Роберт Данкен. Моя мать хотела бы быть сокольничей
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей,
чтоб я, ее гей- соколок, переступающий с ноги на ногу на ее запястье,
прилетал с кровавой добычей из синевы неба,
где я мечтал бы в моем маленьком клобучке* со множеством бубенчиков,
которые бряцали бы, когда я поворачивал голову.
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей.
Она шлет меня туда, куда Ей хочется.
Она отпускает меня на длину своего должика*,
откуда я пячусь в тоске.
Я в ужасе, что она вышвырнет меня,
из-за моего отступления, моего про-маха, провала ее поручения.
Она хотела бы приканчивать маленьких птичек.
И я хотел бы приканчивать маленьких птичек.
Когда же она позволит мне прикончить маленьких птичек,
пронзенных в полете с их сломанными шейками,
их головками, повисшими, как цветы на стебле?
Я топчу запястье моей матери и хотел бы выпустить кровь.
Маленький клобучок нахлобучен на глаза.
Я ныряю в свою нахлобученную тишину,
разговаривая с самим собой и проваливаясь в сон.
Потому что она глушит мои мечты в клобучке, что сделала для меня,
нашив вокруг бубенчики, звенящие, когда я двигаюсь.
Она скачет верхом со своим маленьким соколом на ее запястье.
Она использует шип, заставляя меня сжиматься.
Она шлет меня подальше, чтобы испытать мои крылья,
и я возвращаюсь к ней. Я хотел бы приканчивать
маленьких птичек для нее.
Я могу не набрасываться, я должен их приносить аккуратно.
Я набрасываюсь на её запястье моим клювом чтобы пустить кровь,
и ее глаза сдерживают меня, измученные, испуганные.
Она ограничивает мой полет.
Всегда будь у меня на глазах, она говорит.
Она учит меня приносить дичь и сдерживать себя в охоте.
Она поощряет меня куском мяса на ужин.
Но я никогда не должен есть то, за чем она меня посылает.
Было бы замечательно, если бы она заботилась обо мне всегда,
в маленьком клобучке с бряцающими бубенчиками,
на ее запястье, скачущая на великую соколиную охоту, и я
взлетющий на должике от ее сердца к моему сердцу,
чтобы принести жаворонка из голубени к ее ногам,
старающийся изо всех сил, и затем освобожденный для полета.
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей,
Чтобы я, ее кречет, охотился по ее воле,
взлетал по ее приказу с ее запястья, как будто я был ее собственной
добычей, как будто ее гордыня
была безгранична, как будто ее глаза
следили за моим полетом даже за горизонтом.
А! Но выше, выше в воздух я летел,
И дальше, дальше, дальше от должика ее воли,
туда, где голубые холмы, туда где гнездятся соколы.
И потом я увидел закат умирающего солнца –
казалось моя человеческая душа закатилась в пламени.
Я набросился на ее запястье там, где она удерживала меня,
и рвал его пока кровь не хлынула горячая, и я услышал ее вопль,
далеко, далеко, далеко от должика ее воли,
к горизонтам звезд, дальше трезвона холмов мира, где
гнездятся соколы
я видел, и я разорвал ее запястье моим беспощадным клювом.
Я улетел, так же как улетел взгляд от муки в ее глазах подальше от ее взгляда,
от всего, что ограничивало мою свободу, от ее жестоких оков на ее запястье,
свободный от крови, чтобы быть свободным от нее.
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей,
и даже сейчас, годы спустя,
когда раны, которые я ей нанёс, бесспорно зажили,
и женщина мертва,
её лютые глаза закрыты, и если ее сердце
и было разбито, оно успокоилось,
я был бы соколом и стал свободным.
Я топчу ее запястье и ношу клобучок,
разговаривая с самим собой, желая нанести удар.
* - клобучок – кожаный колпачок,
надеваемый на голову ловчим птицам;
* - должик – поводок, которым
сокол пристёгивается к перчатке;
* - бубенчик – обязательный
атрибут соколиной охоты; привязывается
соколу под хвост, или на ногу; служит
для облегчения отыскания птицы
с добычей в кустарнике.
Перевод с английского Лидии Тиндарей
27 ноября 2014
My Mother Would Be a Falconress
Robert Duncan, 1919 - 1988
My mother would be a falconress,
And I, her gay falcon treading her wrist,
would fly to bring back
from the blue of the sky to her, bleeding, a prize,
where I dream in my little hood with many bells
jangling when I’d turn my head.
My mother would be a falconress,
and she sends me as far as her will goes.
She lets me ride to the end of her curb
where I fall back in anguish.
I dread that she will cast me away,
for I fall, I mis-take, I fail in her mission.
She would bring down the little birds.
And I would bring down the little birds.
When will she let me bring down the little birds,
pierced from their flight with their necks broken,
their heads like flowers limp from the stem?
I tread my mother’s wrist and would draw blood.
Behind the little hood my eyes are hooded.
I have gone back into my hooded silence,
talking to myself and dropping off to sleep.
For she has muffled my dreams in the hood she has made me,
sewn round with bells, jangling when I move.
She rides with her little falcon upon her wrist.
She uses a barb that brings me to cower.
She sends me abroad to try my wings
and I come back to her. I would bring down
the little birds to her
I may not tear into, I must bring back perfectly.
I tear at her wrist with my beak to draw blood,
and her eye holds me, anguisht, terrifying.
She draws a limit to my flight.
Never beyond my sight, she says.
She trains me to fetch and to limit myself in fetching.
She rewards me with meat for my dinner.
But I must never eat what she sends me to bring her.
Yet it would have been beautiful, if she would have carried me,
always, in a little hood with the bells ringing,
at her wrist, and her riding
to the great falcon hunt, and me
flying up to the curb of my heart from her heart
to bring down the skylark from the blue to her feet,
straining, and then released for the flight.
My mother would be a falconress,
and I her gerfalcon raised at her will,
from her wrist sent flying, as if I were her own
pride, as if her pride
knew no limits, as if her mind
sought in me flight beyond the horizon.
Ah, but high, high in the air I flew.
And far, far beyond the curb of her will,
were the blue hills where the falcons nest.
And then I saw west to the dying sun--
it seemd my human soul went down in flames.
I tore at her wrist, at the hold she had for me,
until the blood ran hot and I heard her cry out,
far, far beyond the curb of her will
to horizons of stars beyond the ringing hills of the world where
the falcons nest
I saw, and I tore at her wrist with my savage beak.
I flew, as if sight flew from the anguish in her eye beyond her sight,
sent from my striking loose, from the cruel strike at her wrist,
striking out from the blood to be free of her.
My mother would be a falconress,
and even now, years after this,
when the wounds I left her had surely heald,
and the woman is dead,
her fierce eyes closed, and if her heart
were broken, it is stilld
I would be a falcon and go free.
I tread her wrist and wear the hood,
talking to myself, and would draw blood.
Слушать
чтоб я, ее гей- соколок, переступающий с ноги на ногу на ее запястье,
прилетал с кровавой добычей из синевы неба,
где я мечтал бы в моем маленьком клобучке* со множеством бубенчиков,
которые бряцали бы, когда я поворачивал голову.
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей.
Она шлет меня туда, куда Ей хочется.
Она отпускает меня на длину своего должика*,
откуда я пячусь в тоске.
Я в ужасе, что она вышвырнет меня,
из-за моего отступления, моего про-маха, провала ее поручения.
Она хотела бы приканчивать маленьких птичек.
И я хотел бы приканчивать маленьких птичек.
Когда же она позволит мне прикончить маленьких птичек,
пронзенных в полете с их сломанными шейками,
их головками, повисшими, как цветы на стебле?
Я топчу запястье моей матери и хотел бы выпустить кровь.
Маленький клобучок нахлобучен на глаза.
Я ныряю в свою нахлобученную тишину,
разговаривая с самим собой и проваливаясь в сон.
Потому что она глушит мои мечты в клобучке, что сделала для меня,
нашив вокруг бубенчики, звенящие, когда я двигаюсь.
Она скачет верхом со своим маленьким соколом на ее запястье.
Она использует шип, заставляя меня сжиматься.
Она шлет меня подальше, чтобы испытать мои крылья,
и я возвращаюсь к ней. Я хотел бы приканчивать
маленьких птичек для нее.
Я могу не набрасываться, я должен их приносить аккуратно.
Я набрасываюсь на её запястье моим клювом чтобы пустить кровь,
и ее глаза сдерживают меня, измученные, испуганные.
Она ограничивает мой полет.
Всегда будь у меня на глазах, она говорит.
Она учит меня приносить дичь и сдерживать себя в охоте.
Она поощряет меня куском мяса на ужин.
Но я никогда не должен есть то, за чем она меня посылает.
Было бы замечательно, если бы она заботилась обо мне всегда,
в маленьком клобучке с бряцающими бубенчиками,
на ее запястье, скачущая на великую соколиную охоту, и я
взлетющий на должике от ее сердца к моему сердцу,
чтобы принести жаворонка из голубени к ее ногам,
старающийся изо всех сил, и затем освобожденный для полета.
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей,
Чтобы я, ее кречет, охотился по ее воле,
взлетал по ее приказу с ее запястья, как будто я был ее собственной
добычей, как будто ее гордыня
была безгранична, как будто ее глаза
следили за моим полетом даже за горизонтом.
А! Но выше, выше в воздух я летел,
И дальше, дальше, дальше от должика ее воли,
туда, где голубые холмы, туда где гнездятся соколы.
И потом я увидел закат умирающего солнца –
казалось моя человеческая душа закатилась в пламени.
Я набросился на ее запястье там, где она удерживала меня,
и рвал его пока кровь не хлынула горячая, и я услышал ее вопль,
далеко, далеко, далеко от должика ее воли,
к горизонтам звезд, дальше трезвона холмов мира, где
гнездятся соколы
я видел, и я разорвал ее запястье моим беспощадным клювом.
Я улетел, так же как улетел взгляд от муки в ее глазах подальше от ее взгляда,
от всего, что ограничивало мою свободу, от ее жестоких оков на ее запястье,
свободный от крови, чтобы быть свободным от нее.
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей,
и даже сейчас, годы спустя,
когда раны, которые я ей нанёс, бесспорно зажили,
и женщина мертва,
её лютые глаза закрыты, и если ее сердце
и было разбито, оно успокоилось,
я был бы соколом и стал свободным.
Я топчу ее запястье и ношу клобучок,
разговаривая с самим собой, желая нанести удар.
* - клобучок – кожаный колпачок,
надеваемый на голову ловчим птицам;
* - должик – поводок, которым
сокол пристёгивается к перчатке;
* - бубенчик – обязательный
атрибут соколиной охоты; привязывается
соколу под хвост, или на ногу; служит
для облегчения отыскания птицы
с добычей в кустарнике.
Перевод с английского Лидии Тиндарей
27 ноября 2014
My Mother Would Be a Falconress
Robert Duncan, 1919 - 1988
My mother would be a falconress,
And I, her gay falcon treading her wrist,
would fly to bring back
from the blue of the sky to her, bleeding, a prize,
where I dream in my little hood with many bells
jangling when I’d turn my head.
My mother would be a falconress,
and she sends me as far as her will goes.
She lets me ride to the end of her curb
where I fall back in anguish.
I dread that she will cast me away,
for I fall, I mis-take, I fail in her mission.
She would bring down the little birds.
And I would bring down the little birds.
When will she let me bring down the little birds,
pierced from their flight with their necks broken,
their heads like flowers limp from the stem?
I tread my mother’s wrist and would draw blood.
Behind the little hood my eyes are hooded.
I have gone back into my hooded silence,
talking to myself and dropping off to sleep.
For she has muffled my dreams in the hood she has made me,
sewn round with bells, jangling when I move.
She rides with her little falcon upon her wrist.
She uses a barb that brings me to cower.
She sends me abroad to try my wings
and I come back to her. I would bring down
the little birds to her
I may not tear into, I must bring back perfectly.
I tear at her wrist with my beak to draw blood,
and her eye holds me, anguisht, terrifying.
She draws a limit to my flight.
Never beyond my sight, she says.
She trains me to fetch and to limit myself in fetching.
She rewards me with meat for my dinner.
But I must never eat what she sends me to bring her.
Yet it would have been beautiful, if she would have carried me,
always, in a little hood with the bells ringing,
at her wrist, and her riding
to the great falcon hunt, and me
flying up to the curb of my heart from her heart
to bring down the skylark from the blue to her feet,
straining, and then released for the flight.
My mother would be a falconress,
and I her gerfalcon raised at her will,
from her wrist sent flying, as if I were her own
pride, as if her pride
knew no limits, as if her mind
sought in me flight beyond the horizon.
Ah, but high, high in the air I flew.
And far, far beyond the curb of her will,
were the blue hills where the falcons nest.
And then I saw west to the dying sun--
it seemd my human soul went down in flames.
I tore at her wrist, at the hold she had for me,
until the blood ran hot and I heard her cry out,
far, far beyond the curb of her will
to horizons of stars beyond the ringing hills of the world where
the falcons nest
I saw, and I tore at her wrist with my savage beak.
I flew, as if sight flew from the anguish in her eye beyond her sight,
sent from my striking loose, from the cruel strike at her wrist,
striking out from the blood to be free of her.
My mother would be a falconress,
and even now, years after this,
when the wounds I left her had surely heald,
and the woman is dead,
her fierce eyes closed, and if her heart
were broken, it is stilld
I would be a falcon and go free.
I tread her wrist and wear the hood,
talking to myself, and would draw blood.
Слушать
Метки:
