Роман-ретро Часть первая Анна
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Зимним декабрьским утром 1917 года от Финляндского вокзала в сторону Невского проспекта бежала пятнадцатилетняя девочка в расстегнутой беличьей шубке, в сбитом на бок белом берете, ее каштановая коса растрепалась на ветру. Редкие прохожие не обращали на нее никакого внимания, казалось, ни кому не до кого нет дела. Но впечатление это было обманчиво - город жил своей особой, послереволюционной жизнью: вот проехал грузовик, в кузове которого были солдаты, матросы и несколько девушек в красных косынках, а на театральной тумбе рядом с афишей о выступлении несравненной Клаудии Макс были приклеены декреты о Мире и Земле. Некогда красивый, нарядный город быстро изменился, исчезли дворники, то тут, то там были навалены кучи мусора.
Где эти шикарные дамы и господа, проезжающие в экипажах или неспешно гуляющие по Невскому? Скоро Рождество, но нет ни прекрасных елок, ни гирлянд, да и вообще уже давно не горят фонари, многие витрины некогда модных магазинов, кондитерских, ресторанов и кафе заколочены.
Наташа ничего этого не замечала, она только что проводила бабушку и дедушку, уезжающих к бабушкиной двоюродной сестре во Францию. Им повезло - они смогли занять место в купе, вместе с ними ехал священник отец Павел. Наташа вышла из вагона и пошла домой к Моте и Оленьке.
Дед, генерал в отставке, был участником трех войн: русско-турецкой, на которой он получил первое ранение и награды, русско-японской, которая добавила и ранений, и наград и первой мировой, с которой закончилась его военная карьера. Александр Петрович принимал участие в наступлении в Восточной Пруссии, которым руководили Ренненкампф и Самсонов. Вначале наступление проходило успешно, но потом в силу их тяжелых отношений и плохого снабжения вторая армия Самсонова, где находился и Александр Петрович, была окружена, огромное количество солдат и офицеров попало в плен. К счастью, он избежал этой участи, но счастье было относительным - генерал был тяжело ранен и почти полностью потерял зрение левого глаза. "Как говорится, отвоевался", - говорил Александр Петрович и был вынужден уйти в отставку.
Александр Петрович Федоров родился в семье потомственных военных, его предок служил еще при Петре Первом. Жил он, как сам говорил, при четырех императорах - Николае Первом, Александре Втором и Александре Третьем и Николае Втором. С большим уважением он относился к Александру Второму, которого народ прозвал Освободителем, а Николая Второго недолюбливал, считая мягкотелым и нерешительным.
С Оленькой Константиновой он познакомился на Рождественском балу. Оленькины родители погибли, когда ей было десять лет, и ее воспитанием занималась незамужняя сестра отца Аполлинария, которую Оленька, не выговаривая сначала букву "р", называла Апа, Апочка или просто Полечка. Апочка души не чаяла в племяннице. Не любить эту прелестную девочку было трудно - она была очень милая, с огромными серо-голубыми глазами, локонами до плеч, ласковая и спокойная. И Апочка сделала все для того, чтобы любимая племянница получила блестящее образование - Олечка изучала французский, английский и даже немецкий языки, играла на фортепиано и пела, имея приятный голос.
Оленька взрослела, и начали появляться претенденты на ее руку(приданое очень неплохое и тетушка не бедна). Однако одно условие отпугивало женихов - жить молодые должны были вместе с Аполлинарией - расстаться со своей воспитанницей у нее не было сил. Свадьба с Александром, которого тетушкины условия не остановили, как и положено, была сыграна на Красную Горку. Молодые жили душа в душу, и тетушке он пришелся по душе. Но счастье их было омрачено тем, что их первенец погиб, не родившись - прогуливающуюся по Невскому Ольгу сбил пьяный лихач, и лишь в 1883 году родилась долгожданная дочь, которую назвали Анной.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Родители души не чаяли в дочери. Девочка родилась слабенькой, часто болела, плакала по поводу и без повода. Единственная, при ком Анечка вела себя спокойно, была Апочка. Анечка поняла, что ее не проведешь. Дождливое время года и зиму Федоровы проводили в Петербурге, лето и теплую осень в загородном доме, недалеко от Царского Села. Время летело быстро, родители и не заметили, как повзрослевшая дочь стала капризной эгоисткой. Нет, Анна не была злой, она любила и мать, и отца, но свою выгоду знала и в полной мере использовала свои артистические способности, ловко манипулируя родителями. В гимназии у нее подруг не было, дружить с ней было трудно - нужно было соглашаться с любым, даже абсурдным, ее мнением. А девочки тоже знали себе цену. О себе она была высокого мнения: очень симпатичная, с большими серо-голубыми глазами в обрамлении густых, темных ресниц, с очаровательными ямочками на щеках. Как и все девочки ее круга, она хорошо танцевала, пела, но главным своим достоинством считала сочинение стихов.
В возрасте 75 лет умерла Апочка, которая многие годы прожила с семьей Федоровых в мире и согласии. Вот уже и Анне шестнадцать - красивая, грациозная, но, как она сама считает - несчастная, ведь никто не ценит ее по достоинству. Подходит к концу 19 век, скоро новый, двадцатый. Что принесет он Анне? Надо загадать желание на Рождество, и оно обязательно сбудется, и она наконец будет счастлива.
А пока, как многие ее знакомые и друзья, она увлечена новой поэзией, одни названия чего стоят - символисты, футуристы, акмеисты, да всех не перечислишь и не запомнишь. Но эти строчки Константина Бальмонта знали все:
"Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша,
Мое единое Отечество -
Моя пустынная душа".
Много поклонников было и у Игоря Северянина:
"Я гений, Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсеградно утвержден".
Послушать стихи своих кумиров можно было в кабаре-кафе с различными экзотическими и немыслимыми названиями: "Колибри", "У гробовщика", "Зеленый попугай", "Хромая лошадь". В "Гробовщике" вместо столов стояли гробы, официанты были одеты в саван, здесь часто выступал Бурлюк. Швейцары в таких кафе во что только не рядились - мертвец с косой, вурдалак, Аид с Цербером. В эти кафе пускали только "своих", избранных, и простой прохожий, увидев вывеску данного заведения и "швейцара", убыстрял шаг и старался уйти по добру, по здоровому. Удивительное зрелище представляли и посетители - это мог быть и Арлекин с ушами, как у кролика, с "шапкой" на голове с колокольчиками или шариками, и ведьмы, и лешие. Девицы с сине-зелеными или красными и оранжевыми губами сидели за столами, в их руках дымились пахитоски. Меню тоже заслуживало особого внимания: "Некролог", "Завтрак у вампира", пирожные "Умрем вместе", напитки "Яд крысолова", кофе "Коньяк с мышьяком".
В одном из таких кафе Анна познакомилась с Михаилом, друзья звали его Мишель. Был он сыном присяжного поверенного Константина Аркадьевича Белозерского, мать его была светская львица Лионелла Модестовна, в девичестве Львова. Костюмы и Мишеля, и Анны были на зависть друзьям, хотя удивить их было сложно. Костюм русалки Анна выбрала неслучайно - зеленый цвет очень шел к ее глазам, но вся прелесть была в хвосте, который был сделан так искусно, что казался натуральным, а чтобы он не волочился по полу, Анна перекинула его, как шлейф на руку, с маленьким серебряным колокольчиком на конце, издающим мелодичный звон. В руках у Анны была сумочка в виде перламутровой раковины. В костюме Мишеля самыми запоминающимися были туфли - в виде копытцев, а к рожкам привязаны разноцветные ленточки. Черт вежливо поклонился Анне, представившись: "Черт Иванович, а для друзей просто Черт". Улыбнувшись, Анна сказала: "Просто Анна". Компания заняла несколько рядом стоящих столиков, заказав "кофе с мышьяком" и пирожные "на миру и смерть красна". Как всегда, начали спорить, чья поэзия лучше - символистов или акмеистов, Бальмонта или Гиппиус, Брюсова или Мережковского, Ахматовой или Мирры Лохвицкой. Но тут с плохо освещенной сцены зазвучали стихи:
"О, ночному часу не верьте,
Он наполнен злой красоты,
В этот час люди близки к смерти..."
"А мне больше нравится Елена Гурко", - сказала Анна:
"В черноте горячей листвы бумажные шкалики,
В шарманке вертятся, гудят, ревут валики".
"Ах, маэстро, паяц,
Вы безумно фатальны,
Отчего на меня, на меня
Вы смотрите идеально?".
Но большинство в этой компании о такой поэтессе даже не слышали и были удивлены, что она нравится Анне. Да нет, она не нравилась Анне, она просто хотела переключить внимание Мишеля и других на себя.
А вслед за этим уже читали полушутливые стихи:
"При дуновенье легком ветра
Летит с деревьев снежный пар.
Заколыхались тихо ветви,
Сошел серебряный загар.
Под шелестящими ветвями
Стою одна в ночной тиши,
Вдруг вижу: Игорь Северянин
Ко мне с бокалами спешит.
В шампанском были ананасы,
Объятий нежных сладкий плен.
Ты пожелай мне написанья
Других возвышенных поэм".
В другом кафе "Хромая лошадь" они слушали Маяковского, им запомнились отрывки из двух стихотворений: "Ночь":
...Багровый и белый отброшен и скомкан,
В зеленый горстями бросали дукаты,
А черным ладоням сбежавшихся окон
Раздали горячие черные карты".
"Нате":
"Вот Вы, мужчина, у вас в усах капуста
Где-то недокушеных, недоеденных щей,
Вот вы, Женщина, на Вас белила густо..."
Но дочитать не дали, читающего освистали, кто-то дудел в скоморошью дудку.
Зато с удовольствием отгадывали, из какого стихотворения Гумилева строчки:
"Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слез..."
"Она".
"Сегодня я вижу,
Особенно грустен твой взгляд..."
"Жираф".
"Над таинственным озером Чад
Посреди вековых баобабов..."
"Озеро Чад".
"Да, я знаю, я Вам не пара,
Я пришел из другой страны..."
"Я и Вы".
Больше всего отгадал Мишель и получил приз "Ананасы в шампанском".
А Анна влюбилась в него и, стараясь подражать этим поэтам, тоже написала стихотворение:
"Я проснулась почти под утро.
За окном кусочек зари.
Ты растаял в ночи как будто.
Тихо плакали фонари.
За безмолвной скупою дрожью
Угадала лиловый цвет.
Ты целуешь меня осторожно,
Но тебя рядом, милый, нет.
Я подошла к окну.
Улица в золоте листьев.
Словно веду по стеклу
Ярко-рябиновой кистью.
Ты мне сказал: прощай,
Я твой навеки друг.
Помни меня, скучай
Во времена разлук.
Я сегодня опять тоскую
Я сегодня опять одна.
Ты целуешь ее, другую.
Оттого я с утра пьяна.
На окне полыхает роза.
За спиною идут дожди.
Пролилися скупые слезы,
Все, теперь навсегда уходи.
Я люблю Вас, мой нежный друг.
Я не сплю, догорит печаль.
И уйдет за луною вдруг
В невозвратно серую даль.
Только слезы дождя по стеклу,
Только ветер свистит всю ночь.
Вы не думайте, я умру.
Вы не сможете мне помочь".
А Мишель ей отвечал:
"Синеглазые сумерки и весенняя тишь.
В эти нежные сумерки, отчего ты грустишь?
Вижу, вверх поднимается над рекою туман,
А сирень распускается, источая дурман.
И черемуха белая сыплет снегом траву,
Словно, ласка несмелая - не во сне, наяву.
Отчего же, любимая, ты все время грустишь?
Что ты, чудная, милая, все себе не простишь?!"
Мишель нежно улыбнулся Анне, и она увидела в его глазах любовь и грусть.
"Ну, вы даете, Черт Иваныч и Русалочка! - раздался шутливо-восторженный голос одного из друзей, - вы пишите не хуже многих, браво вам!" И все радостно захлопали.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Не проходило и дня, чтобы она не встречалась с Мишелем. Мишель при этих встречах дарил ей не розы, не хризантемы, а нежные анютины глазки. В первый раз, увидев букет, Анна или, как многие ее называли, Аннет не сдержала слез от переполнявших ее чувств счастья и радости, еле слышно она сказала "Спасибо". Объяснение в любви не заставило себя ждать, но обоим и так было понятно, что они влюблены друг в друга. Вместе они посмотрели балеты с несравненной Карсавиной и Ксешинской, зимой катались на санях и ходили на каток. В эту первую зиму их вспыхнувшей любви Анна, проснувшись, часто садилась у окна и любовалась рассветом.
Он уже наступил, и только-только погасли фонари, и растаяли последние звезды. Небо приобретало голубоватый оттенок, а вдали было бледно-розовым. Падал мягкий снег и сливался с музыкой Аниной души. А потом из розовой заря превращалась в малиновую, всходило солнце, и снова она писала Михаилу:
"Рождается утро малиновых зорь,
Мороз щиплет щеки - суровый король,
И сказка с душою моей говорит,
И солнце лучами искрится, горит.
На улице снег и снежок - благодать,
Забыты домашние лень и кровать,
Скорее на улицу в снежный поток,
Где странствует северный наш ветерок.
Закружит он в вихре счастливой любви,
И пахнут так сладостно губы твои,
В прекрасное утро малиновых зорь
Тебя я люблю, мой чудесный король!".
С наступлением лета вся дружная компания Мишеля и Анны большую часть времени проводила на даче у Оленьки Берг, приятельницы Анны по гимназии. Дача находилась в живописном месте, рядом раскинулась зеленая березовая роща, синела река, по которой они катались на лодке и срывали кувшинки и лилии, на огромном участке с кустами сирени и жасмина все лето и осень цвели цветы: благоухали розы, кивали своими разноцветными шапками георгины, как гвардейцы на параде, вытянулись гладиолусы - красные, фиолетовые, розовые, желтые. Вечера проходили весело - они танцевали, загадывали шарады, Мишель играл на гитаре и пел, все очень любили написанный им самим романс:
"Моя любовь к тебе из белых хризантем,
Зачем ты мучаешь меня, скажи, зачем?...".
В один из этих летних вечеров Михаил сделал предложение Анне, и она, не раздумывая, сказала: "Да". А дальше все было, как положено: знакомство с родителями с той и другой стороны, помолвка в доме Анны, где Александр Петрович объявил их женихом и невестой. И вот уже на руке Анны кольцо с обручальным камнем, и вальс, в котором закружились влюбленные. Свадьба состоялась на Красную Горку. Было огромное количество гостей - родственники с той и другой стороны, друзья и подруги жениха и невесты, после венчания все были приглашены в дом жениха, точнее, теперь мужа Анны. Константин Аркадьевич и Лионелла Модестовна через несколько дней отправились на свою виллу в Италию, расположенную недалеко от Рима, а новой хозяйкой особняка Белозерских стала Анна.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Почти месяц они то принимали гостей, то сами наносили ответные визиты. Правда, за это время Мишель оформил, заплатив по двадцать пять рублей, заграничные паспорта для них с Анной. И через некоторое время Александр Петрович и Ольга Константиновна проводили их на Варшавском вокзале в Петербурге в свадебное путешествие.
Их купе располагалось в вагоне первого класса, в коридоре висели зеркала, на полу красовался мягкий ковер, в купе были все удобства. Время можно было провести в салоне за приятной беседой, послушать игру на фортепиано, посетить вагон-ресторан. В поездке им пришлось провести не одни сутки. До Берлина поезд шел более тридцати часов, они проехали Псков, Вильнюс, Кенигсберг. На пограничной станции в Вержболове, что в Литве, они пересели в другой вагон. Дело было в том, объяснил Мишель, что колея в России и в Европе разная. Берлин они осмотреть не успели, так как через три часа уходил поезд Берлин-Вена, до Вены поезд шел приблизительно тринадцать часов, но этот путь выпадал на ночь, и красивый пейзаж они не увидели, а посмотреть достопримечательности Вены смогли - поезд на Рим уходил поздно вечером. Позавтракав в привокзальном ресторане они решили: что успеем, то посмотрим. Город произвел на них сильнейшее впечатление - как город старинных замков, красивейших парков и скверов, а также музыки, которая, казалось, звучит повсюду. Наняв кабриолет, они отправились к зданию Карлскирхе - собору, построенному после эпидемии чумы, унесшей не одну сотню жизней, что было изображено на фресках собора. Внутренность собора поражала отделкой цветным мрамором, огромным количеством фресок и скульптур.
"Анечка, как жаль, - сказал Мишель, - что мы не сможем попасть на концерт - сегодня исполняют "Реквием" Моцарта, ведь следующим зданием, у которого остановился их кабриолет, было здание Венской оперы, признанное одним из лучших зданий для оперы в Европе. На театральной афише была надпись "Дон Жуан" - Моцарт. "Мишель, - сказала Анна, - мы должны сюда обязательно приехать, чтобы сходить и в театр, и в собор. В "перерыве" они пообедали в ресторане, где им подали венский шницель с бокалом Апером, картофельный салат по-венски и кофе с изумительными и на вид, и на вкус пирожными. А императорская резиденция в Хофбурге, на территории которой было расположено девятнадцать дворцов с прекрасным парком с фонтанами, гротами и часовнями, напомнила им Петергоф. Напоследок они заглянули в кафе "Демель", созданное в середине девятнадцатого века, особенность которого заключалась в том, что посетители могли наблюдать за процессом создания конфет от начала до конца. Вена очень понравилась им, и было жаль расставаться с этим прекрасным городом.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
Поезд до Рима шел чуть более тринадцати часов, заняв и ночное время. Почти все время они проспали, но зато в Рим прибыли отдохнувшими. На несколько дней они решили задержаться в городе, ну а потом уже ехать к родителям на виллу. "Знаешь, Мишель, - сказала Анна, - я вспомнила, как Христофор Карлович, это наш преподаватель древней истории в гимназии, рассказывал нам легенду об основании Рима Ромулом и Рэмом, о Капитолийской волчице и о том, как гуси спасли Рим. Могла я тогда подумать, что окажусь в этом городе, да не одна, а с любимым мужем".
После небольшого завтрака в гостинице, где они оставили свои вещи, Анна и Мишель отправились к развалинам Колизея, который в свое время вмещал пятьдесят тысяч зрителей, а они в зависимости от происхождения располагались на одном из четырех ярусов, а попадали туда, пройдя одну из восьмидесяти арок. "Представь себе, - сказал Мишель, - что в Колизее проходило 175 представлений в год , и там выступал сам император Нерон. Но больше всего римляне патриции и плебеи любили гладиаторские бои, когда римская матрона одним движением большого пальца могла даровать им жизнь или обречь на смерть. Я представляю, что вместе со Спартаком и другими гладиаторами говорю: "Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь".
"Нет, - ответила Анна, - это слишком кровавые зрелища, я бы лучше побывала на рыцарском турнире, где сражались из-за прекрасных дам, где были трубадуры".
"Но здесь, в Колизее, - продолжал Мишель, - проходила травля первых христианских мучеников дикими зверями - львами, тиграми, пантерами. И это дикое зрелище вызывало восторг у многих римлян. Так и хочется воскликнуть: "О, времена, о, нравы!". Побывали Анна и Мишель и в Пантеоне - храме всех Богов, а больше всего поразила их скульптура Давида в пять с половиной метров - Библейского героя, изображенного перед битвой с Голиафом, рядом со скульптурой они казались маленькими пигмеями. В Ватикан, в резиденцию Римского Папы, со знаменитым музеем сокровищ всех времен и народов попасть не удалось, но зато они видели прекрасный фонтан, в центре которого была фигура Посейдона, и вспоминали Петергоф, где бывали не раз с друзьями, а попав под струи Шутихи, все промокли. Остановились они в одной из лучших гостиниц, но пора уже было ехать к родителям.
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Несколько часов езды, и вот за поворотом показалась вилла, которая поразила Анну своей красотой и изяществом. Сделана она была из камня и кирпича, расположена на небольшом возвышении, а с террасы открывался вид на море, совершенно не похожее на Черное. Виллу украшал огромный сад с апельсиновыми деревьями и кипарисами, кустами камелии - большими и маленькими - алыми, темно-бордовыми, белыми, персиковыми, от этого великолепия захватывало дух. В огромном бассейне сразу же захотелось искупаться, увидев это желание на лице Анны, Мишель взял ее за руки, сказал:"Раз, два, три", и они вместе оказались в бассейне. Что здесь началось - сбежалась почти вся прислуга, испуганные Константин Аркадьевич и Лионелла Модестовна, вместе с ней две болонки Люси и Теодор, которые непрерывно лаяли. Все, кроме собачек, бросились их "спасать". Разговоров потом хватило не на один день. К дому, промокшие насквозь, они прошествовали мимо пруда с золотыми рыбками и цветущими лотосами. Анне давно не было так весело, и она, выходя замуж за Мишеля, до конца не представляла, насколько богаты его родители. Пока Анна и Мишель переодевались после "купания", на террасе был накрыт стол, преимущественно из итальянской кухни: спагетти со специальными соусами, ризотти - делались из риса с луком и шафраном, лазанья, сыровяленая грудинка, овощное рагу из баклажанов. Не забыты были и дары моря - мидии, кальмары, креветки. На десерт подали сухое печенье и бисквит двух видов с сыром или кремом, и, конечно, итальянское вино. "Если так есть каждый день, - шепнула Анна мужу, - то располнеешь и в дверь не пролезешь". "Анечка, не волнуйся, тебе это не грозит", - ответил Мишель.
Родители Мишельки - так ласково они называли сына - были очень рады их приезду. Приятелей и друзей у них здесь практически не было, а жить они стали, в основном, здесь, в Петербург приезжали лишь в случае крайней необходимости - в их возрасте было утомительно ездить, и самочувствие Лионеллы Модестовны не располагало к длительным поездкам. Но разговоры о прелестях итальянской кухни, о целебном воздухе и пользе морских ванн вскоре наскучили, и Анна с Мишелем решили отправиться в Неаполь, который был расположен не так далеко от Рима. Хотелось взглянуть на развалины Помпеи, которые так красочно изобразил Карл Брюллов в картине "Последний день Помпеи", а также на "живую" легенду Везувий, прозванный неаполитанским палачом, самым смертоносным из всех действующих в Европе вулканов. В Венецию они решили не ездить, так как до знаменитого карнавала было еще далеко, а остаток времени провести на вилле, а затем отправиться домой, в Петербург.
Петербург, как ни странно, встретил их хорошей погодой, отцу и матери Анны они привезли массу подарков, но период радости для Аннет, как стал ее звать после Италии Мишель, был омрачен известием о беременности. Это на вписывалось в ее планы - через год они с Мишелем хотели поехать во Францию, в Париж и поступить в Сорбонну - она на факультет изящных искусств, а он на факультет государства и права. Срочно нужно было что-то решать, и Анна с Мишелем нашли выход.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
Зимним декабрьским утром 1917 года от Финляндского вокзала в сторону Невского проспекта бежала пятнадцатилетняя девочка в расстегнутой беличьей шубке, в сбитом на бок белом берете, ее каштановая коса растрепалась на ветру. Редкие прохожие не обращали на нее никакого внимания, казалось, ни кому не до кого нет дела. Но впечатление это было обманчиво - город жил своей особой, послереволюционной жизнью: вот проехал грузовик, в кузове которого были солдаты, матросы и несколько девушек в красных косынках, а на театральной тумбе рядом с афишей о выступлении несравненной Клаудии Макс были приклеены декреты о Мире и Земле. Некогда красивый, нарядный город быстро изменился, исчезли дворники, то тут, то там были навалены кучи мусора.
Где эти шикарные дамы и господа, проезжающие в экипажах или неспешно гуляющие по Невскому? Скоро Рождество, но нет ни прекрасных елок, ни гирлянд, да и вообще уже давно не горят фонари, многие витрины некогда модных магазинов, кондитерских, ресторанов и кафе заколочены.
Наташа ничего этого не замечала, она только что проводила бабушку и дедушку, уезжающих к бабушкиной двоюродной сестре во Францию. Им повезло - они смогли занять место в купе, вместе с ними ехал священник отец Павел. Наташа вышла из вагона и пошла домой к Моте и Оленьке.
Дед, генерал в отставке, был участником трех войн: русско-турецкой, на которой он получил первое ранение и награды, русско-японской, которая добавила и ранений, и наград и первой мировой, с которой закончилась его военная карьера. Александр Петрович принимал участие в наступлении в Восточной Пруссии, которым руководили Ренненкампф и Самсонов. Вначале наступление проходило успешно, но потом в силу их тяжелых отношений и плохого снабжения вторая армия Самсонова, где находился и Александр Петрович, была окружена, огромное количество солдат и офицеров попало в плен. К счастью, он избежал этой участи, но счастье было относительным - генерал был тяжело ранен и почти полностью потерял зрение левого глаза. "Как говорится, отвоевался", - говорил Александр Петрович и был вынужден уйти в отставку.
Александр Петрович Федоров родился в семье потомственных военных, его предок служил еще при Петре Первом. Жил он, как сам говорил, при четырех императорах - Николае Первом, Александре Втором и Александре Третьем и Николае Втором. С большим уважением он относился к Александру Второму, которого народ прозвал Освободителем, а Николая Второго недолюбливал, считая мягкотелым и нерешительным.
С Оленькой Константиновой он познакомился на Рождественском балу. Оленькины родители погибли, когда ей было десять лет, и ее воспитанием занималась незамужняя сестра отца Аполлинария, которую Оленька, не выговаривая сначала букву "р", называла Апа, Апочка или просто Полечка. Апочка души не чаяла в племяннице. Не любить эту прелестную девочку было трудно - она была очень милая, с огромными серо-голубыми глазами, локонами до плеч, ласковая и спокойная. И Апочка сделала все для того, чтобы любимая племянница получила блестящее образование - Олечка изучала французский, английский и даже немецкий языки, играла на фортепиано и пела, имея приятный голос.
Оленька взрослела, и начали появляться претенденты на ее руку(приданое очень неплохое и тетушка не бедна). Однако одно условие отпугивало женихов - жить молодые должны были вместе с Аполлинарией - расстаться со своей воспитанницей у нее не было сил. Свадьба с Александром, которого тетушкины условия не остановили, как и положено, была сыграна на Красную Горку. Молодые жили душа в душу, и тетушке он пришелся по душе. Но счастье их было омрачено тем, что их первенец погиб, не родившись - прогуливающуюся по Невскому Ольгу сбил пьяный лихач, и лишь в 1883 году родилась долгожданная дочь, которую назвали Анной.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Родители души не чаяли в дочери. Девочка родилась слабенькой, часто болела, плакала по поводу и без повода. Единственная, при ком Анечка вела себя спокойно, была Апочка. Анечка поняла, что ее не проведешь. Дождливое время года и зиму Федоровы проводили в Петербурге, лето и теплую осень в загородном доме, недалеко от Царского Села. Время летело быстро, родители и не заметили, как повзрослевшая дочь стала капризной эгоисткой. Нет, Анна не была злой, она любила и мать, и отца, но свою выгоду знала и в полной мере использовала свои артистические способности, ловко манипулируя родителями. В гимназии у нее подруг не было, дружить с ней было трудно - нужно было соглашаться с любым, даже абсурдным, ее мнением. А девочки тоже знали себе цену. О себе она была высокого мнения: очень симпатичная, с большими серо-голубыми глазами в обрамлении густых, темных ресниц, с очаровательными ямочками на щеках. Как и все девочки ее круга, она хорошо танцевала, пела, но главным своим достоинством считала сочинение стихов.
В возрасте 75 лет умерла Апочка, которая многие годы прожила с семьей Федоровых в мире и согласии. Вот уже и Анне шестнадцать - красивая, грациозная, но, как она сама считает - несчастная, ведь никто не ценит ее по достоинству. Подходит к концу 19 век, скоро новый, двадцатый. Что принесет он Анне? Надо загадать желание на Рождество, и оно обязательно сбудется, и она наконец будет счастлива.
А пока, как многие ее знакомые и друзья, она увлечена новой поэзией, одни названия чего стоят - символисты, футуристы, акмеисты, да всех не перечислишь и не запомнишь. Но эти строчки Константина Бальмонта знали все:
"Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша,
Мое единое Отечество -
Моя пустынная душа".
Много поклонников было и у Игоря Северянина:
"Я гений, Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсеградно утвержден".
Послушать стихи своих кумиров можно было в кабаре-кафе с различными экзотическими и немыслимыми названиями: "Колибри", "У гробовщика", "Зеленый попугай", "Хромая лошадь". В "Гробовщике" вместо столов стояли гробы, официанты были одеты в саван, здесь часто выступал Бурлюк. Швейцары в таких кафе во что только не рядились - мертвец с косой, вурдалак, Аид с Цербером. В эти кафе пускали только "своих", избранных, и простой прохожий, увидев вывеску данного заведения и "швейцара", убыстрял шаг и старался уйти по добру, по здоровому. Удивительное зрелище представляли и посетители - это мог быть и Арлекин с ушами, как у кролика, с "шапкой" на голове с колокольчиками или шариками, и ведьмы, и лешие. Девицы с сине-зелеными или красными и оранжевыми губами сидели за столами, в их руках дымились пахитоски. Меню тоже заслуживало особого внимания: "Некролог", "Завтрак у вампира", пирожные "Умрем вместе", напитки "Яд крысолова", кофе "Коньяк с мышьяком".
В одном из таких кафе Анна познакомилась с Михаилом, друзья звали его Мишель. Был он сыном присяжного поверенного Константина Аркадьевича Белозерского, мать его была светская львица Лионелла Модестовна, в девичестве Львова. Костюмы и Мишеля, и Анны были на зависть друзьям, хотя удивить их было сложно. Костюм русалки Анна выбрала неслучайно - зеленый цвет очень шел к ее глазам, но вся прелесть была в хвосте, который был сделан так искусно, что казался натуральным, а чтобы он не волочился по полу, Анна перекинула его, как шлейф на руку, с маленьким серебряным колокольчиком на конце, издающим мелодичный звон. В руках у Анны была сумочка в виде перламутровой раковины. В костюме Мишеля самыми запоминающимися были туфли - в виде копытцев, а к рожкам привязаны разноцветные ленточки. Черт вежливо поклонился Анне, представившись: "Черт Иванович, а для друзей просто Черт". Улыбнувшись, Анна сказала: "Просто Анна". Компания заняла несколько рядом стоящих столиков, заказав "кофе с мышьяком" и пирожные "на миру и смерть красна". Как всегда, начали спорить, чья поэзия лучше - символистов или акмеистов, Бальмонта или Гиппиус, Брюсова или Мережковского, Ахматовой или Мирры Лохвицкой. Но тут с плохо освещенной сцены зазвучали стихи:
"О, ночному часу не верьте,
Он наполнен злой красоты,
В этот час люди близки к смерти..."
"А мне больше нравится Елена Гурко", - сказала Анна:
"В черноте горячей листвы бумажные шкалики,
В шарманке вертятся, гудят, ревут валики".
"Ах, маэстро, паяц,
Вы безумно фатальны,
Отчего на меня, на меня
Вы смотрите идеально?".
Но большинство в этой компании о такой поэтессе даже не слышали и были удивлены, что она нравится Анне. Да нет, она не нравилась Анне, она просто хотела переключить внимание Мишеля и других на себя.
А вслед за этим уже читали полушутливые стихи:
"При дуновенье легком ветра
Летит с деревьев снежный пар.
Заколыхались тихо ветви,
Сошел серебряный загар.
Под шелестящими ветвями
Стою одна в ночной тиши,
Вдруг вижу: Игорь Северянин
Ко мне с бокалами спешит.
В шампанском были ананасы,
Объятий нежных сладкий плен.
Ты пожелай мне написанья
Других возвышенных поэм".
В другом кафе "Хромая лошадь" они слушали Маяковского, им запомнились отрывки из двух стихотворений: "Ночь":
...Багровый и белый отброшен и скомкан,
В зеленый горстями бросали дукаты,
А черным ладоням сбежавшихся окон
Раздали горячие черные карты".
"Нате":
"Вот Вы, мужчина, у вас в усах капуста
Где-то недокушеных, недоеденных щей,
Вот вы, Женщина, на Вас белила густо..."
Но дочитать не дали, читающего освистали, кто-то дудел в скоморошью дудку.
Зато с удовольствием отгадывали, из какого стихотворения Гумилева строчки:
"Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слез..."
"Она".
"Сегодня я вижу,
Особенно грустен твой взгляд..."
"Жираф".
"Над таинственным озером Чад
Посреди вековых баобабов..."
"Озеро Чад".
"Да, я знаю, я Вам не пара,
Я пришел из другой страны..."
"Я и Вы".
Больше всего отгадал Мишель и получил приз "Ананасы в шампанском".
А Анна влюбилась в него и, стараясь подражать этим поэтам, тоже написала стихотворение:
"Я проснулась почти под утро.
За окном кусочек зари.
Ты растаял в ночи как будто.
Тихо плакали фонари.
За безмолвной скупою дрожью
Угадала лиловый цвет.
Ты целуешь меня осторожно,
Но тебя рядом, милый, нет.
Я подошла к окну.
Улица в золоте листьев.
Словно веду по стеклу
Ярко-рябиновой кистью.
Ты мне сказал: прощай,
Я твой навеки друг.
Помни меня, скучай
Во времена разлук.
Я сегодня опять тоскую
Я сегодня опять одна.
Ты целуешь ее, другую.
Оттого я с утра пьяна.
На окне полыхает роза.
За спиною идут дожди.
Пролилися скупые слезы,
Все, теперь навсегда уходи.
Я люблю Вас, мой нежный друг.
Я не сплю, догорит печаль.
И уйдет за луною вдруг
В невозвратно серую даль.
Только слезы дождя по стеклу,
Только ветер свистит всю ночь.
Вы не думайте, я умру.
Вы не сможете мне помочь".
А Мишель ей отвечал:
"Синеглазые сумерки и весенняя тишь.
В эти нежные сумерки, отчего ты грустишь?
Вижу, вверх поднимается над рекою туман,
А сирень распускается, источая дурман.
И черемуха белая сыплет снегом траву,
Словно, ласка несмелая - не во сне, наяву.
Отчего же, любимая, ты все время грустишь?
Что ты, чудная, милая, все себе не простишь?!"
Мишель нежно улыбнулся Анне, и она увидела в его глазах любовь и грусть.
"Ну, вы даете, Черт Иваныч и Русалочка! - раздался шутливо-восторженный голос одного из друзей, - вы пишите не хуже многих, браво вам!" И все радостно захлопали.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Не проходило и дня, чтобы она не встречалась с Мишелем. Мишель при этих встречах дарил ей не розы, не хризантемы, а нежные анютины глазки. В первый раз, увидев букет, Анна или, как многие ее называли, Аннет не сдержала слез от переполнявших ее чувств счастья и радости, еле слышно она сказала "Спасибо". Объяснение в любви не заставило себя ждать, но обоим и так было понятно, что они влюблены друг в друга. Вместе они посмотрели балеты с несравненной Карсавиной и Ксешинской, зимой катались на санях и ходили на каток. В эту первую зиму их вспыхнувшей любви Анна, проснувшись, часто садилась у окна и любовалась рассветом.
Он уже наступил, и только-только погасли фонари, и растаяли последние звезды. Небо приобретало голубоватый оттенок, а вдали было бледно-розовым. Падал мягкий снег и сливался с музыкой Аниной души. А потом из розовой заря превращалась в малиновую, всходило солнце, и снова она писала Михаилу:
"Рождается утро малиновых зорь,
Мороз щиплет щеки - суровый король,
И сказка с душою моей говорит,
И солнце лучами искрится, горит.
На улице снег и снежок - благодать,
Забыты домашние лень и кровать,
Скорее на улицу в снежный поток,
Где странствует северный наш ветерок.
Закружит он в вихре счастливой любви,
И пахнут так сладостно губы твои,
В прекрасное утро малиновых зорь
Тебя я люблю, мой чудесный король!".
С наступлением лета вся дружная компания Мишеля и Анны большую часть времени проводила на даче у Оленьки Берг, приятельницы Анны по гимназии. Дача находилась в живописном месте, рядом раскинулась зеленая березовая роща, синела река, по которой они катались на лодке и срывали кувшинки и лилии, на огромном участке с кустами сирени и жасмина все лето и осень цвели цветы: благоухали розы, кивали своими разноцветными шапками георгины, как гвардейцы на параде, вытянулись гладиолусы - красные, фиолетовые, розовые, желтые. Вечера проходили весело - они танцевали, загадывали шарады, Мишель играл на гитаре и пел, все очень любили написанный им самим романс:
"Моя любовь к тебе из белых хризантем,
Зачем ты мучаешь меня, скажи, зачем?...".
В один из этих летних вечеров Михаил сделал предложение Анне, и она, не раздумывая, сказала: "Да". А дальше все было, как положено: знакомство с родителями с той и другой стороны, помолвка в доме Анны, где Александр Петрович объявил их женихом и невестой. И вот уже на руке Анны кольцо с обручальным камнем, и вальс, в котором закружились влюбленные. Свадьба состоялась на Красную Горку. Было огромное количество гостей - родственники с той и другой стороны, друзья и подруги жениха и невесты, после венчания все были приглашены в дом жениха, точнее, теперь мужа Анны. Константин Аркадьевич и Лионелла Модестовна через несколько дней отправились на свою виллу в Италию, расположенную недалеко от Рима, а новой хозяйкой особняка Белозерских стала Анна.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Почти месяц они то принимали гостей, то сами наносили ответные визиты. Правда, за это время Мишель оформил, заплатив по двадцать пять рублей, заграничные паспорта для них с Анной. И через некоторое время Александр Петрович и Ольга Константиновна проводили их на Варшавском вокзале в Петербурге в свадебное путешествие.
Их купе располагалось в вагоне первого класса, в коридоре висели зеркала, на полу красовался мягкий ковер, в купе были все удобства. Время можно было провести в салоне за приятной беседой, послушать игру на фортепиано, посетить вагон-ресторан. В поездке им пришлось провести не одни сутки. До Берлина поезд шел более тридцати часов, они проехали Псков, Вильнюс, Кенигсберг. На пограничной станции в Вержболове, что в Литве, они пересели в другой вагон. Дело было в том, объяснил Мишель, что колея в России и в Европе разная. Берлин они осмотреть не успели, так как через три часа уходил поезд Берлин-Вена, до Вены поезд шел приблизительно тринадцать часов, но этот путь выпадал на ночь, и красивый пейзаж они не увидели, а посмотреть достопримечательности Вены смогли - поезд на Рим уходил поздно вечером. Позавтракав в привокзальном ресторане они решили: что успеем, то посмотрим. Город произвел на них сильнейшее впечатление - как город старинных замков, красивейших парков и скверов, а также музыки, которая, казалось, звучит повсюду. Наняв кабриолет, они отправились к зданию Карлскирхе - собору, построенному после эпидемии чумы, унесшей не одну сотню жизней, что было изображено на фресках собора. Внутренность собора поражала отделкой цветным мрамором, огромным количеством фресок и скульптур.
"Анечка, как жаль, - сказал Мишель, - что мы не сможем попасть на концерт - сегодня исполняют "Реквием" Моцарта, ведь следующим зданием, у которого остановился их кабриолет, было здание Венской оперы, признанное одним из лучших зданий для оперы в Европе. На театральной афише была надпись "Дон Жуан" - Моцарт. "Мишель, - сказала Анна, - мы должны сюда обязательно приехать, чтобы сходить и в театр, и в собор. В "перерыве" они пообедали в ресторане, где им подали венский шницель с бокалом Апером, картофельный салат по-венски и кофе с изумительными и на вид, и на вкус пирожными. А императорская резиденция в Хофбурге, на территории которой было расположено девятнадцать дворцов с прекрасным парком с фонтанами, гротами и часовнями, напомнила им Петергоф. Напоследок они заглянули в кафе "Демель", созданное в середине девятнадцатого века, особенность которого заключалась в том, что посетители могли наблюдать за процессом создания конфет от начала до конца. Вена очень понравилась им, и было жаль расставаться с этим прекрасным городом.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
Поезд до Рима шел чуть более тринадцати часов, заняв и ночное время. Почти все время они проспали, но зато в Рим прибыли отдохнувшими. На несколько дней они решили задержаться в городе, ну а потом уже ехать к родителям на виллу. "Знаешь, Мишель, - сказала Анна, - я вспомнила, как Христофор Карлович, это наш преподаватель древней истории в гимназии, рассказывал нам легенду об основании Рима Ромулом и Рэмом, о Капитолийской волчице и о том, как гуси спасли Рим. Могла я тогда подумать, что окажусь в этом городе, да не одна, а с любимым мужем".
После небольшого завтрака в гостинице, где они оставили свои вещи, Анна и Мишель отправились к развалинам Колизея, который в свое время вмещал пятьдесят тысяч зрителей, а они в зависимости от происхождения располагались на одном из четырех ярусов, а попадали туда, пройдя одну из восьмидесяти арок. "Представь себе, - сказал Мишель, - что в Колизее проходило 175 представлений в год , и там выступал сам император Нерон. Но больше всего римляне патриции и плебеи любили гладиаторские бои, когда римская матрона одним движением большого пальца могла даровать им жизнь или обречь на смерть. Я представляю, что вместе со Спартаком и другими гладиаторами говорю: "Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь".
"Нет, - ответила Анна, - это слишком кровавые зрелища, я бы лучше побывала на рыцарском турнире, где сражались из-за прекрасных дам, где были трубадуры".
"Но здесь, в Колизее, - продолжал Мишель, - проходила травля первых христианских мучеников дикими зверями - львами, тиграми, пантерами. И это дикое зрелище вызывало восторг у многих римлян. Так и хочется воскликнуть: "О, времена, о, нравы!". Побывали Анна и Мишель и в Пантеоне - храме всех Богов, а больше всего поразила их скульптура Давида в пять с половиной метров - Библейского героя, изображенного перед битвой с Голиафом, рядом со скульптурой они казались маленькими пигмеями. В Ватикан, в резиденцию Римского Папы, со знаменитым музеем сокровищ всех времен и народов попасть не удалось, но зато они видели прекрасный фонтан, в центре которого была фигура Посейдона, и вспоминали Петергоф, где бывали не раз с друзьями, а попав под струи Шутихи, все промокли. Остановились они в одной из лучших гостиниц, но пора уже было ехать к родителям.
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Несколько часов езды, и вот за поворотом показалась вилла, которая поразила Анну своей красотой и изяществом. Сделана она была из камня и кирпича, расположена на небольшом возвышении, а с террасы открывался вид на море, совершенно не похожее на Черное. Виллу украшал огромный сад с апельсиновыми деревьями и кипарисами, кустами камелии - большими и маленькими - алыми, темно-бордовыми, белыми, персиковыми, от этого великолепия захватывало дух. В огромном бассейне сразу же захотелось искупаться, увидев это желание на лице Анны, Мишель взял ее за руки, сказал:"Раз, два, три", и они вместе оказались в бассейне. Что здесь началось - сбежалась почти вся прислуга, испуганные Константин Аркадьевич и Лионелла Модестовна, вместе с ней две болонки Люси и Теодор, которые непрерывно лаяли. Все, кроме собачек, бросились их "спасать". Разговоров потом хватило не на один день. К дому, промокшие насквозь, они прошествовали мимо пруда с золотыми рыбками и цветущими лотосами. Анне давно не было так весело, и она, выходя замуж за Мишеля, до конца не представляла, насколько богаты его родители. Пока Анна и Мишель переодевались после "купания", на террасе был накрыт стол, преимущественно из итальянской кухни: спагетти со специальными соусами, ризотти - делались из риса с луком и шафраном, лазанья, сыровяленая грудинка, овощное рагу из баклажанов. Не забыты были и дары моря - мидии, кальмары, креветки. На десерт подали сухое печенье и бисквит двух видов с сыром или кремом, и, конечно, итальянское вино. "Если так есть каждый день, - шепнула Анна мужу, - то располнеешь и в дверь не пролезешь". "Анечка, не волнуйся, тебе это не грозит", - ответил Мишель.
Родители Мишельки - так ласково они называли сына - были очень рады их приезду. Приятелей и друзей у них здесь практически не было, а жить они стали, в основном, здесь, в Петербург приезжали лишь в случае крайней необходимости - в их возрасте было утомительно ездить, и самочувствие Лионеллы Модестовны не располагало к длительным поездкам. Но разговоры о прелестях итальянской кухни, о целебном воздухе и пользе морских ванн вскоре наскучили, и Анна с Мишелем решили отправиться в Неаполь, который был расположен не так далеко от Рима. Хотелось взглянуть на развалины Помпеи, которые так красочно изобразил Карл Брюллов в картине "Последний день Помпеи", а также на "живую" легенду Везувий, прозванный неаполитанским палачом, самым смертоносным из всех действующих в Европе вулканов. В Венецию они решили не ездить, так как до знаменитого карнавала было еще далеко, а остаток времени провести на вилле, а затем отправиться домой, в Петербург.
Петербург, как ни странно, встретил их хорошей погодой, отцу и матери Анны они привезли массу подарков, но период радости для Аннет, как стал ее звать после Италии Мишель, был омрачен известием о беременности. Это на вписывалось в ее планы - через год они с Мишелем хотели поехать во Францию, в Париж и поступить в Сорбонну - она на факультет изящных искусств, а он на факультет государства и права. Срочно нужно было что-то решать, и Анна с Мишелем нашли выход.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
Метки:
