Three Friends of Mine. Henri Longfellow
Трое моих друзей. Генри Лонгфелло
Из книги сонетов.
1
Когда я вспоминаю их, больших моих друзей,
Тех, кто полжизни были больше чем друзья,
Чьи речи помню, как тончайшего вина вкус, я –
Кого давно уж нет – их, благороднейших людей, -
То, более всего, – одухотворённость в них,
Сияющее нечто, что видеть заставляет
Тот образец, какой Природа нам являет
Со всею широтой размаха помыслов своих.
Напрасно простираю к ним свои ладони я,
Чтоб вновь в ответ тепло рукопожатий ощущать –
Нет никого – лишь память величавая о них.
А между тем, они, возможно, вспомнят и меня
В Элизии, в совместных путешествиях своих, –
О них я тоже, улыбаясь, буду вспоминать.
2
Рожденья местом их, должно быть, Аттика была
Или Киклады, лежащие кружком среди морей,
Иль Ионические острова, всё - в древности своей.
Друзья - душою греки, - им радость тихо снизошла,
Той, древней, жизнью упоенье. О грекофилы!
Вокруг вас пчёлы в Аттике тогда могли роиться,
С Гомером и Сократом могли вы подружиться,
И друг Платон позвал бы вас в свои пределы.
Вам были исторических легенд сюжеты милы:
Вы Посейдона видели в лиловой глади моря,
Ясона с золотым руном в лучах заката солнца.
Ничто вы не смогли поделать против Смерти силы.
Полны вы были жизнью, но с жестокой Смертью споря,
Должны были уйти, не преступая возраст старца.
3
Вот я стою опять на берегу, мне так знакомом,
И слушаю шум волн разбушевавшегося моря,
Тебя, мой друг, зову и плачу, не скрывая горя,
Жду неустанно: вдруг тебя увижу перед домом.
Скала, трава морская, что на побережье голом,
В долине ивы, свежие Атлантики ветра
Неистовые – все шлют привет мне с раннего утра.
Но почему тебя здесь нет на празднике весёлом?
Зачем ты должен умереть, когда все эти люди,
Что заняты ничтожными рутинными делами,
Привычно существуют? Тебе дано же одолеть
Загадочный Природы манускрипт, и, как на блюде,
Ты правду выложить и тайной поделиться с нами
Был готов! Так почему тебе досталось умереть?
4
Река струилась тихо и текла путём обычным,
И Город Мёртвых огибала; обрёл здесь друг покой,
Тот, кто прославил своё имя – и так дано судьбой:
Нет друга за столом на месте, на его привычном.
Теперь река его объятьем мягким обнимает,
?Спокойной ночи?, – говорит ему, когда пылает
На западе закат, когда туман уже сползает
И, будто саваном лицо, прощально укрывает.
Спокойной ночи! Нам часто выпадало так сказать
Под крышей этой полуночною порой тех дней,
Которых больше нет, - их мне уже не возвратить, -
Ты со своей свечой к себе наверх уходишь спать;
Я остаюсь чуть дольше в комнате своей,
Чтобы огонь, который еще светит, потушить.
5
Распахнуты все двери настежь, и, где калитка,
Цветущие сирени пламенем сияют,
И кажется, что летний воздух нагревают, –
Как знак судьбы – над Брайтона лугами дымка.
Где луга край – друг Чарльз в приливе настроения,
Как в те счастливые деньки, - осталось дописать
Ему последнее письмо и наложить печать.
Его, без устали, шаги – как знак волнения.
А я всё жду, но нет, уж не придёте больше вы,
Мои друзья. Присутствие их было для меня
Как утоленье жажды сердца, голода ума.
Они навек забыли путь к моим дверям! Увы!
Исчезло что-то из сиянья солнечного дня –
И лето, уж не лето стало вовсе, а зима.
Henry Wadsworth Longfellow
Three Friends Of Mine
From A Book Of Sonnets
I
When I remember them, those friends of mine,
Who are no longer here, the noble three,
Who half my life were more than friends to me,
And whose discourse was like a generous wine,
I most of all remember the divine
Something, that shone in them, and made us see
The archetypal man, and what might be
The amplitude of Nature's first design.
In vain I stretch my hands to clasp their hands;
I cannot find them. Nothing now is left
But a majestic memory. They meanwhile
Wander together in Elysian lands,
Perchance remembering me, who am bereft
Of their dear presence, and, remembering, smile.
II
In Attica thy birthplace should have been,
Or the Ionian Isles, or where the seas
Encircle in their arms the Cyclades,
So wholly Greek wast thou in thy serene
And childlike joy of life, O Philhellene!
Around thee would have swarmed the Attic bees;
Homer had been thy friend, or Socrates,
And Plato welcomed thee to his demesne.
For thee old legends breathed historic breath;
Thou sawest Poseidon in the purple sea,
And in the sunset Jason's fleece of gold!
O, what hadst thou to do with cruel Death,
Who wast so full of life, or Death with thee,
That thou shouldst die before thou hadst grown old!
III
I stand again on the familiar shore,
And hear the waves of the distracted sea
Piteously calling and lamenting thee,
And waiting restless at thy cottage door.
The rocks, the sea-weed on the ocean floor,
The willows in the meadow, and the free
Wild winds of the Atlantic welcome me;
Then why shouldst thou be dead, and come no more?
Ah, why shouldst thou be dead, when common men
Are busy with their trivial affairs,
Having and holding? Why, when thou hadst read
Nature's mysterious manuscript, and then
Wast ready to reveal the truth it bears,
Why art thou silent! Why shouldst thou be dead?
IV
River, that stealest with such silent pace
Around the City of the Dead, where lies
A friend who bore thy name, and whom these eyes
Shall see no more in his accustomed place,
Linger and fold him in thy soft embrace
And say good night, for now the western skies
Are red with sunset, and gray mists arise
Like damps that gather on a dead man's face.
Good night! good night! as we so oft have said
Beneath this roof at midnight in the days
That are no more, and shall no more return.
Thou hast but taken thy lamp and gone to bed;
I stay a little longer, as one stays
To cover up the embers that still burn.
V
The doors are all wide open; at the gate
The blossomed lilacs counterfeit a blaze,
And seem to warm the air; a dreamy haze
Hangs o'er the Brighton meadows like a fate,
And on their margin, with sea-tides elate,
The flooded Charles, as in the happier days,
Writes the last letter of his name, and stays
His restless steps, as if compelled to wait.
I also wait; but they will come no more,
Those friends of mine, whose presence satisfied
The thirst and hunger of my heart. Ah me!
They have forgotten the pathway to my door!
Something is gone from nature since they died,
And summer is not summer, nor can be.
Из книги сонетов.
1
Когда я вспоминаю их, больших моих друзей,
Тех, кто полжизни были больше чем друзья,
Чьи речи помню, как тончайшего вина вкус, я –
Кого давно уж нет – их, благороднейших людей, -
То, более всего, – одухотворённость в них,
Сияющее нечто, что видеть заставляет
Тот образец, какой Природа нам являет
Со всею широтой размаха помыслов своих.
Напрасно простираю к ним свои ладони я,
Чтоб вновь в ответ тепло рукопожатий ощущать –
Нет никого – лишь память величавая о них.
А между тем, они, возможно, вспомнят и меня
В Элизии, в совместных путешествиях своих, –
О них я тоже, улыбаясь, буду вспоминать.
2
Рожденья местом их, должно быть, Аттика была
Или Киклады, лежащие кружком среди морей,
Иль Ионические острова, всё - в древности своей.
Друзья - душою греки, - им радость тихо снизошла,
Той, древней, жизнью упоенье. О грекофилы!
Вокруг вас пчёлы в Аттике тогда могли роиться,
С Гомером и Сократом могли вы подружиться,
И друг Платон позвал бы вас в свои пределы.
Вам были исторических легенд сюжеты милы:
Вы Посейдона видели в лиловой глади моря,
Ясона с золотым руном в лучах заката солнца.
Ничто вы не смогли поделать против Смерти силы.
Полны вы были жизнью, но с жестокой Смертью споря,
Должны были уйти, не преступая возраст старца.
3
Вот я стою опять на берегу, мне так знакомом,
И слушаю шум волн разбушевавшегося моря,
Тебя, мой друг, зову и плачу, не скрывая горя,
Жду неустанно: вдруг тебя увижу перед домом.
Скала, трава морская, что на побережье голом,
В долине ивы, свежие Атлантики ветра
Неистовые – все шлют привет мне с раннего утра.
Но почему тебя здесь нет на празднике весёлом?
Зачем ты должен умереть, когда все эти люди,
Что заняты ничтожными рутинными делами,
Привычно существуют? Тебе дано же одолеть
Загадочный Природы манускрипт, и, как на блюде,
Ты правду выложить и тайной поделиться с нами
Был готов! Так почему тебе досталось умереть?
4
Река струилась тихо и текла путём обычным,
И Город Мёртвых огибала; обрёл здесь друг покой,
Тот, кто прославил своё имя – и так дано судьбой:
Нет друга за столом на месте, на его привычном.
Теперь река его объятьем мягким обнимает,
?Спокойной ночи?, – говорит ему, когда пылает
На западе закат, когда туман уже сползает
И, будто саваном лицо, прощально укрывает.
Спокойной ночи! Нам часто выпадало так сказать
Под крышей этой полуночною порой тех дней,
Которых больше нет, - их мне уже не возвратить, -
Ты со своей свечой к себе наверх уходишь спать;
Я остаюсь чуть дольше в комнате своей,
Чтобы огонь, который еще светит, потушить.
5
Распахнуты все двери настежь, и, где калитка,
Цветущие сирени пламенем сияют,
И кажется, что летний воздух нагревают, –
Как знак судьбы – над Брайтона лугами дымка.
Где луга край – друг Чарльз в приливе настроения,
Как в те счастливые деньки, - осталось дописать
Ему последнее письмо и наложить печать.
Его, без устали, шаги – как знак волнения.
А я всё жду, но нет, уж не придёте больше вы,
Мои друзья. Присутствие их было для меня
Как утоленье жажды сердца, голода ума.
Они навек забыли путь к моим дверям! Увы!
Исчезло что-то из сиянья солнечного дня –
И лето, уж не лето стало вовсе, а зима.
Henry Wadsworth Longfellow
Three Friends Of Mine
From A Book Of Sonnets
I
When I remember them, those friends of mine,
Who are no longer here, the noble three,
Who half my life were more than friends to me,
And whose discourse was like a generous wine,
I most of all remember the divine
Something, that shone in them, and made us see
The archetypal man, and what might be
The amplitude of Nature's first design.
In vain I stretch my hands to clasp their hands;
I cannot find them. Nothing now is left
But a majestic memory. They meanwhile
Wander together in Elysian lands,
Perchance remembering me, who am bereft
Of their dear presence, and, remembering, smile.
II
In Attica thy birthplace should have been,
Or the Ionian Isles, or where the seas
Encircle in their arms the Cyclades,
So wholly Greek wast thou in thy serene
And childlike joy of life, O Philhellene!
Around thee would have swarmed the Attic bees;
Homer had been thy friend, or Socrates,
And Plato welcomed thee to his demesne.
For thee old legends breathed historic breath;
Thou sawest Poseidon in the purple sea,
And in the sunset Jason's fleece of gold!
O, what hadst thou to do with cruel Death,
Who wast so full of life, or Death with thee,
That thou shouldst die before thou hadst grown old!
III
I stand again on the familiar shore,
And hear the waves of the distracted sea
Piteously calling and lamenting thee,
And waiting restless at thy cottage door.
The rocks, the sea-weed on the ocean floor,
The willows in the meadow, and the free
Wild winds of the Atlantic welcome me;
Then why shouldst thou be dead, and come no more?
Ah, why shouldst thou be dead, when common men
Are busy with their trivial affairs,
Having and holding? Why, when thou hadst read
Nature's mysterious manuscript, and then
Wast ready to reveal the truth it bears,
Why art thou silent! Why shouldst thou be dead?
IV
River, that stealest with such silent pace
Around the City of the Dead, where lies
A friend who bore thy name, and whom these eyes
Shall see no more in his accustomed place,
Linger and fold him in thy soft embrace
And say good night, for now the western skies
Are red with sunset, and gray mists arise
Like damps that gather on a dead man's face.
Good night! good night! as we so oft have said
Beneath this roof at midnight in the days
That are no more, and shall no more return.
Thou hast but taken thy lamp and gone to bed;
I stay a little longer, as one stays
To cover up the embers that still burn.
V
The doors are all wide open; at the gate
The blossomed lilacs counterfeit a blaze,
And seem to warm the air; a dreamy haze
Hangs o'er the Brighton meadows like a fate,
And on their margin, with sea-tides elate,
The flooded Charles, as in the happier days,
Writes the last letter of his name, and stays
His restless steps, as if compelled to wait.
I also wait; but they will come no more,
Those friends of mine, whose presence satisfied
The thirst and hunger of my heart. Ah me!
They have forgotten the pathway to my door!
Something is gone from nature since they died,
And summer is not summer, nor can be.
Метки:
