Т. С. Элиот - Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока

Что ж, пойдём со мною, ты и я,
В миг, когда вечер расстелился по небу,
Как человек под эфиром на столе.
Пройдём же по улицам во сне, наполовину одетым,
Что-то бормочущим в тишине.
В хлопотливые, дешёвые номера и пабы,
Полные опилок от устриц и крабов.
Мы идём по улицам, как по утомительным доводам,
Они преследуют коварную цель,
Ведут нас к непреодолимым вопросам.
Не спрашивай ?К каким??. Это неважно теперь.
Лучше продолжим наш путь к людям там.

По залам бродя туда и сюда, милые дамы
О Микеланджело говорят тихим сопрано.

Жёлтый туман, уплывая, трётся об оконные стёкла,
Жёлтый дым, прибывая, трёт нос о рамы окон.
Все углы, весь вечер от прикосновения промокли...
Он остался в лужах, втекающих в водосток.
Пусть окунётся в сажу дымных труб. Огнём горя,
Он заснул на балконе, затем стремительно скачет.
Но, заметив, как была ещё тепла ночь октября,
Он, обвив дом, снова во сне глаза уставшие прячет.

Действительно, придёт это время –
Жёлтому дыму скользить вдоль улиц,
Легко прикасаясь к окнам своим теменем.
Придёт время, да, придёт время –
Подготовить себя к встрече новых лиц.
Есть время и убить, чтобы создать,
Ведь впереди дни трудов, рабочих рук,
Которые не устанут пред тобой вопрос ронять.
Время твоё и время моё. Давай же сделаем круг –
Настало время сотни колебаний,
Сотни видений, их осмыслений,
Пока маслом не намазан тост, не выпит чай последний.

По залам бродя туда и сюда, милые дамы
О Микеланджело говорят тихим сопрано.

И действительно – придёт ещё то самое время,
Когда не грех будет спросить у себя: ?Смогу ли я? Рискну??
Повернусь я к ним спиной, сойду по лестнице, неся бремя
Из осыпающихся волос с головы. Я иду через город сна.
(Слышу голоса: ?Ну и что за плешь?!?)
Пальто, мой твёрдый воротник возвышается к подбородку.
И галстук, дорогой, но скромный; с булавкой простенькой.
(И снова: ?Почему ты так мало ешь?!?)
Как я могу
Нарушать порядок мира?
Для меня минута равна всему –
Чтобы принять решения, осмыслить их.
Минута всё решит…

Теперь я их всех уже познал; да, всех и всё:
И вечера, и рассветы, и жаркие дни,
Я измеряю жизнь ложками из кофе;
Я узнаю голоса умирающей старины,
Под отдалённую музыку из комнаты
Соседней. Так, как переступить черты?

Теперь я познал глубину глаз, всю её тьму.
Взгляд, что замечает тебя, формулирует картину,
И когда он заметит всё, я разваливаюсь, тону,
Сам как на булавках закреплён, извиваюсь в трясине.
Так, как мне начать
Выплёвывать окурки моих дней, путей?
И что мне разрешено? Правила не поменять.

Теперь я познал тепло рук, всё тепло всех рук,
Белых, обнажённых и замыкающих круг
(В свете лампы вижу, что они с пушком!).
Платье женское с приятным душком –
Из-за этого я, неужели, отклонюсь? А что потом?
Руки мужчин, сидящих за круглым столом,
Иль женщин, закутывающих их в тёплую шаль.
Впереди – сумрачная даль. Ужель я приступаю?
Вначале сомневаться подобает.

Сказать: я в сумраке по узким улочкам бродил,
Наблюдая, как дымок из трубок исходил – то стояли
Одинокие мужчины в пижамах, наклонившись, у окон.

Наверное, лучше б мне родиться зазубренными клешнями,
Стремительно бегущими по дну, меж тихими морями…

***
День и вечер мирно спят,
Разглаженные пальцами, храпят.
Заснули… Устали… Или только сыграли?
Простёрлись на полу, здесь, близ тебя и меня.
И как же, после чая со льдом и кекса,
Найти силу духа, чтоб ускорить кризис?
И, несмотря ни на что, я рыдал и постился, плакал и молился,
Хотя и видел голову свою (с залысиной лёгкой), принесённую на блюде.
Я не провидец, да и неважно это.
Я видел миг своей силы, дрожавшей от ветра.
Видел, как бессмертный Страж Дверей, ухмыляясь,
Держал моё пальто. Трудно говорить, к страху устремляясь.

Будет ли это, после всего, стоящим? Что стоит
После всех кружек чая, баночек варенья,
Среди фарфора, наших с тобой пустых разговоров,
Понять – игра не стоила стольких свеч.
Не стоило, с улыбкой позабыв о смысле,
В мяч Вселенную помещать, чтоб коромыслом
Покатить его к несметным словам.
Чтоб сказать: ?Я – Лазарь, воскресший из мертвых, –
Вернулся, чтоб поведать вам то, на что там получил ответы?,
Когда она, улегшись на подушке, скажет:
?Сие – совсем не то, что я услышать так хотела.
Нет, это не то!? И, зевнув, возьмётся за пряжу.

Удастся ли нам, в конце концов?
Будет ли стоить свеч игра в розовых закатах,
В дворах, где двери сплошь и рядом; на улицах,
Орошенных мелким дождём? Мы подождём…
Вспомним перерытые книги, галлоны чая,
Подолы, стелившиеся по полу; их цвета кружатся
До сих пор в мозгу. И так далее, и нету края…
Невозможно передать, что тебе хочу сказать!
О, если б только волшебный фонарь метнул
Картину нервной сети на экран, завесу б всколыхнул!
Нет, не стоит игра свеч, ведь она, улегшись на подушке,
Бросив на пол шаль, повернувшись к окну, скажет:
?Сие – совсем не то, что я услышать так хотела.
Нет, это не то!? И обратно в кровать ляжет.

Нет! Я не Гамлет Датский, не мне завязку предстоит открыть;
Не мне, в конце концов, рассуждать, чему быть или не быть.
Я лишь муж, сопутствующий ему; тот, кто когда-нибудь
Возвысит действие к развитию, его нетрудно раздуть.
С меня начнётся парочка явлений,
Дам я Гамлету совет. Это также просто, нет сомнений.
Почтительно улыбнусь, радостный, что могу я быть полезен.
Я вежлив, предусмотрителен, тщателен, от мира отрезан;
Полон я высоких штилей, но немного туп.
Всегда, честно говоря, едва ли не смешон,
Почти всегда – Шут, кто, увы, ума лишён.

Старость идёт за мной… Старость…
Нужно укоротить брюки, и будет радость.

Расчесать ли мне волосы на пробор? Съесть персик – так ли дерзко?
Надену белые фланелевые брюки, пойду на отмель морскую. Там прибой,
Там слышны песни сирен, что они поют друг другу. Слышно по округе.

Вряд ли эти песни посвящены мне. Как же мерзко!

Я видел, как они, летя к морю на волнах,
Расчёсывали белые волны, сдуваемые мощью ветров,
Когда шторм ещё сильнее размывал границу цветов.
Слишком долго умирали мы в просторах моря,
В обителях Ундин, в сплетении бурых водорослей,
Пока голоса людей не пробудили нас. И тонем мы в горе.