М. Горький. Песня о буревестнике 4

Жыр об Осоеде

По-над жёлтою пустыней
по барханам ветер свищет.
Между небом и барханом
Осоед ведёт охоту,
грозный, как башибузука.
То тушканчика забагрит,
то песчанку заарканит;
он молчит, –
лишь ветер слышит,
как он крыльями трепещет.
Грифы тормозА теряют, –
бляно рулят над пустыней,
им блевотна самма зноя,
и как страус, лыжи мылят,
под песок зарыться с клювом.
И стервятники в бесячке, –
им тем боле в луй не впёрлось
по пустыне рассекая,
от жары слетать с катушек;
им похавать бы останки
разложившегося тела,
что остались после битвы
львицы с буйволом под тенью.
Хмурый ястреб шухерится,
партизанится в барханах.
Он с копыт слетел от саммы,
и в истерике озноба
закатился под корягу.
Только Осоед голодный
снова виснет над песчанкой,
и сейчас её в секунды
заарканит для обеда.
Набирает силу буря,
крутит вертит пыль с барханов,
и уже насыщен воздух
жёлтой пылью и песками.
Черпанув песка с бархана,
в вихре вальса с ним кружится,
и в ознобе налетает
на верблюжьи караваны.
Осоед гребёт по-малу,
с серой шкапою похожий,
ему похую самумы,
он пикирует за жрачкой,
несмотря на то, что воздух,
раскалён до полусотни.
Вот он дал восьмёрку дважды
над верблюжьим караваном.
А самум уже до неба
барагозит беспределы!
Как юла вертелась буря,
надевая чалку солнцу,
и оно багрово-красным
зависает над сахрою.
Вихорь крутит… Буря вертит…
Ядовитой саммой пыли
ветер огненный гуляет,
у него гамбит внезапный
над бескрайнею пустыней;
и пищит в пустыне живность,
жиманутая в барханах,
на измене бьют балАнжу:
– Пусть ещё парку подкинут,
чтобы стало как в парилке!..