Как застрелили Дэна МакГру Роберт Сервис
Салун Маламут гудел от души, гуляла толпа парней;
Крутил в шарманке забойный мотив парень, что был при ней;
В карты с болваном Опасный Дэн МакГру воевал в углу,
Следила за фартом его мадам, известная всем, как Лу.
И тут из ночной лютой стужи на свет и гвалт завалил в Маламут
Старатель с ручьёв, грязный, как пёс, навьюченный, как верблюд.
Похож на скелет, потерявший свой гроб, на вид доходяга совсем,
Он достал кошель с песком золотым и поставил выпивку всем.
Никому он тут не был знаком, ни один его не встречал;
Но мы дружно выпили; Дэн МакГру последним поднял бокал.
Есть люди, что враз цепляют взгляд и держат словно силком;
Вот он – такой, он как будто попал из ада к нам прямиком;
До бровей зарос, а глядел точь в точь, как издыхающий пёс,
Словно воду глотая свой самогон, зелёный, что купорос.
Я прикинуть силился, кто ж он есть, и ждёт ли салун гроза,
И гляжу – следит наша дамочка Лу за парнем во все глаза.
А тот таращился, как сова спросонья, на всё подряд.
Наконец, пианино дряхлое вдруг его выцепил взгляд.
Как раз стакан-другой пропустить отчалил регтайм – паренёк;
Перебрёл чужак салун и на стул плюхнулся, как мешок.
И в рубахе замшевой, грязной вдрызг, качался он, как дурак;
Но руками тощими клавиши сгрёб – о чёрт! Он играл – и как.
Кто бывал на свете один, как перст, где луна жутко ясна
Средь ледовых гор, а в их кольце СЛЫШНО, как звучит тишина;
Где полный покой, только волчий вой и в мёртвом холоде ты -
С катушек съехавший полутруп в дерьме золотой мечты;
А в небе плывёт полярных огней сиянье, сводя с ума? –
Вот тот поймёт, что в музыке есть... голод, и звёзды, и тьма.
А голод тот, что нельзя унять набитым всласть животом,
Этот голод – волчья тоска мужчин по всему, что названо дом;
По теплу семьи вдалеке от льдов, по крыше над головой;
И да! По женской любви, что рай земной завершит собой -
Она дороже, чем целый свет, сравнима с даром небес;
(Боже правый, как Лу-то страшна, когда румянец облез.)
Музыка стала меж тем другой, и тих был нежнейший тон;
Но ты ты чувствовал: жизнь ушла под откос, и в главном ты обойдён;
Что женщину кто-то украл у тебя, что любовь её чёртов трюк;
Что ушёл весь пар, а теперь давай, отползай, тебе каюк.
И, венец отчаянья, этот стон наш слух терзал и терзал –
?Пожалуй, мизЕр в светлую?, тут Опасный МакГру сказал.
Почти затихла музыка и... вдруг хлынула, как с небес;
?Ну верни, верни себе должок?, подбивал какой-то бес.
Обид давнишних поднялся гнев и ошпарил, как жгучий лёд,
Закипела кровь: убить, убить… оборвался с треском аккорд,
Повернулся парень, его глаза налились чуднЫм огнём;
Он сидел, качался, и вся в грязи была рубаха на нём;
А потом спокойно так говорит, и ухмылочка, как оскал:
?Я здесь чужак, мужики, и всяк из вас на меня плевал;
Но хочу сказать, и кошель залог, что правду я говорю,
Один из вас тут поганый пёс... а именно Дэн МакГру.?
Я пригнул башку, наступила тьма, две вспышки выстрелов в ней,
Следом женский визг, после снова свет - и тела двоих парней.
С дыркой во лбу, набитой свинцом, МакГру лежал на полу,
А мужчину с ручьёв прижала к груди та, что всем известна, как Лу.
Простые факты; я и решил: разберусь, коль не дурак.
Что снёс самогон чужаку резьбу - не спорю, возможно и так.
Законник, знаешь, я никакой, в стогу не найду иглу –
Но поцеловала и спёрла кошель вот эта дамочка Лу.
***
The Shooting Of Dan Mcgrew
A bunch of the boys were whooping it up in the Malamute saloon;
The kid that handles the music-box was hitting a jag-time tune;
Back of the bar, in a solo game, sat Dangerous Dan McGrew,
And watching his luck was his light-o'-love, the lady that's known as Lou.
When out of the night, which was fifty below, and into the din and the glare,
There stumbled a miner fresh from the creeks, dog-dirty, and loaded for bear.
He looked like a man with a foot in the grave and scarcely the strength of a louse,
Yet he tilted a poke of dust on the bar, and he called for drinks for the house.
There was none could place the stranger's face, though we searched ourselves for a clue;
But we drank his health, and the last to drink was Dangerous Dan McGrew.
There's men that somehow just grip your eyes, and hold them hard like a spell;
And such was he, and he looked to me like a man who had lived in hell;
With a face most hair, and the dreary stare of a dog whose day is done,
As he watered the green stuff in his glass, and the drops fell one by one.
Then I got to figgering who he was, and wondering what he'd do,
And I turned my head -- and there watching him was the lady that's known as Lou.
His eyes went rubbering round the room, and he seemed in a kind of daze,
Till at last that old piano fell in the way of his wandering gaze.
The rag-time kid was having a drink; there was no one else on the stool,
So the stranger stumbles across the room, and flops down there like a fool.
In a buckskin shirt that was glazed with dirt he sat, and I saw him sway;
Then he clutched the keys with his talon hands -- my God! but that man could play.
Were you ever out in the Great Alone, when the moon was awful clear,
And the icy mountains hemmed you in with a silence you most could HEAR;
With only the howl of a timber wolf, and you camped there in the cold,
A half-dead thing in a stark, dead world, clean mad for the muck called gold;
While high overhead, green, yellow and red, the North Lights swept in bars? --
Then you've a haunch what the music meant . . . hunger and night and the stars.
And hunger not of the belly kind, that's banished with bacon and beans,
But the gnawing hunger of lonely men for a home and all that it means;
For a fireside far from the cares that are, four walls and a roof above;
But oh! so cramful of cosy joy, and crowned with a woman's love --
A woman dearer than all the world, and true as Heaven is true --
(God! how ghastly she looks through her rouge, -- the lady that's known as Lou.)
Then on a sudden the music changed, so soft that you scarce could hear;
But you felt that your life had been looted clean of all that it once held dear;
That someone had stolen the woman you loved; that her love was a devil's lie;
That your guts were gone, and the best for you was to crawl away and die.
'Twas the crowning cry of a heart's despair, and it thrilled you through and through --
"I guess I'll make it a spread misere," said Dangerous Dan McGrew.
The music almost died away . . . then it burst like a pent-up flood;
And it seemed to say, "Repay, repay," and my eyes were blind with blood.
The thought came back of an ancient wrong, and it stung like a frozen lash,
And the lust awoke to kill, to kill . . . then the music stopped with a crash,
And the stranger turned, and his eyes they burned in a most peculiar way;
In a buckskin shirt that was glazed with dirt he sat, and I saw him sway;
Then his lips went in in a kind of grin, and he spoke, and his voice was calm,
And "Boys," says he, "you don't know me, and none of you care a damn;
But I want to state, and my words are straight, and I'll bet my poke they're true,
That one of you is a hound of hell . . . and that one is Dan McGrew."
Then I ducked my head, and the lights went out, and two guns blazed in the dark,
And a woman screamed, and the lights went up, and two men lay stiff and stark.
Pitched on his head, and pumped full of lead, was Dangerous Dan McGrew,
While the man from the creeks lay clutched to the breast of the lady that's known as Lou.
These are the simple facts of the case, and I guess I ought to know.
They say that the stranger was crazed with "hooch", and I'm not denying it's so.
I'm not so wise as the lawyer guys, but strictly between us two --
The woman that kissed him and -- pinched his poke -- was the lady that's known as Lou.
Robert William Service
Крутил в шарманке забойный мотив парень, что был при ней;
В карты с болваном Опасный Дэн МакГру воевал в углу,
Следила за фартом его мадам, известная всем, как Лу.
И тут из ночной лютой стужи на свет и гвалт завалил в Маламут
Старатель с ручьёв, грязный, как пёс, навьюченный, как верблюд.
Похож на скелет, потерявший свой гроб, на вид доходяга совсем,
Он достал кошель с песком золотым и поставил выпивку всем.
Никому он тут не был знаком, ни один его не встречал;
Но мы дружно выпили; Дэн МакГру последним поднял бокал.
Есть люди, что враз цепляют взгляд и держат словно силком;
Вот он – такой, он как будто попал из ада к нам прямиком;
До бровей зарос, а глядел точь в точь, как издыхающий пёс,
Словно воду глотая свой самогон, зелёный, что купорос.
Я прикинуть силился, кто ж он есть, и ждёт ли салун гроза,
И гляжу – следит наша дамочка Лу за парнем во все глаза.
А тот таращился, как сова спросонья, на всё подряд.
Наконец, пианино дряхлое вдруг его выцепил взгляд.
Как раз стакан-другой пропустить отчалил регтайм – паренёк;
Перебрёл чужак салун и на стул плюхнулся, как мешок.
И в рубахе замшевой, грязной вдрызг, качался он, как дурак;
Но руками тощими клавиши сгрёб – о чёрт! Он играл – и как.
Кто бывал на свете один, как перст, где луна жутко ясна
Средь ледовых гор, а в их кольце СЛЫШНО, как звучит тишина;
Где полный покой, только волчий вой и в мёртвом холоде ты -
С катушек съехавший полутруп в дерьме золотой мечты;
А в небе плывёт полярных огней сиянье, сводя с ума? –
Вот тот поймёт, что в музыке есть... голод, и звёзды, и тьма.
А голод тот, что нельзя унять набитым всласть животом,
Этот голод – волчья тоска мужчин по всему, что названо дом;
По теплу семьи вдалеке от льдов, по крыше над головой;
И да! По женской любви, что рай земной завершит собой -
Она дороже, чем целый свет, сравнима с даром небес;
(Боже правый, как Лу-то страшна, когда румянец облез.)
Музыка стала меж тем другой, и тих был нежнейший тон;
Но ты ты чувствовал: жизнь ушла под откос, и в главном ты обойдён;
Что женщину кто-то украл у тебя, что любовь её чёртов трюк;
Что ушёл весь пар, а теперь давай, отползай, тебе каюк.
И, венец отчаянья, этот стон наш слух терзал и терзал –
?Пожалуй, мизЕр в светлую?, тут Опасный МакГру сказал.
Почти затихла музыка и... вдруг хлынула, как с небес;
?Ну верни, верни себе должок?, подбивал какой-то бес.
Обид давнишних поднялся гнев и ошпарил, как жгучий лёд,
Закипела кровь: убить, убить… оборвался с треском аккорд,
Повернулся парень, его глаза налились чуднЫм огнём;
Он сидел, качался, и вся в грязи была рубаха на нём;
А потом спокойно так говорит, и ухмылочка, как оскал:
?Я здесь чужак, мужики, и всяк из вас на меня плевал;
Но хочу сказать, и кошель залог, что правду я говорю,
Один из вас тут поганый пёс... а именно Дэн МакГру.?
Я пригнул башку, наступила тьма, две вспышки выстрелов в ней,
Следом женский визг, после снова свет - и тела двоих парней.
С дыркой во лбу, набитой свинцом, МакГру лежал на полу,
А мужчину с ручьёв прижала к груди та, что всем известна, как Лу.
Простые факты; я и решил: разберусь, коль не дурак.
Что снёс самогон чужаку резьбу - не спорю, возможно и так.
Законник, знаешь, я никакой, в стогу не найду иглу –
Но поцеловала и спёрла кошель вот эта дамочка Лу.
***
The Shooting Of Dan Mcgrew
A bunch of the boys were whooping it up in the Malamute saloon;
The kid that handles the music-box was hitting a jag-time tune;
Back of the bar, in a solo game, sat Dangerous Dan McGrew,
And watching his luck was his light-o'-love, the lady that's known as Lou.
When out of the night, which was fifty below, and into the din and the glare,
There stumbled a miner fresh from the creeks, dog-dirty, and loaded for bear.
He looked like a man with a foot in the grave and scarcely the strength of a louse,
Yet he tilted a poke of dust on the bar, and he called for drinks for the house.
There was none could place the stranger's face, though we searched ourselves for a clue;
But we drank his health, and the last to drink was Dangerous Dan McGrew.
There's men that somehow just grip your eyes, and hold them hard like a spell;
And such was he, and he looked to me like a man who had lived in hell;
With a face most hair, and the dreary stare of a dog whose day is done,
As he watered the green stuff in his glass, and the drops fell one by one.
Then I got to figgering who he was, and wondering what he'd do,
And I turned my head -- and there watching him was the lady that's known as Lou.
His eyes went rubbering round the room, and he seemed in a kind of daze,
Till at last that old piano fell in the way of his wandering gaze.
The rag-time kid was having a drink; there was no one else on the stool,
So the stranger stumbles across the room, and flops down there like a fool.
In a buckskin shirt that was glazed with dirt he sat, and I saw him sway;
Then he clutched the keys with his talon hands -- my God! but that man could play.
Were you ever out in the Great Alone, when the moon was awful clear,
And the icy mountains hemmed you in with a silence you most could HEAR;
With only the howl of a timber wolf, and you camped there in the cold,
A half-dead thing in a stark, dead world, clean mad for the muck called gold;
While high overhead, green, yellow and red, the North Lights swept in bars? --
Then you've a haunch what the music meant . . . hunger and night and the stars.
And hunger not of the belly kind, that's banished with bacon and beans,
But the gnawing hunger of lonely men for a home and all that it means;
For a fireside far from the cares that are, four walls and a roof above;
But oh! so cramful of cosy joy, and crowned with a woman's love --
A woman dearer than all the world, and true as Heaven is true --
(God! how ghastly she looks through her rouge, -- the lady that's known as Lou.)
Then on a sudden the music changed, so soft that you scarce could hear;
But you felt that your life had been looted clean of all that it once held dear;
That someone had stolen the woman you loved; that her love was a devil's lie;
That your guts were gone, and the best for you was to crawl away and die.
'Twas the crowning cry of a heart's despair, and it thrilled you through and through --
"I guess I'll make it a spread misere," said Dangerous Dan McGrew.
The music almost died away . . . then it burst like a pent-up flood;
And it seemed to say, "Repay, repay," and my eyes were blind with blood.
The thought came back of an ancient wrong, and it stung like a frozen lash,
And the lust awoke to kill, to kill . . . then the music stopped with a crash,
And the stranger turned, and his eyes they burned in a most peculiar way;
In a buckskin shirt that was glazed with dirt he sat, and I saw him sway;
Then his lips went in in a kind of grin, and he spoke, and his voice was calm,
And "Boys," says he, "you don't know me, and none of you care a damn;
But I want to state, and my words are straight, and I'll bet my poke they're true,
That one of you is a hound of hell . . . and that one is Dan McGrew."
Then I ducked my head, and the lights went out, and two guns blazed in the dark,
And a woman screamed, and the lights went up, and two men lay stiff and stark.
Pitched on his head, and pumped full of lead, was Dangerous Dan McGrew,
While the man from the creeks lay clutched to the breast of the lady that's known as Lou.
These are the simple facts of the case, and I guess I ought to know.
They say that the stranger was crazed with "hooch", and I'm not denying it's so.
I'm not so wise as the lawyer guys, but strictly between us two --
The woman that kissed him and -- pinched his poke -- was the lady that's known as Lou.
Robert William Service
Метки:
