Панихида

Ральф Уолдо Эмерсон
(1803 - 1882)

Перевод с английского
Юрия Деянова

В труде осознаешь работу на поле,
Чтоб злак кукурузный согнувшись, пожать.
А коль испытал и страдания долю,
То акры земли будешь сердцем пахать.

Я солнцем палимый блуждал по равнине
И в думах являлись, как призраки сна,
Былые хозяева в тяжкой картине,
Работа на поле была так трудна.

Всё также Конкорд, извиваясь в низине,
Катиил свои воды упрямой волной,
Когда-то я с братьями шёл по лощине,
Скрываясь в лесу, чтоб не жарил нас зной.

Ушли мои братья, как вечно святые,
Я с ними прошёл по долине сей путь.
Здоровые, сильные, в меру лихие
И низкие, бледные, чем вспомянуть?

Как жаль, что ушли они в самом расцвете,
Но сделали местность, то праздник души.
И были пред временем кратким, в ответе.
Любили округу, жилище в тиши.

Долину лелеяли словно игрушку,
Любили безумно, скрывая настрой.
И в келье молились, любили пастушек,
Природу хранили святой высотой.

Со вкусом раскрасили местность в округе,
Свет звёздный включался от скорбных молитв.
С природою жили, как с милой подругой
И дух, неразрывно, с лесами был слит.

Я трогаю шёлковый лист у цветочка,
Он с детства знакомый, коснулся рукой.
И мягкие листья, желанным платочком,
Прильнули к душе, посылая покой.

Я слушаю пение славки сосновой,
О, как же поёт, задевая струну!
Напев-то её и как будто не новый,
Понятен ли смысл этих звуков уму?

А если вам Бог не настроил так ухо,
С такою печалью, как скажем моя,
Тогда мне понятно с таким-то вот слухом
Не слышите вы панихиды, как я.

?Иди человек одинокий дорогой,
Они же любили с рожденья тебя,
Их руки и вера чисты, только с богом
Иди, молвит славка, блаженна Земля.

Одною вы матерью вскормлены братья
И в комнате тоже одной вы росли?.
История нежная в слёзных объятьях,
Но детство растаяло, братья ушли.

Открыть своё сердце уже не возможно,
Ключ с ними ушёл на века в небеса,
Но в сердце орган песнопеньем тревожно
Поёт тихо реквием, давит слеза.
***


Dirge
Ralph Waldo Emerson

Knows he who tills this lonely field
To reap its scanty corn,
What mystic fruit his acres yield
At midnight and at morn?

In the long sunny afternoon,
The plain was full of ghosts,
I wandered up, I wandered down,
Beset by pensive hosts.

The winding Concord gleamed below,
Pouring as wide a flood
As when my brothers long ago,
Came with me to the wood.

But they are gone,— the holy ones,
Who trod with me this lonely vale,
The strong, star-bright companions
Are silent, low, and pale.

My good, my noble, in their prime,
Who made this world the feast it was,
Who learned with me the lore of time,
Who loved this dwelling-place.

They took this valley for their toy,
They played with it in every mood,
A cell for prayer, a hall for joy,
They treated nature as they would.

They colored the horizon round,
Stars flamed and faded as they bade,
All echoes hearkened for their sound,
They made the woodlands glad or mad.

I touch this flower of silken leaf
Which once our childhood knew
Its soft leaves wound me with a grief
Whose balsam never grew.

Hearken to yon pine warbler
Singing aloft in the tree;
Hearest thou, O traveller!
What he singeth to me?

Not unless God made sharp thine ear
With sorrow such as mine,
Out of that delicate lay couldst thou
The heavy dirge divine.

Go, lonely man, it saith,
They loved thee from their birth,
Their hands were pure, and pure their faith,
There are no such hearts on earth.

Ye drew one mother's milk,
One chamber held ye all;
A very tender history
Did in your childhood fall.

Ye cannot unlock your heart,
The key is gone with them;
The silent organ loudest chants
The master's requiem.
***