нью-йорк-7
НЬЮ-ЙОРК
Кристина едет по Нью-Йорку в синей блузке.\ Что? Где? Когда? Так, в середине дня.\ Да, в середине дня. До часа пик.\ В стране правостороннего движенья.\ (Простите, если снова на язык\ приходят православные сравненья.)\ Кристина едет. С нею едем мы... Вадим Месяц Из книги "ВЫХОД К МОРЮ" 1996ПРАВИЛА ДОРОЖНОГО ДВИЖЕНИЯ\ Кристине К.
Ты подавлен Нью-Йорка высью…\ Это беженцы всей земли —\ от погромов, печей и виселиц —\ через голод и годы выжили\ и построили здесь немыслимое —\ до небес себя возвели. Михаил Этельзон ?Нева? 2006, №10 ТЫ УЕДЕШЬ ДОМОЙ — В РОССИЮ\\ В. Карбаинову
У Нью-Йорка глаз вставной\ Смотрит им Гудзону в спину\ н качает бородой\ На уме скопивши тину.\ Стал Нью-Йорк мне младшим братом\ Сы играем часто в мяч\ В небоскреб аэростатом\ Без уловок и отдач. Давид БУРЛЮК
Бахыт Кенжеев Кн. ?Послания? 2011
НА ОКРАИНЕ СЕМИДЕСЯТЫХ
7. ?Приветствую тебя, неповторимый…?
Приветствую тебя, неповторимый
Димитрий Александрович. Где бродишь,
где странствуешь? На бенефис в Нью-Йорке
послав тебе свой скромный сборник, я
не получил ответа… Неужели
не выдержал ты испытанья славой?
Что ж! От Караганды до Сан-Франциско
гремят твои пленительные строки,
стыдливые невесты преподносят
смущённым женихам твои холсты
перед волшебной ночью брачных таинств,
как символ высшего блаженства, Пригов.
Но, заслужив всемирный сей триумф
трудом, талантом, самоотреченьем,
не возгордись, не подвергай забвенью
своей прискорбной участи при старом
режиме, ненавидевшем искусство.
Бесстрашно мы тогда одним молились
богам, и в зимних прериях канадских
нередко я в слезах припоминал
твои сонеты стройные, твоих
героев древних, подвиги свершавших
на красочных полотнах, в назиданье
изнеженному зрителю.
Ты был
едва ли не единственной опорой
великому призванью, что корнями
уходит в наше прошлое святое,
к Державину и Рокотову. Ныне,
когда заря над родиною встала,
и злые модернисты, словно бесы,
рассеялись, ты стал послом достойным
отечества, в развратном Новом Свете
вновь подтвердив свои права на титул
российского Монтеня.
Побеждённый
учитель, умилённо наблюдаю
за быстрым, ослепительным восходом
твоей звезды, гласящей возрожденье
всего, что спит в измученной душе
изгнанника. Я слышал, ты сейчас
на родине Лукреция и Тасса —
волнуйся же в предвосхищенье первых
мазков суровой, вдохновенной кисти,
любуйся на Везувий, заноси
бестрепетным пером в бювар походный
наброски гармонических созвучий,
достойных Гоголя… Он тоже так любил
Италию! Сжимая жаркий факел
поэзии, прими благословенье
канадца незатейливого. Пусть
ты позабыл меня, российский гений.
Жизнь коротка, а творчество бессмертно.
Всходи же, не колеблясь, на Олимп,
где муза ждёт тебя с венком лавровым.
Ян Пробштейн Новые перспективы
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2021
* * *
Власть отвратительна, как руки брадобрея.
О. М.
Похитители велосипедов —
грустный фильм и старая профессия.
Впрочем, у развозчиков обедов
на велосипедах есть замки.
По Нью-Йорку шествует процессия
тех, кто изнывает от тоски.
Вот идут латентные носители
по Бродвею в масках набекрень.
Нас ошеломляют в сей обители
новостями каждый Божий день.
Открываешь сети социальные —
сразу попадаешь на крючок,
а капканы — с виду виртуальные,
миг один — захлопнется замок.
В наши времена — раздолье хакерам
и авантюристам всех мастей,
брадобреям или парикмахерам
и поныне власть всего милей;
вскоре мы решим всем миром: на х.р нам
массовик, хотя не без затей.
В воздухе и в интернете — вирусы
нетерпимости, патриотизма,
наши плюсы превратились в минусы
(не поможет плазма или клизма), —
жизнь сквозь призму экзистенциализма.
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ТЬМАТЬ 2007
ТИШИНЫ ХОЧУ!
Шестидесятые
НЬЮ-ЙОРКСКИЕ ЗНАЧКИ
Блещут бляхи, бляхи, бляхи,
возглашая матом благим:
?Люди – предки обезьян?,
?Губернатор – лесбиян?,
?Непечатное – в печать!?,
?Запретите запрещать!?
?Бог живёт на улице Пастера, 18. Вход со двора?.
Обожаю Гринич Вилидж
в саркастических значках.
Это кто мохнатый вылез,
как мошна в ночных очках?
Это Ален, Ален, Ален!
Над смертельным карнавалом,
Ален, выскочи в исподнем!
Бог – ирония сегодня.
Как библейский афоризм
гениальное: ?Вались!?.
Хулиганы? Хулиганы.
Лучше сунуть пальцы в рот,
чем закиснуть куликами
буржуазовых болот!
Бляхи по местам филейным,
коллективным Вифлеемом
в мыле давят трепака —
?мини? около пупка.
Это Селма, Селма, Селма
агитирующей шельмой
подмигнула и – во двор:
?Мэйк лав, нот уор!?
Бог – ирония сегодня.
Блещут бляхи над зевотой.
Тем страшнее, чем смешней,
и для пули – как мишень!
?Бог переехал на проспект Мира, 43. 2 звонка?.
И над хиппи, над потопом
ироническим циклопом
блещет Время, как значком,
округлившимся зрачком!
Ах, Время,
сумею ли я прочитать, что написано
в твоих очах,
мчащихся на меня,
увеличиваясь, как фары?
Успею ли оценить твою хохму?…
Ах, осень в осиновых кружочках…
Ах, восемь
подброшенных тарелочек жонглёра,
мгновенно замерших в воздухе,
будто жирафа убежала,
а пятна от неё
остались…
Удаляется жирафа
в бляхах, будто мухомор,
на спине у ней шарахнуто:
?Мэйк лав, нот уор?!
1968
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ТЬМАТЬ 2007
ТИШИНЫ ХОЧУ!
Шестидесятые
(о плисецкой)
* * *
Я познакомился с ней в доме Лили Брик, где всё
говорит о Маяковском. На стенах ухмылялся
в квадратах автопортрет Маяковского.
Женщина в сером всплескивала руками.
Она говорила о руках в балете.
Пересказывать не буду. Руки метались
и плескались под потолком, одни руки.
Ноги, торс были только вазочкой для этих
обнажённо плескавшихся стеблей.
В этот дом приходить опасно. Вечное
командорское присутствие Маяковского
сплющивает ординарность. Не всякий
выдерживает такое соседство.
Майя выдерживает. Она самая современная
из наших балерин.
Это балерина ритмов ХХ века. Ей не среди
лебедей танцевать, а среди автомашин
и лебёдок! Я её вижу на фоне чистых
линий Генри Мура и капеллы Роншан.
?Гений чистой красоты? – среди
издёрганного, суматошного мира.
Красота очищает мир.
Отсюда планетарность её славы.
Париж, Лондон, Нью-Йорк выстраивались
в очередь за красотой, за билетами
на Плисецкую.
Как и обычно, мир ошеломляет художник,
ошеломивший свою страну.
Дело не только в балете. Красота спасает
мир. Художник, создавая прекрасное,
преображает мир, создавая очищающую
красоту. Она ошеломительно понятна
на Кубе и в Париже. Её абрис схож
с летящими египетскими контурами.
Да и зовут её кратко, как нашу сверстницу
в колготках, и громоподобно, как богиню
или языческую жрицу, – Майя.
* * *
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ТЬМАТЬ 2007
ТИШИНЫ ХОЧУ!
Шестидесятые
НЬЮ-ЙОРКСКАЯ ПТИЦА
На окно ко мне садится
в лунных вензелях
алюминиевая птица —
вместо тела
фюзеляж
и над её шеей гайковой
как пламени язык
над гигантской зажигалкой
полыхает
женский
лик!
(в простынь капиталистическую
завернувшись, спит мой друг.)
кто ты? бред кибернетический?
полуробот? полудух?
помесь королевы блюза
и летающего блюдца?
может ты душа Америки
уставшей от забав?
кто ты юная химера
с сигареткою в зубах?
но взирают не мигая
не отёрши крем ночной
очи как на Мичигане
у одной
у неё такие газовые
под глазами синячки
птица что предсказываешь?
птица не солги!
что ты знаешь, сообщаешь?
что-то странное извне
как в сосуде сообщающемся
подымается во мне
век атомный стонет в спальне…
(Я ору. И, матерясь,
мой напарник
как ошпаренный
садится на матрас.)
1961
Григорий Кружков Достигший моря
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2011
* * *
Стихи мои, птенцы, наследники…
А. Тарковский
Стихи мои, клочки, плоды безделья! —
напрасно я вас вымолил у Бога;
смотрю и вижу: мало в вас веселья
и горя настоящего немного.
О, если бы вам заново родиться,
чтоб стать на этом чёрном белом свете
игрушками, которыми в больнице
играют умирающие дети!
Мёртвая голова ищет пуп Земли
Shoot from the left eye of the death’s head.
Edgar Alan Poe
Так где же он, омфалос, пуп Земли?
Геодезист фуражкой вытер пот.
За ним, прихрамывая, шла тренога,
Как лошадь в поводу, а впереди
Легавая бежала, то и дело
На месте застывая и в пыли
Ища знакомый след… Вот он свернул
В проход между глухими гаражами,
А там тупик — пожарная стена,
На кирпиче эмблема “Спартака”
И череп со скрещёнными костями…
Назад! Назад! Заборами, садами —
Рёв электрички и вагонов гул
(Скала епископа и чёртов стул) —
И дерево с огромными ветвями!
Стреляй из глаза мёртвой головы —
теперь — отмерь от линии шагами
на запад восемьсот и сто на юг —
…Здесь дом стоял.
Тропинка шла вокруг
Веранды. Двор заросший, как ковром,
Гусиною лапчаткой. За окном
Крапива и расшатанный забор,
За ним на турнике сосед Егор
Подтягивался раз до сорока
И, спрыгнув, говорил: “Броня крепка!”
Мяч залетал туда, и мы его
Искали средь картофельной ботвы.
А по ночам с дивана моего
(Стреляй из глаза мёртвой головы!)
В квадрате форточке я видеть мог
Меж веток звёздочку одну. Волхвы
Её бы не заметили. Тусклей
Старушечьей слезы, она была,
Как крошка с королевского стола,
Ничтожной, — но она была моей.
Увы! Как мне узнать её теперь
Без рамочки прицельной? Дом снесён.
И не войти мне снова в ту же дверь.
Один на берегу реки времён
Стою — смотрю вокруг — и не могу
Найти ни клёнов тех, ни липы той,
Что я облазил в детстве. Где росла
Вот эта вишня: около крыльца
Иль дальше, у сарая? Хоть какую
Найти зацепку, привязаться к ней —
И я бы мог определить то место,
Где мой диван стоял. Не из него ли,
Из этого дивана, я украл
Все строчки до одной? — “Милее нет
Той стороны, где резали пупок”. —
Каков же плод науки долгих лет
И в чём же, так сказать, её урок?
Что, наконец, подсмотрят очи зорки
На высоте всех опытов? Увы! —
Засни в Перловке и проснись в Нью-Йорке.
Стреляй из глаза мёртвой головы!
1990—1995
* * *
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ТЬМАТЬ 2007 НОЧНОЙ АЭРОПОРТ B НЬЮ-ЙОРКЕ
Автопортрет мой, реторта неона, апостол
небесных ворот —
аэропорт!
Брезжат дюралевые витражи,
точно рентгеновский снимок души.
Как это страшно, когда в тебе небо стоит
в тлеющих трассах необыкновенных столиц!
Каждые сутки
тебя наполняют, как шлюз,
звёздные судьбы
грузчиков, шлюх.
В баре, как ангелы, гаснут твои алкоголики,
ты им глаголешь!
Ты их, прибитых,
возвышаешь!
Ты им ?Прибытье?
возвещаешь!
?* *
Кристина едет по Нью-Йорку в синей блузке.\ Что? Где? Когда? Так, в середине дня.\ Да, в середине дня. До часа пик.\ В стране правостороннего движенья.\ (Простите, если снова на язык\ приходят православные сравненья.)\ Кристина едет. С нею едем мы... Вадим Месяц Из книги "ВЫХОД К МОРЮ" 1996ПРАВИЛА ДОРОЖНОГО ДВИЖЕНИЯ\ Кристине К.
Ты подавлен Нью-Йорка высью…\ Это беженцы всей земли —\ от погромов, печей и виселиц —\ через голод и годы выжили\ и построили здесь немыслимое —\ до небес себя возвели. Михаил Этельзон ?Нева? 2006, №10 ТЫ УЕДЕШЬ ДОМОЙ — В РОССИЮ\\ В. Карбаинову
У Нью-Йорка глаз вставной\ Смотрит им Гудзону в спину\ н качает бородой\ На уме скопивши тину.\ Стал Нью-Йорк мне младшим братом\ Сы играем часто в мяч\ В небоскреб аэростатом\ Без уловок и отдач. Давид БУРЛЮК
Бахыт Кенжеев Кн. ?Послания? 2011
НА ОКРАИНЕ СЕМИДЕСЯТЫХ
7. ?Приветствую тебя, неповторимый…?
Приветствую тебя, неповторимый
Димитрий Александрович. Где бродишь,
где странствуешь? На бенефис в Нью-Йорке
послав тебе свой скромный сборник, я
не получил ответа… Неужели
не выдержал ты испытанья славой?
Что ж! От Караганды до Сан-Франциско
гремят твои пленительные строки,
стыдливые невесты преподносят
смущённым женихам твои холсты
перед волшебной ночью брачных таинств,
как символ высшего блаженства, Пригов.
Но, заслужив всемирный сей триумф
трудом, талантом, самоотреченьем,
не возгордись, не подвергай забвенью
своей прискорбной участи при старом
режиме, ненавидевшем искусство.
Бесстрашно мы тогда одним молились
богам, и в зимних прериях канадских
нередко я в слезах припоминал
твои сонеты стройные, твоих
героев древних, подвиги свершавших
на красочных полотнах, в назиданье
изнеженному зрителю.
Ты был
едва ли не единственной опорой
великому призванью, что корнями
уходит в наше прошлое святое,
к Державину и Рокотову. Ныне,
когда заря над родиною встала,
и злые модернисты, словно бесы,
рассеялись, ты стал послом достойным
отечества, в развратном Новом Свете
вновь подтвердив свои права на титул
российского Монтеня.
Побеждённый
учитель, умилённо наблюдаю
за быстрым, ослепительным восходом
твоей звезды, гласящей возрожденье
всего, что спит в измученной душе
изгнанника. Я слышал, ты сейчас
на родине Лукреция и Тасса —
волнуйся же в предвосхищенье первых
мазков суровой, вдохновенной кисти,
любуйся на Везувий, заноси
бестрепетным пером в бювар походный
наброски гармонических созвучий,
достойных Гоголя… Он тоже так любил
Италию! Сжимая жаркий факел
поэзии, прими благословенье
канадца незатейливого. Пусть
ты позабыл меня, российский гений.
Жизнь коротка, а творчество бессмертно.
Всходи же, не колеблясь, на Олимп,
где муза ждёт тебя с венком лавровым.
Ян Пробштейн Новые перспективы
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2021
* * *
Власть отвратительна, как руки брадобрея.
О. М.
Похитители велосипедов —
грустный фильм и старая профессия.
Впрочем, у развозчиков обедов
на велосипедах есть замки.
По Нью-Йорку шествует процессия
тех, кто изнывает от тоски.
Вот идут латентные носители
по Бродвею в масках набекрень.
Нас ошеломляют в сей обители
новостями каждый Божий день.
Открываешь сети социальные —
сразу попадаешь на крючок,
а капканы — с виду виртуальные,
миг один — захлопнется замок.
В наши времена — раздолье хакерам
и авантюристам всех мастей,
брадобреям или парикмахерам
и поныне власть всего милей;
вскоре мы решим всем миром: на х.р нам
массовик, хотя не без затей.
В воздухе и в интернете — вирусы
нетерпимости, патриотизма,
наши плюсы превратились в минусы
(не поможет плазма или клизма), —
жизнь сквозь призму экзистенциализма.
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ТЬМАТЬ 2007
ТИШИНЫ ХОЧУ!
Шестидесятые
НЬЮ-ЙОРКСКИЕ ЗНАЧКИ
Блещут бляхи, бляхи, бляхи,
возглашая матом благим:
?Люди – предки обезьян?,
?Губернатор – лесбиян?,
?Непечатное – в печать!?,
?Запретите запрещать!?
?Бог живёт на улице Пастера, 18. Вход со двора?.
Обожаю Гринич Вилидж
в саркастических значках.
Это кто мохнатый вылез,
как мошна в ночных очках?
Это Ален, Ален, Ален!
Над смертельным карнавалом,
Ален, выскочи в исподнем!
Бог – ирония сегодня.
Как библейский афоризм
гениальное: ?Вались!?.
Хулиганы? Хулиганы.
Лучше сунуть пальцы в рот,
чем закиснуть куликами
буржуазовых болот!
Бляхи по местам филейным,
коллективным Вифлеемом
в мыле давят трепака —
?мини? около пупка.
Это Селма, Селма, Селма
агитирующей шельмой
подмигнула и – во двор:
?Мэйк лав, нот уор!?
Бог – ирония сегодня.
Блещут бляхи над зевотой.
Тем страшнее, чем смешней,
и для пули – как мишень!
?Бог переехал на проспект Мира, 43. 2 звонка?.
И над хиппи, над потопом
ироническим циклопом
блещет Время, как значком,
округлившимся зрачком!
Ах, Время,
сумею ли я прочитать, что написано
в твоих очах,
мчащихся на меня,
увеличиваясь, как фары?
Успею ли оценить твою хохму?…
Ах, осень в осиновых кружочках…
Ах, восемь
подброшенных тарелочек жонглёра,
мгновенно замерших в воздухе,
будто жирафа убежала,
а пятна от неё
остались…
Удаляется жирафа
в бляхах, будто мухомор,
на спине у ней шарахнуто:
?Мэйк лав, нот уор?!
1968
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ТЬМАТЬ 2007
ТИШИНЫ ХОЧУ!
Шестидесятые
(о плисецкой)
* * *
Я познакомился с ней в доме Лили Брик, где всё
говорит о Маяковском. На стенах ухмылялся
в квадратах автопортрет Маяковского.
Женщина в сером всплескивала руками.
Она говорила о руках в балете.
Пересказывать не буду. Руки метались
и плескались под потолком, одни руки.
Ноги, торс были только вазочкой для этих
обнажённо плескавшихся стеблей.
В этот дом приходить опасно. Вечное
командорское присутствие Маяковского
сплющивает ординарность. Не всякий
выдерживает такое соседство.
Майя выдерживает. Она самая современная
из наших балерин.
Это балерина ритмов ХХ века. Ей не среди
лебедей танцевать, а среди автомашин
и лебёдок! Я её вижу на фоне чистых
линий Генри Мура и капеллы Роншан.
?Гений чистой красоты? – среди
издёрганного, суматошного мира.
Красота очищает мир.
Отсюда планетарность её славы.
Париж, Лондон, Нью-Йорк выстраивались
в очередь за красотой, за билетами
на Плисецкую.
Как и обычно, мир ошеломляет художник,
ошеломивший свою страну.
Дело не только в балете. Красота спасает
мир. Художник, создавая прекрасное,
преображает мир, создавая очищающую
красоту. Она ошеломительно понятна
на Кубе и в Париже. Её абрис схож
с летящими египетскими контурами.
Да и зовут её кратко, как нашу сверстницу
в колготках, и громоподобно, как богиню
или языческую жрицу, – Майя.
* * *
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ТЬМАТЬ 2007
ТИШИНЫ ХОЧУ!
Шестидесятые
НЬЮ-ЙОРКСКАЯ ПТИЦА
На окно ко мне садится
в лунных вензелях
алюминиевая птица —
вместо тела
фюзеляж
и над её шеей гайковой
как пламени язык
над гигантской зажигалкой
полыхает
женский
лик!
(в простынь капиталистическую
завернувшись, спит мой друг.)
кто ты? бред кибернетический?
полуробот? полудух?
помесь королевы блюза
и летающего блюдца?
может ты душа Америки
уставшей от забав?
кто ты юная химера
с сигареткою в зубах?
но взирают не мигая
не отёрши крем ночной
очи как на Мичигане
у одной
у неё такие газовые
под глазами синячки
птица что предсказываешь?
птица не солги!
что ты знаешь, сообщаешь?
что-то странное извне
как в сосуде сообщающемся
подымается во мне
век атомный стонет в спальне…
(Я ору. И, матерясь,
мой напарник
как ошпаренный
садится на матрас.)
1961
Григорий Кружков Достигший моря
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2011
* * *
Стихи мои, птенцы, наследники…
А. Тарковский
Стихи мои, клочки, плоды безделья! —
напрасно я вас вымолил у Бога;
смотрю и вижу: мало в вас веселья
и горя настоящего немного.
О, если бы вам заново родиться,
чтоб стать на этом чёрном белом свете
игрушками, которыми в больнице
играют умирающие дети!
Мёртвая голова ищет пуп Земли
Shoot from the left eye of the death’s head.
Edgar Alan Poe
Так где же он, омфалос, пуп Земли?
Геодезист фуражкой вытер пот.
За ним, прихрамывая, шла тренога,
Как лошадь в поводу, а впереди
Легавая бежала, то и дело
На месте застывая и в пыли
Ища знакомый след… Вот он свернул
В проход между глухими гаражами,
А там тупик — пожарная стена,
На кирпиче эмблема “Спартака”
И череп со скрещёнными костями…
Назад! Назад! Заборами, садами —
Рёв электрички и вагонов гул
(Скала епископа и чёртов стул) —
И дерево с огромными ветвями!
Стреляй из глаза мёртвой головы —
теперь — отмерь от линии шагами
на запад восемьсот и сто на юг —
…Здесь дом стоял.
Тропинка шла вокруг
Веранды. Двор заросший, как ковром,
Гусиною лапчаткой. За окном
Крапива и расшатанный забор,
За ним на турнике сосед Егор
Подтягивался раз до сорока
И, спрыгнув, говорил: “Броня крепка!”
Мяч залетал туда, и мы его
Искали средь картофельной ботвы.
А по ночам с дивана моего
(Стреляй из глаза мёртвой головы!)
В квадрате форточке я видеть мог
Меж веток звёздочку одну. Волхвы
Её бы не заметили. Тусклей
Старушечьей слезы, она была,
Как крошка с королевского стола,
Ничтожной, — но она была моей.
Увы! Как мне узнать её теперь
Без рамочки прицельной? Дом снесён.
И не войти мне снова в ту же дверь.
Один на берегу реки времён
Стою — смотрю вокруг — и не могу
Найти ни клёнов тех, ни липы той,
Что я облазил в детстве. Где росла
Вот эта вишня: около крыльца
Иль дальше, у сарая? Хоть какую
Найти зацепку, привязаться к ней —
И я бы мог определить то место,
Где мой диван стоял. Не из него ли,
Из этого дивана, я украл
Все строчки до одной? — “Милее нет
Той стороны, где резали пупок”. —
Каков же плод науки долгих лет
И в чём же, так сказать, её урок?
Что, наконец, подсмотрят очи зорки
На высоте всех опытов? Увы! —
Засни в Перловке и проснись в Нью-Йорке.
Стреляй из глаза мёртвой головы!
1990—1995
* * *
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ТЬМАТЬ 2007 НОЧНОЙ АЭРОПОРТ B НЬЮ-ЙОРКЕ
Автопортрет мой, реторта неона, апостол
небесных ворот —
аэропорт!
Брезжат дюралевые витражи,
точно рентгеновский снимок души.
Как это страшно, когда в тебе небо стоит
в тлеющих трассах необыкновенных столиц!
Каждые сутки
тебя наполняют, как шлюз,
звёздные судьбы
грузчиков, шлюх.
В баре, как ангелы, гаснут твои алкоголики,
ты им глаголешь!
Ты их, прибитых,
возвышаешь!
Ты им ?Прибытье?
возвещаешь!
?* *
Метки:
