молитва-90
ХУДОЖНИК JOSEF KOTE
************
МОЛИТВА
И взор мой все стремится вослед ему, Но к мирным племенам ушел он, Где воссылают ему молитвы. Фридрих Гёльдерлин. Перевод Г. Ратгауза К СОЛНЦЕБОГУ
И все, с зарей оставив труд,\ Вкруг мачты собрались,\ И звуки сладостных молитв\ Из уст их полились. Сэмюель Тэйлор Кольридж.Перевод В. Левика Сказание о Старом Мореходе
И вы, монахини, что с робостью сердечной,\ Покуда тянется ряд четок бесконечный,\ Где дышит тихою прохладой церкви тень,\ Молитвы шепчете без устали весь день!.. ЖОРЖ РОДЕНБАХ. Перевод Эллиса Из сборника “Иммортели” 7. МОЛЧАНИЕ\(Посвящ. И.А. Астафьеву)
И крестится в страхе святейший отец,\ Он нехотя лезет в карман наконец.\ И львы превращаются в агнцев опять:\ "Даруй нам, святейший отец, благодать". КОНРАД ФЕРДИНАНД МЕЙЕР(1825-1898). Перевод А.Гозенпуда СТАРАЯ ШВЕЙЦАРСКАЯ ГВАРДИЯ
И нежностью грозной согретый,\ молюсь я забытым богам.\ И словом, как веточкой света,\ пытаюсь возжечь фимиам. Баир Дугаров ?Сибирские огни? 2006, №11 В пространстве сверкают зарницы
И потный, читаешь молитвы до хруста \ в коленных суставах и офисном кресле. \ И кажется, самое имя Августа \ становится лишь нарицательным, если \ разбитое зеркало спорит о дате \ то судного дня, то второго рожденья. \ И лишь неподвижный земной наблюдатель \ уже отличает полёт от паденья. Игорь Петров
и расслабился плащ и трамвай зазвенел за углом\ значит стоило жить значит стоило ждать и молиться\ чтоб зрачками ласкать луноликость бесценной руды\ чтобы плащ трепетал чтобы руки взметались как птицы\ чтоб распятьем цвести и давать наливные плоды Ганна Шевченко ?Дети Ра? 2008, №4(42) его трепетный плащ сольный ветер лизал завывая
Или молитеся громко: мы никого не страшимся!\ Кто б ни желал, против воли меня не подвигнет он с поля\ Силой, ни ратным искусством; и я не невеждой, надеюсь,\ Сам у отца моего в Саламине рожден и воспитан!" Гомер. Илиада. Перевод с древнегреческого Н. Гнедича ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ ЕДИНОБОРСТВО ГЕКТОРА И АЯКСА
К Тебе, о Боже, я взываю, \ Что мне ни суждено судьбой, \ Твоей защите я вверяю \ Жизнь, порожденную Тобой. ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН. Перевод Николая Брянского МОЛИТВА ПРИРОДЫ
ГДЕ ТЫ БЫЛ?
О, скалы, пощадите меня,
О, скалы, не обрушивайтесь на меня,
О, скалы, не падайте на меня!
Посмотрите туда,
Где стены Иерихона;
О, скалы и горы,
Не падайте на меня!
Посмотрите туда,
Где грешники трепещут от страха;
О, скалы и горы,
Не падайте на меня!
О, скалы, пощадите меня,
О, скалы, не обрушивайтесь на меня,
О, скалы, не падайте на меня!
Но настанет страшный день,
Гневный час, Божий суд;
О, скалы и горы,
Не падайте на меня!
И несчастные толпой
С диким страхом прибегут
К этим скалам и горам,
Будут плакать и молить:
“О, скалы и горы,
Поскорее упадите на нас!”
О, скалы, пощадите меня,
О, скалы, не обрушивайтесь на меня,
О, скалы, не падайте на меня! Спиричуэлы: песни, рожденные в неволе Перевод Людмилы Максимчук Интерпоэзия, номер 1, 2012
* * *
Бурлаки, и под плетью метели
водовозы в упряжке — подростки,
всюду жизнь, и грачи прилетели —
колорит состраданья неброский,
краскам вторящий русской природы,
колобродит Владимирским трактом…
Бурлюки, сумасброды, юроды
шарят в будущем: что там и как там?
Жаль, в их ярком и яростном мире
продержалась недолго Коммуна.
Изведясь в коммунальной квартире,
смолкла вещая трель Гамаюна,
уплыла лебединой царевной —
и воркует печаль на перроне
под окошком с решеткой тюремной
отрешенно и потусторонне.
В пепелищах, руинах, увечьях
все пространство, войною продуто —
Эверест черепов человечьих.
И перовская ?Тройка? как будто
сквозь блокадную тащится зиму:
небо рваное, в трещинах стекла —
и молитва сопутствует дыму,
а палитра, как память, поблекла. БОРИС ЛИХТЕНФЕЛЬД ЗВЕЗДА 2013
Хуан Рамон Хименес Из книги ?ТРЕТЬЯ ПОЭТИЧЕСКАЯ АНТОЛОГИЯ? (1898–1953) ЛИЛИЯ И СОЛНЦЕ \ ЗЕЛЕНАЯ ЗЕЛЕНУШКА
Перевод Н. Горской
Зеленушка моя!
Солнце ушло в ночные края!
Сосняк на вакате —
страна колдовская —
из горьких объятий
речку не выпускает.
Там, где хвоя густая,
живет зеленушка моя.
Зеленушка моя,
солнце ушло в ночные края!
Дыхание бриза
печально и чисто;
солнце — радужной ризой
над сосною смолистой.
Час ленивый и мглистый,
о зеленушка моя!
Зеленушка моя,
солнце ушло в ночные края!
Час тишины великой,
спокойствия и забвенья;
сердце творит молитву,
сжимаясь от умиленья.
Внезапно — о, наважденье! —
поет зеленушка моя.
Зеленушка моя,
солнце ушло в ночные края!
Всколыхнула округу.
— Ветер околдовала? —
Изумленному лугу
счастья наобещала…
Мальва — слезинкой малой;
лист — зеленушка моя.
Зеленушка моя!
Солнце ушло в ночные края!
* * *
Антонио Мачадо Из книги ?ОДИНОЧЕСТВА, ГАЛЕРЕИ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ? (1899–1907)
ОДИНОЧЕСТВА
?Время — нагой терновник…?
Перевод Л. Боровиковой
Время — нагой терновник —
медленно зацветает
в излуке нищей долины,
на голом камне дороги.
И чистый голос молитвы
звучит, измученный, снова;
и возвращается в сердце
слово, светлея скорбно.
Утихло древнее море.
Погасла грозная пена
исхлестанных побережий.
Бриз плывет над полями.
И, в исцеленном мире,
в мире обетованном,
под одиноким небом
тень твоя воскресает.
* * *
— Ты прости, что я путями
Неприкаянными шла,
Ты прости, что я страстями,
Не подумав, обожгла,
Обожгла, как в печке глину,
Свет непроданной души,
Там теперь одна лучина,
Если хочешь, потуши…
(?Молитва?) Ирина Горюнова, ?Небесный диспетчер? Красноярск: ?Красконтраст?, 2016.
Антонио Мачадо Из книги ?ОДИНОЧЕСТВА, ГАЛЕРЕИ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ? (1899–1907)
ОДИНОЧЕСТВА
?Быть может, дымкой золотых курений…?
Перевод М. Квятковской
Быть может, дымкой золотых курений
твою молитву встретит этот день,
и в новом полдне сбывшихся прозрений
твоя, о путник, сократится тень.
Нет, праздник твой — не синь дремотной дали,
а здешний скит на берегу реки;
ты не истопчешь за морем сандалий,
не побредешь пустынею тоски…
Она близка, паломник,
зеленая страна твоих видений —
цветущая, святая; так близка,
что можно пренебречь тропой и тенью,
в подворье встречном не испить глотка.
* * *
. ?Россия—Испания. Молитва о победе?:
Уповаем на Тя истово
Силу дай своим футболистам!
О Господь всеблагой, вездесущий!
С молитвой к Тебе припадаем.
В преддверии полуфинала
Во славу святой русской церкви
Даруй нашей сборной победу,
Сокруши тщеславных испанцев! <…> Эдуард Шнейдерман
Зеница Христова ока
Двадцатый питомец столетий он к делу подходит любя
И в нынешнем птицей как Иисус в небо возносит себя
И дьяволы глянут из адской бездны меж ними молва
Что он подражает полету Симона Волхва
Кричат что раз летит значит летун и баста
Ангелы крутят сальто вокруг молодца-гимнаста
Икар Енох Илия Аполлоний из Тианы
Наперебой парят у первого аэроплана
Порой уступая места причащенным в текущем порядке
Всплывающим вверх священникам когда возносят облатки
Но вот не смежая крыльев садится самолет
И миллионом ласточек пульсирует небосвод
Следом вороны соколы и совы в птичью гурьбу
Из Африки прибыли ибисы фламинго и марабу
Птица Рух чью славу певцы облекли в слова
В когтях ее череп Адама первая голова
Орел из-за горизонта летит испуская крик
Из Нового Света колибри чьих крыльев размах невелик
Изящный и однокрылый пиги за ней из Китая
Что сбивается в пары только так и летая
Голубок непорочного духа в его оперенье простом
Птица-лира павлин с его глазастым хвостом
Феникс который в костре порождает сам себя
Заволакивает окрестность раскаленной золой слепя
Сирены покинув свои опасные проливы
С песней втроем за ними в строю торопливы
Все вместе орел и феникс с пиги полукрылатым
Братаются с летательным аппаратом
Вот ты шагаешь в Париже один и толпа кругом
По сторонам табуны автобусов изрыгают гром
Тоска по любви словно на горле струна
Как будто любовь тебе больше не суждена
В прежние времена ты скрылся бы в монастыре в скиту
Чувствуешь со стыдом как молитва течет во рту
Пышет адским огнем твоя насмешка над ней
Искрами смеха вызолочен задник жизни твоей
Словно в темном музее висящее полотно
Ты подходишь не раз вглядеться в это окно
Ты сегодня идешь по Парижу среди женщин в крови и ты
Простился бы с этой памятью это был закат красоты
Непорочная дева из пламени на меня взирала в Шартре
В крови Святейшего Сердца я утопал на Монмартре
Благословенных слов меня изнуряет звук
Любовь поразила меня как постыдный недуг
И образ который в тебе отнимает сон и покой
Он минует но он неразлучен с тобой
Ты теперь в Средиземноморье на берегу
Где лимонный цвет круглый год поднимает пургу
Ты в лодке с друзьями прогулка садись и греби
Один из Ниццы другой из Мантоны двое из Ла-Турби
Мы наблюдаем с опаской осьминогов из глубины
И рыбы образ Спасителя в подводных чащах видны
Ты в пражском предместье в гостинице с садом
Ты полон радости и роза на столике рядом
И готов вместо того чтобы писать свою прозу
Следить за бронзовкой забравшейся в розу
В стеклах Святого Вита с испугом свой лик уловил
Ты был бы рад умереть в день когда ты там был
Словно Лазарь возник застигнутый днем восстав из земли
В еврейском квартале стрелки часов назад поползли
И ты движешься тоже по жизни тихо назад
На Градчаны взбираясь вслушиваясь в закат
Под песни которые в чешских тавернах поют
А теперь ты в Марселе среди множества дынных груд
Вот ты в Кобленце в отеле ?Гигант?
Вот ты в Риме сидящий под мушмулой
Ты в Амстердаме с девушкой которую считаешь красивой но она дурна
За студента из Лейдена собирается выйти она
Здесь сдаются комнаты в латинской Cubicula locanda
Я там помню провел три дня и был еще в Гауде правда Гийом Аполлинер Восставший прах Перевод с французского Алексея Цветкова
Интерпоэзия, номер 3, 2016
УВЕРТЮРА 1812 ГОДА В ТОПКАПИ-САРАЕ
Тайны Розария на турецком и молитвы за Султана.
Сквозь филигранное кружево стены влетает бриз-
скиталец и колышет драпировочную пелену муслина над
Вдовствующей Женой, восседающей в своем павильоне.
Четырнадцать сотен воскресений она молилась
Сыну Девы за слабейших мира сего, всех тех, кто
не мог, как и она в свое время, уберечь свое девство:
за наложниц и евнухов с лицами постаревших детей.
И, может, тысячу триста раз молилась она за Султана,
что получил ее от алжирского Бея, как похищенный перл,
и за другого Султана — их сына, который царствует ныне
согласно предписаниям, что даются ей без труда, но
иногда так похожи на языки ароматических свечей.
Наигорчайшей же для нее была невозможность
покончить с торговлей евнухами: невыносимо видеть,
как немусульманские мальчики после кастрации
сидят и плачут на жарком, залитом кровью песке.
Прискорбный обряд. Торговля наложницами — еще один.
Случаются, однако, и радостные дни, когда воды далекой
Мартиники уступает блеску Мраморного моря.
Но вот возникает гонец, стучится в Дом Палача,
через который лишь единственный неискалеченный
мужчина может проникнуть в запретную зону —
в этот Алтай травы, деревьев и мраморных палат.
Бесстрастная физиономия исполняет ритуал у решетки,
и доставленное гонцом письмо продолжает движение
к женщине, завершившей Розарий среди подушек.
Окружение тут же выходит, чтобы чтению не помешать.
“От Властителя Верных — Самой Высокочтимой
Госпоже Сераля. Мама, сегодня я заключил
договор с Царем, отдал лишь одну из провинций
и удержал две другие, которые мы уже потеряли.
Уступки Царя легко объяснимы, по нему лишь бы
армия была готова встретить во всеоружии Бонапарта;
помню, ты его еще называла Властелином Неверных.
Для будущего нашей империи вторжение французов
окажется только на руку. Россия велика чрезвычайно,
но авось победит Бонапарт? Может, новый он Чингисхан?
Наш самый могучий враг будет тогда уничтожен,
а победителя та же победа загонит в ловушку.
Бонапарт, в свой черед, тоже может быть побежден,
и на развенчанную легенду набросится вся Европа
тогда во главе с Россией, забыв обо всем на свете.
Должен добавить, мама, что, освобождая руки Царю
для грядущей битвы, я вспомнил о нашей кузине,
твоей любимой подруге детства, императрице Жозефине,
которую Змей Нила два года назад так постыдно
отверг ради связи с Габсбургским двором. В общем,
это было вполне в моей воле: освободить Царя или
испытывать дальше его терпение, как того добивались
вероломные янычары, готовые удавиться от злобы.
Потяни я еще, может, давний наш враг бы накрылся;
посмаковал я эту идею, но принял другую: уж лучше
защитит пусть он нас от духа, что Францией движет.
Как меня ты учила, что Дух неделим, то двух жен
уязвленная честь,
как и тень Аллаха над миром, утвердила решенье мое”.
Эме Дюбак де Ривери, родная мать Султана, задумчиво
обходит свои покои, сжимая послание сына в руке,
а ковры под ногами — тот же берег вдали от пиратов,
где она с бедной Мари-Жозефин всё резвится. Впрочем,
бедные лишь для родителей. Чернокожий слуга подходит
к девочкам, в то время как они разбрызгивают волны, и
подхватывает их, словно кораллы и диковинные ракушки,
ибо в возрасте этом девы вольны, а мужчины послушны. Лес Маррей Переводы Регины Дериевой Интерпоэзия, номер 1, 2007 Двенадцать стихотворений
From DOG FOX FIELD
by Les Murray
Farrar Straus & Giroux, 1993
* * *
М. Книжнику
Июльские липы роняют рефлекс
на ткань мимолётного лета.
Оплавлены солнцем страницы поэз,
оплавлено сердце поэта.
Из памяти он ароматы достал,
черты дорогие припомнил,
тоску затворил, и любовь настоял,
и нежностью душу наполнил.
Теперь он забрало готов приподнять,
как рыцарь, уставший от битвы.
Он хочет надеяться, смеет мечтать.
Он ждёт исполненья молитвы.
Небесная пряха капризно впрядёт
в судьбу его нить непростую:
– Пускай себе любит, мечтает и ждёт
впустую… впустую… впустую. АЛЛА ШИРОНИНА Иерусалимский журнал 2013 ЦИКЛ Всё наше здесь
СЕМЕН НАДСОН (1862-1887)
ПАМЯТИ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО
Когда в час оргии, за праздничным столом
Шумит кружок друзей, беспечно торжествуя,
И над чертогами, залитыми огнем,
Внезапная гроза ударит, негодуя,-
Смолкают голоса ликующих гостей,
Бледнеют только что смеявшиеся лица,-
И, из полубогов вновь обратясь в людей,
Трепещет Валтасар и молится блудница.
Но туча пронеслась, и с ней пронесся страх…
Пир оживает вновь: вновь раздаются хоры,
Вновь дерзкий смех звучит на молодых устах,
И искрятся вином тяжелые амфоры;
Порыв раскаянья из сердца изгнан прочь,
Все осмеять его стараются скорее,-
И праздник юности, чем дальше длится ночь,
Тем всё становится развратней и пошлее!..
Но есть иная власть над пошлостью людской,
И эта власть – любовь!.. Создания искусства,
В которых теплится огонь ее святой,
Сметают прочь с души позорящие чувства;
Как благодатный свет, в эгоистичный век
Любовь сияет всем, все язвы исцеляет,-
И не дрожит пред ней от страха человек,
А край одежд ее восторженно лобзает…
И счастлив тот, кто мог и кто умел любить:
Печальный терн его прочней, чем лавр героя,
Святого подвига его не позабыть
Толпе, исторгнутой из мрака и застоя.
На смерть его везде откликнутся друзья,
И смерть его везде смутит сердца людские,
И в час разлуки с ним, как братская семья,
Над ним заплачет вся Россия!..
1881
Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.
СЕМЕН НАДСОН (1862-1887)
Если любить – бесконечно томиться
Жаждой лобзаний и знойных ночей,-
Я не любил – я молился пред ней
Так горячо, как возможно молиться.
Слово привета на чистых устах,
Не оскверненных ни злобой, ни ложью,
Всё, что, к ее преклоненный подножью,
Робко желал я в заветных мечтах…
Может быть, тень я любил: надо мной,
Может быть, снова б судьба насмеялась
И оскверненное сердце бы сжалось
Новым страданьем и новой тоской.
Но я устал… Мне наскучило жить
Пошлою жизнью; меня увлекала
Гордая мысль к красоте идеала,
Чтоб, полюбив, без конца бы любить…
1882
Семен Надсон. Аккорд еще рыдает. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-пресс, 1998.
* * *
Любовь – обман, и жизнь – мгновенье,
Жизнь – стон, раздавшийся, чтоб смолкнуть навсегда!
К чему же я живу, к чему мои мученья,
И боль отчаянья, и жгучий яд стыда?
К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно,
Так глупо жду ее всей страстною душой,
И так мне радостно, так больно и отрадно
И самому любить с надеждой и тоской?
О сердце глупое, когда ж ты перестанешь
Мечтать и отзыва молить?
О мысль суровая, когда же ты устанешь
Всё отрицать и всё губить?
Когда ж мелькнет для вас возможность примиренья?
Я болен, я устал… Из незаживших ран
Сочится кровь и [нрзб] прокляты сомненья!
Я жить хочу, хочу любить,- и пусть любовь – обман.
1882
Семен Надсон. Аккорд еще рыдает. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-пресс, 1998.
СЕМЕН НАДСОН (1862-1887)
ДВА ГОРЯ
Отрывок
1
?Взгляни, как спокойно уснула она,
На щечках – румянец играет,
В чертах – не борьба роковая видна,
Но тихое счастье сияет.
Улыбка на сжатые губы легла,
Рассыпаны косы волнами,
Опущены веки, и мрамор чела
Увит полевыми цветами…
Вокруг погребальное пенье звучит,
Вокруг раздаются рыданья,
И только она безмятежно лежит,
Ей чужды тоска и страданья.
Душа её там, где любовь и покой,
Где нет ни тревог, ни сомнений,
Ни горькой и жгучей печали людской,
Ни страстных людских наслаждений…
Она отдыхает! О чем же рыдать?
Пусть смолкнут на сердце рыданья,
И будем трудиться, бороться и ждать,
Пока не наступит свиданье!?
2
?О, если б в свиданье я веровать мог,
О, если б я знал, что над нами
Царит справедливый, всевидящий Бог
И нашими правит судьбами!
Но вера угасла в усталой груди;
В ней нет благодатного света -
И призраком грозным встает впереди
Борьба без любви, без привета!..
Напрасно захочет душа отдохнуть
И сладким покоем забыться;
Мне некому руку в тоске протянуть,
Мне некому больше молиться!..
Она не проснется… она умерла,
И в сумрак суровой могилы
Она навсегда, навсегда унесла
И веру и гордые силы…
Оставь же – и дай мне поплакать над ней,
Поплакать святыми слезами,-
Я плачу над жизнью разбитой моей,
Я плачу над прошлыми снами!..?
27 мая 1879
С.Я.Надсон. Полное собрание сочинений. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 2001.
************
МОЛИТВА
И взор мой все стремится вослед ему, Но к мирным племенам ушел он, Где воссылают ему молитвы. Фридрих Гёльдерлин. Перевод Г. Ратгауза К СОЛНЦЕБОГУ
И все, с зарей оставив труд,\ Вкруг мачты собрались,\ И звуки сладостных молитв\ Из уст их полились. Сэмюель Тэйлор Кольридж.Перевод В. Левика Сказание о Старом Мореходе
И вы, монахини, что с робостью сердечной,\ Покуда тянется ряд четок бесконечный,\ Где дышит тихою прохладой церкви тень,\ Молитвы шепчете без устали весь день!.. ЖОРЖ РОДЕНБАХ. Перевод Эллиса Из сборника “Иммортели” 7. МОЛЧАНИЕ\(Посвящ. И.А. Астафьеву)
И крестится в страхе святейший отец,\ Он нехотя лезет в карман наконец.\ И львы превращаются в агнцев опять:\ "Даруй нам, святейший отец, благодать". КОНРАД ФЕРДИНАНД МЕЙЕР(1825-1898). Перевод А.Гозенпуда СТАРАЯ ШВЕЙЦАРСКАЯ ГВАРДИЯ
И нежностью грозной согретый,\ молюсь я забытым богам.\ И словом, как веточкой света,\ пытаюсь возжечь фимиам. Баир Дугаров ?Сибирские огни? 2006, №11 В пространстве сверкают зарницы
И потный, читаешь молитвы до хруста \ в коленных суставах и офисном кресле. \ И кажется, самое имя Августа \ становится лишь нарицательным, если \ разбитое зеркало спорит о дате \ то судного дня, то второго рожденья. \ И лишь неподвижный земной наблюдатель \ уже отличает полёт от паденья. Игорь Петров
и расслабился плащ и трамвай зазвенел за углом\ значит стоило жить значит стоило ждать и молиться\ чтоб зрачками ласкать луноликость бесценной руды\ чтобы плащ трепетал чтобы руки взметались как птицы\ чтоб распятьем цвести и давать наливные плоды Ганна Шевченко ?Дети Ра? 2008, №4(42) его трепетный плащ сольный ветер лизал завывая
Или молитеся громко: мы никого не страшимся!\ Кто б ни желал, против воли меня не подвигнет он с поля\ Силой, ни ратным искусством; и я не невеждой, надеюсь,\ Сам у отца моего в Саламине рожден и воспитан!" Гомер. Илиада. Перевод с древнегреческого Н. Гнедича ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ ЕДИНОБОРСТВО ГЕКТОРА И АЯКСА
К Тебе, о Боже, я взываю, \ Что мне ни суждено судьбой, \ Твоей защите я вверяю \ Жизнь, порожденную Тобой. ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН. Перевод Николая Брянского МОЛИТВА ПРИРОДЫ
ГДЕ ТЫ БЫЛ?
О, скалы, пощадите меня,
О, скалы, не обрушивайтесь на меня,
О, скалы, не падайте на меня!
Посмотрите туда,
Где стены Иерихона;
О, скалы и горы,
Не падайте на меня!
Посмотрите туда,
Где грешники трепещут от страха;
О, скалы и горы,
Не падайте на меня!
О, скалы, пощадите меня,
О, скалы, не обрушивайтесь на меня,
О, скалы, не падайте на меня!
Но настанет страшный день,
Гневный час, Божий суд;
О, скалы и горы,
Не падайте на меня!
И несчастные толпой
С диким страхом прибегут
К этим скалам и горам,
Будут плакать и молить:
“О, скалы и горы,
Поскорее упадите на нас!”
О, скалы, пощадите меня,
О, скалы, не обрушивайтесь на меня,
О, скалы, не падайте на меня! Спиричуэлы: песни, рожденные в неволе Перевод Людмилы Максимчук Интерпоэзия, номер 1, 2012
* * *
Бурлаки, и под плетью метели
водовозы в упряжке — подростки,
всюду жизнь, и грачи прилетели —
колорит состраданья неброский,
краскам вторящий русской природы,
колобродит Владимирским трактом…
Бурлюки, сумасброды, юроды
шарят в будущем: что там и как там?
Жаль, в их ярком и яростном мире
продержалась недолго Коммуна.
Изведясь в коммунальной квартире,
смолкла вещая трель Гамаюна,
уплыла лебединой царевной —
и воркует печаль на перроне
под окошком с решеткой тюремной
отрешенно и потусторонне.
В пепелищах, руинах, увечьях
все пространство, войною продуто —
Эверест черепов человечьих.
И перовская ?Тройка? как будто
сквозь блокадную тащится зиму:
небо рваное, в трещинах стекла —
и молитва сопутствует дыму,
а палитра, как память, поблекла. БОРИС ЛИХТЕНФЕЛЬД ЗВЕЗДА 2013
Хуан Рамон Хименес Из книги ?ТРЕТЬЯ ПОЭТИЧЕСКАЯ АНТОЛОГИЯ? (1898–1953) ЛИЛИЯ И СОЛНЦЕ \ ЗЕЛЕНАЯ ЗЕЛЕНУШКА
Перевод Н. Горской
Зеленушка моя!
Солнце ушло в ночные края!
Сосняк на вакате —
страна колдовская —
из горьких объятий
речку не выпускает.
Там, где хвоя густая,
живет зеленушка моя.
Зеленушка моя,
солнце ушло в ночные края!
Дыхание бриза
печально и чисто;
солнце — радужной ризой
над сосною смолистой.
Час ленивый и мглистый,
о зеленушка моя!
Зеленушка моя,
солнце ушло в ночные края!
Час тишины великой,
спокойствия и забвенья;
сердце творит молитву,
сжимаясь от умиленья.
Внезапно — о, наважденье! —
поет зеленушка моя.
Зеленушка моя,
солнце ушло в ночные края!
Всколыхнула округу.
— Ветер околдовала? —
Изумленному лугу
счастья наобещала…
Мальва — слезинкой малой;
лист — зеленушка моя.
Зеленушка моя!
Солнце ушло в ночные края!
* * *
Антонио Мачадо Из книги ?ОДИНОЧЕСТВА, ГАЛЕРЕИ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ? (1899–1907)
ОДИНОЧЕСТВА
?Время — нагой терновник…?
Перевод Л. Боровиковой
Время — нагой терновник —
медленно зацветает
в излуке нищей долины,
на голом камне дороги.
И чистый голос молитвы
звучит, измученный, снова;
и возвращается в сердце
слово, светлея скорбно.
Утихло древнее море.
Погасла грозная пена
исхлестанных побережий.
Бриз плывет над полями.
И, в исцеленном мире,
в мире обетованном,
под одиноким небом
тень твоя воскресает.
* * *
— Ты прости, что я путями
Неприкаянными шла,
Ты прости, что я страстями,
Не подумав, обожгла,
Обожгла, как в печке глину,
Свет непроданной души,
Там теперь одна лучина,
Если хочешь, потуши…
(?Молитва?) Ирина Горюнова, ?Небесный диспетчер? Красноярск: ?Красконтраст?, 2016.
Антонио Мачадо Из книги ?ОДИНОЧЕСТВА, ГАЛЕРЕИ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ? (1899–1907)
ОДИНОЧЕСТВА
?Быть может, дымкой золотых курений…?
Перевод М. Квятковской
Быть может, дымкой золотых курений
твою молитву встретит этот день,
и в новом полдне сбывшихся прозрений
твоя, о путник, сократится тень.
Нет, праздник твой — не синь дремотной дали,
а здешний скит на берегу реки;
ты не истопчешь за морем сандалий,
не побредешь пустынею тоски…
Она близка, паломник,
зеленая страна твоих видений —
цветущая, святая; так близка,
что можно пренебречь тропой и тенью,
в подворье встречном не испить глотка.
* * *
. ?Россия—Испания. Молитва о победе?:
Уповаем на Тя истово
Силу дай своим футболистам!
О Господь всеблагой, вездесущий!
С молитвой к Тебе припадаем.
В преддверии полуфинала
Во славу святой русской церкви
Даруй нашей сборной победу,
Сокруши тщеславных испанцев! <…> Эдуард Шнейдерман
Зеница Христова ока
Двадцатый питомец столетий он к делу подходит любя
И в нынешнем птицей как Иисус в небо возносит себя
И дьяволы глянут из адской бездны меж ними молва
Что он подражает полету Симона Волхва
Кричат что раз летит значит летун и баста
Ангелы крутят сальто вокруг молодца-гимнаста
Икар Енох Илия Аполлоний из Тианы
Наперебой парят у первого аэроплана
Порой уступая места причащенным в текущем порядке
Всплывающим вверх священникам когда возносят облатки
Но вот не смежая крыльев садится самолет
И миллионом ласточек пульсирует небосвод
Следом вороны соколы и совы в птичью гурьбу
Из Африки прибыли ибисы фламинго и марабу
Птица Рух чью славу певцы облекли в слова
В когтях ее череп Адама первая голова
Орел из-за горизонта летит испуская крик
Из Нового Света колибри чьих крыльев размах невелик
Изящный и однокрылый пиги за ней из Китая
Что сбивается в пары только так и летая
Голубок непорочного духа в его оперенье простом
Птица-лира павлин с его глазастым хвостом
Феникс который в костре порождает сам себя
Заволакивает окрестность раскаленной золой слепя
Сирены покинув свои опасные проливы
С песней втроем за ними в строю торопливы
Все вместе орел и феникс с пиги полукрылатым
Братаются с летательным аппаратом
Вот ты шагаешь в Париже один и толпа кругом
По сторонам табуны автобусов изрыгают гром
Тоска по любви словно на горле струна
Как будто любовь тебе больше не суждена
В прежние времена ты скрылся бы в монастыре в скиту
Чувствуешь со стыдом как молитва течет во рту
Пышет адским огнем твоя насмешка над ней
Искрами смеха вызолочен задник жизни твоей
Словно в темном музее висящее полотно
Ты подходишь не раз вглядеться в это окно
Ты сегодня идешь по Парижу среди женщин в крови и ты
Простился бы с этой памятью это был закат красоты
Непорочная дева из пламени на меня взирала в Шартре
В крови Святейшего Сердца я утопал на Монмартре
Благословенных слов меня изнуряет звук
Любовь поразила меня как постыдный недуг
И образ который в тебе отнимает сон и покой
Он минует но он неразлучен с тобой
Ты теперь в Средиземноморье на берегу
Где лимонный цвет круглый год поднимает пургу
Ты в лодке с друзьями прогулка садись и греби
Один из Ниццы другой из Мантоны двое из Ла-Турби
Мы наблюдаем с опаской осьминогов из глубины
И рыбы образ Спасителя в подводных чащах видны
Ты в пражском предместье в гостинице с садом
Ты полон радости и роза на столике рядом
И готов вместо того чтобы писать свою прозу
Следить за бронзовкой забравшейся в розу
В стеклах Святого Вита с испугом свой лик уловил
Ты был бы рад умереть в день когда ты там был
Словно Лазарь возник застигнутый днем восстав из земли
В еврейском квартале стрелки часов назад поползли
И ты движешься тоже по жизни тихо назад
На Градчаны взбираясь вслушиваясь в закат
Под песни которые в чешских тавернах поют
А теперь ты в Марселе среди множества дынных груд
Вот ты в Кобленце в отеле ?Гигант?
Вот ты в Риме сидящий под мушмулой
Ты в Амстердаме с девушкой которую считаешь красивой но она дурна
За студента из Лейдена собирается выйти она
Здесь сдаются комнаты в латинской Cubicula locanda
Я там помню провел три дня и был еще в Гауде правда Гийом Аполлинер Восставший прах Перевод с французского Алексея Цветкова
Интерпоэзия, номер 3, 2016
УВЕРТЮРА 1812 ГОДА В ТОПКАПИ-САРАЕ
Тайны Розария на турецком и молитвы за Султана.
Сквозь филигранное кружево стены влетает бриз-
скиталец и колышет драпировочную пелену муслина над
Вдовствующей Женой, восседающей в своем павильоне.
Четырнадцать сотен воскресений она молилась
Сыну Девы за слабейших мира сего, всех тех, кто
не мог, как и она в свое время, уберечь свое девство:
за наложниц и евнухов с лицами постаревших детей.
И, может, тысячу триста раз молилась она за Султана,
что получил ее от алжирского Бея, как похищенный перл,
и за другого Султана — их сына, который царствует ныне
согласно предписаниям, что даются ей без труда, но
иногда так похожи на языки ароматических свечей.
Наигорчайшей же для нее была невозможность
покончить с торговлей евнухами: невыносимо видеть,
как немусульманские мальчики после кастрации
сидят и плачут на жарком, залитом кровью песке.
Прискорбный обряд. Торговля наложницами — еще один.
Случаются, однако, и радостные дни, когда воды далекой
Мартиники уступает блеску Мраморного моря.
Но вот возникает гонец, стучится в Дом Палача,
через который лишь единственный неискалеченный
мужчина может проникнуть в запретную зону —
в этот Алтай травы, деревьев и мраморных палат.
Бесстрастная физиономия исполняет ритуал у решетки,
и доставленное гонцом письмо продолжает движение
к женщине, завершившей Розарий среди подушек.
Окружение тут же выходит, чтобы чтению не помешать.
“От Властителя Верных — Самой Высокочтимой
Госпоже Сераля. Мама, сегодня я заключил
договор с Царем, отдал лишь одну из провинций
и удержал две другие, которые мы уже потеряли.
Уступки Царя легко объяснимы, по нему лишь бы
армия была готова встретить во всеоружии Бонапарта;
помню, ты его еще называла Властелином Неверных.
Для будущего нашей империи вторжение французов
окажется только на руку. Россия велика чрезвычайно,
но авось победит Бонапарт? Может, новый он Чингисхан?
Наш самый могучий враг будет тогда уничтожен,
а победителя та же победа загонит в ловушку.
Бонапарт, в свой черед, тоже может быть побежден,
и на развенчанную легенду набросится вся Европа
тогда во главе с Россией, забыв обо всем на свете.
Должен добавить, мама, что, освобождая руки Царю
для грядущей битвы, я вспомнил о нашей кузине,
твоей любимой подруге детства, императрице Жозефине,
которую Змей Нила два года назад так постыдно
отверг ради связи с Габсбургским двором. В общем,
это было вполне в моей воле: освободить Царя или
испытывать дальше его терпение, как того добивались
вероломные янычары, готовые удавиться от злобы.
Потяни я еще, может, давний наш враг бы накрылся;
посмаковал я эту идею, но принял другую: уж лучше
защитит пусть он нас от духа, что Францией движет.
Как меня ты учила, что Дух неделим, то двух жен
уязвленная честь,
как и тень Аллаха над миром, утвердила решенье мое”.
Эме Дюбак де Ривери, родная мать Султана, задумчиво
обходит свои покои, сжимая послание сына в руке,
а ковры под ногами — тот же берег вдали от пиратов,
где она с бедной Мари-Жозефин всё резвится. Впрочем,
бедные лишь для родителей. Чернокожий слуга подходит
к девочкам, в то время как они разбрызгивают волны, и
подхватывает их, словно кораллы и диковинные ракушки,
ибо в возрасте этом девы вольны, а мужчины послушны. Лес Маррей Переводы Регины Дериевой Интерпоэзия, номер 1, 2007 Двенадцать стихотворений
From DOG FOX FIELD
by Les Murray
Farrar Straus & Giroux, 1993
* * *
М. Книжнику
Июльские липы роняют рефлекс
на ткань мимолётного лета.
Оплавлены солнцем страницы поэз,
оплавлено сердце поэта.
Из памяти он ароматы достал,
черты дорогие припомнил,
тоску затворил, и любовь настоял,
и нежностью душу наполнил.
Теперь он забрало готов приподнять,
как рыцарь, уставший от битвы.
Он хочет надеяться, смеет мечтать.
Он ждёт исполненья молитвы.
Небесная пряха капризно впрядёт
в судьбу его нить непростую:
– Пускай себе любит, мечтает и ждёт
впустую… впустую… впустую. АЛЛА ШИРОНИНА Иерусалимский журнал 2013 ЦИКЛ Всё наше здесь
СЕМЕН НАДСОН (1862-1887)
ПАМЯТИ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО
Когда в час оргии, за праздничным столом
Шумит кружок друзей, беспечно торжествуя,
И над чертогами, залитыми огнем,
Внезапная гроза ударит, негодуя,-
Смолкают голоса ликующих гостей,
Бледнеют только что смеявшиеся лица,-
И, из полубогов вновь обратясь в людей,
Трепещет Валтасар и молится блудница.
Но туча пронеслась, и с ней пронесся страх…
Пир оживает вновь: вновь раздаются хоры,
Вновь дерзкий смех звучит на молодых устах,
И искрятся вином тяжелые амфоры;
Порыв раскаянья из сердца изгнан прочь,
Все осмеять его стараются скорее,-
И праздник юности, чем дальше длится ночь,
Тем всё становится развратней и пошлее!..
Но есть иная власть над пошлостью людской,
И эта власть – любовь!.. Создания искусства,
В которых теплится огонь ее святой,
Сметают прочь с души позорящие чувства;
Как благодатный свет, в эгоистичный век
Любовь сияет всем, все язвы исцеляет,-
И не дрожит пред ней от страха человек,
А край одежд ее восторженно лобзает…
И счастлив тот, кто мог и кто умел любить:
Печальный терн его прочней, чем лавр героя,
Святого подвига его не позабыть
Толпе, исторгнутой из мрака и застоя.
На смерть его везде откликнутся друзья,
И смерть его везде смутит сердца людские,
И в час разлуки с ним, как братская семья,
Над ним заплачет вся Россия!..
1881
Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.
СЕМЕН НАДСОН (1862-1887)
Если любить – бесконечно томиться
Жаждой лобзаний и знойных ночей,-
Я не любил – я молился пред ней
Так горячо, как возможно молиться.
Слово привета на чистых устах,
Не оскверненных ни злобой, ни ложью,
Всё, что, к ее преклоненный подножью,
Робко желал я в заветных мечтах…
Может быть, тень я любил: надо мной,
Может быть, снова б судьба насмеялась
И оскверненное сердце бы сжалось
Новым страданьем и новой тоской.
Но я устал… Мне наскучило жить
Пошлою жизнью; меня увлекала
Гордая мысль к красоте идеала,
Чтоб, полюбив, без конца бы любить…
1882
Семен Надсон. Аккорд еще рыдает. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-пресс, 1998.
* * *
Любовь – обман, и жизнь – мгновенье,
Жизнь – стон, раздавшийся, чтоб смолкнуть навсегда!
К чему же я живу, к чему мои мученья,
И боль отчаянья, и жгучий яд стыда?
К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно,
Так глупо жду ее всей страстною душой,
И так мне радостно, так больно и отрадно
И самому любить с надеждой и тоской?
О сердце глупое, когда ж ты перестанешь
Мечтать и отзыва молить?
О мысль суровая, когда же ты устанешь
Всё отрицать и всё губить?
Когда ж мелькнет для вас возможность примиренья?
Я болен, я устал… Из незаживших ран
Сочится кровь и [нрзб] прокляты сомненья!
Я жить хочу, хочу любить,- и пусть любовь – обман.
1882
Семен Надсон. Аккорд еще рыдает. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-пресс, 1998.
СЕМЕН НАДСОН (1862-1887)
ДВА ГОРЯ
Отрывок
1
?Взгляни, как спокойно уснула она,
На щечках – румянец играет,
В чертах – не борьба роковая видна,
Но тихое счастье сияет.
Улыбка на сжатые губы легла,
Рассыпаны косы волнами,
Опущены веки, и мрамор чела
Увит полевыми цветами…
Вокруг погребальное пенье звучит,
Вокруг раздаются рыданья,
И только она безмятежно лежит,
Ей чужды тоска и страданья.
Душа её там, где любовь и покой,
Где нет ни тревог, ни сомнений,
Ни горькой и жгучей печали людской,
Ни страстных людских наслаждений…
Она отдыхает! О чем же рыдать?
Пусть смолкнут на сердце рыданья,
И будем трудиться, бороться и ждать,
Пока не наступит свиданье!?
2
?О, если б в свиданье я веровать мог,
О, если б я знал, что над нами
Царит справедливый, всевидящий Бог
И нашими правит судьбами!
Но вера угасла в усталой груди;
В ней нет благодатного света -
И призраком грозным встает впереди
Борьба без любви, без привета!..
Напрасно захочет душа отдохнуть
И сладким покоем забыться;
Мне некому руку в тоске протянуть,
Мне некому больше молиться!..
Она не проснется… она умерла,
И в сумрак суровой могилы
Она навсегда, навсегда унесла
И веру и гордые силы…
Оставь же – и дай мне поплакать над ней,
Поплакать святыми слезами,-
Я плачу над жизнью разбитой моей,
Я плачу над прошлыми снами!..?
27 мая 1879
С.Я.Надсон. Полное собрание сочинений. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 2001.
Метки:
