морщины-19
Warren_24
******
МОРЩИНЫ
Над рта морщинами склонился врач зубной \Чинит наркоз жужжит стальной машинкой \Напрасен летний труд ведь раннею весной \Снесут живот и рот под роковой простынкой Михаил Гробман 1998 Зачем старик шестидесяти лет
Наступает время, \ Когда фонари не дают света, \ Ветер - печальнее почтальона, \ А листья морщинисты, как старухи. Михаил Садовский
Не презирай ее морщины.\Её лобзаний не беги, —\Она посланница Судьбины.\Бессильны все её враги. Федор Сологуб Из цикла ?Фимиамы? 1921 Она безумная и злая,
Не скроет тусклая корона\ твоих морщин небытие, \ и уж давно не знает звона\ больное золото твое. Эллис Из сборника “Stigmata” ЭКЗОРЦИЗМЫ
Не стар я! Что мне ваши зеркала!\Ведь сам-то ты, возлюбленный мой, молод.\Покуда Время твоего чела\Не бороздит, не чую смертный холод! Уильям Шекспир. Перевод Сергея Степанова Сонеты\22\Не стар я! Что мне ваши зеркала!
Ни морщинки нет На щеках ее, Ни сединки нет В косах девичьих, Посмотрел солдат На жену свою, И сказал солдат Слово горькое: Константин Симонов 1943
Но вижу я, как под моею рукою Разглажен твой лоб от тяжелых морщин. Из вечного боя — на время — к покою Дано мне вернуть одного из мужчин. Татьяна Кузовлева
К России
словно что-то забыл
но выворачивающе хочу вспомнить,
с лицом страшным
как ангел с морщинами —
неуловимо
как распрямляется трава после стопы —
Ты поднимаешься,
приближаясь оттуда
где не птицы — но сами песни
с ветки на ветку
перелетают,
Ты оттуда — сюда
в новом свете являешься
и морщины судеб Твоих
близостью разлетаются:
Ты теперь — приближаешься!
чтоб Собою войти в свое
как размять после гипса руку.
Эх, давно не стоял я так
после подъезда,
так веря в жизнь
не потому что не обманет
а потому что с ней един
посредством Твоего оживления,
Россия.
Росси-я. Рост-сея. РОССИЯ. Александр ДОБРОВОЛЬСКИЙ НЕВА 2012
Мой двор
Мой двор похож на обнажённую в летах:
Асфальт в морщинах - слева. А направо -
Погибший бывший снег, зимы ушедшей прах,
Обрубки тополей, и с самого утра
Дымит помойки ржавая отрава.
Но между радужных брутальных талых вод,
Там, где берёзы дышат еле-еле,
Визжит детня, орёт ничей щенок, и вот
Уже летят беспечные качели!
А посреди двора - как рассказать о том:
Слова теряются и шаг неровен -
На солнце щерится забытый Богом дом,
Ковчег в два этажа из чёрных брёвен.
Шальные люди проживают глухо тут,
Их сон пуглив, их руки пахнут глиной,
Ехидные соседки этот дом зовут,
Пожалуй, не без страха, Украиной.
Спасают здесь щенка, швыряют в окна дрянь,
Растят детей, за нами смотрят зорко,
И ждут, когда же нас в предутреннюю рань
Поток небесных вод утащит к горизонту! Ян Бруштейн СТИХИ РУ 2015 Запах вишни. Из стихов 15-го года
* * *
Гляжу в словоплетения застенчиво,
Морщинки прибавляются у лба:
Ах, как же ты к талантам переменчива,
Коварная и жалкая судьба!
Какую прописать бы им магнезию,
Чтоб призраки отстали от стола
Ушибленных о русскую поэзию,
Как стукнутых мешком из-за угла?! Борис Рубежов Четвёртая Страница СТИХИ РУ 2010 Двустрофики 2010 года. Сборник 12.03.10.
Вероника Долина
Так долго в гости собирались…
Так долго в гости собирались,
Что адреса порастерялись,
Забылись встречи и разлуки,
Возникли новые дела.
Так долго вместе не бывали,
Что имена позабывали,
И прежняя нужда друг в друге
С годами память обрела.
За время наших несвиданий
Среди знакомых старых зданий
Возникли новые кварталы
И незнакомым город стал.
Как быстро все переменилось!
И если б нам теперь случилось
В толпе столкнуться, то, пожалуй,
Я многих просто б не узнал.
Ну, что ж, на все свои причины,
На каждый год — по две морщины:
Так время метит наши лица.
Я ваши лица позабыл.
Храни вас Бог, мои родные,
Минуют беды вас земные!
Я пью за всех, кто был мне близок,
Кого я сам не сохранил.
Так долго в гости собирались,
Что адреса порастерялись,
Забылись встречи и разлуки,
Явились новые дела.
Так долго вместе не бывали,
Что имена позабывали,
И прежняя нужда друг в друге
С годами память обрела.
НИКОЛАЙ ОЦУП (1894-1958) Кн. ОКЕАН ВРЕМЕНИ 1993
ДНЕВНИК В СТИХАХ. Поэма
ЧАСТЬ ВТОРАЯ (1939–1945)
15
Охватив Россию с трех сторон
(Арктика с четвертой охватила
Ледяная), кто не потрясен?
Пусть на время вражеская сила
Стиснет с ненавистью, пусть войдет
С запада или востока грубо
В те владенья, ничего — уйдет
Чужеземец. Верен я сугубо
На чужой, на дальней стороне
Нашей удивительной стране.
Глядя пристально в нее снаружи
(Чувством европейца), тем ясней
Видишь, как несчастна. Почему же
Мощно и чудесно что-то в ней?
Немец вот в нее трудолюбивый
И недобрый входит… Стой, назад!
На востоке дальнем, терпеливый,
Стережет японец, немца брат
По выносливости (и в ремеслах,
И в бою). Не страшно. Есть у рослых,
Грустно петь умеющих людей,
И любить, как мало кто, и верить, —
Есть своя задача. И ничьей,
Человеческой по крайней мере,
Воле не дано такой народ
Покорить… Да, готика священна,
Сей крестовый в небеса поход,
И Божественная несравненна
Дантова комедия, но был
Прав, конечно, и славянофил.
Где же западный Василий Теркин?
Не было в Италии его.
Человек на апельсинной корке
Поскользнулся. Про его родство
С римлянами много наболтали
Соотечественники ему,
Он и двинулся в какие дали,
В степи Украины. А к чему?
Чтобы… Но дальнейшее известно,
Добивать сдающихся нечестно.
Сколько их намаялось в плену,
Сколько полегло под русским снегом
Раньше, чем достойную войну:
Против немца, утомленный бегом
За фортуной в стороне чужой,
У себя повел южанин дома —
За освобожденье поздний бой.
Что же, мне ведь изнутри знакома
Вся кампания: восторг и стыд,
Страх и риск и волчий аппетит.
В пущенной ко дну подводной лодке
Джон и Пат, чтоб не попасть в печать
В трауре оперативной сводки,
Счастие решили попытать:
?Люк, откроешься ли ты?.. Спасибо!..?
Но воды над ними метров сто.
Вот бы стать минут на десять рыбой!..
(В море — это, в воздухе — не то:
Авиатор, прежде чем разбиться,
Бредить начинает: ?Я ведь птица!?)
Но хотя плотвой ни Джон, ни Пат
Сделаться на время не сумели,
Все же выплыли, и вдруг назад,
Хоть не всей душой, а захотели:
Пред ними враг. Спасают их,
Чтобы голодом в плену замучить.
?Джон, мы не останемся в живых!?
?Пат, зато никто уж не разлучит
Нас до гроба?. Произнесена Клятва.
Продолжается война.
Десять месяцев прошло. Бадольо,
Время полудействий, полумер,
Все бегут из лагерей на волю,
Не препятствует карабиньер.
Наступает и для Пата с Джоном,
Как для нас, свобода… на два дня!
Немец итальянцам пораженным
Не дает опомниться, казня,
Увозя… И надо от террора
Прятаться: Конец еще не скоро.
Вот когда из многих англичан,
Живших и спасавшихся со мною,
Для меня как бы на первый план
Сразу выступили эти двое,
Полюбил равно обоих я —
Бесконечно вежливого Пата,
Замкнутого Джона, Сыновья,
Да и только. Я им про Сократа,
Про Толстого лекции читал,
Их ведь не тому учил капрал.
Как бутылки на стене висели
И одна срывалась за другой,
Помните, не раз мы дружно пели
В хижине вполголоса зимой.
Толстое бревно дымило в печке,
И над ним большой висел котел,
А вокруг смеялись человечки:
?Ten green bottles… are hanging on the wall,
Nine green bottles, eight…?[41] и до последней…
Немцы, пытки, бомбы, что за бредни!
Хлеб сейчас Фернандо принесет,
Вышел, верно, подоить корову,
Будет суп горячим… very hot![42]
Радовались мы незлому слову
После каркающих ?rasch, rasch, rasch!?[43]
В дни, когда за проволоку гнали
В дни побоев, голода, параш,
В дни, когда и мы не сплоховали,
Чтобы про таких, как Пат и Джон,
Там у нас сказали: да, силен.
Как сегодня я старик в сознанье
Мальчика, так сорок лет назад
Для меня такое-то созданье
Было стариком, а сам я рад
Был, что вырос из штанов коротких
И в гимназию начну ходить…
Мне учителей пугливых, кротких
Или властных, строгих не забыть
И теперь еще, а ведь похоже,
Что из них премногие моложе
Были, чем сегодня я. Старик.
Только этим я не огорчаюсь
И к тебе, мой милый ученик,
Предостерегая, обращаюсь:
Все мы перед вечностью равны,
Все мы современники Гомера,
Авраама, Цезаря. Войны
Мы с тобой свидетели, но мера
Времени перед лицом Судьи —
Годы не твои и не мои….
У меня жестокие морщины,
А твое лицо — кровь с молоком…
Только молодость, как миг, единый, —
Не завидую тебе ни в чем.
Если и над той сомкнется Лета,
Чьи глаза мне волю жить дают,
Пусть ?бегут, меняясь, наши лета?,
Пусть умру. Дни страшные пройдут,
Но ее, быть может, не увижу…
Мыслю, ужасаюсь, ненавижу,
И твердить мне хочется: потом,
Через несколько тысячелетий,
Предположим, сердцем и умом
К новой правде будущие дети
И придут, но вряд ли ?Отче наш?
Наше снисходительной улыбкой
Оскорбят. Всего не передашь,
Что за христианством, за ошибкой
Разума и чувства торжеством
Вижу в унижении моем.
В общем, я для Джона и для Пата
Даже не отец, а старший брат.
Спорт меня целил, хоть жизнь измята,
И, пускай мне скоро пятьдесят,
Я могу не хуже молодого,
Если надо, рисковать собой.
С перебоями и бестолково
Партизаны долг высокий свой
Выполняют. На таких-то глядя,
Не решишься ли и ты, а, дядя?
ЛИДИЯ БАРТОЛЬД (1904-1974)
Далекий Друг.
Надо мной звезда горит Синим и зеленым. Ночью сердце говорит С Миром отдаленным.
Там цветет лазурный луч В золотистом свете. Там живет Далекий Друг На другой планете.
На его высоком лбу Есть морщинка мысли. Но не нам его судьбу Взвесить и исчислить.
Через радужный хрусталь Нет у нас такого Смотрит он в чужую даль Неба золотого.
Сквозь пространств туманный свет, В звездное оконце, Видит он семью планет Маленького солнца.
Если б можно было встать На зеленый лучик, Если б можно было стать Легче легких тучек,
Чтоб с собой навек унесть Всю печаль земного Все, что было, все, что есть, Знает он без слова.
Чтобы встретить светлый взгляд, Улыбнуться ясно, И взглянуть туда, назад, Кротко и бесстрастно.
Помоги мне, звездный круг, От земли умчаться. Помоги мне, Дальний Друг, До тебя подняться.
--- 1951 г.
x x x
Марина Цветаева (1892-1941)
Стихотворения 1906–1916 гг
?Пусть с юностью уносят годы…?
Пусть с юностью уносят годы
Все незабвенное с собой. —
Я буду помнить все разводы
Цветных обой.
И бисеринки абажура,
И шум каких-то голосов,
И эти виды Порт-Артура,
И стук часов.
Миг, длительный по крайней мере —
Как час. Но вот шаги вдали.
Скрип раскрывающейся двери —
И Вы вошли.
?И было сразу обаянье…?
И было сразу обаянье.
Склонился, королевски-прост. —
И было страшное сиянье
Двух темных звезд.
И их, огромные, прищуря,
Вы не узнали, нежный лик,
Какая здесь играла буря —
Еще за миг.
Я героически боролась.
— Мы с Вами даже ели суп! —
Я помню заглушенный голос
И очерк губ.
И волосы, пушистей меха,
И — самое родное в Вас! —
Прелестные морщинки смеха
У длинных глаз.
Я помню — Вы уже забыли —
Вы — там сидели, я — вот тут.
Каких мне стоило усилий,
Каких минут —
Сидеть, пуская кольца дыма,
И полный соблюдать покой…
Мне было прямо нестерпимо
Сидеть такой.
Вы эту помните беседу
Про климат и про букву ять.
Такому странному обеду
Уж не бывать.
В пол-оборота, в полумраке
Смеюсь, сама не ожидав:
?Глаза породистой собаки,
— Прощайте, граф?.
?Потерянно, совсем без цели…?
Потерянно, совсем без цели,
Я темным переулком шла.
И, кажется, уже не пели —
Колокола.
17 июня 1914
ИОСИФ БРОДСКИЙ (1940-1996) Собрание сочинений 2005
В окрестностях Атлантиды
Все эти годы мимо текла река,
как морщины в поисках старика.
Но народ, не умевший считать до ста,
от нее хоронился верстой моста.
Порой наводненье, порой толпа,
то есть что-то, что трудно стереть со лба,
заливали асфальт, но возвращались вспять,
когда ветер стихал и хотелось спать.
Еще были зимы, одна лютей
другой, и привычка плодить детей,
сводивших (как зеркалом – платяной
шкаф) две жизни к своей одной,
и вообще экономить. Но как ни гни
пальцы руки, проходили дни.
В дело пошли двоеточья с "е",
зане их труднее стереть. Но все
было впустую. Теперь ослабь
цепочку – и в комнату хлынет рябь,
поглотившая оптом жильцов, жилиц
Атлантиды, решившей начаться с лиц.
<1993>
* * *
ЛЮБОВЬ СТОЛИЦА (1884-1934) РАЙ
2
Утро зареет. Веди меня, посох!..
Что это?! Волны – машинные ль гулы?
Сизые дымы – дубравы ли в росах?..
В страхе упала я, вежды сомкнула —
Длю мимолетной возможности счастье…
Раз еще глянуть – восторг свой нарушить!
Стану же сны вожделенные прясть я,
Дева незрячая – буду я слушать!
Слышу я щекот в трепещущих чащах,
Где-то так близко… и где-то высоко…
Слышу я пчел, возле уха жужжащих,
В недрах глубоко – вздыханья истока…
Пью аромат плодоносный и щедрый
Ила болотного, млеющей гнили,
Жаркой смолы из расщелины кедра,
Запах утомный фиалковой пыли…
Солнца персты с беззаветной любовью,
Чую, простерлись на лик мой и шею!..
Рай свой узрела… И льну к изголовью —
Яви блаженной поверить не смею!
Вдруг расплескались вокруг меня стебли,
Бисер росяный на щеки стал капать —
Воздух размеренным шорхом колебля,
Травами несся стремительный лапоть.
Ближе… всё ближе… Встал подле. И кто-то,
Веющий смолами, хвоей и листом,
Сотом душистым и потом землистым,
Стан принагнул с древле-отчей заботой.
Обнял. И мощь воздымающей длани
Радость великую телу вернула.
Жадно вздохнула я, жадно взглянула:
Синее! желтое! Смерчи сияний!
Сени садов позабытых, знакомых!
Солнце – свободное солнце – так близко!..
В белых лучах самоцветных черемух —
Ласковый облик, подобие диска:
Древний, округлый, коричнево-темный,
В светлых улыбках, в морщинах мудреных,
В росах червленых, в травинах зеленых —
Дед буреломный, Титан черноземный!
Мох серебристо-курчавый клоками
Сполз с головы на дремучие брови,
Серым руном завился над устами,
Что разомкнулись в улыбчивом зове.
А на таинственном, мшистом обличьи
Светят – сияют чудесные очи,
Синие-синие, круглые, птичьи,
Звезды кристаллов, цветений и ночи.
Очи – как зрак бирюзовый дитяти!
Очи – как окна в лазурное небо!
Старец смеялся. Не скинув объятий,
Подал мне ломоть пшеничного хлеба.
– Странняя дева, вкуси же и выпей. —
Склонен кувшинчик из тыквы долбленой,
Струи медовой живительной кипи
Тихо лиются в мой рот истомленный…
За мановением властной десницы
Робко ступила я, мох попирая…
Дрогнув, безветренны стали ресницы —
Очи узрели святилище рая!
Здравствуй, земля, залитая с краями
Ярым, пахучим, блаженным простором!
Машет весна золотыми крылами
По чернолесьям, излогам и горам.
Древний ключарь целины заповедной
Мною в путине далекой предводит,
Никнет как странник, как дух колобродит,
Звонко поет образок его медный,
Прыгает хлеб златогорбый в котомке,
Веются складки одежды холщовой…
Мудро ведусь я тропинкою ломкой,
Быстро скрываюсь я далью лиловой…
Старец в трясинах плывучих зеленых
Травы целебные ищет и копит,
Аистов розовых, вяло-влюбленных,
Ухая, прыгая, гонит, торопит:
– Вейте ж гнездо новобрачных веселий! —
Сам западает в лугах цветодонных…
В белой, живой мотыльковой метели
Кружит с восторгом в очах умиленных.
* * *
Темнеют дорога и поле,
Морщинится водная гладь.
Сгоняем чайковского, что ли.
Сгоняем, чего ж не сгонять.
Огонь пожимает плечами,
И чахнет в молчании густом,
И млеет от крепкого чая
Нутро, обливаясь теплом.
Со дна металлической кружки
Глядит голубая звезда,
И крошки пшеничной горбушки,
При всплеске всплывают со дна.
Ты тоже при розовом свете
Ещё не погасших углей,
Заметив подробности эти,
Над кружкой склонилась своей.
Мы выпили целое небо
Глотками, звезда за звездой,
С чаинками, с крошками хлеба,
С речной кипячёной водой. Игорь Куницын ИНТЕРПОЭЗИЯ 2008 ЦИКЛ Оставьте доктора в покое…
******
МОРЩИНЫ
Над рта морщинами склонился врач зубной \Чинит наркоз жужжит стальной машинкой \Напрасен летний труд ведь раннею весной \Снесут живот и рот под роковой простынкой Михаил Гробман 1998 Зачем старик шестидесяти лет
Наступает время, \ Когда фонари не дают света, \ Ветер - печальнее почтальона, \ А листья морщинисты, как старухи. Михаил Садовский
Не презирай ее морщины.\Её лобзаний не беги, —\Она посланница Судьбины.\Бессильны все её враги. Федор Сологуб Из цикла ?Фимиамы? 1921 Она безумная и злая,
Не скроет тусклая корона\ твоих морщин небытие, \ и уж давно не знает звона\ больное золото твое. Эллис Из сборника “Stigmata” ЭКЗОРЦИЗМЫ
Не стар я! Что мне ваши зеркала!\Ведь сам-то ты, возлюбленный мой, молод.\Покуда Время твоего чела\Не бороздит, не чую смертный холод! Уильям Шекспир. Перевод Сергея Степанова Сонеты\22\Не стар я! Что мне ваши зеркала!
Ни морщинки нет На щеках ее, Ни сединки нет В косах девичьих, Посмотрел солдат На жену свою, И сказал солдат Слово горькое: Константин Симонов 1943
Но вижу я, как под моею рукою Разглажен твой лоб от тяжелых морщин. Из вечного боя — на время — к покою Дано мне вернуть одного из мужчин. Татьяна Кузовлева
К России
словно что-то забыл
но выворачивающе хочу вспомнить,
с лицом страшным
как ангел с морщинами —
неуловимо
как распрямляется трава после стопы —
Ты поднимаешься,
приближаясь оттуда
где не птицы — но сами песни
с ветки на ветку
перелетают,
Ты оттуда — сюда
в новом свете являешься
и морщины судеб Твоих
близостью разлетаются:
Ты теперь — приближаешься!
чтоб Собою войти в свое
как размять после гипса руку.
Эх, давно не стоял я так
после подъезда,
так веря в жизнь
не потому что не обманет
а потому что с ней един
посредством Твоего оживления,
Россия.
Росси-я. Рост-сея. РОССИЯ. Александр ДОБРОВОЛЬСКИЙ НЕВА 2012
Мой двор
Мой двор похож на обнажённую в летах:
Асфальт в морщинах - слева. А направо -
Погибший бывший снег, зимы ушедшей прах,
Обрубки тополей, и с самого утра
Дымит помойки ржавая отрава.
Но между радужных брутальных талых вод,
Там, где берёзы дышат еле-еле,
Визжит детня, орёт ничей щенок, и вот
Уже летят беспечные качели!
А посреди двора - как рассказать о том:
Слова теряются и шаг неровен -
На солнце щерится забытый Богом дом,
Ковчег в два этажа из чёрных брёвен.
Шальные люди проживают глухо тут,
Их сон пуглив, их руки пахнут глиной,
Ехидные соседки этот дом зовут,
Пожалуй, не без страха, Украиной.
Спасают здесь щенка, швыряют в окна дрянь,
Растят детей, за нами смотрят зорко,
И ждут, когда же нас в предутреннюю рань
Поток небесных вод утащит к горизонту! Ян Бруштейн СТИХИ РУ 2015 Запах вишни. Из стихов 15-го года
* * *
Гляжу в словоплетения застенчиво,
Морщинки прибавляются у лба:
Ах, как же ты к талантам переменчива,
Коварная и жалкая судьба!
Какую прописать бы им магнезию,
Чтоб призраки отстали от стола
Ушибленных о русскую поэзию,
Как стукнутых мешком из-за угла?! Борис Рубежов Четвёртая Страница СТИХИ РУ 2010 Двустрофики 2010 года. Сборник 12.03.10.
Вероника Долина
Так долго в гости собирались…
Так долго в гости собирались,
Что адреса порастерялись,
Забылись встречи и разлуки,
Возникли новые дела.
Так долго вместе не бывали,
Что имена позабывали,
И прежняя нужда друг в друге
С годами память обрела.
За время наших несвиданий
Среди знакомых старых зданий
Возникли новые кварталы
И незнакомым город стал.
Как быстро все переменилось!
И если б нам теперь случилось
В толпе столкнуться, то, пожалуй,
Я многих просто б не узнал.
Ну, что ж, на все свои причины,
На каждый год — по две морщины:
Так время метит наши лица.
Я ваши лица позабыл.
Храни вас Бог, мои родные,
Минуют беды вас земные!
Я пью за всех, кто был мне близок,
Кого я сам не сохранил.
Так долго в гости собирались,
Что адреса порастерялись,
Забылись встречи и разлуки,
Явились новые дела.
Так долго вместе не бывали,
Что имена позабывали,
И прежняя нужда друг в друге
С годами память обрела.
НИКОЛАЙ ОЦУП (1894-1958) Кн. ОКЕАН ВРЕМЕНИ 1993
ДНЕВНИК В СТИХАХ. Поэма
ЧАСТЬ ВТОРАЯ (1939–1945)
15
Охватив Россию с трех сторон
(Арктика с четвертой охватила
Ледяная), кто не потрясен?
Пусть на время вражеская сила
Стиснет с ненавистью, пусть войдет
С запада или востока грубо
В те владенья, ничего — уйдет
Чужеземец. Верен я сугубо
На чужой, на дальней стороне
Нашей удивительной стране.
Глядя пристально в нее снаружи
(Чувством европейца), тем ясней
Видишь, как несчастна. Почему же
Мощно и чудесно что-то в ней?
Немец вот в нее трудолюбивый
И недобрый входит… Стой, назад!
На востоке дальнем, терпеливый,
Стережет японец, немца брат
По выносливости (и в ремеслах,
И в бою). Не страшно. Есть у рослых,
Грустно петь умеющих людей,
И любить, как мало кто, и верить, —
Есть своя задача. И ничьей,
Человеческой по крайней мере,
Воле не дано такой народ
Покорить… Да, готика священна,
Сей крестовый в небеса поход,
И Божественная несравненна
Дантова комедия, но был
Прав, конечно, и славянофил.
Где же западный Василий Теркин?
Не было в Италии его.
Человек на апельсинной корке
Поскользнулся. Про его родство
С римлянами много наболтали
Соотечественники ему,
Он и двинулся в какие дали,
В степи Украины. А к чему?
Чтобы… Но дальнейшее известно,
Добивать сдающихся нечестно.
Сколько их намаялось в плену,
Сколько полегло под русским снегом
Раньше, чем достойную войну:
Против немца, утомленный бегом
За фортуной в стороне чужой,
У себя повел южанин дома —
За освобожденье поздний бой.
Что же, мне ведь изнутри знакома
Вся кампания: восторг и стыд,
Страх и риск и волчий аппетит.
В пущенной ко дну подводной лодке
Джон и Пат, чтоб не попасть в печать
В трауре оперативной сводки,
Счастие решили попытать:
?Люк, откроешься ли ты?.. Спасибо!..?
Но воды над ними метров сто.
Вот бы стать минут на десять рыбой!..
(В море — это, в воздухе — не то:
Авиатор, прежде чем разбиться,
Бредить начинает: ?Я ведь птица!?)
Но хотя плотвой ни Джон, ни Пат
Сделаться на время не сумели,
Все же выплыли, и вдруг назад,
Хоть не всей душой, а захотели:
Пред ними враг. Спасают их,
Чтобы голодом в плену замучить.
?Джон, мы не останемся в живых!?
?Пат, зато никто уж не разлучит
Нас до гроба?. Произнесена Клятва.
Продолжается война.
Десять месяцев прошло. Бадольо,
Время полудействий, полумер,
Все бегут из лагерей на волю,
Не препятствует карабиньер.
Наступает и для Пата с Джоном,
Как для нас, свобода… на два дня!
Немец итальянцам пораженным
Не дает опомниться, казня,
Увозя… И надо от террора
Прятаться: Конец еще не скоро.
Вот когда из многих англичан,
Живших и спасавшихся со мною,
Для меня как бы на первый план
Сразу выступили эти двое,
Полюбил равно обоих я —
Бесконечно вежливого Пата,
Замкнутого Джона, Сыновья,
Да и только. Я им про Сократа,
Про Толстого лекции читал,
Их ведь не тому учил капрал.
Как бутылки на стене висели
И одна срывалась за другой,
Помните, не раз мы дружно пели
В хижине вполголоса зимой.
Толстое бревно дымило в печке,
И над ним большой висел котел,
А вокруг смеялись человечки:
?Ten green bottles… are hanging on the wall,
Nine green bottles, eight…?[41] и до последней…
Немцы, пытки, бомбы, что за бредни!
Хлеб сейчас Фернандо принесет,
Вышел, верно, подоить корову,
Будет суп горячим… very hot![42]
Радовались мы незлому слову
После каркающих ?rasch, rasch, rasch!?[43]
В дни, когда за проволоку гнали
В дни побоев, голода, параш,
В дни, когда и мы не сплоховали,
Чтобы про таких, как Пат и Джон,
Там у нас сказали: да, силен.
Как сегодня я старик в сознанье
Мальчика, так сорок лет назад
Для меня такое-то созданье
Было стариком, а сам я рад
Был, что вырос из штанов коротких
И в гимназию начну ходить…
Мне учителей пугливых, кротких
Или властных, строгих не забыть
И теперь еще, а ведь похоже,
Что из них премногие моложе
Были, чем сегодня я. Старик.
Только этим я не огорчаюсь
И к тебе, мой милый ученик,
Предостерегая, обращаюсь:
Все мы перед вечностью равны,
Все мы современники Гомера,
Авраама, Цезаря. Войны
Мы с тобой свидетели, но мера
Времени перед лицом Судьи —
Годы не твои и не мои….
У меня жестокие морщины,
А твое лицо — кровь с молоком…
Только молодость, как миг, единый, —
Не завидую тебе ни в чем.
Если и над той сомкнется Лета,
Чьи глаза мне волю жить дают,
Пусть ?бегут, меняясь, наши лета?,
Пусть умру. Дни страшные пройдут,
Но ее, быть может, не увижу…
Мыслю, ужасаюсь, ненавижу,
И твердить мне хочется: потом,
Через несколько тысячелетий,
Предположим, сердцем и умом
К новой правде будущие дети
И придут, но вряд ли ?Отче наш?
Наше снисходительной улыбкой
Оскорбят. Всего не передашь,
Что за христианством, за ошибкой
Разума и чувства торжеством
Вижу в унижении моем.
В общем, я для Джона и для Пата
Даже не отец, а старший брат.
Спорт меня целил, хоть жизнь измята,
И, пускай мне скоро пятьдесят,
Я могу не хуже молодого,
Если надо, рисковать собой.
С перебоями и бестолково
Партизаны долг высокий свой
Выполняют. На таких-то глядя,
Не решишься ли и ты, а, дядя?
ЛИДИЯ БАРТОЛЬД (1904-1974)
Далекий Друг.
Надо мной звезда горит Синим и зеленым. Ночью сердце говорит С Миром отдаленным.
Там цветет лазурный луч В золотистом свете. Там живет Далекий Друг На другой планете.
На его высоком лбу Есть морщинка мысли. Но не нам его судьбу Взвесить и исчислить.
Через радужный хрусталь Нет у нас такого Смотрит он в чужую даль Неба золотого.
Сквозь пространств туманный свет, В звездное оконце, Видит он семью планет Маленького солнца.
Если б можно было встать На зеленый лучик, Если б можно было стать Легче легких тучек,
Чтоб с собой навек унесть Всю печаль земного Все, что было, все, что есть, Знает он без слова.
Чтобы встретить светлый взгляд, Улыбнуться ясно, И взглянуть туда, назад, Кротко и бесстрастно.
Помоги мне, звездный круг, От земли умчаться. Помоги мне, Дальний Друг, До тебя подняться.
--- 1951 г.
x x x
Марина Цветаева (1892-1941)
Стихотворения 1906–1916 гг
?Пусть с юностью уносят годы…?
Пусть с юностью уносят годы
Все незабвенное с собой. —
Я буду помнить все разводы
Цветных обой.
И бисеринки абажура,
И шум каких-то голосов,
И эти виды Порт-Артура,
И стук часов.
Миг, длительный по крайней мере —
Как час. Но вот шаги вдали.
Скрип раскрывающейся двери —
И Вы вошли.
?И было сразу обаянье…?
И было сразу обаянье.
Склонился, королевски-прост. —
И было страшное сиянье
Двух темных звезд.
И их, огромные, прищуря,
Вы не узнали, нежный лик,
Какая здесь играла буря —
Еще за миг.
Я героически боролась.
— Мы с Вами даже ели суп! —
Я помню заглушенный голос
И очерк губ.
И волосы, пушистей меха,
И — самое родное в Вас! —
Прелестные морщинки смеха
У длинных глаз.
Я помню — Вы уже забыли —
Вы — там сидели, я — вот тут.
Каких мне стоило усилий,
Каких минут —
Сидеть, пуская кольца дыма,
И полный соблюдать покой…
Мне было прямо нестерпимо
Сидеть такой.
Вы эту помните беседу
Про климат и про букву ять.
Такому странному обеду
Уж не бывать.
В пол-оборота, в полумраке
Смеюсь, сама не ожидав:
?Глаза породистой собаки,
— Прощайте, граф?.
?Потерянно, совсем без цели…?
Потерянно, совсем без цели,
Я темным переулком шла.
И, кажется, уже не пели —
Колокола.
17 июня 1914
ИОСИФ БРОДСКИЙ (1940-1996) Собрание сочинений 2005
В окрестностях Атлантиды
Все эти годы мимо текла река,
как морщины в поисках старика.
Но народ, не умевший считать до ста,
от нее хоронился верстой моста.
Порой наводненье, порой толпа,
то есть что-то, что трудно стереть со лба,
заливали асфальт, но возвращались вспять,
когда ветер стихал и хотелось спать.
Еще были зимы, одна лютей
другой, и привычка плодить детей,
сводивших (как зеркалом – платяной
шкаф) две жизни к своей одной,
и вообще экономить. Но как ни гни
пальцы руки, проходили дни.
В дело пошли двоеточья с "е",
зане их труднее стереть. Но все
было впустую. Теперь ослабь
цепочку – и в комнату хлынет рябь,
поглотившая оптом жильцов, жилиц
Атлантиды, решившей начаться с лиц.
<1993>
* * *
ЛЮБОВЬ СТОЛИЦА (1884-1934) РАЙ
2
Утро зареет. Веди меня, посох!..
Что это?! Волны – машинные ль гулы?
Сизые дымы – дубравы ли в росах?..
В страхе упала я, вежды сомкнула —
Длю мимолетной возможности счастье…
Раз еще глянуть – восторг свой нарушить!
Стану же сны вожделенные прясть я,
Дева незрячая – буду я слушать!
Слышу я щекот в трепещущих чащах,
Где-то так близко… и где-то высоко…
Слышу я пчел, возле уха жужжащих,
В недрах глубоко – вздыханья истока…
Пью аромат плодоносный и щедрый
Ила болотного, млеющей гнили,
Жаркой смолы из расщелины кедра,
Запах утомный фиалковой пыли…
Солнца персты с беззаветной любовью,
Чую, простерлись на лик мой и шею!..
Рай свой узрела… И льну к изголовью —
Яви блаженной поверить не смею!
Вдруг расплескались вокруг меня стебли,
Бисер росяный на щеки стал капать —
Воздух размеренным шорхом колебля,
Травами несся стремительный лапоть.
Ближе… всё ближе… Встал подле. И кто-то,
Веющий смолами, хвоей и листом,
Сотом душистым и потом землистым,
Стан принагнул с древле-отчей заботой.
Обнял. И мощь воздымающей длани
Радость великую телу вернула.
Жадно вздохнула я, жадно взглянула:
Синее! желтое! Смерчи сияний!
Сени садов позабытых, знакомых!
Солнце – свободное солнце – так близко!..
В белых лучах самоцветных черемух —
Ласковый облик, подобие диска:
Древний, округлый, коричнево-темный,
В светлых улыбках, в морщинах мудреных,
В росах червленых, в травинах зеленых —
Дед буреломный, Титан черноземный!
Мох серебристо-курчавый клоками
Сполз с головы на дремучие брови,
Серым руном завился над устами,
Что разомкнулись в улыбчивом зове.
А на таинственном, мшистом обличьи
Светят – сияют чудесные очи,
Синие-синие, круглые, птичьи,
Звезды кристаллов, цветений и ночи.
Очи – как зрак бирюзовый дитяти!
Очи – как окна в лазурное небо!
Старец смеялся. Не скинув объятий,
Подал мне ломоть пшеничного хлеба.
– Странняя дева, вкуси же и выпей. —
Склонен кувшинчик из тыквы долбленой,
Струи медовой живительной кипи
Тихо лиются в мой рот истомленный…
За мановением властной десницы
Робко ступила я, мох попирая…
Дрогнув, безветренны стали ресницы —
Очи узрели святилище рая!
Здравствуй, земля, залитая с краями
Ярым, пахучим, блаженным простором!
Машет весна золотыми крылами
По чернолесьям, излогам и горам.
Древний ключарь целины заповедной
Мною в путине далекой предводит,
Никнет как странник, как дух колобродит,
Звонко поет образок его медный,
Прыгает хлеб златогорбый в котомке,
Веются складки одежды холщовой…
Мудро ведусь я тропинкою ломкой,
Быстро скрываюсь я далью лиловой…
Старец в трясинах плывучих зеленых
Травы целебные ищет и копит,
Аистов розовых, вяло-влюбленных,
Ухая, прыгая, гонит, торопит:
– Вейте ж гнездо новобрачных веселий! —
Сам западает в лугах цветодонных…
В белой, живой мотыльковой метели
Кружит с восторгом в очах умиленных.
* * *
Темнеют дорога и поле,
Морщинится водная гладь.
Сгоняем чайковского, что ли.
Сгоняем, чего ж не сгонять.
Огонь пожимает плечами,
И чахнет в молчании густом,
И млеет от крепкого чая
Нутро, обливаясь теплом.
Со дна металлической кружки
Глядит голубая звезда,
И крошки пшеничной горбушки,
При всплеске всплывают со дна.
Ты тоже при розовом свете
Ещё не погасших углей,
Заметив подробности эти,
Над кружкой склонилась своей.
Мы выпили целое небо
Глотками, звезда за звездой,
С чаинками, с крошками хлеба,
С речной кипячёной водой. Игорь Куницын ИНТЕРПОЭЗИЯ 2008 ЦИКЛ Оставьте доктора в покое…
Метки:
