Уоллес Стивенс. Идея порядка в Ки-Уэсте...
С её звучаньем не тягаться морю:
умом и голосом воде не обладать.
Вода – лишь тело.
Полощет ветер рукава одежд пустые,
несётся долгий и тревожный звук,
на плач похожий
(и зовущий плач)...
Не человека – океана.
Не образ море.
Не смешать звучание воды и песни.
И даже если в изречённом
услышанное повторялось,
и плеск волны с дыханьем ветра
вторгались в слово,
мы слышали не море, а её.
Её твореньем было всё, что она пела.
А море – местом, что отчаянно влекло.
?Чей это дух, чей голос? ? – вопрошали,
понимая:
то дух был, что искали мы, –
и знали, что должны всегда
вопросом этим задаваться,
когда она поёт.
И если бы в набегах волн
звучал мятежный тёмный голос моря
иль дальний голос неба,
иль затонувшего коралла стон –
каким бы чистым ни был он,
каким бы сильным,
ликующим звучаньем лета –
одним бы звуком был...
Но это
было больше, чем все наши голоса
среди бессмысленного
месива воды и ветра,
картинных далей
с нагроможденьем бронзовых теней
на гребне горизонта
(гористом стыке неба и воды).
Тот голос обещал исчезновение былого.
Она часы считала до уединенья
и мыслила себя создателем всего.
И море, чем бы ни было оно,
другим являла.
Тем, что она пела.
И, глядя на неё, мы понимали,
что для неё не будет мира никогда,
кроме того, что ею был воспет.
Рамон Фернандес,
почему, скажи мне, если знаешь
(когда звучанье стихло,
и в город повернули мы),
стеклянные огни на лодках (рыбаков),
на якоре стоящих,
вдруг овладели ночью,
деля на части море?
Порядок обустраивая? Придавая смысл?
Рамон мой бледный, как тут не воскликнуть:
?О! Одержимое влечение к порядку!
О, страсть создателя к тому,
чтоб заказать слова морей,
догадки дремлющих порталов
о нас самих, происхожденье нашем
в мифических границах, чистых звуках?.
The Idea Of Order At Key West
She sang beyond the genius of the sea.
The water never formed to mind or voice,
Like a body wholly body, fluttering
Its empty sleeves; and yet its mimic motion
Made constant cry, caused constantly a cry,
That was not ours although we understood,
Inhuman, of the veritable ocean.
The sea was not a mask. No more was she.
The song and water were not medleyed sound
Even if what she sang was what she heard,
Since what she sang was uttered word by word.
It may be that in all her phrases stirred
The grinding water and the gasping wind;
But it was she and not the sea we heard.
For she was the maker of the song she sang.
The ever-hooded, tragic-gestured sea
Was merely a place by which she walked to sing.
Whose spirit is this? we said, because we knew
It was the spirit that we sought and knew
That we should ask this often as she sang.
If it was only the dark voice of the sea
That rose, or even colored by many waves;
If it was only the outer voice of sky
And cloud, of the sunken coral water-walled,
However clear, it would have been deep air,
The heaving speech of air, a summer sound
Repeated in a summer without end
And sound alone. But it was more than that,
More even than her voice, and ours, among
The meaningless plungings of water and the wind,
Theatrical distances, bronze shadows heaped
On high horizons, mountainous atmospheres
Of sky and sea.
It was her voice that made
The sky acutest at its vanishing.
She measured to the hour its solitude.
She was the single artificer of the world
In which she sang. And when she sang, the sea,
Whatever self it had, became the self
That was her song, for she was the maker. Then we,
As we beheld her striding there alone,
Knew that there was never a world for her
Except the one she sang and, singing, made.
Ramon Fernandez, tell me, if you know,
Why, when the singing ended and we turned
Toward the town, tell why the glassy lights,
The lights in the fishing boats at anchor there,
As the night descended, tilting in the air,
Mastered the night and portioned out the sea,
Fixing emblazoned zones and fiery poles,
Arranging, deepening, enchanting night.
Oh! Blessed rage for order, pale Ramon,
The maker's rage to order words of sea
Words of the fragrant portals, dimly-starred,
And of ourselves and our origins,
In ghostlier demarcations, keener sounds.
________________
Из википедии:
?... как и многие другие стихотворения Стивенса ?Идея порядка в Ки-Уэсте? вводит диссонанс между реальностью и восприятием. Хотя стихотворение сосредоточено на певице и песне, рассказчик и его друг также участвуют в создании искусства... Рассказчик использует женскую песню, чтобы помочь себе восстановить мир своей реальности из хаоса воды, которая никогда не формировалась в уме или голосе?.
?...У Стивенса на метафизический вызов моря отвечает муза. В соперничестве шума и звука разыгрывается конфликт природного хаоса и человеческого порядка. Их борьба исключает сотрудничество: поэт – вовсе не голос природы. Вместо того, чтобы озвучивать картину бушующего океана, поэт её создает? [А. Генис].
Перевод вольный...
умом и голосом воде не обладать.
Вода – лишь тело.
Полощет ветер рукава одежд пустые,
несётся долгий и тревожный звук,
на плач похожий
(и зовущий плач)...
Не человека – океана.
Не образ море.
Не смешать звучание воды и песни.
И даже если в изречённом
услышанное повторялось,
и плеск волны с дыханьем ветра
вторгались в слово,
мы слышали не море, а её.
Её твореньем было всё, что она пела.
А море – местом, что отчаянно влекло.
?Чей это дух, чей голос? ? – вопрошали,
понимая:
то дух был, что искали мы, –
и знали, что должны всегда
вопросом этим задаваться,
когда она поёт.
И если бы в набегах волн
звучал мятежный тёмный голос моря
иль дальний голос неба,
иль затонувшего коралла стон –
каким бы чистым ни был он,
каким бы сильным,
ликующим звучаньем лета –
одним бы звуком был...
Но это
было больше, чем все наши голоса
среди бессмысленного
месива воды и ветра,
картинных далей
с нагроможденьем бронзовых теней
на гребне горизонта
(гористом стыке неба и воды).
Тот голос обещал исчезновение былого.
Она часы считала до уединенья
и мыслила себя создателем всего.
И море, чем бы ни было оно,
другим являла.
Тем, что она пела.
И, глядя на неё, мы понимали,
что для неё не будет мира никогда,
кроме того, что ею был воспет.
Рамон Фернандес,
почему, скажи мне, если знаешь
(когда звучанье стихло,
и в город повернули мы),
стеклянные огни на лодках (рыбаков),
на якоре стоящих,
вдруг овладели ночью,
деля на части море?
Порядок обустраивая? Придавая смысл?
Рамон мой бледный, как тут не воскликнуть:
?О! Одержимое влечение к порядку!
О, страсть создателя к тому,
чтоб заказать слова морей,
догадки дремлющих порталов
о нас самих, происхожденье нашем
в мифических границах, чистых звуках?.
The Idea Of Order At Key West
She sang beyond the genius of the sea.
The water never formed to mind or voice,
Like a body wholly body, fluttering
Its empty sleeves; and yet its mimic motion
Made constant cry, caused constantly a cry,
That was not ours although we understood,
Inhuman, of the veritable ocean.
The sea was not a mask. No more was she.
The song and water were not medleyed sound
Even if what she sang was what she heard,
Since what she sang was uttered word by word.
It may be that in all her phrases stirred
The grinding water and the gasping wind;
But it was she and not the sea we heard.
For she was the maker of the song she sang.
The ever-hooded, tragic-gestured sea
Was merely a place by which she walked to sing.
Whose spirit is this? we said, because we knew
It was the spirit that we sought and knew
That we should ask this often as she sang.
If it was only the dark voice of the sea
That rose, or even colored by many waves;
If it was only the outer voice of sky
And cloud, of the sunken coral water-walled,
However clear, it would have been deep air,
The heaving speech of air, a summer sound
Repeated in a summer without end
And sound alone. But it was more than that,
More even than her voice, and ours, among
The meaningless plungings of water and the wind,
Theatrical distances, bronze shadows heaped
On high horizons, mountainous atmospheres
Of sky and sea.
It was her voice that made
The sky acutest at its vanishing.
She measured to the hour its solitude.
She was the single artificer of the world
In which she sang. And when she sang, the sea,
Whatever self it had, became the self
That was her song, for she was the maker. Then we,
As we beheld her striding there alone,
Knew that there was never a world for her
Except the one she sang and, singing, made.
Ramon Fernandez, tell me, if you know,
Why, when the singing ended and we turned
Toward the town, tell why the glassy lights,
The lights in the fishing boats at anchor there,
As the night descended, tilting in the air,
Mastered the night and portioned out the sea,
Fixing emblazoned zones and fiery poles,
Arranging, deepening, enchanting night.
Oh! Blessed rage for order, pale Ramon,
The maker's rage to order words of sea
Words of the fragrant portals, dimly-starred,
And of ourselves and our origins,
In ghostlier demarcations, keener sounds.
________________
Из википедии:
?... как и многие другие стихотворения Стивенса ?Идея порядка в Ки-Уэсте? вводит диссонанс между реальностью и восприятием. Хотя стихотворение сосредоточено на певице и песне, рассказчик и его друг также участвуют в создании искусства... Рассказчик использует женскую песню, чтобы помочь себе восстановить мир своей реальности из хаоса воды, которая никогда не формировалась в уме или голосе?.
?...У Стивенса на метафизический вызов моря отвечает муза. В соперничестве шума и звука разыгрывается конфликт природного хаоса и человеческого порядка. Их борьба исключает сотрудничество: поэт – вовсе не голос природы. Вместо того, чтобы озвучивать картину бушующего океана, поэт её создает? [А. Генис].
Перевод вольный...
Метки:
