Сумерки

Сумерки соскребают шелушащиеся струпья амальгамы с устало косящего зеркала неба.
Море смотрится в него сонными серыми глазами, уплывает в самоёсебя, опускается в лежбище из пенистого пуха заласканным котом.
Из вдовьих юбок прибрежного леса, хрустящего ночными птицами, точно чёрной шоколадной фольгой, выходят единороги - посещают парикмахерскую ночи, обретают модные цвета сосен, отретушированных багровыми мазками заката.
Единороги гонятся за луной, пытаются завлечь её в свой круг, защекотать дробью кокетливых рогов, запятнать томными алмазами чёрных глаз.
Луна ускользает от них неприступной белой монахиней, шнурует губы и глаза облаками, зарешёчивается древесными аркадами.
Приблудный василиск притворяется прибрежной башней, стыдливо зарывает петушиные шпоры в сырой комковатый песок, гнило пахнущий водорослями, жмурит ржавые раны глаз.
Мир - неумело раскрашенная затупленными карандашами иллюстрация к слащавой сказке, которая не сбудется.
Я сочиню собственную сказку.
Я напишу её на шелесте страниц морской пены, оседающей на чёрных губах ночного неба.
Я погружу себя в червоточину невидимого горизонта - и вырежу с той стороны скальпелем рассвета, окрещённым в крови новорожденного солнца.
Я иду по белому песку - фонари превращаются в рыжих кошек и следуют за мной - вдоль всего берега - вдоль всего моря - вдоль всего горизонта.
Я собираю на песке осколки своего тела, складываю мозаику.
Кукла собственного бытия качается у меня на руках, как на волнах прибоя.
Луна наблюдает из-под чёрного монашеского плата.
Единороги осторожно подходят и тыкаются в мои ладони, на которых нет линий - только белизна. Они оплетают их серебряным кружевом своего горячего дыхания.
Они знают, кто я.
Луна тоже.
Ночь знает.
Я - нет.
Чёрный берет с багрово дымящимися перьями качается на белом пальце огородного пугала, стоящего где-то в бескрайнем поле, вылизанным лунными языками единорогов.
Может быть, надеть его?
Может быть, посмотреться в море - и выловить оттуда рокот чёрных жемчужин, чтобы вдавить линиями в ладони?
Рёберный корсет стискивает алого хорька сердца, которому не спится по ночам.
Ноги легко перебирают бесконечность песчинок и звёзд. Руки помнят полеты в космической беспредельности.
Ночь всё глубже и неотступней.
Единороги заходят в воду, идут к горизонту.
Зовут за собой.
Где-то в темноте проплывает корабль с чёрным парусом.