эдем-52
ЭДЕМ
Там цвели деревья так,\Что казалась белоснежной.\Даль, и чистая вода\Там была холодно-свежей. Елена Тахо-Годи Из книги ?Ранняя зима? 1996
ЭдемУ первозданных стен Эдема \В пустыне безнадежных дней \Что мне осталось? Диадема \Из опаляющих огней, Федор Сологуб Сборник ?Чародейная чаша? 1922
эдемЧерез снега, снега -\Слышишь голос, звучавший еще в Эдеме?\Это твой слуга\С тобой говорит, Господин мой - Время. Марина Цветаева
Саша Черный Том 2 из 5 (Изд.1996) Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917–1932
Бал в женской гимназии*
I
Пехотный Вологодский полк
Прислал наряд оркестра.
Сыч-капельмейстер, сивый волк,
Был опытный маэстро.
Собрались рядом с залой в класс,
Чтоб рокот труб был глуше.
Курлыкнул хрипло медный бас,
Насторожились уши.
Басы сверкнули вдоль стены,
Кларнеты к флейтам сели,—
И вот над мигом тишины
Вальс томно вывел трели…
Качаясь, плавные лады
Вплывают в зал лучистый,
И фей коричневых ряды
Взметнули гимназисты.
Напев сжал юность в зыбкий плен,—
Что в мире вальса краше?
Пусть там сморкаются у стен
Папаши и мамаши…
Не вся ли жизнь хмельной поток
Над райской панорамой?
Поручик Жмых пронесся вбок
С расцветшей классной дамой.
У двери встал, как сталактит,
Блестя иконостасом,
Сам губернатор Фан-дер-Флит
С директором Очкасом:
Директор — пресный, бритый факт,
Гость — холодней сугроба,
Но правой ножкой тайно в такт
Подрыгивают оба.
В простенке — бледный гимназист,
Немой Монблан презренья.
Мундир до пяток, стан, как хлыст,
А в сердце лава мщенья.
Он презирает потолок,
Оркестр, паркет и люстры,
И рот кривится поперек
Усмешкой Заратустры.
Мотив презренья стар как мир…
Вся жизнь в тумане сером:
Его коричневый кумир
Танцует с офицером!
НИКОЛАЙ ОЦУП (1894-1958) Кн. ОКЕАН ВРЕМЕНИ 1993
ДНЕВНИК В СТИХАХ. Поэма
ЧАСТЬ ВТОРАЯ (1939–1945)
Удивительные имена
И растения все ближе, ближе —
Культ змеи, пантеры и слона,
Острова, которые, поди же,
Чем только не привлекали вас,
Мореплаватели… Ананас…
Он у Елисеевых витрины
Украшал, в ?Онегине? его
Золото мелькнуло. Филиппины
И Борнео, где чего-чего
Нет для нас диковинного, стали
Темой дня. Какао, каучук,
Вот они откуда, что за дали!
Где-то стрелы все еще и лук,
Стаи обезьян и райской птицы
Перышки, а мы южнее Ниццы
И Неаполя среди снегов
И воображеньем неохотно
Уносились. Только Гумилев
Звал туда, и был бесповоротно
Осужден Разумником: к чему
Северу экзотика! И что же —
Вот она в пороховом дыму
Близко, близко… Разве не похоже,
Что и юг открыли, и восток
Самый дальний все мы. За урок
Географии сажусь. Учитель
Строг — сама эпоха, — что ж, пора.
Зной, жестокий мысли усыпитель,
Покажи, чем были мы вчера,
До истории. Народец дикий,
С предками потомка породни:
Так же поднимали в воздух пики
Грозно, вероятно, и они…
Погрузимся в истину! Все надо
Знать. Какая там Шехерезада!
АЛЕКСАНДР САМАРЦЕВ Шорохом и трелью
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 2, 2008
Гостиница
Отсветы по углам — кругали, осьминоги,
есть изойти куда нерву, свернуться чем —
жесткой ли простыней, вальсом Ротару Доги,
где этот старый диск, где он, другой эдем?
Через пути “маневр” тащится на запасный,
сланцев хруст, звонарь обстучал башмак,
от полнолунья связь через Страстную к Пасхе
громкая, костерит совестливых куряк.
Шутки понуры — слышь: поразбрелись надеждой
смазанно, под нажим ночь нараспашку длить,
палица на плече, лом, или ангел вешний
выманил и поджег сытую спиртом нить.
Щупальцами цветка — номер, несмяты койки —
тяжко под гром “Лаванд” пломбе ловить стоп-кран,
уст заодно устам клятва, нектар чуть горький, —
тихо — еще тишей — в прятках раскрыться зван.
Жадная память пьет, врущая многодонно,
из антрацитных искр их же тоску дождя,
пролитый керосин, масло и белладонну
втемную приютив, может, и не найдя…
ИННА ЛИСНЯНСКАЯ Поздний гость
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 5, 2008
Я — не здесь, не там и нигде.
Лучше уж быть мне там,
Где астероид к звезде
Липнет, как мед к устам,
Где я в дырку котла
Из ада гляжу в Эдем.
А здесь такие дела,
Что я не сплю и не ем
И ничего не жду.
Это и есть ничто.
Хожу, одета в беду,
А думают — что в пальто.
13 сентября 2007.
БОРИС ЧИЧИБАБИН
Судакские элегии
I
Когда мы устанем от пыли и прозы,
Пожалуй, поедем в Судак.
Какие огромные белые розы
Там светят в садах.
Деревня — жаровня. А что там акаций!
Каменья, маслины, осот…
Кто станет от солнца степей домогаться
Надменных красот -
Был некогда город алчбы и торговли
Со стражей у гордых ворот,
Но где его стены и где его кровли -
И где его род -
Лишь дикой природы пустынный кусочек,
Смолистый и выжженный край.
От судей и зодчих остался песочек —
Лежи загорай.
Чу, скачут дельфины! Вот бестии. Ух ты,
Как пляшут! А кто ж музыкант -
То розовым заревом в синие бухты
Смеется закат.
На лицах собачек, лохматых и добрых,
Веселый и мирный оскал,
И щелкают травы на каменных ребрах
У скаредных скал.
А под вечер ласточки вьются на мысе
И пахнет полынь, как печаль.
Там чертовы кручи, там грозные выси
И кроткая даль.
Мать-Вечность царит над нагим побережьем,
И солью горчит на устах,
И дремлет на скалах, с которых приезжим
Сорваться — пустяк.
Одним лишь изъяном там жребий плачевен
И нервы катают желвак:
В том нищем краю не хватает харчевен
И с книгами — швах.
На скалах узорный оплот генуэзцев,
Тишайшее море у ног,
Да только в том месте я долго наесться,
Голодный, не мог.
А все ж, отвергая житейскую нехоть —
Такой уж я сроду чудак, —
Отвечу, как спросят: ?Куда нам поехать-? —
?Езжайте в Судак?.
2
Настой на снах в пустынном Судаке…
Мне с той землей не быть накоротке,
Она любима, но не богоданна.
Алчак-Кая, Солхат, Бахчисарай…
Я понял там, чем стал Господень рай
После изгнанья Евы и Адама.
Как непристойно Крыму без татар.
Шашлычных углей лакомый угар,
Заросших кладбищ надписи резные,
Облезлый ослик, движущий арбу,
Верблюжесть гор с кустами на горбу,
И все кругом — такая не Россия.
Я проходил по выжженным степям
И припадал к возвышенным стопам
Кремнистых чудищ, див кудлатоспинных.
Везде, как воздух, чуялся Восток —
Пастух без стада, светел и жесток,
Одетый в рвань, но с посохом в рубинах.
Который раз, не ведая зачем,
Я поднимался лесом на Перчем,
Где прах мечей в скупые недра вложен,
Где с высоты Георгия монах
Смотрел на горы в складках и тенях,
Что рисовал Максимильян Волошин.
Буддийский поп, украинский паныч,
В Москве француз, во Франции москвич,
На стержне жизни мастер на все руки,
Он свил гнездо в трагическом Крыму,
Чтоб днем и ночью сердце рвал ему
Стоперстый вопль окаменелой муки.
На облаках бы — в синий Коктебель.
Да у меня в России колыбель
И не дано родиться по заказу,
И не пойму, хотя и не кляну,
Зачем я эту горькую страну
Ношу в крови как сладкую заразу.
О, нет беды кромешней и черней,
Когда надежда сыплется с корней
В соленый сахар мраморных расселин,
И только сердцу снится по утрам
Угрюмый мыс, как бы индийский храм,
Слетающий в голубизну и зелень…
Когда, устав от жизни деловой,
Упав на стол дурною головой,
Забьюсь с питвом в какой-нибудь клоповник,
Да озарит печаль моих поэм
Полынный свет, покинутый Эдем —
Над синим морем розовый шиповник.
3
Восточный Крым, чья синь седа,
А сень смолиста, —
Нас, точно в храм, влекло сюда
Красе молиться.
Я знал, влюбленный в кудри трав,
В колосьев блестки,
Что в ссоре с радостью не прав
Иосиф Бродский.
Но разве знали ты и я
В своей печали,
Что космос от небытия
Собой спасали -
Мы в море бросили пятак, —
Оно — не дура ж, —
Чтоб нам вернуться бы в Судак,
В старинный Сурож.
О сколько окликов и лиц,
Нам незнакомых,
У здешней зелени, у птиц
И насекомых!..
Росли пахучие кусты
И реял парус
У края памяти, где ты
Со мной венчалась.
Доверясь общему родству,
Постиг, прозрев, я,
Что свет не склонен к воровству,
Не лгут деревья.
Все пело любящим хвалу,
И, словно грезясь,
Венчая башнями скалу,
Чернелась крепость…
А помнишь, помнишь: той порой
За солнцем следом
Мы шли под Соколом-горой
Над Новым Светом -
А помнишь, помнишь: тайный скит,
Приют жар-птицын,
Где в золотых бродильнях спит
Колдун Голицын -
Да, было доброе винцо,
Лилось рекою.
Я целовал тебя в лицо —
Я пил другое…
В разбойной бухте, там, где стык
Двух скал ребристых,
Тебя чуть было не настиг
Сердечный приступ.
Но для воскресших смерти нет,
А жизнь без края —
Лишь вечный зов, да вечный свет,
Да ширь морская!
Она колышется у ног,
А берег чуден,
И то, что видим, лишь намек
На то, что чуем.
Шуруя соль, суша росу ль,
С огнем и пеной
Лилась разумная лазурь
На брег небренный.
И, взмыв над каменной грядой,
Изжив бескрылость,
Привету вечности родной
Душа раскрылась!
Анатолий НАЙМАН Боб-доб!
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2014
Роща – речитатив часослова.
Буквы под нотой сойдут за подлесок,
чаща – домина без окон, без крова,
храмина в жутких пробоинах фресок.
К клавишам тяга у племени нага,
к солнцу и тени, полегшим рядами.
Дерево только чутью Пастернака
рысьему смысл открывает – рыданье.
Азбучный. Протосанскритский. Эдемный.
Вроде игры в города. Воплощенье
змей корневых – в оболочке наземной,
в кроне – костей, обреченных пещере.
А на духу если, лишь у деревьев
Пасхи восторг после ужаса истов –
ей, как весне, древесиной поверив,
вышли на волю лавиною листьев.
Я не про лес – а про то, что в пустяшных
есть мелочах грандиозность итога.
Вечности отсвет и отзвук. В кудряшках
зелени – слава и явственность Бога.
Щепка ли я или немочь и неуч,
стон ли на гаснущем таявший сайте –
а не стирайте. Оставьте, ведь мелочь.
Кучку опилок не отнимайте.
Там цвели деревья так,\Что казалась белоснежной.\Даль, и чистая вода\Там была холодно-свежей. Елена Тахо-Годи Из книги ?Ранняя зима? 1996
ЭдемУ первозданных стен Эдема \В пустыне безнадежных дней \Что мне осталось? Диадема \Из опаляющих огней, Федор Сологуб Сборник ?Чародейная чаша? 1922
эдемЧерез снега, снега -\Слышишь голос, звучавший еще в Эдеме?\Это твой слуга\С тобой говорит, Господин мой - Время. Марина Цветаева
Саша Черный Том 2 из 5 (Изд.1996) Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917–1932
Бал в женской гимназии*
I
Пехотный Вологодский полк
Прислал наряд оркестра.
Сыч-капельмейстер, сивый волк,
Был опытный маэстро.
Собрались рядом с залой в класс,
Чтоб рокот труб был глуше.
Курлыкнул хрипло медный бас,
Насторожились уши.
Басы сверкнули вдоль стены,
Кларнеты к флейтам сели,—
И вот над мигом тишины
Вальс томно вывел трели…
Качаясь, плавные лады
Вплывают в зал лучистый,
И фей коричневых ряды
Взметнули гимназисты.
Напев сжал юность в зыбкий плен,—
Что в мире вальса краше?
Пусть там сморкаются у стен
Папаши и мамаши…
Не вся ли жизнь хмельной поток
Над райской панорамой?
Поручик Жмых пронесся вбок
С расцветшей классной дамой.
У двери встал, как сталактит,
Блестя иконостасом,
Сам губернатор Фан-дер-Флит
С директором Очкасом:
Директор — пресный, бритый факт,
Гость — холодней сугроба,
Но правой ножкой тайно в такт
Подрыгивают оба.
В простенке — бледный гимназист,
Немой Монблан презренья.
Мундир до пяток, стан, как хлыст,
А в сердце лава мщенья.
Он презирает потолок,
Оркестр, паркет и люстры,
И рот кривится поперек
Усмешкой Заратустры.
Мотив презренья стар как мир…
Вся жизнь в тумане сером:
Его коричневый кумир
Танцует с офицером!
НИКОЛАЙ ОЦУП (1894-1958) Кн. ОКЕАН ВРЕМЕНИ 1993
ДНЕВНИК В СТИХАХ. Поэма
ЧАСТЬ ВТОРАЯ (1939–1945)
Удивительные имена
И растения все ближе, ближе —
Культ змеи, пантеры и слона,
Острова, которые, поди же,
Чем только не привлекали вас,
Мореплаватели… Ананас…
Он у Елисеевых витрины
Украшал, в ?Онегине? его
Золото мелькнуло. Филиппины
И Борнео, где чего-чего
Нет для нас диковинного, стали
Темой дня. Какао, каучук,
Вот они откуда, что за дали!
Где-то стрелы все еще и лук,
Стаи обезьян и райской птицы
Перышки, а мы южнее Ниццы
И Неаполя среди снегов
И воображеньем неохотно
Уносились. Только Гумилев
Звал туда, и был бесповоротно
Осужден Разумником: к чему
Северу экзотика! И что же —
Вот она в пороховом дыму
Близко, близко… Разве не похоже,
Что и юг открыли, и восток
Самый дальний все мы. За урок
Географии сажусь. Учитель
Строг — сама эпоха, — что ж, пора.
Зной, жестокий мысли усыпитель,
Покажи, чем были мы вчера,
До истории. Народец дикий,
С предками потомка породни:
Так же поднимали в воздух пики
Грозно, вероятно, и они…
Погрузимся в истину! Все надо
Знать. Какая там Шехерезада!
АЛЕКСАНДР САМАРЦЕВ Шорохом и трелью
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 2, 2008
Гостиница
Отсветы по углам — кругали, осьминоги,
есть изойти куда нерву, свернуться чем —
жесткой ли простыней, вальсом Ротару Доги,
где этот старый диск, где он, другой эдем?
Через пути “маневр” тащится на запасный,
сланцев хруст, звонарь обстучал башмак,
от полнолунья связь через Страстную к Пасхе
громкая, костерит совестливых куряк.
Шутки понуры — слышь: поразбрелись надеждой
смазанно, под нажим ночь нараспашку длить,
палица на плече, лом, или ангел вешний
выманил и поджег сытую спиртом нить.
Щупальцами цветка — номер, несмяты койки —
тяжко под гром “Лаванд” пломбе ловить стоп-кран,
уст заодно устам клятва, нектар чуть горький, —
тихо — еще тишей — в прятках раскрыться зван.
Жадная память пьет, врущая многодонно,
из антрацитных искр их же тоску дождя,
пролитый керосин, масло и белладонну
втемную приютив, может, и не найдя…
ИННА ЛИСНЯНСКАЯ Поздний гость
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 5, 2008
Я — не здесь, не там и нигде.
Лучше уж быть мне там,
Где астероид к звезде
Липнет, как мед к устам,
Где я в дырку котла
Из ада гляжу в Эдем.
А здесь такие дела,
Что я не сплю и не ем
И ничего не жду.
Это и есть ничто.
Хожу, одета в беду,
А думают — что в пальто.
13 сентября 2007.
БОРИС ЧИЧИБАБИН
Судакские элегии
I
Когда мы устанем от пыли и прозы,
Пожалуй, поедем в Судак.
Какие огромные белые розы
Там светят в садах.
Деревня — жаровня. А что там акаций!
Каменья, маслины, осот…
Кто станет от солнца степей домогаться
Надменных красот -
Был некогда город алчбы и торговли
Со стражей у гордых ворот,
Но где его стены и где его кровли -
И где его род -
Лишь дикой природы пустынный кусочек,
Смолистый и выжженный край.
От судей и зодчих остался песочек —
Лежи загорай.
Чу, скачут дельфины! Вот бестии. Ух ты,
Как пляшут! А кто ж музыкант -
То розовым заревом в синие бухты
Смеется закат.
На лицах собачек, лохматых и добрых,
Веселый и мирный оскал,
И щелкают травы на каменных ребрах
У скаредных скал.
А под вечер ласточки вьются на мысе
И пахнет полынь, как печаль.
Там чертовы кручи, там грозные выси
И кроткая даль.
Мать-Вечность царит над нагим побережьем,
И солью горчит на устах,
И дремлет на скалах, с которых приезжим
Сорваться — пустяк.
Одним лишь изъяном там жребий плачевен
И нервы катают желвак:
В том нищем краю не хватает харчевен
И с книгами — швах.
На скалах узорный оплот генуэзцев,
Тишайшее море у ног,
Да только в том месте я долго наесться,
Голодный, не мог.
А все ж, отвергая житейскую нехоть —
Такой уж я сроду чудак, —
Отвечу, как спросят: ?Куда нам поехать-? —
?Езжайте в Судак?.
2
Настой на снах в пустынном Судаке…
Мне с той землей не быть накоротке,
Она любима, но не богоданна.
Алчак-Кая, Солхат, Бахчисарай…
Я понял там, чем стал Господень рай
После изгнанья Евы и Адама.
Как непристойно Крыму без татар.
Шашлычных углей лакомый угар,
Заросших кладбищ надписи резные,
Облезлый ослик, движущий арбу,
Верблюжесть гор с кустами на горбу,
И все кругом — такая не Россия.
Я проходил по выжженным степям
И припадал к возвышенным стопам
Кремнистых чудищ, див кудлатоспинных.
Везде, как воздух, чуялся Восток —
Пастух без стада, светел и жесток,
Одетый в рвань, но с посохом в рубинах.
Который раз, не ведая зачем,
Я поднимался лесом на Перчем,
Где прах мечей в скупые недра вложен,
Где с высоты Георгия монах
Смотрел на горы в складках и тенях,
Что рисовал Максимильян Волошин.
Буддийский поп, украинский паныч,
В Москве француз, во Франции москвич,
На стержне жизни мастер на все руки,
Он свил гнездо в трагическом Крыму,
Чтоб днем и ночью сердце рвал ему
Стоперстый вопль окаменелой муки.
На облаках бы — в синий Коктебель.
Да у меня в России колыбель
И не дано родиться по заказу,
И не пойму, хотя и не кляну,
Зачем я эту горькую страну
Ношу в крови как сладкую заразу.
О, нет беды кромешней и черней,
Когда надежда сыплется с корней
В соленый сахар мраморных расселин,
И только сердцу снится по утрам
Угрюмый мыс, как бы индийский храм,
Слетающий в голубизну и зелень…
Когда, устав от жизни деловой,
Упав на стол дурною головой,
Забьюсь с питвом в какой-нибудь клоповник,
Да озарит печаль моих поэм
Полынный свет, покинутый Эдем —
Над синим морем розовый шиповник.
3
Восточный Крым, чья синь седа,
А сень смолиста, —
Нас, точно в храм, влекло сюда
Красе молиться.
Я знал, влюбленный в кудри трав,
В колосьев блестки,
Что в ссоре с радостью не прав
Иосиф Бродский.
Но разве знали ты и я
В своей печали,
Что космос от небытия
Собой спасали -
Мы в море бросили пятак, —
Оно — не дура ж, —
Чтоб нам вернуться бы в Судак,
В старинный Сурож.
О сколько окликов и лиц,
Нам незнакомых,
У здешней зелени, у птиц
И насекомых!..
Росли пахучие кусты
И реял парус
У края памяти, где ты
Со мной венчалась.
Доверясь общему родству,
Постиг, прозрев, я,
Что свет не склонен к воровству,
Не лгут деревья.
Все пело любящим хвалу,
И, словно грезясь,
Венчая башнями скалу,
Чернелась крепость…
А помнишь, помнишь: той порой
За солнцем следом
Мы шли под Соколом-горой
Над Новым Светом -
А помнишь, помнишь: тайный скит,
Приют жар-птицын,
Где в золотых бродильнях спит
Колдун Голицын -
Да, было доброе винцо,
Лилось рекою.
Я целовал тебя в лицо —
Я пил другое…
В разбойной бухте, там, где стык
Двух скал ребристых,
Тебя чуть было не настиг
Сердечный приступ.
Но для воскресших смерти нет,
А жизнь без края —
Лишь вечный зов, да вечный свет,
Да ширь морская!
Она колышется у ног,
А берег чуден,
И то, что видим, лишь намек
На то, что чуем.
Шуруя соль, суша росу ль,
С огнем и пеной
Лилась разумная лазурь
На брег небренный.
И, взмыв над каменной грядой,
Изжив бескрылость,
Привету вечности родной
Душа раскрылась!
Анатолий НАЙМАН Боб-доб!
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2014
Роща – речитатив часослова.
Буквы под нотой сойдут за подлесок,
чаща – домина без окон, без крова,
храмина в жутких пробоинах фресок.
К клавишам тяга у племени нага,
к солнцу и тени, полегшим рядами.
Дерево только чутью Пастернака
рысьему смысл открывает – рыданье.
Азбучный. Протосанскритский. Эдемный.
Вроде игры в города. Воплощенье
змей корневых – в оболочке наземной,
в кроне – костей, обреченных пещере.
А на духу если, лишь у деревьев
Пасхи восторг после ужаса истов –
ей, как весне, древесиной поверив,
вышли на волю лавиною листьев.
Я не про лес – а про то, что в пустяшных
есть мелочах грандиозность итога.
Вечности отсвет и отзвук. В кудряшках
зелени – слава и явственность Бога.
Щепка ли я или немочь и неуч,
стон ли на гаснущем таявший сайте –
а не стирайте. Оставьте, ведь мелочь.
Кучку опилок не отнимайте.
Метки:
