой надежда не найти.
Я чемто болен и сейчас, но то совсем не важно.
Твой дом разрушен предо мной... я шел тебя спасти...
Две розы в уголь сожжены и ни цветов, ни листьев...
Я руки эти представлял, что так любили их.
Я нить с тобою потерял... разорванные нити
Ведут отныне вникуда и сад твой пуст и дик...
И лечь на землю... закричать... так громко, что расслышат,
И звать по имени тебя, не получив ответ...
Остаться тут и воздух весь спустить в последний выдох!
И попросить его возьми и дай мне умереть...
III часть
...Ироши...
Сейчас, полвека уж спустя я помню ее руки.
Я зла таить в душе не смог, но я и не простил.
Другой такой на свете нет, годами в переулках
Ее глаза всегда искал и розы приносил.
Сэм, знаешь, нынче парк стоит на месте, где я умер.
Я будто сто жизней подряд оставил там тогда.
Я розы эти приносил я знаю, что безумен,
Один раз потерял я все, за день и навсегда.
...Сэм...
Я сейчас сижу перед тобой,
Мы одной тропою у гроба.
Я виновен пред жизнью и мой
Оправдательный текст столь убогий,
Что не верю ни слова себе,
И живу еженочно сначала,
И проклятием мне в каждом сне
Вновь то утро, и я за штурвалом...
-///-
Грубые Несостыковки с историей:
*- имена главных героев Сэм и Ироши вымышленные и несут в себе аллегорию. Сэм олицетворяет нарицательное название США (дядя сэм), Первый пилот "Энола гей" сбросивший бомбу был Пол Тиббетс. Его характер не соответствовал описанному мной Сэму, и из уважения к человечеству я убрал его из моей истории. Что же касается Ироши - так и вовсе вымышленное имя, олицетворяет кроткое название города Хиросима
**- в новелле есть метафора на СССР. Ироши думает о нем как об алом пушном медведе, который ждет мотылька (Японию) с севера. Если считать что действие идет 6 августа 1945 года, то на тот момент СССР с Японией еще не воевал
***- за другие возможные несостыковки прошу не клеймить автора позором, ибо, прежде всего произведение художественное
Метки:
