молитва-92
BERNI PARKER И ЕЁ ВЕСЁЛЫЕ ДАМОЧКИ
******************
МОЛИТВА
Вот сирые, безумные теперь\ мы со слезами молим Матерь Божью:\ "Спаси сердца, опутанные ложью!" Эллис Из сборника “Арго” 1905-1913 М А Р И Я\ПОСВЯЩЕНИЕ
Все подожгу, чего огонь сжигает, \ Чтоб полыхало люто до небес. \ Пусть в черном дыме прахом исчезает -\ Чему молилась! Пусть огонь все съест! Татьяна Смертина
встав на колени необходимо молиться\ помнишь на вальс настроясь летали пары\ столик обслуживал родственник Валтасара\ я становился необратимо старым\ носил усы над презрительною губою\ прислушиваясь к прибою\ ощущал себя всяким но не самим собою\ и тогда открылось окно на излете дома Давид Паташинский Лимб № 11, май 2001 ТЕНИ ВОЗДУХА
Всю ночь молиться надо мне, чтоб небо\ Моей судьбе печальной улыбнулось:\ Ты знаешь ведь, как тяжко я грешна. - Уильям Шекспир. 1595 Перевод Т.Щепкиной-Куперник РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА
Господи, битва глухая темна,\ Разве под силу узреть где враги?\ Правда Святая, она ли видна\ Малым сим, щурящимся из-под руки?\ Даруй же, молящему о забвеньи, вина!..\ Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!.. Вячеслав Киктенко
Господь! Я шлю к тебе моление живое, \ Чтоб я, чтоб даже враг не знал мой, что такое \ Без тени сад, поляна без цветов, \ Деревья без плода, поля без всходов хлеба, \ Без солнца майский день, без звезд ночное небо \ И кровля без птенцов. Сергей Дуров 1846 ИЗ В. ГЮГО\Когда порой дитя появится меж нами,
Да, у отца карманы были набиты молитвами,\ как мои карманы были набиты воробьями.\ В последнее время отец приготовил\ все необходимое для ухода.\ Черный костюм и рубашку, галстук и лучшую обувь.\ — Наверное, надо, чтоб он выглядел хорошо на встрече с Ним, — говорил я себе,\ одевая его при горящих свечах\ в свете утра, погруженного в туман...\ В тот день Мрака нас было трое:\ я, его окоченелый труп и холодный свет свечей. Вирджил Диакону. Перевод Марины ВРАЧИУ ?Дети Ра? 2008, №12(50) В последнее время
БОРИС НАРЦИССОВ (1905-1982О ВСЕХ СВЯТЫХ, НА РУСИ ПРОСИЯВШИХ
А иное упало на добрую землю…
Луки 8.8
Вот и было видение в тонце сне
К истощению времени, грешному, мне.
Я был как бы сугубый, двойной естеством:
Каждодневный один, и другой – невесом.
Но, как эхо, из дальних скитов и могил
Он настойчиво верой отцов говорил.
Над землею болотной кромешная тьма
Налегла, укрепляясь собою сама.
Но еще и еще, точно пламя свечи,
Там и сям возгорались сиянья в ночи.
И, приблизясь, узрел я, что мерзость и тля,
Под ногами святых простиралась земля.
Смрады тленья она источала и хлад,
И гнездился в ней жабень и всяческий гад.
Но святые светились, не видя меня,
Точно воск, зажелтев от лица огня.
Точно воинством ратным из зерен взошли
И стояли на страже гиблой земли.
И в виденьи открылось, что молится рать,
Чтобы этой земле – просиять.
БОРИС САДОВСКОЙ.
Из книги ?ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕБЕДЕЙ?
1909-1911
"Вина, вина! Пусть жизнь горит в разгуле!.."
Вина, вина! Пусть жизнь горит в разгуле!
Завыли скрипки. В их визгливом гуле
Знакомый крик над пропастью ночной,
Как старый ворон, вьется надо мной.
Вина, вина! Пусть тонет мир в бокале!
Я жду опять, чтоб скрипки зарыдали.
Хотел бы сам рыдать, но не пойму,
Кого молить и плакаться кому.
Вина, вина! Пусть дни мои минули,
Пусть вещий крик растет в безумном гуле:
Того, кто спит под гробовой доской,
Не разбудить ни смехом, ни тоской.
<1910> 2 апреля, Одесса
А. Н. Апухтин
Альфред Мюссе
463. Пепите
Когда на землю ночь спустилась
И сад твой охватила мгла;
Когда ты с матерью простилась
И уж молиться начала;
В тот час, когда, в тревоги света
Смотря усталою душой,
У ночи просишь ты ответа,
И чепчик развязался твой;
Когда кругом всё тьмой покрыто,
А в небе теплится звезда, —
Скажи, мой друг, моя Пепита,
О чем ты думаешь тогда?
Кто знает детские мечтанья?
Быть может, мысль твоя летит
Туда, где сладки упованья
И где действительность молчит;
О героине ли романа,
Тобой оставленной в слезах;
Быть может, о дворцах султана,
О поцелуях, о мужьях;
О той, чья страсть тебе открыта
В обмене мыслей молодом;
Быть может, обо мне, Пепита…
Быть может, ровно ни о чем.
1865
В Начале было…
В Начале была чуть ли не одежда…
После ее создания
человек-одежда осеняет себя крестом и молится…
человек-одежда со своим другом
человеком-одеждой пьет вино
и говорит с ним обо всем человечьем-одеждном.
Человек-одежда пашет землю и урожай собирает…
Спаси Бог человека одетого!
Помилуй Бог человека вместе с его шортами, джинсами, фраком!
Помилуй со своими чувяками,
в которых он мирно шаркает дома,
создавая семейный покой!..
Освяти его подтяжки, липы и панталоны!
Освяти также плавки,
поскольку уже в день второй
по Своей великой воле
вместе с твердью Ты создал и море…
А раз так, то освяти все секонд-хенды,
все фирменные магазины с их сейлами!
Благослови всех портных, сапожников, модельеров…
Благослови руку женщины, аккуратно сшившей
Хитон Иисусу…
Благослови, Господи, швейные фабрики!
Благослови, так как человек есть человек благодаря одежде…
Одеждой живет, мучается, трудится и любит…
И когда отправится в мир иной,
Одежда даже защитит его ненадолго…
Она, как герой, принесет себя в жертву натиску червей…
Господь Всесильный, хорошо,
что не создал Ты человека в чем мать родила,
хорошо, что создал одетым его, с покрытой головой! Шота Иаташвили ?Ода одежде? и другие стихотворения Интерпоэзия, номер 1, 2009 Перевод Инна Кулишова
Вяч. Иванов
Хаим-Нахман Бялик
547. Истинно, и это — кара божья
И горшую кару пошлет Элоим:
Вы лгать изощритесь — пред сердцем своим,
Ронять свои слезы в чужие озера,
Низать их на нити любого убора.
В кумир иноверца и мрамор чужой
Вдохнете свой пламень с душою живой.
Что плоть вашу ели, — еще ль не довольно?
Вы дух отдадите во снедь добровольно!
И, строя гордыни египетской град,
В кирпич превратите возлюбленных чад.
Когда ж из темницы возропщут их души,
Крадясь под стенами, заткнете вы уши.
I I, если бы в роде был зачат орел,
Он, крылья расправив, гнезда б не обрел:
От дома далече б он взмыл к поднебесью,
Не стал бы ширяться над вашею весью.
Прорезал бы тучи лучистой тропой,
Но луч не скользнул бы над весью слепой,
И отклик нагорный на клекот орлиный
Расслышан бы не был могильной долиной.
Так, лучших отринув потомков своих,
Вы будете сиры в селеньях глухих.
Краса не смеется в округе бездетной;
Повиснет лохмотьем шатер многоцветный,
И светочи будут мерцать вам темно,
И милость господня не стукнет в окно;
Когда ж в запустенья потщитесь молиться,
Слезам утешенья из глаз не пролиться:
Иссохшее сердце — как выжатый грозд,
Сметенный в давильне на грязный помост, —
Из сморщенных ягод живительной дани
Не высосать жажде палимой гортани.
Очаг развалился, мяучит во мгле
Голодная кошка в остылой золе.
Застлалось ли небо завесою пепла?
Потухло ли солнце? Душа ли ослепла?
Лишь крупные мухи ползут по стеклу,
Да ткет паутину Забвенье в углу.
В трубе с Нищетою Тоска завывает,
И ветер лачугу трясет и срывает.
<1918>
НАТАЛЬЯ КОЛЕСНИКОВА 2017 Ладони ветра. Сборник стихотворений
Хочу увидеть небо бирюзовым
Хочу увидеть небо бирюзовым,
Услышать тихий звон монеты медной,
Открыть замки и ржавые засовы —
Пробраться белкой юркой незаметно
Сквозь времена – на чистые страницы
Заведомо счастливого романа…
И будут снова трепетать ресницы
От поцелуя, сладкого дурмана.
Не обманусь я образом заветным,
Торжественно зовущим и манящим.
По отблескам и шорохам рассветным
Найду дорогу к чувствам настоящим.
Чудачества и ветреность излишни —
Повсюду чары нежности и неги.
И даже лепестки цветущей вишни
Мне не напомнят о холодном снеге…
Сквозь облака заря легко струится
И ласково ложится на ладони —
И хочется, как в детстве, помолиться,
Увидев крылья бабочки в бутоне.
* * *
воевали на Западной Украине, вода замерзала в глине,
Таганцев искал сапропель в Неве, красноперкою в голове,
как волна взрывная, чтоб местных не отличить от пришлых,
проверяли с лебедой узелки, чтобы как бы чего не вышло.
нет надежды, что в глину вернусь, из которой лепили Русь,
с ней одного состава, когда начнется последняя переправа,
ни одной из малых родин сих никогда не верен,
повторяя, как молитву, сказку, где сивый мерин,
нет, сивка-бурка, растоптав останки выжатого окурка,
черною ваксой блестя и коммерческим вежеталем,
улыбается вежливо: ?Мы вас уже не знаем,
но…?, и бессмысленных смыслов начнется игра.
сор выносить из избы, а потом со двора
должен художник как наиболее зоркий свидетель века,
и по усам текло не попавшее в горло млеко.
?Я для тебя звезду с неба достану подобно Тристану –
видишь вместо сердца почасовую черную рану?, –
и прочие штампы, уместные лишь у рампы,
проецировал. воевавшие бредили дегтем
и прекрасная новая жизнь разделяла их когтем. Ольга Брагина ИНТЕРПОЭЗИЯ 2016 ЦИКЛ В неведомом году
ЛИСЫ
лисы бродят по Лондону, как во ржи.
жадны умы их до всякой изящной лжи.
вены раздуты. веки напряжены. –
рыжие шельмы. баловни тишины.
ворон, заслышав басню, разинет рот.
ель тонким шепотом взмолится в небосвод,
тот ей пошлет смс: ?извини. чем мог?,
в нервах бросая окурок под Please don’t smoke.
бережный ливень чеканит обвалы крыш.
твой силуэт беспросветен, нахален, рыж.
я приближаюсь, – ты, словно лист, дрожишь, –
теперь заставь меня верить, что мы чужие. Светлана КОЧЕРГИНА КРЕЩАТИК 2014 ЦИКЛ Тишина
Русская поэзия XIX века, том 1 БВЛ 1974 Серия 2. Книга 41 (105).
В.Жуковский
Людмила
{15}
?Где ты, милый? Что с тобою?
С чужеземною красою,
Знать, в далекой стороне
Изменил, неверный, мне;
Иль безвременно могила
Светлый взор твой угасила?.
Так Людмила, приуныв,
К персям очи приклонив,
На распутии вздыхала.
?Возвратится ль он, — мечтала, —
Из далеких, чуждых стран
С грозной ратию славян??
Пыль туманит отдаленье;
Светит ратных ополченье;
Топот, ржание коней;
Трубный треск и стук мечей;
Прахом панцири покрыты;
Шлемы лаврами обвиты;
Близко, близко ратных строй;
Мчатся шумною толпой
Жены, чада, обручены…
?Возвратились незабвенны!..?
А Людмила?… Ждет-пождет…
?Там дружину он ведет;
Сладкий час — соединенье!..?
Вот проходит ополченье;
Миновался ратных строй…
Где ж, Людмила, твой герой?
Где твоя, Людмила, радость?
Ах! прости, надежда-сладость!
Все погибло: друга нет.
Тихо в терем свой идет,
Томну голову склонила.
?Расступись, моя могила;
Гроб, откройся; полно жить;
Дважды сердцу не любить?.
?Что с тобой, моя Людмила? —
Мать со страхом возопила. —
О, спокой тебя творец!?
?Милый друг, всему конец;
Что прошло — невозвратимо;
Небо к нам неумолимо;
Царь небесный нас забыл… с
Мне ль он счастья не сулил?
Где ж обетов исполненье?
Где святое провиденье?
Нет, немилостив творец;
Все прости; всему конец?.
?О Людмила, грех роптанье;
Скорбь — создателя посланье;
Зла создатель не творит;
Мертвых стон не воскресит?.
?Ах! родная, миновалось!
Сердце верить отказалось!
Я ль, с надеждой и мольбой,
Пред иконою святой
Не точила слез ручьями?
Нет, бесплодными мольбами
Не призвать минувших дней;
Не цвести душе моей.
Рано жизнью насладилась,
Рано жизнь моя затмилась,
Рано прежних лет краса.
Что взирать на небеса?
Что молить неумолимых?
Возвращу ль невозвратимых??
?Царь небес, то скорби глас!
Дочь, воспомни смертный час;
Кратко жизни сей страданье;
Рай — смиренным воздаянье,
Ад — бунтующим сердцам;
Будь послушна небесам?.
?Что, родная, муки ада?
Что небесная награда?
С милым вместе — всюду рай;
С милым розно — райский край
Безотрадная обитель.
Нет, забыл меня спаситель!?
Так Людмила жизнь кляла,
Так творца на суд звала…
Вот уж солнце за горами;
Вот усыпала звездами
Ночь спокойный свод небес;
Мрачен дол, и мрачен лес.
Вот и месяц величавой
Встал над тихою дубравой;
То из облака блеснет,
То за облако зайдет;
С гор простерты длинны тени;
И лесов дремучих сени,
И зерцало зыбких вод,
И небес далекий свод
В светлый сумрак облеченны…
Спят пригорки отдаленны,
Бор заснул, долина спит…
Чу!.. полночный час звучит.
Потряслись дубов вершины;
Вот повеял от долины
Перелетный ветерок…
Скачет по полю ездок:
Борзый конь и ржет и пышет.
Вдруг… идут… (Людмила слышит)
На чугунное крыльцо…
Тихо брякнуло кольцо…
Тихим шепотом сказали…
(Все в ней жилки задрожали.)
То знакомый голос был,
То ей милый говорил:
?Спит иль нет моя Людмила?
Помнит друга иль забыла?
Весела иль слезы льет?
Встань, жених тебя зовет?.
?Ты ль? Откуда в час полночи?
Ах! едва прискорбны очи
Не потухнули от слез.
Знать, тронулся царь небес
Бедной девицы тоскою?
Точно ль милый предо мною?
Где же был? Какой судьбой
Ты опять в стране родной??
?Близ Наревы дом мой тесный.
Только месяц поднебесный
Над долиною взойдет,
Лишь полночный час пробьет —
Мы коней своих седлаем,
Темны кельи покидаем.
Поздно я пустился в путь.
Ты моя; моею будь…
Чу! совы пустынной крики.
Слышишь? Пенье, брачны лики.
Слышишь? Борзый конь заржал.
Едем, едем, час настал?.
?Переждем хоть время ночи;
Ветер встал от полуночи;
Хладно в поле, бор шумит;
Месяц тучами закрыт?.
?Ветер буйный перестанет;
Стихнет бор, луна проглянет;
Едем, нам сто верст езды.
Слышишь? Конь грызет бразды,
Бьет копытом с нетерпенья.
Миг нам страшен замедленья;
Краткий, краткий дан мне срок;
Едем, едем, путь далек?.
?Ночь давно ли наступила?
Полночь только что пробила.
Слышишь? Колокол гудит?.
?Ветер стихнул; бор молчит;
Месяц в водный ток глядится;
Мигом борзый конь домчится?.
?Где ж, скажи, твой тесный дом??
?Там, в Литве, краю чужом:
Хладен, тих, уединенный,
Свежим дерном покровенный;
Саван, крест и шесть досток.
Едем, едем, путь далек?.
Мчатся всадник и Людмила.
Робко дева обхватила
Друга нежною рукой,
Прислонясь к нему главой.
Скоком, лётом по долинам,
По буграм и по равнинам;
Пышет конь, земля дрожит;
Брызжут искры от копыт;
Пыль катится вслед клубами;
Скачут мимо них рядами
Рвы, поля, бугры, кусты;
С громом зыблются мосты.
?Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной??
?Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом — земли утроба?.
?Чу! в лесу потрясся лист.
Чу! в глуши раздался свист.
Черный ворон встрепенулся;
Вздрогнул конь и отшатнулся;
Вспыхнул в поле огонек?.
?Близко ль, милый?? — ?Путь далек?.
Слышат шорох тихих теней:
В час полуночных видений,
В дыме облака, толпой,
Прах оставя гробовой
С поздним месяца восходом,
Легким, светлым хороводом
В цепь воздушную свились;
Вот за ними понеслись;
Вот поют воздушны лики:
Будто в листьях повилики
Вьется легкий ветерок;
Будто плещет ручеек.
?Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной??
?Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом — земли утроба?.
?Конь, мой конь, бежит песок;
Чую ранний ветерок;
Конь, мой конь, быстрее мчися;
Звезды утренни зажглися,
Месяц в облаке потух.
Конь, мой конь, кричит петух?.
?Близко ль, милый?? — ?Вот примчались?.
Слышат: сосны зашатались;
Слышат: спал с ворот запор;
Борзый конь стрелой на двор.
Что же, что в очах Людмилы?
Камней ряд, кресты, могилы,
И среди них божий храм.
Конь несется по гробам;
Стены звонкий вторят топот;
И в траве чуть слышный шепот,
Как усопших тихий глас…
Вот денница занялась.
Что же чудится Людмиле?…
К свежей конь примчась могиле,
Бух в нее и с седоком.
Вдруг — глухой подземный гром;
Страшно доски затрещали;
Кости в кости застучали;
Пыль взвилася; обруч хлоп;
Тихо, тихо вскрылся гроб…
Что же, что в очах Людмилы?…
Ах, невеста, где твой милый?
Где венчальный твой венец?
Дом твой — гроб; жених — мертвец.
Видит труп оцепенелый:
Прям, недвижим, посинелый,
Длинным саваном обвит.
Страшен милый прежде вид;
Впалы мертвые ланиты;
Мутен взор полуоткрытый;
Руки сложены крестом.
Вдруг привстал… манит перстом…
?Кончен путь: ко мне, Людмила;
Нам постель — темна могила;
Завес — саван гробовой;
Сладко спать в земле сырой?.
Что ж Людмила?… Каменеет,
Меркнут очи, кровь хладеет,
Пала мертвая на прах.
Стон и вопли в облаках;
Визг и скрежет под землею;
Вдруг усопшие толпою
Потянулись из могил;
Тихий, страшный хор завыл
?Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец?.
1803
Русская поэзия XIX века, том 1 БВЛ 1974 Серия 2. Книга 41 (105).
К. Рылеев
Иван Сусанин
Рыдая, на лошадь Сусанин младой
Вскочил и помчался свистящей стрелой.
Луна между тем совершила полкруга;
Свист ветра умолкнул, утихнула вьюга.
На небе восточном зарделась заря,
Проснулись сарматы — злодеи царя.
?Сусанин! — вскричали, — что молишься богу?
Теперь уж не время — пора нам в дорогу!?
Оставив деревню шумящей толпой,
В лес темный вступают окольной тропой.
Сусанин ведет их… Вот утро настало,
И солнце сквозь ветви в лесу засияло:
То скроется быстро, то ярко блеснет,
То тускло засветит, то вновь пропадет.
Стоят, не шелохнись, и дуб и береза;
Лишь снег под ногами скрипит от мороза,
Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит,
И дятел дуплистую иву долбит.
Друг за другом идут в молчанье сарматы;
Все дале и дале седой их вожатый.
Уж солнце высоко сияет с небес —
Все глуше и диче становится лес!
И вдруг пропадает тропинка пред ними:
И сосны и ели ветвями густыми,
Склонившись угрюмо до самой земли,
Дебристую стену из сучьев сплели,
Вотще настороже тревожное ухо:
Все в том захолустье и мертво и глухо…
?Куда ты завел нас?? — лях старый вскричал.
?Туда, куда нужно! — Сусанин сказал. —
Убейте! замучьте! — моя здесь могила!
Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!
Предателя, мнили, во мне вы нашли:
Их нет и не будет на Русской земли!
В ней каждый отчизну с младенчества любит
И душу изменой свою не погубит?.
?Злодей! — закричали враги, закипев, —
Умрешь под мечами!? — ?Не страшен ваш гнев!
Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело,
И радостно гибнет за правое дело!
Ни казни, ни смерти и я не боюсь:
Не дрогнув, умру за царя и за Русь!?
?Умри же! — сарматы герою вскричали —
И сабли над старцем, свистя, засверкали. —
Погибни, предатель! Конец твой настал!?
И твердый Сусанин весь в язвах упал!
Снег чистый чистейшая кровь обагрила:
Она для России спасла Михаила!{373}
1822
Русская поэзия XIX века, том 1 БВЛ 1974 Серия 2. Книга 41 (105).
П. Ершов КОНЕК-ГОРБУНОК
?Эй вы, сони! что вы спите!
Брату двери отоприте;
Ночью страшный был мороз,
До животиков промерз?.
Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И сквозь зубы отвечал:
?Всю я ноченьку не спал,
Да к моей судьбе несчастной,
Ночью холод был ужасный,
До сердцов меня пробрал;
Всю я ночку проскакал;
Слишком было несподручно…
Впрочем, все благополучно?.
И сказал ему отец:
?Ты, Таврило, молодец!?
Стало в третий раз смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Он и усом не ведет,
На печи в углу поет
Изо всей дурацкой мочи:
?Распрекрасные вы очи!?
Братья ну ему пенять,
Стали в поле погонять,
Но, сколь долго ни кричали,
Только голос потеряли:
Он ни с места. Наконец
Подошел к нему отец,
Говорит ему: ?Послушай,
Побегай в дозор, Ванюша;
Я куплю тебе лубков,
Дам гороху и бобов?.
Тут Иван с печи слезает,
Малахай свой надевает,
Хлеб за пазуху кладет,
Караул держать идет.
Ночь настала; месяц всходит;
Поле все Иван обходит,
Озираючись кругом,
И садится под кустом;
Звезды на небе считает
Да краюшку уплетает.
Вдруг о полночь конь заржал…
Караульщик наш привстал,
Посмотрел под рукавицу
И увидел кобылицу.
Кобылица та была
Вся, как зимний снег, бела,
Грива в землю, золотая,
В мелки кольцы завитая.
?Эхе-хе! так вот какой
Наш воришко!.. Но, постой,
Я шутить ведь не умею,
Разом сяду те на шею.
Вишь, какая саранча!?
И, минуту улуча,
К кобылице подбегает,
За волнистый хвост хватает
И прыгнул к ней на хребет —
Только задом наперед,
Кобылица молодая,
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пустилась как стрела.
Вьется кругом над полями,
Виснет пластью надо рвами,
Мчится скоком по горам,
Ходит дыбом по лесам,
Хочет, силой аль обманом,
Лишь бы справиться с Иваном;
Но Иван и сам не прост, —
Крепко держится за хвост.
Наконец она устала.
?Ну, Иван, — ему сказала, —
Коль умел ты усидеть,
Так тебе мной и владеть.
Дай мне место для покою
Да ухаживай за мною,
Сколько смыслишь. Да смотри,
По три утренни зари
Выпущай меня на волю
Погулять по чисту полю.
******************
МОЛИТВА
Вот сирые, безумные теперь\ мы со слезами молим Матерь Божью:\ "Спаси сердца, опутанные ложью!" Эллис Из сборника “Арго” 1905-1913 М А Р И Я\ПОСВЯЩЕНИЕ
Все подожгу, чего огонь сжигает, \ Чтоб полыхало люто до небес. \ Пусть в черном дыме прахом исчезает -\ Чему молилась! Пусть огонь все съест! Татьяна Смертина
встав на колени необходимо молиться\ помнишь на вальс настроясь летали пары\ столик обслуживал родственник Валтасара\ я становился необратимо старым\ носил усы над презрительною губою\ прислушиваясь к прибою\ ощущал себя всяким но не самим собою\ и тогда открылось окно на излете дома Давид Паташинский Лимб № 11, май 2001 ТЕНИ ВОЗДУХА
Всю ночь молиться надо мне, чтоб небо\ Моей судьбе печальной улыбнулось:\ Ты знаешь ведь, как тяжко я грешна. - Уильям Шекспир. 1595 Перевод Т.Щепкиной-Куперник РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА
Господи, битва глухая темна,\ Разве под силу узреть где враги?\ Правда Святая, она ли видна\ Малым сим, щурящимся из-под руки?\ Даруй же, молящему о забвеньи, вина!..\ Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!.. Вячеслав Киктенко
Господь! Я шлю к тебе моление живое, \ Чтоб я, чтоб даже враг не знал мой, что такое \ Без тени сад, поляна без цветов, \ Деревья без плода, поля без всходов хлеба, \ Без солнца майский день, без звезд ночное небо \ И кровля без птенцов. Сергей Дуров 1846 ИЗ В. ГЮГО\Когда порой дитя появится меж нами,
Да, у отца карманы были набиты молитвами,\ как мои карманы были набиты воробьями.\ В последнее время отец приготовил\ все необходимое для ухода.\ Черный костюм и рубашку, галстук и лучшую обувь.\ — Наверное, надо, чтоб он выглядел хорошо на встрече с Ним, — говорил я себе,\ одевая его при горящих свечах\ в свете утра, погруженного в туман...\ В тот день Мрака нас было трое:\ я, его окоченелый труп и холодный свет свечей. Вирджил Диакону. Перевод Марины ВРАЧИУ ?Дети Ра? 2008, №12(50) В последнее время
БОРИС НАРЦИССОВ (1905-1982О ВСЕХ СВЯТЫХ, НА РУСИ ПРОСИЯВШИХ
А иное упало на добрую землю…
Луки 8.8
Вот и было видение в тонце сне
К истощению времени, грешному, мне.
Я был как бы сугубый, двойной естеством:
Каждодневный один, и другой – невесом.
Но, как эхо, из дальних скитов и могил
Он настойчиво верой отцов говорил.
Над землею болотной кромешная тьма
Налегла, укрепляясь собою сама.
Но еще и еще, точно пламя свечи,
Там и сям возгорались сиянья в ночи.
И, приблизясь, узрел я, что мерзость и тля,
Под ногами святых простиралась земля.
Смрады тленья она источала и хлад,
И гнездился в ней жабень и всяческий гад.
Но святые светились, не видя меня,
Точно воск, зажелтев от лица огня.
Точно воинством ратным из зерен взошли
И стояли на страже гиблой земли.
И в виденьи открылось, что молится рать,
Чтобы этой земле – просиять.
БОРИС САДОВСКОЙ.
Из книги ?ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕБЕДЕЙ?
1909-1911
"Вина, вина! Пусть жизнь горит в разгуле!.."
Вина, вина! Пусть жизнь горит в разгуле!
Завыли скрипки. В их визгливом гуле
Знакомый крик над пропастью ночной,
Как старый ворон, вьется надо мной.
Вина, вина! Пусть тонет мир в бокале!
Я жду опять, чтоб скрипки зарыдали.
Хотел бы сам рыдать, но не пойму,
Кого молить и плакаться кому.
Вина, вина! Пусть дни мои минули,
Пусть вещий крик растет в безумном гуле:
Того, кто спит под гробовой доской,
Не разбудить ни смехом, ни тоской.
<1910> 2 апреля, Одесса
А. Н. Апухтин
Альфред Мюссе
463. Пепите
Когда на землю ночь спустилась
И сад твой охватила мгла;
Когда ты с матерью простилась
И уж молиться начала;
В тот час, когда, в тревоги света
Смотря усталою душой,
У ночи просишь ты ответа,
И чепчик развязался твой;
Когда кругом всё тьмой покрыто,
А в небе теплится звезда, —
Скажи, мой друг, моя Пепита,
О чем ты думаешь тогда?
Кто знает детские мечтанья?
Быть может, мысль твоя летит
Туда, где сладки упованья
И где действительность молчит;
О героине ли романа,
Тобой оставленной в слезах;
Быть может, о дворцах султана,
О поцелуях, о мужьях;
О той, чья страсть тебе открыта
В обмене мыслей молодом;
Быть может, обо мне, Пепита…
Быть может, ровно ни о чем.
1865
В Начале было…
В Начале была чуть ли не одежда…
После ее создания
человек-одежда осеняет себя крестом и молится…
человек-одежда со своим другом
человеком-одеждой пьет вино
и говорит с ним обо всем человечьем-одеждном.
Человек-одежда пашет землю и урожай собирает…
Спаси Бог человека одетого!
Помилуй Бог человека вместе с его шортами, джинсами, фраком!
Помилуй со своими чувяками,
в которых он мирно шаркает дома,
создавая семейный покой!..
Освяти его подтяжки, липы и панталоны!
Освяти также плавки,
поскольку уже в день второй
по Своей великой воле
вместе с твердью Ты создал и море…
А раз так, то освяти все секонд-хенды,
все фирменные магазины с их сейлами!
Благослови всех портных, сапожников, модельеров…
Благослови руку женщины, аккуратно сшившей
Хитон Иисусу…
Благослови, Господи, швейные фабрики!
Благослови, так как человек есть человек благодаря одежде…
Одеждой живет, мучается, трудится и любит…
И когда отправится в мир иной,
Одежда даже защитит его ненадолго…
Она, как герой, принесет себя в жертву натиску червей…
Господь Всесильный, хорошо,
что не создал Ты человека в чем мать родила,
хорошо, что создал одетым его, с покрытой головой! Шота Иаташвили ?Ода одежде? и другие стихотворения Интерпоэзия, номер 1, 2009 Перевод Инна Кулишова
Вяч. Иванов
Хаим-Нахман Бялик
547. Истинно, и это — кара божья
И горшую кару пошлет Элоим:
Вы лгать изощритесь — пред сердцем своим,
Ронять свои слезы в чужие озера,
Низать их на нити любого убора.
В кумир иноверца и мрамор чужой
Вдохнете свой пламень с душою живой.
Что плоть вашу ели, — еще ль не довольно?
Вы дух отдадите во снедь добровольно!
И, строя гордыни египетской град,
В кирпич превратите возлюбленных чад.
Когда ж из темницы возропщут их души,
Крадясь под стенами, заткнете вы уши.
I I, если бы в роде был зачат орел,
Он, крылья расправив, гнезда б не обрел:
От дома далече б он взмыл к поднебесью,
Не стал бы ширяться над вашею весью.
Прорезал бы тучи лучистой тропой,
Но луч не скользнул бы над весью слепой,
И отклик нагорный на клекот орлиный
Расслышан бы не был могильной долиной.
Так, лучших отринув потомков своих,
Вы будете сиры в селеньях глухих.
Краса не смеется в округе бездетной;
Повиснет лохмотьем шатер многоцветный,
И светочи будут мерцать вам темно,
И милость господня не стукнет в окно;
Когда ж в запустенья потщитесь молиться,
Слезам утешенья из глаз не пролиться:
Иссохшее сердце — как выжатый грозд,
Сметенный в давильне на грязный помост, —
Из сморщенных ягод живительной дани
Не высосать жажде палимой гортани.
Очаг развалился, мяучит во мгле
Голодная кошка в остылой золе.
Застлалось ли небо завесою пепла?
Потухло ли солнце? Душа ли ослепла?
Лишь крупные мухи ползут по стеклу,
Да ткет паутину Забвенье в углу.
В трубе с Нищетою Тоска завывает,
И ветер лачугу трясет и срывает.
<1918>
НАТАЛЬЯ КОЛЕСНИКОВА 2017 Ладони ветра. Сборник стихотворений
Хочу увидеть небо бирюзовым
Хочу увидеть небо бирюзовым,
Услышать тихий звон монеты медной,
Открыть замки и ржавые засовы —
Пробраться белкой юркой незаметно
Сквозь времена – на чистые страницы
Заведомо счастливого романа…
И будут снова трепетать ресницы
От поцелуя, сладкого дурмана.
Не обманусь я образом заветным,
Торжественно зовущим и манящим.
По отблескам и шорохам рассветным
Найду дорогу к чувствам настоящим.
Чудачества и ветреность излишни —
Повсюду чары нежности и неги.
И даже лепестки цветущей вишни
Мне не напомнят о холодном снеге…
Сквозь облака заря легко струится
И ласково ложится на ладони —
И хочется, как в детстве, помолиться,
Увидев крылья бабочки в бутоне.
* * *
воевали на Западной Украине, вода замерзала в глине,
Таганцев искал сапропель в Неве, красноперкою в голове,
как волна взрывная, чтоб местных не отличить от пришлых,
проверяли с лебедой узелки, чтобы как бы чего не вышло.
нет надежды, что в глину вернусь, из которой лепили Русь,
с ней одного состава, когда начнется последняя переправа,
ни одной из малых родин сих никогда не верен,
повторяя, как молитву, сказку, где сивый мерин,
нет, сивка-бурка, растоптав останки выжатого окурка,
черною ваксой блестя и коммерческим вежеталем,
улыбается вежливо: ?Мы вас уже не знаем,
но…?, и бессмысленных смыслов начнется игра.
сор выносить из избы, а потом со двора
должен художник как наиболее зоркий свидетель века,
и по усам текло не попавшее в горло млеко.
?Я для тебя звезду с неба достану подобно Тристану –
видишь вместо сердца почасовую черную рану?, –
и прочие штампы, уместные лишь у рампы,
проецировал. воевавшие бредили дегтем
и прекрасная новая жизнь разделяла их когтем. Ольга Брагина ИНТЕРПОЭЗИЯ 2016 ЦИКЛ В неведомом году
ЛИСЫ
лисы бродят по Лондону, как во ржи.
жадны умы их до всякой изящной лжи.
вены раздуты. веки напряжены. –
рыжие шельмы. баловни тишины.
ворон, заслышав басню, разинет рот.
ель тонким шепотом взмолится в небосвод,
тот ей пошлет смс: ?извини. чем мог?,
в нервах бросая окурок под Please don’t smoke.
бережный ливень чеканит обвалы крыш.
твой силуэт беспросветен, нахален, рыж.
я приближаюсь, – ты, словно лист, дрожишь, –
теперь заставь меня верить, что мы чужие. Светлана КОЧЕРГИНА КРЕЩАТИК 2014 ЦИКЛ Тишина
Русская поэзия XIX века, том 1 БВЛ 1974 Серия 2. Книга 41 (105).
В.Жуковский
Людмила
{15}
?Где ты, милый? Что с тобою?
С чужеземною красою,
Знать, в далекой стороне
Изменил, неверный, мне;
Иль безвременно могила
Светлый взор твой угасила?.
Так Людмила, приуныв,
К персям очи приклонив,
На распутии вздыхала.
?Возвратится ль он, — мечтала, —
Из далеких, чуждых стран
С грозной ратию славян??
Пыль туманит отдаленье;
Светит ратных ополченье;
Топот, ржание коней;
Трубный треск и стук мечей;
Прахом панцири покрыты;
Шлемы лаврами обвиты;
Близко, близко ратных строй;
Мчатся шумною толпой
Жены, чада, обручены…
?Возвратились незабвенны!..?
А Людмила?… Ждет-пождет…
?Там дружину он ведет;
Сладкий час — соединенье!..?
Вот проходит ополченье;
Миновался ратных строй…
Где ж, Людмила, твой герой?
Где твоя, Людмила, радость?
Ах! прости, надежда-сладость!
Все погибло: друга нет.
Тихо в терем свой идет,
Томну голову склонила.
?Расступись, моя могила;
Гроб, откройся; полно жить;
Дважды сердцу не любить?.
?Что с тобой, моя Людмила? —
Мать со страхом возопила. —
О, спокой тебя творец!?
?Милый друг, всему конец;
Что прошло — невозвратимо;
Небо к нам неумолимо;
Царь небесный нас забыл… с
Мне ль он счастья не сулил?
Где ж обетов исполненье?
Где святое провиденье?
Нет, немилостив творец;
Все прости; всему конец?.
?О Людмила, грех роптанье;
Скорбь — создателя посланье;
Зла создатель не творит;
Мертвых стон не воскресит?.
?Ах! родная, миновалось!
Сердце верить отказалось!
Я ль, с надеждой и мольбой,
Пред иконою святой
Не точила слез ручьями?
Нет, бесплодными мольбами
Не призвать минувших дней;
Не цвести душе моей.
Рано жизнью насладилась,
Рано жизнь моя затмилась,
Рано прежних лет краса.
Что взирать на небеса?
Что молить неумолимых?
Возвращу ль невозвратимых??
?Царь небес, то скорби глас!
Дочь, воспомни смертный час;
Кратко жизни сей страданье;
Рай — смиренным воздаянье,
Ад — бунтующим сердцам;
Будь послушна небесам?.
?Что, родная, муки ада?
Что небесная награда?
С милым вместе — всюду рай;
С милым розно — райский край
Безотрадная обитель.
Нет, забыл меня спаситель!?
Так Людмила жизнь кляла,
Так творца на суд звала…
Вот уж солнце за горами;
Вот усыпала звездами
Ночь спокойный свод небес;
Мрачен дол, и мрачен лес.
Вот и месяц величавой
Встал над тихою дубравой;
То из облака блеснет,
То за облако зайдет;
С гор простерты длинны тени;
И лесов дремучих сени,
И зерцало зыбких вод,
И небес далекий свод
В светлый сумрак облеченны…
Спят пригорки отдаленны,
Бор заснул, долина спит…
Чу!.. полночный час звучит.
Потряслись дубов вершины;
Вот повеял от долины
Перелетный ветерок…
Скачет по полю ездок:
Борзый конь и ржет и пышет.
Вдруг… идут… (Людмила слышит)
На чугунное крыльцо…
Тихо брякнуло кольцо…
Тихим шепотом сказали…
(Все в ней жилки задрожали.)
То знакомый голос был,
То ей милый говорил:
?Спит иль нет моя Людмила?
Помнит друга иль забыла?
Весела иль слезы льет?
Встань, жених тебя зовет?.
?Ты ль? Откуда в час полночи?
Ах! едва прискорбны очи
Не потухнули от слез.
Знать, тронулся царь небес
Бедной девицы тоскою?
Точно ль милый предо мною?
Где же был? Какой судьбой
Ты опять в стране родной??
?Близ Наревы дом мой тесный.
Только месяц поднебесный
Над долиною взойдет,
Лишь полночный час пробьет —
Мы коней своих седлаем,
Темны кельи покидаем.
Поздно я пустился в путь.
Ты моя; моею будь…
Чу! совы пустынной крики.
Слышишь? Пенье, брачны лики.
Слышишь? Борзый конь заржал.
Едем, едем, час настал?.
?Переждем хоть время ночи;
Ветер встал от полуночи;
Хладно в поле, бор шумит;
Месяц тучами закрыт?.
?Ветер буйный перестанет;
Стихнет бор, луна проглянет;
Едем, нам сто верст езды.
Слышишь? Конь грызет бразды,
Бьет копытом с нетерпенья.
Миг нам страшен замедленья;
Краткий, краткий дан мне срок;
Едем, едем, путь далек?.
?Ночь давно ли наступила?
Полночь только что пробила.
Слышишь? Колокол гудит?.
?Ветер стихнул; бор молчит;
Месяц в водный ток глядится;
Мигом борзый конь домчится?.
?Где ж, скажи, твой тесный дом??
?Там, в Литве, краю чужом:
Хладен, тих, уединенный,
Свежим дерном покровенный;
Саван, крест и шесть досток.
Едем, едем, путь далек?.
Мчатся всадник и Людмила.
Робко дева обхватила
Друга нежною рукой,
Прислонясь к нему главой.
Скоком, лётом по долинам,
По буграм и по равнинам;
Пышет конь, земля дрожит;
Брызжут искры от копыт;
Пыль катится вслед клубами;
Скачут мимо них рядами
Рвы, поля, бугры, кусты;
С громом зыблются мосты.
?Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной??
?Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом — земли утроба?.
?Чу! в лесу потрясся лист.
Чу! в глуши раздался свист.
Черный ворон встрепенулся;
Вздрогнул конь и отшатнулся;
Вспыхнул в поле огонек?.
?Близко ль, милый?? — ?Путь далек?.
Слышат шорох тихих теней:
В час полуночных видений,
В дыме облака, толпой,
Прах оставя гробовой
С поздним месяца восходом,
Легким, светлым хороводом
В цепь воздушную свились;
Вот за ними понеслись;
Вот поют воздушны лики:
Будто в листьях повилики
Вьется легкий ветерок;
Будто плещет ручеек.
?Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной??
?Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом — земли утроба?.
?Конь, мой конь, бежит песок;
Чую ранний ветерок;
Конь, мой конь, быстрее мчися;
Звезды утренни зажглися,
Месяц в облаке потух.
Конь, мой конь, кричит петух?.
?Близко ль, милый?? — ?Вот примчались?.
Слышат: сосны зашатались;
Слышат: спал с ворот запор;
Борзый конь стрелой на двор.
Что же, что в очах Людмилы?
Камней ряд, кресты, могилы,
И среди них божий храм.
Конь несется по гробам;
Стены звонкий вторят топот;
И в траве чуть слышный шепот,
Как усопших тихий глас…
Вот денница занялась.
Что же чудится Людмиле?…
К свежей конь примчась могиле,
Бух в нее и с седоком.
Вдруг — глухой подземный гром;
Страшно доски затрещали;
Кости в кости застучали;
Пыль взвилася; обруч хлоп;
Тихо, тихо вскрылся гроб…
Что же, что в очах Людмилы?…
Ах, невеста, где твой милый?
Где венчальный твой венец?
Дом твой — гроб; жених — мертвец.
Видит труп оцепенелый:
Прям, недвижим, посинелый,
Длинным саваном обвит.
Страшен милый прежде вид;
Впалы мертвые ланиты;
Мутен взор полуоткрытый;
Руки сложены крестом.
Вдруг привстал… манит перстом…
?Кончен путь: ко мне, Людмила;
Нам постель — темна могила;
Завес — саван гробовой;
Сладко спать в земле сырой?.
Что ж Людмила?… Каменеет,
Меркнут очи, кровь хладеет,
Пала мертвая на прах.
Стон и вопли в облаках;
Визг и скрежет под землею;
Вдруг усопшие толпою
Потянулись из могил;
Тихий, страшный хор завыл
?Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец?.
1803
Русская поэзия XIX века, том 1 БВЛ 1974 Серия 2. Книга 41 (105).
К. Рылеев
Иван Сусанин
Рыдая, на лошадь Сусанин младой
Вскочил и помчался свистящей стрелой.
Луна между тем совершила полкруга;
Свист ветра умолкнул, утихнула вьюга.
На небе восточном зарделась заря,
Проснулись сарматы — злодеи царя.
?Сусанин! — вскричали, — что молишься богу?
Теперь уж не время — пора нам в дорогу!?
Оставив деревню шумящей толпой,
В лес темный вступают окольной тропой.
Сусанин ведет их… Вот утро настало,
И солнце сквозь ветви в лесу засияло:
То скроется быстро, то ярко блеснет,
То тускло засветит, то вновь пропадет.
Стоят, не шелохнись, и дуб и береза;
Лишь снег под ногами скрипит от мороза,
Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит,
И дятел дуплистую иву долбит.
Друг за другом идут в молчанье сарматы;
Все дале и дале седой их вожатый.
Уж солнце высоко сияет с небес —
Все глуше и диче становится лес!
И вдруг пропадает тропинка пред ними:
И сосны и ели ветвями густыми,
Склонившись угрюмо до самой земли,
Дебристую стену из сучьев сплели,
Вотще настороже тревожное ухо:
Все в том захолустье и мертво и глухо…
?Куда ты завел нас?? — лях старый вскричал.
?Туда, куда нужно! — Сусанин сказал. —
Убейте! замучьте! — моя здесь могила!
Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!
Предателя, мнили, во мне вы нашли:
Их нет и не будет на Русской земли!
В ней каждый отчизну с младенчества любит
И душу изменой свою не погубит?.
?Злодей! — закричали враги, закипев, —
Умрешь под мечами!? — ?Не страшен ваш гнев!
Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело,
И радостно гибнет за правое дело!
Ни казни, ни смерти и я не боюсь:
Не дрогнув, умру за царя и за Русь!?
?Умри же! — сарматы герою вскричали —
И сабли над старцем, свистя, засверкали. —
Погибни, предатель! Конец твой настал!?
И твердый Сусанин весь в язвах упал!
Снег чистый чистейшая кровь обагрила:
Она для России спасла Михаила!{373}
1822
Русская поэзия XIX века, том 1 БВЛ 1974 Серия 2. Книга 41 (105).
П. Ершов КОНЕК-ГОРБУНОК
?Эй вы, сони! что вы спите!
Брату двери отоприте;
Ночью страшный был мороз,
До животиков промерз?.
Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И сквозь зубы отвечал:
?Всю я ноченьку не спал,
Да к моей судьбе несчастной,
Ночью холод был ужасный,
До сердцов меня пробрал;
Всю я ночку проскакал;
Слишком было несподручно…
Впрочем, все благополучно?.
И сказал ему отец:
?Ты, Таврило, молодец!?
Стало в третий раз смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Он и усом не ведет,
На печи в углу поет
Изо всей дурацкой мочи:
?Распрекрасные вы очи!?
Братья ну ему пенять,
Стали в поле погонять,
Но, сколь долго ни кричали,
Только голос потеряли:
Он ни с места. Наконец
Подошел к нему отец,
Говорит ему: ?Послушай,
Побегай в дозор, Ванюша;
Я куплю тебе лубков,
Дам гороху и бобов?.
Тут Иван с печи слезает,
Малахай свой надевает,
Хлеб за пазуху кладет,
Караул держать идет.
Ночь настала; месяц всходит;
Поле все Иван обходит,
Озираючись кругом,
И садится под кустом;
Звезды на небе считает
Да краюшку уплетает.
Вдруг о полночь конь заржал…
Караульщик наш привстал,
Посмотрел под рукавицу
И увидел кобылицу.
Кобылица та была
Вся, как зимний снег, бела,
Грива в землю, золотая,
В мелки кольцы завитая.
?Эхе-хе! так вот какой
Наш воришко!.. Но, постой,
Я шутить ведь не умею,
Разом сяду те на шею.
Вишь, какая саранча!?
И, минуту улуча,
К кобылице подбегает,
За волнистый хвост хватает
И прыгнул к ней на хребет —
Только задом наперед,
Кобылица молодая,
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пустилась как стрела.
Вьется кругом над полями,
Виснет пластью надо рвами,
Мчится скоком по горам,
Ходит дыбом по лесам,
Хочет, силой аль обманом,
Лишь бы справиться с Иваном;
Но Иван и сам не прост, —
Крепко держится за хвост.
Наконец она устала.
?Ну, Иван, — ему сказала, —
Коль умел ты усидеть,
Так тебе мной и владеть.
Дай мне место для покою
Да ухаживай за мною,
Сколько смыслишь. Да смотри,
По три утренни зари
Выпущай меня на волю
Погулять по чисту полю.
Метки:
