Льюис Кэрролл

ПУТЬ ШИПОВ И ТРОПА РОЗ

В старинном зале, сумрачном и тихом
С окном высоким, обращенным на закат,
Где за узорной вязью дикого плюща
Вечерняя заря сменялась ночью,
Сидела дама бледная, устало опершись
На том громадный, и лицо укрыв в ладонях.
Но не для отдыха ее склонилась голова —
Капелью слезы по щекам сбегали,
И тихого рыданья скорбный звук
С ночными отголосками сливался.
Вот она снова распахнула том,
И голос, полный муки, зазвучал под сводом:

?Увенчан славою отцов,
Покинул он родимый кров —
Лицом к лицу встречать врагов.

Принять последний смертный бой,
За правду биться, как герой,
И сгинуть в сече роковой.

Там, где сердца друзей верны,
Где руки латные сильны,
Где льется кровь его страны.

Пусть в миг предсмертный слышит он
Оружия победный звон
И ратный клич со всех сторон.

Он обретет земной покой
Среди дружины боевой,
Где тисы шелестят листвой.

Где из церковного окна
В вечернем воздухе слышна
Хорала светлая струна.

Суровый воин, пусть он спит,
Там, где кичливый мрамор плит
Его покой не осквернит,

Лишь дети иногда придут
И тихим шепотом прочтут
Имя того, кто дремлет тут?.

Печальный голос стих; прервался краткий сон,
?Увы! — со вздохом молвила она. — В чем женщины удел?
Ведь жизнь ее бесцельна, смерть отъемлет все,
Печали ее тщетны, жалобы смешны,
Ей в клетке суждено лишь коротать свой век;
Мужья живут в трудах, но горек жребий наш?.
И прозвучал ответ из мрачной пустоты,
Где ночь сгустила скопище теней бесплотных:
?Не сетуй! Каждому назначен свой удел,
Мужина следует путем шипов: он рубит их,
Он борется с отчаяньем, мечом встречает смерть,
А ты идешь тропою роз; ты скрашивать должна
Его нелегкий труд, и укрывать шипы цветами?.
Но с горечью она заговорила вновь:
?О, да — служить игрушкой, куклой для забав,
Иль быть букетиком красивым, собранным с утра,
Что к вечеру завянет и отправится в канаву?.
И прозвучал ответ из мрачной пустоты,
Где ночь рождала сонм теней неверных:
?Ты — светоч, озаряющий его далекий путь,
Надежды луч, рассеивающий скорбь и муку!?
Но тут почудилось ей вдруг, что грозный свет
Пронзает мрак, как яркий шар, и медленно растет,
Пока не исчезает все: старинный зал,
Зари вечерней гаснущие блики,
Высокое окно — все пропадает вдруг
И вот она стоит среди холмов огромных,
Вокруг — повсюду, сколько видит глаз, —
Ряды солдат, построенных для битвы,
Немые и недвижные, стоят друг против друга.
Но чу! Вот дальний гром сотряс холмы,
То всадников отряд в порыве слитном
Вперед помчался сквозь живое море,
Помчался к гибели; лишь горстка прорвалась
За строй противника, отчаянно сражаясь,
Но формы их внезапно расплылись,
Поблекли, словно духи в час рассветный,
Когда горит восточная заря; рожков призывный звук
Внезапно стих — рассеялось виденье,
Сменившись образом больничного шатра,
Где Страх и Боль витали над рядами
Больных и умирающих людей.
Там правил мрак, струившийся от крыльев Азраила,
Но в нем сновал без устали живой огонь:
Та, что явила милосердье к падшим,
Спокойно проходила между них,
И ясный взор ее звездою путеводной,
Был для людей, и каждому она
Дарила свет, дарила утешенье,
Смягчала жар предсмертный губ касаньем,
Или, склонясь, шептала пару слов
На ухо умирающему воину,
Который, уходя в обитель грез,
Благословлял ее. И да пребудет с ней
Благословенье прежних поколений!
Так умоляла дама, грустно наблюдая
За той, что проходила меж людьми,
Пока ее не поглотила ночь, —
Все замерло, и кончилось виденье.
Тогда опять раздался тихий шепот:
?Во мгле отчаянья и неизбывной тьме,
Где Ужас и Война терзают землю,
Заключено призвание твое.
Бесстрашно озираешь ты картины,
Бросающие в дрожь бойцов; ведь для тебя
Священно все, и все они равны:
Нет низости, не стоящей заботы,
И нет величия превыше благ твоих,
Любая жизнь важна, у каждого есть место,
Верши свой труд, а прочее рассудит Бог?.
Умолкнул голос, но она не отвечала,
Лишь с уст ее слетело тихое ?Аминь?,
И поднялась она, и встала перед книгой,
Спокойная и гордая в сгустившейся ночи,
И взор свой устремила к небу; по ее лицу
Струились слезы, но покой царил в душе,
Покой, который мир вовек отнять не сможет!

10 апреля 1856 г.